Kitabı oku: «Четыре лучшие истории о любви. Сборник», sayfa 8

В первый момент даже растерялась, настолько убедила себя в том, что тот встретится с Полиной, а не с ней, поэтому не сразу отреагировала на приветствие. Отойдя от столбняка, запоздало кивнула вместо приветствия.

– Как твой… ваш парень? – поинтересовался Ярослав.

Эти сомнения в переходе на «ты-вы» не ускользнули от внимания Оксаны. Но она предпочла сделать вид, что не заметила их. Пусть все остается, как есть, так намного проще.

Однако Ярослав ждал ответа. Девушка смущенно вздохнула и пожала плечами, скрестив руки:

– Не знаю, – признаваться было стыдно. Какая-то она безалаберная. – Телефон забыла зарядить, позвонить не могу. А в больницу пока больше не ездила.

– После пар я свободен и с колесами, могу подбросить до больницы, – предложил парень.

Оксана почувствовала, как бухнуло сердце, будто попыталось предупредить. Но что ее предупреждать? Она девочка большая, разберется.

– Да, нет, спасибо! – махнула рукой и улыбнулась. – Я думаю, ну их вообще эти пары. Сижу, ничего не соображаю, все мысли об одном. Лучше махну к Толику. Сейчас на остановку. С Полиной договорились, она меня прикроет.

Девушка при упоминании имени Евлантьевой попыталась увидеть хоть какой-то намек на заинтересованность в глазах парня. Но, как бы этого ей не хотелось, тот просто ответил улыбкой на улыбку.

– Как хотите.

На этом бы и попрощаться. Но Ярослав пошел рядом с Оксаной. Просто. Молча. Так же разгребая листья ногами, и изредка поглядывая.

– Скоро перерыв закончится, – неуверенно проговорила девушка.

– Пожалуй, да. Тогда вот, – он быстро написал что-то на блокнотном листочке и протянул, – мой номер телефона. Если вдруг нужна будет помощь, или машина, то звоните напрямую.

– Хорошо, – листочек ожег пальцы, и Оксана поспешила убрать его в карман.

А Ярослав, быстро и не оглядываясь, пошел назад, к универу.

11 Ложь

Оксане показалось, что из дверей больницы вышел Пашка Михеев. Она собралась было его уже позвать, но потом потеряла из вида. Девушка оглянулась, а потом просто махнула рукой. Если и он. Выходил же уже, значит, навестил. Зачем тогда тормозить? Чтобы выслушать тонну бреда? У Джастина вечно не в добрый час язык развязывался.

Купив в аптечном киоске бахилы, поднялась в палату к Толику. Тот сегодня выглядел, пожалуй, еще хуже, чем ночью. Или это дневной свет предатель и выставляет все напоказ? Синяки стали ярче. А ссадина на брови снова кровила, и Толик прикладывал к ней ватку.

Жалость резанула по сердцу не хуже ножа. Вот ведь, отморозки, ходят где-то. А нормальный парень вынужден отлеживаться в больнице, страдать.

– Привет, – шепнула Оксана, склонившись для поцелуя, а потом присела рядом.

– Привет, – Толик ответил, но как-то равнодушно. – Пары отменили что ли? Я тебя после обеда ждал.

Девушка махнула рукой и улыбнулась:

– Смылась. А к тебе Пашка приходил? Показалось, что видела, как он выходит.

– Приходил. Но ему-то прогуливать можно, он не простой смертный, как мы с тобой.

– У тебя причина. А меня Полина Евлантьева прикроет.

– Евлантьева? – Толик как-то непонятно нахмурился, хотя никогда прежде не проявлял никаких отрицательных эмоций по поводу однокурсницы. – Ну, она-то прикроет. И флешмоб замутит: обними мир.

Девушка не могла избавиться от ощущения, что парень не обрадовался ее приходу. Все эти фразочки, этот тон, отстраненные взгляды. Или просто так кажется?

– Что-то случилось, Толь? – обеспокоенно спросила Оксана.

– А ты до сих пор не заметила? – он посмотрел с прищуром и злой усмешкой. – Меня избили, детка. У меня перелом двух ребер, вывих плеча и колена и сотрясение под вопросом. Мало?

