Kitabı oku: «Игра в реальность», sayfa 2

В пропасти для разума

Я в чём-то тёплом и мокром. Время не ощущается, оно как будто остановилось. Движение вокруг крайне слабое. Площадь поверхности моего тела находится в непрерывном раздражении, в зависимости от интенсивности которого, я, то автоматически двигаюсь в одной плоскости, то замираю в оцепенении.

Для наглядного объяснения этого состояния лучше всего подходит следующий пример: «Представьте, что вас силой поместили в холщовый мешок и бросили в некое помещение, на полу которого в некоторых местах разлит, к примеру, молочный коктейль. Спустя некоторое время голод заставит вас подползти к таким участкам и сквозь грязный мешок поглощать то, что сможет просочиться сквозь него. Еще вас одолевает дикая боязнь звуков, ведь их причина вам абсолютно не ясна, вы ничтожно малы.

В моменты потребления пищи страх, являющийся здесь базисным переживанием, притуплялся, что будто бы мотивировало постоянно двигаться в поисках пищи.

Поедая всё без разбора, я бесконтрольно воспроизводил себя снова и снова. С увеличением количества моих мерзких полупрозрачных копий, боли становилось больше, потому что все они будто бы были частью меня. Я не мог это остановить и не мог погибнуть, ведь я то и дело переселялся то в одну, то в другую жизнеспособную особь моего богатого потомства.

Очередным бурным потоком меня вдруг выбросило в новое место, где моя кожа начала вспениваться и буквально гореть. От дикого жжения, нашпигованное инстинктами тело, стало тыкаться в углубления мягкой и бугристой поверхности в поисках безопасности…

Я нахожусь в пещере с большим количеством углублений различных форм и размеров. Тут много еды, разбросанной по всюду в виде белых и желтовато-красных объёмных капель, и я неосознанно спешу к ним…

Теперь я снова сыт, и, о нет, из меня снова лезут мои копии…

Так продолжалось невероятно долго. Я снова и снова принимал какие-то нелепые простейшие тела, пока не попробовал, наверное, большинство из них. Я почти не управлял ситуацией, но превосходно чувствовал всё, что со мной происходило. Повторюсь, чувствовал. Это не имеет ничего общего с осознанием.

Жизнь река, а я всего лишь лодка, плывущая по течению, – рассуждают фаталисты, но если говорить так о жизни человека, то они не правы, а вот в состоянии, о котором я сейчас рассказываю, я как раз и был этой лодкой“. Почему так? – спросите вы. Я отвечу: „Ваше сознание здесь пребывает в примитивном нервном центре, который едва ли можно назвать мозгом. Чувство времени им почти не осознается, поэтому для вас размазывается в вечность. Было ли осознание? К сожалению, да. Периодически я осознавал свою беспомощность, имея доступ лишь к созерцанию происходящего.

В нашем мире много реальных историй, когда случалось так, что люди не умирали, а входили в глубокое забвенье. Страшно представить, что они чувствовали, просыпаясь в гробу. Так как таких случаев происходило немало погребальные церемонии старались продолжать до признаков начинающегося разложения тела. Тем не менее было и такое, что в гроб на всякий случай вставлялась вертикальная, выходящая к поверхности земли, труба. Так делалось, чтобы восставший покойник не умер от удушья и смог позвать на помощь.

Теперь представьте невероятно жуткую ситуацию. Это случилось с вами. Спустя десять дней забвения, заметив отдалённые признаки разложения, врачеватели решили, что вы отошли в мир иной, но ваш любимый человек, надеясь на то, что вы живы и просто крепко спите, слёзно убедил всех дать вам шанс.

И вот ночью вы вдруг открываете глаза… Паника, вы кричите, не жалея голосовых связок, пока вовсе не срываете их. Вскоре ваш мозг не выдерживает такого уровня стресса и отключается. Снова приходя в себя, вы вновь наблюдаете страшную картину и всё повторяется заново. Позже приходит постепенное принятие сложившейся ситуации, но вы лишь созерцаете свою беспомощность, вы в западне. Отверстие вертикальной трубы во внешний мир, расположенное на уровне вашего рта, позволяет дышать и потреблять немного воды в дождливые дни, что не даёт вам умереть, но этим лишь продлевает ваши муки.

