Асур

11

Yorke.

2011 год, 19 сентября

«Мы сходили в ЗАГС и подали, наконец, заявление о разводе. Как обычно в таких случаях, нам дали три месяца на размышления.

Любимая моя потрясающе быстро нашла себе новую пару, лебедушка.

И стала проводить время с Ним – полагая, что делает это тайно от меня. Достаточно быстро я разобрался, что происходит. Объяснил господину Любовнику, что возьму бейсбольную биту и усажу его в инвалидное кресло, если он так и будет меня позорить. Все-таки мы с Кристиной еще муж и жена. Дай развестись и делай с ней потом что хочешь. Господин Любовник мужчиною оказался не робким, но предупреждениям, на первый взгляд, внял. Тем более, что до официального развода уж осталось всего ничего. Однако появилась теперь еще одна головная боль – присматривать за женой, чтобы не ходила налево. Все это такие нервы, суета. Метания, переживания и пароксизм.

От всех этих катаклизмов, неурядиц и нервов я вдруг вспомнил про то, что есть буддизм. А в буддизме есть медитация – очень эффективный способ успокаивать свой ум. Медитация, в сущности, это наблюдение за своими мыслями и свое разотождествление с ними.

Буддистом меня назвать нельзя. Хотя я и увлекался им лет, наверное, пять – ходил в дацан, читал о нем все, что мог, смотрел лекции, слушал странствующих проповедников. Но нет, буддистом я себя назвать не могу.

В буддизм меня привели, как ни странно, байкеры. Муж и жена. Однажды они попали в аварию на мотоцикле. Жена оказалась в коме в чужой стране, надолго. И муж не сошел с ума только благодаря буддизму. На меня эта история подействовала. Я понял, что буддизм работает, увлекся им тогда на время- а потом забросил. Наверное, не было просто точек приложения для него. Теперь же вспомнил, что с помощью буддистских медитаций можно попробовать справляться с этим огромным слоном, который находится в нашей голове. Со слоном, которого сейчас необходимо привязать веревками, спутать ему ноги, не дать разбушеваться. Потому что запросто можно наделать глупостей, за которые придется потом очень долго расплачиваться.

На работе теперь вместо всяких «яплакал» и «башоргов» я снова тоннами читаю литературу по буддизму – боже ты мой, сколько же там встречается шлака. И пишут и пишут чепуху, и перепечатываю друг у друга одно и то же. И приходится углубляться в очередную какую-нибудь ахинею, пока не разберешься на надцатой какой-нибудь странице, что это ахинея.

Роман я почти дописал. Его еще нужно будет редактировать, и один только бог знает, сколько это займет времени. Делать это буду я сам. И жаль выбрасывать деньги на редактора. И после редактора нужно будет все равно вычитывать все по-новой – не выбросил ли он там чего-нибудь ценного. Тем более, что я не знаю, где хорошего редактора искать. От мира литераторов я далек.

Да и вообще. Моя книга – это, может быть, самое ценное, что я делаю в жизни. Я исполняю свое Предназначение. Мое самое большое действие, на которое я способен в жизни.

При чем здесь какой-то редактор».

Комментариев: 26. Комментировать эту запись.

12

Дорога от ресторана «Колбаса» до дома Севастьянова тянулась для Кляйна, кажется, бесконечно. Но так же, как заканчивается все, закончилась, наконец, и она. Въехали во двор дома Севастьянова, запарковались, и Паша заглушил машину.

– Хорошо все-таки, что мне почти никогда не приходилось ездить по Москве, – сказал Семен. Дорога заняла почти два часа.

– Кабы ты, Кельвин, встречу нашу не в «Колбасе» назначил, а где-нибудь поближе ко мне или к моей работе, все было бы много проще, – ответил Сеов и улыбнулся.

Павел был прав. И Кляйна укололо понимание того, что он, в сущности, крайне эгоистичный человек. Семен, натурально, не имел и мысли о том, чтобы назначить встречу как-то поудобнее для Паши. Неприятнее всего в эгоизме Кляйна было то, что Семен его нисколько и не замечал.