– Я заметила, – улыбка, словно мятый флажок на детской площадке, еще трепыхалась на губах, – что, кажется, пришла немного не вовремя?

Оксана ждала, что сейчас Толик ее разуверит, что его плохое настроение – отголосок происшедшего, боли, неуверенности, и она сможет это преодолеть. Но парень не спешил разуверять. Лежал, отводя взгляд в сторону, и поджимал губы.

– Я тебя обидела чем-то?

Она не знала, что и думать. Вроде бы вчера примчалась тут же, как смогла, привезла все, и осталась бы, даже до утра, но ведь Толик сам сказал, чтобы уходила. И если ночью в его поведении чувствовалась только заторможенность, вполне понятная, кстати, то сейчас – добавилась агрессия.

– Ты? Да, конечно, нет! – парень оскалился, изображая улыбку.

– Я не понимаю.

– Так давай, поговорим, обсудим. Нас же учат этому?

Оксана кивнула, подумав. У нее не было никаких тайн от Толика. А вот что творится у него в голове, хотелось бы выяснить. Если бы он сам не предложил обсудить, она был отложила это до лучших времен, не в больнице, ни при свидетелях.

– Сейчас ты тоже приехала ко мне на такси? Таксист был тем же самым? И ты платишь ему нежными объятиями? – выпалил парень, не давая Оксане вставить ни слова.

Ему не нужны были ее объяснения. Он уже сделал свои выводы. Какие-то странные и нелепые. Оксана запуталась еще больше. Наверняка, Толику кто-то что-то рассказал, накрутил его. Это мог сделать только Пашка. И именно тот высказал ей ночью непонятное недовольство по поводу Ярослава.

– Что ты себе придумал? – девушка приложила палец к губам Толика, но парень дернулся, зашипел от боли.

– Ничего я не придумал!

– Я приехала на автобусе, – похоже, продуктивного диалога не получалось, но попытаться-то стоило.

Девушка поднялась. Толик молчал. Сделала пару шагов к двери. Молчал. Оглянулась. Он холодно встретил ее взгляд.

– Пока?

– Пока.

Оксана открыла дверь палаты рывком. Казалось, что еще секунда здесь – и ей конец. Воздух казался разреженным, как в космосе. Голова кружилась, как после карусели.

И буквально налетела на Габриэлль. Та посмотрела удивленно своими волоокими очами, и даже любезно придержала Оксану за локоть. На плече мулаточки висела маленькая сумочка, в руке – корзинка с фруктами. Надо думать, не к любимой бабушке собралась эта Красная Шапочка.

Так вот кто причина равнодушия Толика? Эта красотка, с чьих губ он сорвал пряный поцелуй? И, интересно, когда они еще успели пообщаться? Насколько тесно? Так и объяснил бы сразу, а не строил из себя Отелло!

В душе Оксаны забурлили несказанные слова. Они выжигали внутри какую-то черную дыру, скручивали в жгут и отравляли. Девушка взглянула на Толика, Габриэлль, постаралась ослепительно улыбнуться и вернулась на стул. Плевать, что поведение странное. Что, наверное, все замерли в предвкушении реалити-шоу. Но Оксана ведь имела право знать, что происходит?

Габриэлль выглядела растерянной и виноватой. Приблизившись к кровати ошеломленного Толика, поставила прямо в ноги корзинку с фруктами и опустила глаза.

– Наверное, я не совсем вовремя? – проговорила бархатным голоском. – Но я просто хотела извиниться.

– За что? – Толик даже закашлялся.

– Просто есть один дебил, который не так все понял, – вдруг затарахтела Габриэлль. – Ну, про недавний флешмоб, про поцелуй, про меня, и вообще, – она развела руками и ослепительно улыбнулась. Даже Оксана залюбовалась белозубым открытым сиянием. – Я утром узнала, что тебя избили. А потом еще полицейский приходил. Ты заявление будешь подавать?

Так вот в чем дело? Во вчерашней драке? До Оксаны доходило все, кажется, слишком медленно. Но и Толик выглядел глупо.