Любимый человек иногда приходит к вашей могиле и вслушивается в мрачную темноту трубы, едва торчащую из холма, но не слышит вас. Словно по закону подлости, вы либо без сознания от очередного сильнейшего стресса, либо бессильно шевелите губами, не создавая достаточной громкости звука. Вы еще довольно долго будете живы и вас никто не спасёт.

Надеюсь, данный пример, являясь отдалённой аналогией Ада, позволил вам понять то, что я испытал. Стоит отметить, опять же опираясь на этот пример, что даже самые жёсткие муки в этом мире имеют смысл заканчиваться.

Так как же я выбрался из Ада?

После каждого нелепого адского тела я получал более вещественное и, отработав на благо мира в ролях, названия которых говорить не очень-то и хочется, я заслужил сравнительно достойное перерождение…

Лохматый мученик

Чувство своей пригодности у деревенской дворняги является основным инстинктом и самым возвышенным удовольствием, помимо наслаждений, присущих животному, поэтому всю собачью жизнь я старался смиренно отрабатывать свой хлеб.

Я уже был старым псом, когда это случилось…

Хозяин, помнящий меня еще щенком, не был вечен, и когда он умер, меня тут же вышвырнули со двора за мой непрекращающийся вой. Я долго бегал вокруг знакомого места, ощущая потерянность, страх и горе…

И вот я сижу у дверей знакомого двора в ожидании амнистии. Когда створка ржавых ворот открылась, я резво устремился во двор, но тут же заскулил от боли и поджал хвост, получив по хребту сучковатой палкой. Когда палка вернулась еще раз, я понял, что мне здесь почему-то не рады. Я не понимал причин такого отношения и еще долго прибегал к родному двору, преданно вынося пинки и удары палками.

В какой-то момент я оказался далеко за селом около небольшого озера. Я никогда не был здесь и не помню, как тут оказался, но видимо так отхватил последний раз, что бежал без оглядки, куда глаза глядят…

Я попил воды из реки и решил немного перевести дух, притаившись в ветвях речного кустарника. Меня так мучал голод, что я до хруста покусывал свой хвост.

Голод и подвёл меня к черте…

Из кустов вышел усатый мужик с огромным тканевым мешком и начал шевыряться в кустах. На нём была грязная и местами порванная камуфляжная форма, высокие чёрные сапоги и темно-зелёная панама, из-под которой невпопад торчали куски волос. Глаза этого человека, бегающие из стороны в сторону, казались мелкими относительно крупного лица, что придавало этому человеку смешной вид.

Я испугался и еще сильнее прижавшись к земле, притих, словно убитый. Тем временем мужичок, нащупав в кустах, запрятанное деревянное удилище и наладив снасть, принялся вытаскивать из реки окуней один за одним и складывать их в свой тканевый мешок, при этом подпрыгивая от радости. Я оживился, надеясь добыть что-нибудь съедобное, и стал смиренно ждать подходящего момента.

Посматривая за удочкой, мужик наладил костёр и, видимо проголодался, раз решил запечь на нём несколько окуней, предварительно насадив их на тонкие ветки.

Когда рыбак начал лакомиться запечёнными окунями, я вдруг не смог контролировать своё оголодавшее тело, которое само по себе сорвалось с места и, поджав хвост, направилось к едоку.

Завидев меня, он улыбнулся и, положив около своих ног обглоданного окуня, дал понять, что это для меня. Я ускорился к угощению, боясь, что он передумает, и пока моё внимание было занято жадным поглощением еды, хитрец быстро опутал мои задние лапы толстой верёвкой. Вывернувшись своей мордой на него, я навсегда запомнил этот взгляд…

Его глаза горели, как у ребёнка, который обнаружил что-то новое, но, в тоже время, в них будто бы зрел зловещий план.

Так и оказалось. Он вдруг начал отбегать с верёвкой в руках, и спустя мгновенье я уже сипло лаял, свисая с ветки дерева вниз мордой, в то время, как этот сумасшедший торопливо сооружал подо мной костёр.