У Кельвина зазвонил телефон. Семен удивился – никаких звонков ни от кого он сегодня не ждал.

– Ух ты, – Павел подивился не тому, что у Семена уже есть подключенный телефон. А тому, что на него уже звонят. – Неужели старый номер сохранил?

– Старый, – глядя на экран, ответил Семен.

Павел не выходил из машины, и Семен понял, что Севастьянову стало любопытно, кто может позвонить человеку, который четыре часа назад подключил телефон после трехлетней отсидки в тюрьме. Такое любопытство было неприятным Семену. Поднимать телефон он не спешил.

– Не из наших кто? – Кельвин понял, что Севастьянов думает, что звонит кто-то из лицеистов.

– Хрен его знает, – ответил Кляйн. – Подавленный номер. Не люблю я такие звонки.

– А, – сказал Паша.

Телефон в руке Семена проиграл еще раз мелодию из полунинских Blue Canary и стих.

– Ну что, может, на чай заскочишь? – спросил Паша. – Сколько лет у меня не был.

Семен вспомнил Пашину квартиру, Пашину жену и Пашиных детей.

– Люба тебе рада будет, – сказал Сеов. – Дети уже, может быть, со школы пришли, сколько там времени?

Паша посмотрел на приборную доску.

– Почти три. Нет, детей еще, наверное, нет, – сказал Сеов. – У одного сегодня шахматы. У второй рисование.

Семен неплохо помнил детей Пашки – Мишу и Машу. Однажды Кляйн охарактеризовал их как «психоделические дети». Севастьяновым это определение понравилось. Дети и впрямь были с той необычной сумасшедшинкой, которая сразу отличала заурядного человека от незаурядного. Особенно этим выделялся младший, Миша.

– Это в каком Миша классе-то, дай угадаю. Во втором? – спросил Кляйн.

– В четвертом, – сказал Павлик.

– А… – ответил Семен. – Ты знаешь, как-то хочется уже поскорее в какой душ, что ли.

– Понял, – сказал Сеов. – В общем, хорошо, я на три минуты. Ключи от дачи возьму, и алга.

Семен вспомнил, что Севастьянов еще в лицее использовал в общении татарские слова. Поискал, что тут можно сказать в ответ, но ничего не нашлось. «Зур рахмат» и «котокчыч», которые припомнил Кельвин из татарского, никак в этой ситуации не подходили.

– Давай, – сказал Кляйн. – Жду.

Когда Павел скрылся в подъезде, телефон у Кляйна снова зазвонил. Семен поднял брови. Такой популярности в свои первые часы пребывания в городе он от себя не ожидал. Кляйн в задумчивости посмотрел на номер, потом поднял трубку и ответил.

– Алло.

– Алло, – сказала трубка женским голосом.

– Привет, – поздоровался Кляйн.

– Привет, – ответила трубка и взяла небольшую паузу.

Семен тоже не нашелся, с чего начать разговор.

– Чего сам не звонишь? – спросила трубка после молчания.

– А ты откуда знаешь-то… – поинтересовался Семен. – Что я приехал?

– В новостях передавали, – ядовито объявила трубка. – По радио.

– Да? – удивился Кляйн. – То-то я смотрю, телефон не умолкает. А оно вон что.

– Ага. И в газете «Известия» было, на первой странице: «Семен Кляйн прибыл в Москву».

Семен засмеялся. Это звонила Оля Савина. Их отношения были странными в последние годы, но тем не менее эти отношения были и окончательно они не разваливались.

– Так что, – спросил Кельвин. – Заезжать? Я с Пашкой тут езжу. С Севастьяновым.

– Ишь. Скорый какой, – ответил Ольга и немного подумала. – «Заезжать»… Впрочем, тебе везет, Кляйн. Мне сегодня на работу не надо. А завтра суббота.

– Другими словами – заезжать? – снова спросил Кляйн.

– У меня денег нет, если что, – сказала Савина. – Совсем.