– И правильно! – Габриэлль не ждала ответов на свои вопросы, просто выпаливала слова с завидной скоростью. – Я не раз говорила этому идиоту, что не собираюсь с ним встречаться, и вообще, не его собственность! Может ему в участке все лучше объяснят! А еще лучше, если закроют, – она изобразила пальцами с ярким маникюром решетку. – Сам напросился!

Оксане даже стало немного жаль эту тараторку. Наверное, многие вменяли себе в обязанность приударить за этой мулаточкой, экзотика же, тем более и внешними данными Бог не обидел. И фигура при ней, и черты лица, пожалуй, почти европейские – в маму. От папы – только цвет кожи, да непослушные кудряшки на голове.

– Все. Окей, же? Тут от меня гостинчик, в качестве моральной компенсации. Короче, я пошла, не буду мешать, – заключила Габриэлль, а потом вспорхнула к Толику и чмокнула, звонко, от души, а потом ушла, покачивая крутыми бедрами.

Оксану поразила эта детская непосредственность, с которой девушка все это провернула. Она бы так точно не смогла. Застеснялась бы, почувствовала себя неуклюжей коровой. А эта… Принцесса же.

– Толя, – Оксане даже пришлось позвать парня, уже с минуту таращившегося в дверной проем. – Ты знал, кто на тебя напал?

Он будто очнулся от гипноза или сна. Дернулся, глубоко вздохнул, и поначалу ответил вполне буднично:

– Нет. Просто налетели, придурки, я даже не понял, – а потом вспомнил, что вообще-то корчил из себя оскорбленного и снова поджал губы. – А это что-то меняет?

– Ничего.

А вот Оксане надоело обижаться. Она решила, после этой Габриэль, что разберется во всем, когда Толик выздоровеет. Тогда они смогут поговорить, без свидетелей, без этой не располагающей обстановки. На равных. Потому что за собой девушка никакой вины не чувствовала. И чего там наговорил Пашка, с какого такого перепуга – она к этому никакого отношения не имела.

Оксана посидела еще несколько минут, пока не заглянула санитарка и не сказала, что время посещений заканчивается. Теперь уход уже не выглядел побегом. И хотя Толик продолжал дуться, девушка не чувствовала себя жертвой аварии. Даже нашла силы, чтобы небрежно чмокнуть его. Разумеется, не так, как Габриэль, но все-таки. Тем более, никто из палаты особого внимания на странную парочку не обращал. Подумаешь, молодо-зелено, ссорятся-мирятся.

На улице снова накрапывал дождик. А зонтика не оказалось. Оксана добежала до остановки и решила, что сейчас поедет домой, примет горячую ванну и постарается выкинуть из головы все неприятные мысли, которые свили внутри змеиное гнездо.

– Девушка, дорогая, а какой автобус отсюда до Новомостовой идет? – дребезжащий голос, легкое прикосновение под локоток.

Оксана удивленно оглянулась. Рядом стояла парочка цыганок: постарше и помоложе. Обе в традиционных многоярусных юбках, цветастых платках, с яркой помадой на губах и бесячеством в глазах.

– Я не знаю, – она мотнула головой и отвернулась.

Но старшая настойчиво дотронулась до локтя:

– У тебя с парнем проблемы. Он с молодой, красивой связался, а на тебя свалить вину хочет. Обвиняет.

Сердце трепыхнулось. Как она угадала? У Оксаны что, на лбу написано? Внутренний голос тоненько орал, чтобы девушка не подавала вида, что все это бред, ложь, пресловутый крючок, на который попадается доверчивая жертва.

– Но у тебя все хорошо будет. Ты добрая. И дорога впереди открыта. Дай руку, – не отставала цыганка.

В каком-то забытьи Оксана протянула руку.

– Кольцо мешает. Сними, – приказала гадалка.

К горлу девушки подступила тошнота и ощущение, что пора как-то сворачивать все эти махинации с сознанием. Но цыганка уже крепко вцепилась в руку, снимала с пальца тоненькое золотое колечко с бирюзой и приговаривала:

– Золото мешает. Есть еще золото на себе? Цепочка, сережки, снимай. Давай бумажку, заверну, в карман уберешь, чтобы не думать, что я тебя обмануть хочу.