И вот тепло переходит в жжение, а я ничего не могу сделать…

Моё сознание металось внутри обречённого на смерть тела, но долго не могло покинуть его, испытывая чудовищные муки. Спустя вечность, на мой взгляд, в этом теле образовалась дыра, и меня с огромной силой выбросило наружу свежим потоком воздуха и размазало по, возникшей впереди, стене красного света…

Я оказался в тёмном коридоре, по краям которого, словно в общежитии коридорного типа, были комнаты, а в конце мерцал тусклый белый свет. Ранее мои перерождения проходили плавно и незаметно, а теперь я, видимо, заслужил хоть какой-то выбор.

Продвинувшись на шаг вперёд, я заметил, что свет вдали оживился, стал ярче и сменился на красный. Посмотрев на свои руки и ноги, я понял, что даже в этом нелепом месте имел тело, напоминающее, по очертаниям, человеческое. Здесь оно состояло из слабосвязанных между собой гранул. Я быстро прошёл вперед по коридору, под звук открывающихся в такт каждому моему шагу, дверей, из которых доносились звуки животных и пахло едой.

Я боялся оборачиваться и даже ускорился, в то время, как свет впереди сменился на жёлтый и уже довольно сильно обжигал кожу. Привязка к телесному не дала мне продвинуться дальше, и я встал, как вкопанный. Вдруг справа от меня открылась дверь, из которой высунулся маленький кучерявый парень, дурачок с виду, и стал призывать меня заглянуть в его комнату, мол, здесь безопасно.

Я, и вправду, успокоился, войдя в эту комнату, убранство которой напоминало деревенскую избу. В центре стояла огромная русская печь, от которой веяло теплом, а на массивном деревянном столе возвышался медный самовар. Парень напоил меня крепким сладким чаем и уложил спать на лежанку печи. Немного отдышусь, – устало подумал я и крепко заснул.

Вижу сон, будто я снова родился человеком.

Смешной Вова

Россия. 20-ый век.

Я, на первый взгляд, обыкновенный ребёнок лет десяти. Надо мной все издеваются, ведь я не понимаю даже простые понятия. В школе меня спрашивают: «Два плюс два?», а в моей голове возникают круги и палочки. Я отвечаю, что думаю, но вижу лишь недоуменный взгляд преподавателя. Я не такой, как все, моя голова будто бы сломана.

Меня называют: «Смешной Вова», или просто: «Дурак», а я остерегаюсь их, да и вообще, боюсь всех людей. Мама часто бьет меня из-за того, что ненавидит мою глупость и еще из-за того, что совсем не помогаю по хозяйству, ведь у меня буквально всё летит из рук. Потом она плачет в углу и молится. Сам хочу плакать, но не могу, будто даже для слёз не хватает интеллекта. Я готов бить себя, лишь бы стать хоть чуточку способнее.

От меня и моих проделок все устают, и всё, что мне остается делать, – это рыбачить на заросшем пруду за селом. Ты никому не нужен, – говорит мне внутренний голос и осознавая это, я высиживаю голодным весь день с утра до ночи, смотря на поплавок и воду. Иногда попадаются рыбёшки, которых я, будучи голодным, жадно ем сырыми.

И вот я лезу в пруд, особо не думая, что делаю, желая с этим покончить. Опустившись на дно, я не хочу всплывать. Сердце бьется всё чаще. Сами собой с пузырями вырываются слова: «Вот так», а из глаз проступают горячие слезы, и я позволяю воде заполнить мои лёгкие…

Вспышка красного света перед глазами и темнота…

Какого же было моё удивление, когда, снова оказавшись в коридоре, я понял, что это был не сон. И вот я на исходной позиции, но теперь позади кто-то стоит и протыкает взглядом…

Я обернулся. Вдалеке стоял здоровяк, являющийся настолько высоким, что своей головой доставал до потолка коридора, а его широченные плечи касались обоих стен по краям. На нём был синий, надетый на голое тело, комбинезон, который буквально трескался по швам под натиском массивного тела. Подойдя ближе, он представился: «Моё имя Гнед, и я главный по наказаниям здесь. Ты провинился опять». Я был вне себя от такого обвинения и недоумённо спросил:

– Что я сделал?

– Умирать по своей воле здесь не разрешается! Ты должен отправиться в Ад для обдумывания своего поведения.

– О нет, надеюсь ты не о том месте, где я вечность ползал без мозгов?

– Сожалею.