– Как будто у тебя они когда-то были, – сказал Кляйн.

– Ну я ж не знаю, – сказала Савина. – Вдруг ты на меня рассчитываешь.

– Нет, не рассчитываю, – сказал Семен. – Я у Пашки в долг взял.

– Через сколько мне выходить? – спросила Ольга.

– Да какие-то пробки в этой вашей Москве… – сказал Кельвин. – Непроходимые. Не угадаешь, через сколько мы будем. Давай я минут за десять до нашего явления перезвоню.

– Ну, хорошо, – ответила Оля. – Рада тебя слышать, кстати, Кляйн. Что-то забыла сообщить тебе об этом.

– И я рад тебя слышать, Савина, – сказал Семен. Из подъезда показался Павлик. – В общем, мы выезжаем. Давай, наберу.

– Давай.

Кляйн повесил трубку.

Сеов подошел к машине, открыл багажник, поставил какую-то сумку.

. – Это Люба тебе собрала, – Паша кивнул на сумку. – Что в холодильнике было. Чтоб тебе по магазинам по приезде не метаться.

– Спасибо, – Кляйну стало как-то очень тепло на душе.

– Что, таки поднял трубку? – Павлик, наверное, видел, как Семен разговаривал по телефону.

– Нет, это уже Савина звонила, – ответил Семен. – Оля, помнишь?

– Ну еще бы не помнить, – ответил Павлик и закрыл багажник. – Сама, что ли, позвонила?

– Сама, – ответил Кляйн.

– Откуда это она узнала, что ты прилетел?

– Ребус пока, – ответил Кляйн. – Я думал, как раз ты его поможешь разгадать.

– Не-а, – протянул Сеов.

– Заедем за ней? – Семен вспомнил свои совсем недавние страдания о том, как долго и мучительно они передвигались по Москве. Ему стало неловко, и он добавил: – Это вроде как и по пути?

– Ну конечно, теперь уже по пути, – засмеялся Павел. – По-моему, даже если бы она в Обнинске жила – это было бы по пути.

Семен тоже улыбнулся. Сели в машину, Севастьянов завелся, и они поехали.

13

Выехали из «спальника» Паши – ближе к центру Москва опять стояла. Кляйн закрыл глаза, чтобы подремать. В полудреме Семен вспомнил, что с Ольгой Савиной он познакомился в одной соцсети, когда писал туда под псевдонимом… а-а-а-а, не важно, под каким псевдонимом. Никто в той сети и предположить не мог, что за этим псевдонимом скрывается один из самых ловких киберпреступников современной России.

Ольга Савина обитала в той же соцсети, словом владела, писать любила и писать умела – она была журналисткой. Чувство юмора пробивалось через буквы Савиной постоянно, и Кельвину сразу понравилось общение с Ольгой.

Но если для Семена это было самым обычным приключением с девушкой, каких он планировал в своей жизни еще сотни, то Савина влюбилась. Влюбилась неожиданно для самой себя и долгое время не хотела самой себе даже в этом признаваться. Перед отношениями с Семеном у Савиной случилась не очень приятная история замужества, а потом и еще более неприятная история развода. После всего этого Ольга решила, что сердце свое нужно беречь и не надрывать. А то можно надорвать и до смерти. Тогда, в замужестве, импульсивная Савина едва не довела себя до этого. Но как-то обошлось.

Материальное положение Ольги после развода стало совсем незавидным – теперь ей приходилось снимать квартиру, а чаще комнату, в Москве – родители Савиной были из Коломны. Ольга же жила в соответствии со своим принципом о том, что работа должна быть в первую очередь интересной и нравиться. И только потом все остальное, что стоит за словом «работа», – деньги, премии, бонусы или другие какие материальные профиты, которые работа могла принести.

Потому работать обозревателю культурных событий Ольге Савиной выпадало чаще на совсем небогатые, бюджетного типа, издания.