– Цепочки нет, сережки бижутерия, – какой-то толикой сознания оставаясь в себе, солгала Оксана, но послушно нащупала в кармане какую-то бумажку, достала ее и протянула цыганке.

Та схватила, зачем-то разорвала надвое, ловко завернула колечко, шепча то ли заговор, то ли молитву, потом опустила этот сверточек в карман девушки.

– Соперница у тебя. Красивая. Смелая, – снова схватилась за руку старшая ворожея, младшая же безучастно стояла рядом, внимала, и училась. – Ходит рядом. А парень ведется. Поддается на ее чары, – голос уже не казался таким дребезжащим, успокаивал, впивался, незаметно проникал в самые глубины, заставляя соглашаться с каждым словом. – Еще родители тебя не понимают. Токсичные отношения – слышала, да? Хотят, чтобы ты с ними всегда была. Их маленькой девочкой. Давят. Тоже парня отводят от тебя. Встречаться не разрешают.

Оксана опешила, словно вдруг получила пощечину. При чем тут родители? Они у нее вполне адекватные. И отношения у них очень даже хорошие, по всем меркам. Чего эта тетка выдумывает?

Девушка вырвала руку. Сунула в карман, выудила сверточек.

– Бесноватая ты! – заявила вдруг цыганка. – Грех на тебе и наговор! – и начала истово крестить, поглядывая по сторонам.

Оксана развернула. Вместо колечка в мятом обрывке лежало четыре рублевых монетки.

– Верните колечко! – сказала глухо, глубокими вдохами стараясь успокоить сердце.

Цыганки как-то разом развернулись и вышли под дождь. Пошли, не оборачиваясь, словно ничего их не касалось, и все это нелепое представление было устроено не ими. Оксана не собиралась отступать, пошла за ними, говоря все громче и громче:

– Верните колечко! Это бабушкино!

На них уже оглядывались редкие прохожие. Останавливались, хорошо, хоть у виска не крутили или видео не пытались снять глядя на классический цыганский развод, в который попала простушка.

– Верните! – Оксана вцепилась в пожилую гадалку.

– Да, на уже, муха! – в сердцах та сунула другой бумажный сверточек, копию первого, девушке в руку. – Не будет тебе счастья! – и припустила по дороге, чуть не попав под машину.

Младшая тем временем ушла уже далеко вперед, забыв про товарку, унося с собой полученный урок. Или не только его?

Оксана развернула бумажный сверток, не особо надеясь на чудо, но теперь это было ее колечко, несколько минут назад самолично снятое с пальца. А два обрывка сложились вместе в номер телефона Ярослава.

12 Метанойя⁶

Ярослав особо, конечно, не надеялся, что Оксана позвонит. Даже, наоборот, пытался настроиться, что листок с его номером так и заваляется у нее в кармане, рассыплется в труху, или распадется на нано-частицы. У нее парень. И как бы этим сказано многое.

Только и становиться в жизни этой девушки просто случайным эпизодом – тоже не хотелось. И как тогда быть? С вечной френдзоной Ярослав уже однажды обжегся с Дашей. Это сейчас, спустя пару лет, уже ничего не торкает в груди, не болит. А поначалу в душе бурлили сплошные противоречия. Герка, видимо, чувствовал, по-дружески предлагал дать другу ему в морду. Ведь все у них срослось странно и неожиданно, когда Ярослав полностью переключился на маму. Ну, и ладно. Все, что ни делается – делается к лучшему.

Итак, френдзона отпадает. Альтернатива? Личный водитель? Парень звякнул ключами от авто. Смешно. И глупо.

Еще глупее – приударить за какой-нибудь Оксаниной подругой, выждать момент и совершить обходной маневр. Появиться, как черт из табакерки, когда будет нужен, а ее парня рядом не окажется, но будет здоровая конкуренция. Здоровая…

Или просто забыть. Совсем. Вычеркнуть эту девушку, пока легко и нет никакой привязанности, а так, легкая симпатия, тепло в груди. Ведь все случайные встречи – не в счет. В судьбу верят дураки, неудачники и слабаки, кажется, кто-то из известных так говорил. И за случайными встречами не стоит рок или знак. Это просто говорит о перенаселенности в данной местности и куче точек пересечения, в том числе и социальных. Ну, и законе парности информации: пока Оксана не обратила на себя внимания объятием, Ярослав мог встречать ее по несколько раз на дню, но не видеть, мало ли девушек вокруг ходит. Однако сознание поставило якорек – и теперь невольно отмечает каждую встречу, обманывает, что та – предвестница чего-то большего.