– Прошу тебя, нет. Не сваливай меня туда, – молил я, упав в его массивные ноги.

– Извини. Правила, – с грустью ответил он.

– В аду невозможно мыслить, чтобы что-то обдумывать, – выпалил я.

– Зато есть несколько секунд после. После наказанья ты получишь шанс всё понять, только не забудь о цели и не суди других – это основной закон игры. Ты не забудешь, я верю.

Резко оборвав свою речь, он хладнокровно отшвырнул меня от своих ног, щёлкнул пальцами и…

В этот раз всё прошло довольно гладко и быстро, и я, конечно же, догадываюсь, почему. Он всё-таки пожалел меня, помог мне!

Вспомнив слова Гнеда и понимая, что всё забуду в предстоящей роли, я прокричал, стоя в коридоре: «Да пусть трясётся моё тело, когда я осужу кого—либо».

Едва я договорил, как меня ослепила ярчайшая вспышка голубоватого света, после чего я созерцал уже знакомый мне процесс…

Гениальный Иван

Я родился в семье среднего достатка. Родители были не глупыми людьми, но и особым умом не блистали. Отец работал на заводе, а мама, ранее работавшая инженером, теперь была домохозяйкой, не интересующейся ничем, кроме глупых романов. Замечу, что мои родители были хоть и не атеистами, но и не фанатели от религии, за что я их безмерно уважал.

С малых лет я интересовался абсолютно всем. Моё обострённое любопытство не интересовало, но и не пугало измученных постоянной однообразной работой, недалёких родителей. Я и не докучал им, так как всё понимал. Алгоритм моего изучения природы строился по простому принципу: «Как? Почему? Понятно!», ведь мой мозг от природы был блестяще оптимизирован на познание.

Однако понимание всего начало приносить мне и некоторые неприятности, первая и самая главная из которых, – мои неконтролируемо росшие амбиции. Проучившись три класса в среднестатистической школе, я прослыл остроголовым и был переведён в специализированный лицей для одарённых детей. Это учебное заведение имело комфортные общежития для иногородних учащихся, и меня поселили с одним сомнительным, как оказалось, гением.

Мальчик по имени Антон, обладал отличной памятью, но это было его единственным отличием от обычного ребёнка. Признаюсь, мне тяжело было с ним, и я не раз просил у коменданта поменяться с кем-нибудь местами. С самого начала общения с ним всё пошло по наклонной.

Помню, как я впервые вошёл в нашу небольшую комнату. Минимализм окружающей обстановки зашкаливал. Две кровати, два табурета, стол и шкаф. На против входной двери с противоположной стороны комнаты было огромное окно, на подоконнике которого, болтая ногами сидел худощавый черноволосый парнишка в белой безрукавке и чёрных шортах.

Когда комендант закрыл за мной дверь, я заговорил первым: «Мне сказали, вроде как, тебя зовут Антон. Я Иван. Надеюсь, ты будешь хорошим собеседником. Терпеть не могу глупых людишек».

Он резво спрыгнул с подоконника и направился в мою сторону, протянув правую руку. Дойдя до меня, он дождался, пока я её нехотя пожму, и заговорил:

– Иван, ты любишь животных?

– Конечно же нет.

– Почему?

– Животные тупые и невежественные, но знаешь, что самое страшное, Антошка? Тебя можно так называть?

– Валяй.

– Самое страшное, что многие люди столь же невежественны, как и животные, а что еще страшнее, они иногда даже хуже них.

– Что такое невежество?

– Ну, ты выдал. Тоже мне, гений. Неужели не знаешь?

– Нет. Не знаю. У меня просто аномально развит гиппокамп в мозгу. Так сказали врачи. Я запоминаю всё с первого раза до малейших деталей.

– Знаю я про гиппокамп. Ну, у меня он тоже неплохо развит. Я вообще, судя по всему, всесторонне развит.

– Я вижу. А в сказках обычно Иваны дурачки, а вот ты нет.

– Ошалел? Даже не смешно. Имя не влияет на человека и никак его не характеризует. А если ты не хочешь и дальше падать в моих глазах, не говори больше такую чушь.

– Понял, – расстроившись ответил он и уставился в окно.