Семен Кляйн узнал об этих подробностях жизни Ольги только через месяц после уже самого близкого, самого тесного с ней знакомства. Кельвин снял Ольге на полгода квартиру, Савина, стесненная тогда в деньгах сильно и порой не знавшая, чем кормить кота, согласилась – хоть и подумывала о том, что все отдаст Кляйну, когда разбогатеет.

Но после первого же скандала, когда Семен ушел и не объявлялся неделю, Ольга подумала о том, что пошел он, собственно, к черту, этот Кляйн.

Потом, в течение этого полугода, на который была снята квартира, они ссорились и мирились еще раз пять. В последнюю ссору Савина объявила Семену, что продлевать аренду квартиры не следует. Безденежная, но гордая Ольга не любила, когда за нее платит не известно кто. А статус отношений с Кляйном постоянно вылетал за пределы отношений нормальной пары.

Однако после очередного замирения с Ольгой Кляйн дал взятку кому следует, и еще даже до конца срока аренды квартиры у Савиной образовалось жилье в общежитии. Небольшое, но уютное. И самое главное – свое. От одного из государственных периодических издательств, в котором работала Ольга уже несколько лет.

Потом Семен и Оля встречались и расставались еще семь лет.

За эти семь лет Савина один раз собиралась выброситься из окна, трижды разбивала всю посуду в доме Кляйна, однажды вывернула на голову Кельвину огромную миску салата и еще один раз даже стояла у шеи Семена с ножом. В общем, эта пара жила полной жизнью.

Кляйн был неисправим. Одной девушки ему всегда было мало. Из-за этого они постоянно расставались. Ольга тоже в моменты разлуки не отказывала себе в мужском общении. Может быть, еще поэтому отношения их были так длительны – Оля и Семен никогда не опротивливали друг другу окончательно. Они никогда не были супругами, потому до трех долго не считали и расставались при самых первых запахах жареного. Раз шесть за эти годы они расставались навсегда. После ножа Семен поклялся всем, что у него есть, что это было последнее расставание – тогда они не общались восемь месяцев. Но в конце концов, так или иначе, они постоянно оказывались снова вместе.

Пока однажды Семена Кляйна не поместили сначала в СИЗО, а потом не экстрадировали во Францию.

Когда Кельвина посадили, Семен и Ольга как раз были в ссоре. Поэтому Ольга узнала обо всем этом от общих знакомых уже только тогда, когда Кляйн пробыл во Франции полтора месяца. Никто не знал способа связи с ним. Савина пыталась найти какой-то канал через своих знакомых – и, конечно же, не нашла.

Про Семена у Ольги теперь была только одна полезная и важная информация – день, когда начался его тюремный срок. И если бы Семена не освободили досрочно во Франции, Ольга с точностью до дня легко могла посчитать день, когда Кельвин выйдет.

Семена Кляйна досрочно не освободили.

14

Yorke.

2012 год, 19 марта

«Второго марта развелись.

Попил я недельку после развода.

Попил вторую. Начал и третью пить.

Но чувствую – дела мои лучше от этого не становятся.

А только хуже и хуже все.

«Эге, – думаю я на третью неделю после развода. – Эдак мне скоро совсем будет каюк. К бабке даже не ходи, ясно это, как день».

Задумался, делать что. Крепко так задумался. Как-то не охота мне еще, чтобы каюк.

Стал дела вспоминать, какие у меня вообще остались. Про роман вспомнил. Достал роман свой, отряхнул.

Ну и сел роман свой ковырять.

Я его дописал уже несколько месяцев назад, никак не мог к редактированию приступить. Вот, представился случай.

И что вы думаете?

Вытащил, потянул меня к свету роман-то мой. Увлекся я как-то незаметно редактированием. Смотрю на героев своих, погружаюсь в тот мир, что выдумал. Рихтую роман со всех сторон, героев этих, значит, подшаманиваю. Там краски наложил, тут косметики, в этом месте живот убрал, здесь мышц добавил. Буквы стираю, буквы добавляю, части романа разбираю, по-новому складываю, главы местами переставляю. Смыслы переписываю, мотивы обнажаю.

И получается!

Знаете, получается!