Последний вариант – забыть – вызвал в душе сожаление. И не потому, что Оксана понравилась Ярославу внешне. Было еще что-то кроме, что-то, чего он не мог понять. Этого не встречалось пока ни в какой другой девушке. Ну, хотя бы то, что парень сидит вот так перед открытой лабораторкой – и думает совсем не об учебе. Перебирает варианты и вероятности. Вспоминает зеленые глаза и легкие веснушки на переносице.

– Алла не звонила? – отец заглянул в комнату.

Напугал. Настолько Ярослав погрузился в свои размышления об Оксане.

– Нет. А должна была? – он щелкнул ручкой.

– Хотела поговорить с тобой. Я не знаю.

Внутри головы словно кипяток растекся, вымыв все предыдущие мысли, а новые не принес. Ярославу не хотелось предполагать, придумывать причины для разговоров с сестрой. Они в последнее время всегда выходили неприятными, и касались матери, ее состояния, сообщений от лечащего врача, по совместительству родной теткой Алкиного мужа, пространных размышлений на тему, как болезнь подтачивает личность. А сейчас еще сестра умалчивает что-то от отца. Тот чувствует и беспокоится.

– Я позвоню ей позже, пап, – пообещал, стараясь придерживаться будничного тона.

Отец пожал плечами и позвал ужинать. Только сейчас Ярослав понял, что хочет есть до урчания в животе, а по всей комнате одуряюще пахнет жареной картошкой.

– На тебя сосиски варить?

– Давай две.

Дождавшись, пока отец уйдет, парень набрал сестру. Она взяла сразу, словно сидела с телефоном в руках и ждала. Впрочем, может так оно и было, не ждала, конечно, просто работала, или малой спал, а Алла следила, чтобы его ничего не разбудило, даже звонок от брата.

– Ты что-то хотела? – спросил Ярослав без обиняков.

– Не то, чтобы хотела, – замялась Алла. – Ты как считаешь, у мамы с головой в порядке?

– Аля, у нее рассеянный склероз, – устало ответил парень. – Симптомы ты знаешь. Потери рассудка среди них нет.

– Знаю, – грустно согласилась сестра. – Просто…

Она замолчала. Ярослав вздохнул. Кажется, хоть дело и касается матери, появилось что-то новенькое – все старенькое Алла выкладывала быстро.

– Мама сказала, что мой папа – другой человек, а не мой папа, – выпалила, на одном дыхании, как пулю выпустила.

Ярослав не понял, что именно сестра имела в виду. Никто бы не понял. Но разбираться – желания не возникло. Напротив, хотелось перемотать все заново, до того момента, когда он набрал телефонный номер. Или просто забыть. Или, чтоб Алла призналась в глупой шутке. Или в путанице с недосыпа.

Однако Алла продолжила. Сбивчиво, конечно. Но относительно понятно. И новость, действительно, была дикой и ошеломляющей. Мать выходила за отца, будучи в положении от другого? Это возможно? Папа знает? Или нет? Не может быть, чтобы не знал!

Как к этому относиться – не знали ни сестра, ни брат. Пожалуй, да, в этом случае проще думать, что у матери что-то с головой. Списать все на диагноз, даже если в него входят совсем другие признаки.

– И ты что? – Ярослав потер переносицу.

– Не поверила, конечно. Но она мне имя назвала. Рассказала, что они втроем дружили. Хотя, как дружили. Тот, ну… – она хмыкнула, не зная, как сказать, – Был перспективнее, из хорошей семьи. Все маме говорили, что за него надо держаться. Вот она и держалась.

– А папа?

– Он просто все время оказывался рядом.

Семейное это у них что ли? Ярослав чуть ли не до боли стиснул зубы. Он ведь тоже, так с Дашей дружил. Додружился. Теперь вот – Оксана. И он опять сомневается, нужно ему это все, проблемы, соперничество. Повторение пройденного. И у него опять пересдача?