Так началась моя жизнь в лицее, в котором я вскоре получил вес, как самый умный и способный воспитанник. Мною гордились преподаватели и уважали сверстники, а Антон, напротив, оказался серой мышью, так как действительно не мог ничем похвастаться, кроме своей памяти. Он переживал это, но старался не показывать вида. Я относился к нему холодно, хоть и чувствовал его собачью доброту, но мои амбиции продолжали расти, и вскоре снова случилось это…

Однажды я доказывал преподавателю по космологии, что пространство не пустое, а скорее наоборот. Поднявшись без разрешения и встав у своей любимой первой парты, я безжалостно бил глаголом:

– Виктор Васильевич. Я не согласен с Вами, что пространство – это разряженный вакуум. Если в нём мало материи, это не значит, что он пуст, это значит, что он может состоять из невероятно плотной и упорядоченной субстанции, своеобразной прародительницы материи!

– Я думаю, Вы, Иван, всё-таки много фантазируете. Всё доказано.

– Вы про эксперимент Майкельсона-Морли, или?

– Неплохой пример.

– Я повторюсь. Виктор Васильевич. Они доказали, что в вакууме мало материи, но тогда ответьте, что есть материя?

– Это то, из чего сделано всё в этом мире.

– Каждая материальная частица – это возмущение всеобъемлющего поля. Неужели Вы настолько посредственны, Виктор Васильевич, что отвечаете мне определением уровня детского сада?

– Иван. Прошу Вас, сейчас же выйдите из аудитории. Вон, – нервно сказал он, указав мне на дверь.

Он был зол настолько, что, кажется, не мог больше ничего сказать. Я был уже не в состоянии себя контролировать и, уходя за дверь, выпалил напоследок: «Вы заперли свой разум в догматы учёных, Вы неспособны мыслить свободно. Я выйду из аудитории, да, я выйду, но помните, что я умнее Вас». Сказав слово «Вас», буква «С» прозвучала со свистом, потому что мой рот тотчас наполнился пеной. Я поймал себя на мысли, что больше не могу контролировать свой язык, конечности и тело, а взглянув на свои руки, не смог их чётко разглядеть, так как они сильно тряслись. Я всё понимал, но тело не слушалось ни одного моего приказа. Испуганные глаза ребят и, уже отошедшего от злобы, Виктора Васильевича – это всё, что я видел, пока не отключился вовсе.

Дом – милый дом. Болит язык. Видимо прижимали указкой, чтобы я его не проглотил. Диагноз – эпилепсия, как прояснила мама, еще раз подтвердился. Эпилепсия не лечится, но и не имеет продолжительной и прогнозируемой симптоматики, поэтому, провалявшись дома всего два дня, я снова объявился в лицее.

Виктор Васильевич простил меня и даже немного зауважал, но больше никогда и ни о чём меня не спрашивал, а я и не рвался. Я смирился, что все, абсолютно все, окружающие меня, люди, даже эти гениальные, на первый взгляд, дети, к сожалению, не умеют широко мыслить. Они все заперли себя в догмы современной науки, а я считал это в корне неверным подходом обучения и познания.

Даже невзирая на то, что жизнь снова проучила меня в этот раз, я вновь и вновь осуждал людей. После каждого такого опустошения я бился в конвульсиях с пеной у нёба.

Мне было еще двадцать, а я, уже работая в крупной фирме и имея должность эксперта по международному сотрудничеству, был направлен в заграничную командировку. Моя фирма планировала заключить договор с китайскими партнёрами в части поставки нам крупной партии алюминия, естественно, сомнительного качества. Я в совершенстве владел многими языками и, в частности, китайским, и вёл свой доклад перед десятком влиятельных китайских бизнесменов, владеющих алюминиевым вторсырьём, и, впрочем, как всегда, не мог скрывать гордости за свой гибкий и резвый ум.

На один очень, как мне показалось, тривиальный вопрос одного из присутствующих, я ответил с усмешкой, чем поставил его в глупое положение перед остальными. И вот я лежу на дорогом красном ковре и снова корчусь от судорог. Совещание сорвано, и, как оказалось на следующий день, я настолько разочаровал серьезных китайских коллег своей дерзостью, что они не захотели меня более видеть. Обратившись к моему руководству, они потребовали прислать другого эксперта, на что, естественно, получили положительный ответ. Не стоит переоценивать свою значимость, – с грустью убедился я, узнав эту новость.