Во-первых, заблестел мой роман, как будто вымыли его чисто, а потом пастой ГОИ натерли. А во-вторых и в главных, ребята, пить мне больше не хочется, вот что. Ну не то, чтоб совсем не хочется, тут уж я бы наврал. Но про развод этот дурацкий мыслей нет, про жизнь мою неудавшуюся, про череду неурядиц какую-то, что меня в последние годы преследует, – это все как сдуло, понимаете?

Ни сын мой родной, ни работа, ни увлечение новой бабой, ни родители – мне кажется, никто бы меня из этой ямы не вытащил.

Только роман смог. Трактором, знаете, прицепил и потащил обратно. Жить.

Вполне может быть, что и буддизм мой еще какое-то влияние оказывал.

Буддизм ведь я не оставил, а наоборот. Ламрим углубленно изучать стал. В Малом Ламриме, что я читаю сейчас, 704 страницы. Сколько в большом – и подумать боюсь.

Вчера вот про шесть миров, что сансару наполняют, читал.

По буддизму, всего во Вселенной есть шесть миров: мир ада, мир голодных духов, мир животных, мир людей, мир асуров и мир дэвов (богов). И вот что интересно – если про первых четыре мира представление у буддистов достаточное – на сотню почти страниц представление. То про мир богов и асуров почти нет ничего – все что есть, уместилось на полстраницы. Ничего не известно практически. Надо будет в Большом Ламриме посмотреть, конечно, но сдается мне, что и там ничего не будет.

Загадка какая-то.

В общем, жизнь продолжается, смайл. Всех люблю вас здесь))).

Комментов: 14. Комментировать эту запись.

15

Дача Севастьянова размахом воображение не поражала, но и вспоминать про пана Тыкву с его домиком поводов не было.

Паша подъехал к воротам своего участка, открыл их, въехал по дорожке к гаражу и заглушил машину. В молчании, которое на несколько секунд сейчас повисло, Семен ясно себе представил, каково тут летом, тихими вечерами, насыщенными хвойным запахом воздуха.

– Хорошо? – улыбнулся Павлик Семену.

– Хорошо, – согласился Кляйн.

Периметр участка дачи защищали штук 200 туй и еще каких-то хвойных деревьев, названия которых Кляйн когда-то знал, но забыл. Все они были еще молодыми, но уже создавали на даче Павлика тот уют, который огораживает пространство своей территории от пространства остального мира.

– Когда один приезжаю, почти никогда машину в гараж сразу не ставлю, – сказал Севастьянов. – А вот так вот сижу и слушаю эту тишину вокруг. Дышу.

– Не будем нарушать традиций, – подала с заднего сиденья голос Оля Савина. – Я тоже сейчас так хочу. Хочу только слушать и дышать.

Паша улыбнулся.

– Ты не умеешь, Савина, – сказал он. – Просто дышать и слушать. Тебе жизнь подавай.

– Специалисты по Савонаролям на пороге, – проворчала Савина и выбралась из машины. Все в компании Кляйна знали Олю под этим ником, которым Савина пользовалась для самоназвания в соцсетях. Порой называл ее так и Семен.

Павлик тоже открыл дверь машины, вышел и потянулся.

Вышел и Семен.

Несмотря на февраль, во дворе стояла здоровенная наряженная ель. Судя по ее размерам, Павлик купил участок уже вместе с этим деревом.

Семен задумался о том, как же Севастьяновы наряжали эту елку. На первый взгляд казалось, что для этих целей понадобился вертолет. Зато дети Павлика будут помнить это приключение всю свою жизнь.

– Ну что, пошли в дом? – сказал Паша.

– Ага, – ответил Кляйн.

Семен поднялся по лестнице, открыл дверь, и они вошли в дом. Дача Севастьянова состояла из двух этажей и семи комнат. Кляйна удивили аж две ванных на первом этаже.

– Ну, у меня же трое детей, – ответил на вопрос об этом Севастьянов. – Плюс гости частенько остаются.