– Чего молчишь? – спросила Алла.

– А чего я должен сказать? – Ярослав и вправду чувствовал полную растерянность.

– Не знаю.

Теперь они молчали вдвоем. Телефонному оператору капали деньги. Слова обесценивались, а молчание медленно превращалось в золото.

– Не хочешь поговорить с отцом? – наконец, решился нарушить его парень.

– С чьим? Моим или твоим? – как-то подчеркнуто безразлично отозвалась сестра.

– Нашим! – едва ли не рявкнул Ярослав.

Телефон, видимо, не выдержав накала, приглушенно пискнул, и вырубился. Оставалось только невидяще таращится в черный экран, заново прокручивая в голове весь разговор, проживая повторно эмоции, пытаясь прийти к какому-то решению. Собственно, оно было только одно – поговорить с отцом. Алла, видимо, надеялась на брата, оказавшись вдруг в положении приемыша, бастарда, скатившись с верхней лестницы первенца. Но Ярослав-то тоже – не железный.

Отец же, устав ждать, пришел снова. Встал напротив сына.

– С матерью что-то? – поинтересовался проницательно.

Тут бы все ему и выложить, Алка бы только порадовалась, ей-то что – она с души все скинула. Но Ярослав лишь упрямо тряхнул головой.

– Все по-старому.

Отец кивнул. Парень посмотрел на него, словно впервые. Ведь не старый еще, по современным меркам, но совершенно седой и какой-то высохший, потухший. Если мать сказала правду, то он-то, наверняка, тоже ее знал. И нес с достоинством долгие годы. Даже не подавая вида, что что-то не так. Это болезнь жены его изменила до неузнаваемости, высосала жизненные соки, а не ее обман.

– Пап, ты жалеешь о чем-нибудь? – вырвалось у Ярослава.

– В смысле, о жизни?

– Да.

Отец задумался, словно прокручивая в своей голове прошедшие годы, перематывая их, как кинопленку, оценивая эпизоды и сцены.

– Нет, – опустил ладонь на плечо сына, как припечатал. – Смысл жалеть?

– Ну, да. А чего бы ты переиграл, если бы дали?

– Странные ты вопросы задаешь, Яр. Но… Наверное, бы один момент жизни я хотел переиграть.

Вот сейчас он скажет. Ярослав почувствовал, как сердце подступило к горлу, как горячая волна пробежала по телу, а потом сменилась зябкостью, даже руки заледенели. Признается, что надо было поспешить, оказаться у мамы первым, отодвинуть того, перспективного… Но тогда – как же Алка? Вдруг возьмет и откажется от нее? Перечеркнет ее существование, как досадной ошибки?

– Нашу с мамой свадьбу, – просто ответил отец. – Ее ведь и не было, можно сказать. А мама хотела праздника, большого. С фатой и белым платьем, таким, как у принцессы. Мы ведь пошли, просто расписались, а вечером попили торт с «Прагой».

– И все?

– Все. Не сомневайся.

Он, конечно же, не имел в виду ничего особенного. Но Ярослав будто услышал ответ. Не сомневайся. Ни в том, кто отец Алле. Ни в том, что если человек твой, и ты это просто всеми волосками чувствуешь, за него стоит бороться.

13 Негативизм

Оксана приходила в больницу к Толику через день, чаще не получалось: учеба, да и мама нашла ей подработку в небольшом бутике, у своей подруги. Уставала страшно. Казалось, что теперь времени не хватает ни на что. Но ведь Толик – не тот случай, когда можно за счет него выкроить свободную минутку. Живым человеком нельзя пренебрегать. Особенно, если этот человек болеет.

Девушка покупала какие-нибудь вкусности – и ехала, надеясь, что настроение парня сменится с курса «Север» на курс «Юг». Что сегодня Толик перестанет куксится, обижаться непонятно на что, припоминать какие-то досадные мелочи, которых полно в отношениях, даже если им без году неделя.