Мой запал потух и вернувшись в отель я как следует напился и затянулся сигаретой. И вот в пьяном бреду я выловил из пространства мысль: «Это всё неспроста». Да. Это всё неспроста, – еще раз констатировал я и стал вспоминать случаи, когда кого-то осуждал и ставил в глупое положение. Прокрутив в своей голове десятки таких случаев, я уже точно был уверен, что мой недуг – это не иначе, как мгновенная карма, но тут же возник закономерный вопрос: «Почему другие люди не впадают в такое состояние, когда делают нечто подобное?». Этот вопрос, прогулявшись по моей умной голове и не найдя ответа, ушёл в пространство…

Утро следующего дня. Я осознавал, что мне нужно собираться на рейс домой, чтобы, прилетев, явиться на работу с видом виноватой собаки и рьяно убеждать начальство, что все дураки, кроме меня. Амбиции – это сильная вещь, но в этот раз я тратил невероятные усилия, чтобы их перебороть.

Таксистом оказался человек индуисткой внешности, поэтому я решил блеснуть умом и сформулировал просьбу на хинди: «В аэропорт». Не скрывая радости, вызванной моими познаниями его родного языка, он тут же забрякал на нём:

– Вы прекрасно говорите на хинди. Вы жили в Индии?

– Спасибо. Нет, не бывал даже. Мне просто легко даются языки и всё прочее.

– Полиглот значит.

– Да, наверное.

– Вижу, вы чем-то расстроены? – словно робот спросил он.

– Да. Неужели так видно?

– Вы знаете, я не знаю почему, но мне кажется, что Вам не нужно туда. Вы должны быть в ином месте.

– Откуда Вы знаете, куда я еду? А-А-А. Вы увидели бирку на моём чемодане.

– Нет. Я не знаю, но Вам стоит просто прислушаться.

– Я и сам не хочу обратно. Мне, очень умному человеку, можно сказать, гению, трудно сейчас.

– Выпейте это…

Он протянул мне грязно-желтый потертый мешочек, из которого торчало горлышко с откидной позолоченной крышкой. Я бездумно взял его в руки и даже поблагодарил: «Спасибо». Возможно, я был настолько потерян и морально помят, что, не задумываясь о содержимом, выпил до дна, а потом, корчась от неимоверной горечи, протянул его таксисту. Схватив его, он, улыбнувшись, подтвердил:

– Должно помочь.

– Да. Горячит неплохо. Скажите, а куда мне ехать?

– В Индию.

– Куда именно в Индию? Точнее?

– Вас встретят. Мой прадед не берёт учеников, но Вас возьмет. Учитель давно ждёт Вас, – закашлявшись произнёс он, будто бы поняв, что неудачно обмолвился.

– Заманчиво. Только не пойму, почему он ждёт именно меня, да ещё и давно?

– Не волнуйтесь, скоро Вы получите ответы на все вопросы.

– Это то, что мне нужно. Признаюсь, я давно пришёл к потолку познания этого мира. Говорите адрес.

– Адрес сложный. Сами не сможете найти, но я попрошу, чтобы Вас встретили в аэропорту. Будет стоять мальчишка с табличкой.

– Что будет на табличке?

– Там будет Ваше имя на хинди. Мальчик не владеет русским языком.

– Хорошо. Договорились. Надеюсь, не обманете. Я обычно не верю людям. Вы, наверное, дали мне выпить что-то, повышающее порог доверия к незнакомцам.

– «Ну Вы же согласились это выпить, – усмехнулся он, ладно, отдохните пока, а я, пожалуй, поднажму, регистрация на рейс заканчивается через сорок минут».

– Ох, что творю, – вырвалось у меня.

– Поспите, – гипнотическим голосом сказал он, два раза похлопав меня по плечу.

Тут же меня начало клонить в сон, и я провалился в него, не успев даже ничего ответить незнакомцу…

От сильной тряски и вибраций я открыл глаза. Как оказалось, я находился в кресле самолета и согласно сообщению командира воздушного судна, мы только что успешно сели. Это всё сон? – наивно думал я, посмеиваясь, словно умалишённый. Впервые в жизни я полностью потерялся во времени и пространстве и не знал, как реагировать на подобные явления и, наверное, в этот момент выглядел весьма глупо.