Павлик ввел Олю и Семена в первую от лестницы комнату.

– Вот, – сказал он. – Это ваша гостевая.

Комната была обставлена без шика, но со вкусом.

Семен, который только что узнал, что у Севастьяновых уже трое детей, сказал:

– Хм. Трое. Кто третий, мальчик?

– Забыл тебе сказать, да… – сказал Сеов. – Мальчик.

– Интересно, как назвал. Давай угадаю, – сказал Семен. – Если Миша и Маша, то пусть будет…

– В жизни не догадаешься, – улыбнулся Севастьянов. – Гриша.

– Да уж, – ответил Семен. – Не догадался бы. А почему?

– Когда жена была на последних месяцах, – ответил Павел, – Мишка притянул из сада считалку «Мишка, Гришка и Щипай ехали на лодке. Мишка, Гришка утонули. Кто остался в лодке?»

Павлик сделал паузу. Он ждал ответа.

– Щипай? – предположил Семен.

– Вот. Когда я так отвечал, Мишаня в восторге бросался ко мне и начинал щипать. Ну и после этого мы с женой решили, а почему бы и не Гриша? В конце концов, разве это не звучит? Миша, Гриша и Маша?

– Ну знаешь ли, – пробормотал Семен. Он хотел сказать, что Мишка и Гришка в считалке утонули, но не стал этого делать – ребенка все равно уже назвали так, как назвали.

– Подходяще, – сказала Савина.

– Во-о-о-о-от, – протянул Севастьянов. Вышли из гостевой и пошли по второму этажу. – Здесь кухня. Здесь бойлерная, – показывал Паша. – Если вдруг отключат электричество – а такое здесь бывает, – то вот тут включается резервный генератор. Позвонишь мне, я объясню, что да как.

Еще некоторое время Сеов разъяснял постояльцам, откуда что берется в его хозяйстве. Потом все втроем вышли на улицу к машине.

– Ну что. Две недели у тебя здесь есть точно, – сказал Сеов. – А там по обстоятельствам. Обычно мы с начала марта начинаем уже ездить на дачу семьей. Но сам понимаешь, все решаемо.

– Спасибо, Пабло, – сказал Кляйн. – С меня бутылочка.

Кельвин произнес это именно так – «бутылочка». Выражение пошло еще с лицея. На уроке биологии учитель – бывший моряк – так иногда благодарил за что-нибудь лицеистов – оттуда и пошло.

Попрощались. Затем Севастьянов сел в машину и стал задом выезжать с участка. Семен пошел следом. Поднял на прощание руку.

Сеов выехал за ворота, Семен стал за ним запирать, когда в мобильном его снова раздался звонок. Кляйн посмотрел на имя звонившего абонента, и у него потеплело на душе.

– Да, Баргуджан, – поднял он трубку.

– Здравствуй, дорогой, здравствуй! – зашумела в ответ трубка кавказским акцентом.

– Здравствуй и тебе, Баргуджан, – ответил Семен. – Рад слышать тебя.

– А я как рад, дорогой! – закаркала трубка так, как будто говорила не на русском, а на грузинском языке. – Семен, я из Москвы выехал, координаты кинешь или как нам быть?

– Да, сейчас дам, – ответил Кляйн. – СМС пришлю. Мы сами только вот приехали на дачу к Пашке.

– Ну давай, до встречи, жду СМС, – акцент был слышен у Баргуджана всегда. Но был этот акцент каким-то странноватым, будто нарочитым, будто собеседник обозначал свою принадлежность к кавказцам, а на самом же деле, казалось, мог говорить без акцента вовсе.

– Да, пришлю, минуту, Баргуджан, – сказал Семен.

– Давай, дорогой, – сказал кавказец и положил трубку.

Семен нашел координаты дачи Севастьянова в телефоне и сбросил СМС.

– Кто это еще? – Савина сидела в беседке и щурилась не по-февральски яркому солнцу.

– Это друг, – ответил Кляйн. – Должен кое-что привести.

– Да? – спросила Савина. – Что же он должен привести?