Порой к Оксане присоединялись Ольховская и Григорьева. Тогда общая натянутость исчезала. Толик мило улыбался, шутил и был, в общем-то давно знакомым парнем. Лена и Янка делились новостями, рассказывали сплетни о преподах и общих знакомых. Оксана так не умела: во-первых, характер не тот, во-вторых, чужих ушей море. Но девчонок ничего не смущало. Может быть поэтому Толик и куксился с ней одной, скучал? Даже когда он стал выходить с девушкой в больничный холл или парк – в редкие сухие дни, большей частью молчал.

Оксана натянуто предлагала какие-то темы для разговора, пыталась вспомнить шутки, анекдоты. Дотягивалась до затянувшихся и местами уже полностью заживших царапин, но отдергивала руку, словно боялась обжечься.

Пашка тоже приезжал. Но не с Оксаной. Он и в универе ее старался избегать. А если приходилось общаться, казался холодным и говорил, будто сквозь зубы. В чем причина, девушка могла только догадываться. Наверняка, это его заморочка насчет Ярослава!

Придумал себе чего-то! Хотя парень ведь вообще ни при чем! Они и сейчас довольно часто встречались, перебрасывались парой фраз, как дела, и разбегались. Просто случайно. Безо всяких скрытых смыслов. А что часто, так скорее всего, и раньше так же было, просто внимания друг на друга не обращали. Парность информации. На психологии проходили.

Но переубеждать Пашку желания не возникало. Это его дело. Может считать, что угодно. Оксане с ним детей не крестить, это Ольховская по нему слюни пускает. Смущало лишь то, что иногда девушка неожиданно замечала пристальный взгляд Михеева, словно он наблюдает исподтишка, присматривается. От этого по затылку пробегали мурашки, словно подул ветерок и всколыхнул волосы – неприятно.

Оксана не понимала такого внимания. Хотелось подойти к Янке и сказать, чтобы уже предпринимала какие-то конкретные действия, пока ее красавчика не окрутила еще какая-нибудь сокурсница. Тогда ему будет чем заняться, кроме как следить за девушкой друга, пока тот в больнице.

А один раз с Оксаной поехала Полина. Не к Толику. Просто в ту же больницу, по пути. Вот в ее компании, наверное, Оксане было сейчас комфортнее всего. Она все не упускала возможности напомнить Евлантьевой про Ярослава. Но не протянешь же просто так номер телефона, если та не проявляет никакого видимого интереса, кроме улыбок. Так и получалось, что склеенная скотчем бумажка жила в кармане пальто Оксаны.

Девушки болтали по дороге, смеялись. С Полиной точно не надо было вспоминать шутки и анекдоты, чтобы чувствовать себя легко. А потом Оксана увидела на скамейке Толика и Габриэль. Та что-то оживленно рассказывала. Жестикулировала, смеялась, немного откидывая голову и обнажая белые породистые зубы. Толик внимательно слушал. Смотрел. Улыбался. Сидел в расслабленной позе, засунув одну руку в карман куртки, а другой приобняв девушку за плечи.

– Полин, я вспомнила, – Оксана дернула Евлантьеву за рукав, – мне же на работу сегодня. Юля попросила подменить, а я забыла.

Полина удивилась. Пожала плечами.

– Езжай, конечно. Какие обиды. Майорова предупреди, что не придешь, чтобы лишних поводов для обид не было.

– Да, конечно, я ему позвоню, – согласилась девушка.

В душе воцарилось удивление. Не обида. Не ревность. А именно – здоровое, спокойное удивление, без «ах». И Оксана просто не могла решить: дать понять Толику, что она видела его и Габриэль, или сделать вид, что ни о чем не догадывается.

Девушка погуляла часок в округе. Зашла попить кофе в уютное кафе, когда начала немного замерзать. Потом, за полчаса до окончания приемных часов вернулась в больницу, так и не решив, как лучше поступить.

Толик спустился в холл. Приобнял и чмокнул в щеку. Сказал, что думал уже, что Оксана не придет.

– Да, нет, пришла бы, – она улыбнулась. – Ты же ждал. Приходил сегодня кто-нибудь?

– Ребята, – коротко ответил Толик. – Принесли столько всего. И сок, и фрукты, и всякую дребедень. Так что ты свое сама съешь. Меня, скорее всего, завтра уже выпишут.