– Вставайте господин, мы совершили успешную посадку, – вежливо сказала стюардесса, наклонившись к моему уху.

– Оу. Я всё проспал. Меня сюда привёл таксист, да?

– Дайте-ка вспомнить. По-моему, в самолёт Вы вошли один, – ответила она, задумчиво нахмурив тонкие бровки.

– Благодарю, – серьёзно ответил я, решив не показывать волнения.

Выходя с трапа самолёта и пытаясь глазами найти мальчика с табличкой, я растерялся, ведь такого количества народа, сконцентрированного в одном месте, я никогда не видел. Вместе с бурным потоком этой людской массы, я вскоре оказался в аэропорту. Чтобы я делал в этой стране, не зная их языка? – с гордостью спрашивал я себя, узнав у какой-то женщины, где можно забрать свой багаж.

Не дождавшись в месте получения багажа своего чемодана, я с наездом обратился к соответствующим службам аэропорта, на что получил ошеломительный ответ: «Вы не сдавали багаж». Я был вне себя. Деньги, одежда, важные личные документы, кроме паспорта, находились в чемодане, который я, как оказалось, не сдавал вовсе. В моей голове роился шабаш негативных мыслей, и я злостно причитал: «Вот блин. Таксист меня надул. Что же делать? Чёрт. Сам, говорят, дошёл. Хм. Без мозгов и памяти дошёл. Ну и дела. Чёрт, чёрт, чёрт». Вдруг за спиной послышался звонкий хинди: «Почему, когда Вы злитесь, Вы зовёте чёрта? Он как-то виноват?».

Резко обернувшись, я увидел мальчика и, побыв немного в прострации, спросил:

– Ты тот, кто меня должен встречать?

– Да, – ответил он, после чего покружился несколько раз и похлопал по своему драному рюкзаку, из кармана которого, торчал, свернутый лист пергамента.

– Ну и где ты ходишь? Почему табличку не поднял?

– Я поднимал, кричал Вам, когда Вы спускались с трапа, но Вы не увидели. А потом Вы были заняты поиском своего багажа. Папа сказал, что Вы забыли у него в такси свой багаж, – чётко выпалил он, как стихотворение.

– Может, твой папа просто обокрал меня? Я ничего не помню, – гаркнул я.

– Вы пили из мешочка? – спросил он, заглядывая мне в лицо.

– Пил, – ответил я.

– Значит всё правильно. Вы пока можете некоторые вещи не помнить, но не волнуйтесь. Позже память вернётся. Пойдемте.

– Чудеса какие-то. Ладно. Веди, – сказал я, показательно отбросив руку в сторону.

Мы сели в такси и выехали за город, после чего мальчик поторопил выйти. Странно, но молчаливый таксист вообще не взял с нас денег и отъехав чуть подальше, остановил машину, вышел из неё и начал медленно обходить, пиная колёса.

– И что теперь, товарищ проводник? – дёргано спросил я, сдерживая внутренний страх от слабого понимания происходящего.

– Простите, но дорогу Вам знать не нужно. Выпейте это, – сказал он, протянув мне маленькую склянку с непонятным напитком зелёного оттенка.

– Эта такая же штука, что и твой отец мне давал? – рассмеялся я.

– Да, – подтвердил он.

– Зачем она мне сейчас? – спросил я, аккуратно взяв её из рук мальчика.

– Вы не должны знать, куда мы поедем. Сейчас Вы выпьете это, и вскоре Ваше сознание перестанет беспокоить мозг. Вы будете делать всё очень чётко, но не осознавать. Вам это покажется перемещением в пространстве, когда очнётесь.

– Ох, хотел бы я узнать рецепт этого зелья, – отшутился я, откупоривая пробку малюсенького сосуда.

– У него на Вас большие надежды, – добавил мальчик, взяв из моей руки, теперь уже, пустой пузырёк.

– У кого? – морщась спросил я, еще не отойдя от горечи напитка.

– У того, к кому мы идём.

– У меня теперь вообще только на него одна надежда, – закашлявшись ответил я, поняв, о ком речь.

Вдруг, как от сильного снотворного, на меня напало состояние сна, и я отключился…