– О! Здорово! – обрадовалась девушка. – Тебя встретить?

Парень пристально взглянул Оксане в глаза. Она не поняла причину, показалось, что будто морозцем потянуло – даже быстро оглянулась по сторонам, отыскивая кондиционер, которого, разумеется, не было.

– С другом своим встречать будешь?

– Каким другом? – опешила Оксана.

– Таксистом. Заодно будет куда все гостинцы сложить. В общаге с Пашкой съедим, – он, казалось бы, говорил обычные вещи, но таким тоном, что сразу было понятно – стебется, пытается уколоть.

Только чем? И зачем?

Оксана почувствовала, как устала. Чувство нахлынуло резко, даже в глазах потемнело, пришлось облокотиться на стенку.

– Толя, если тебе надо, чтобы я вызвала такси, так и скажи, – сказала тихо, поглаживая в кармане склеенную бумажку с номером телефона.

– Я не это имел в виду, – он опять превратился в кого-то чужого.

Девушка глубоко вздохнула, словно приготовившись нырнуть, а потом выдала, вместо долгих хождений вокруг и около, которые пытался затеять парень:

– Ты хочешь со мной расстаться?

– А ты? – Ноздри Толика нервно раздувались, как и жилы на шее, словно он гирю поднимает, а не с девушкой разговаривает.

– Я надеялась, что у нас что-то может получиться. Но теперь я просто устала, – призналась Оксана.

– Да? Ну, со здоровым-то легче, чем с больным. Ты не думала, что я могу заболеть, да?

– Может, у Габриэль есть машина? – она, действительно, устала.

И решила сказать, как есть. Не играя словами. В конце концов, лучше все закончить здесь и сейчас, не оставляя на неопределенное будущее. Да, ошиблись. С кем не бывает. Хорошо, что ошибка выяснилась на конфетно-букетной стадии, когда можно расстаться относительно-безболезненно.

Теперь опешил Толик. Шелуха напускной ревности скатилась с него, как капля воды со стекла. Даже глаза потухли. Жаль, только на какой-то миг, Оксана лишь успела уловить, а потом все вновь сменилось. Парень покраснел, сощурился, вскинул голову.

– Так вот в чем дело? Ты мне просто мстишь?

– Я?! – девушка не верила ушам.

Чем она мстить? Майоров ничего не попутал? Или у него от сотрясения мозги переклинило, реальность адекватно оценивать разучился? Оксана раскрыла и закрыла рот несколько раз, все порываясь ему это высказать, но потом просто отпихнула парня с дороги, и ушла.

14 Объективность

Толику не спалось. Мешало тошное чувство вины, давящее, ноющее, как давний перелом. Хотелось прямо сейчас позвонить Оксане и извиниться. Сказать, что это просто нервы и типично-мужское «Я болею-тире-умираю». Но когда уже он подорвался выйти в коридор, чтобы никого не разбудить, то испугался. Что он ей скажет? Как скажет? А что она ответит? И как потом с этим всем жить? Потому что…

Стыдно. Стыдно! Стыдно!!!

До такой степени, что кровь ударяет в нос, там становится горячо и щекотно. И глаза краснеют, наполняются горькими слезами. Но не плакать же. Не по-мужски как-то.

Ведь все понятно. Сейчас, по крайней мере, Толик это осознал до конца – он просто пытался переложить свою вину, за то, что всерьез увлекся шоколадкой-Габриэль, на Оксану. Да, Антипина – положительная во всех смыслах, она понравится маме, если их познакомить, с ней можно распланировать всю жизнь, и знать, что если и будет отступление от планов, то незначительное. Габриэль – не такая. Уже одно ее происхождение – чего стоит! Но к ней рвется все нутро. Так, что не верится, что это возможно. Крышу сносит. Подумаешь, какая она сладкая – и все, улет.

И поэтому хотелось, чтобы Оксана сделала ошибку, сорвалась, чтобы был повод порвать. Серьезный. Не надуманный. И тут – Пашка. С рассказами, про того парня. Подстегивал, как верный гончий пес. Брал дичь.

Толик едва не застонал. Какой-то кошмарный сон наяву.

После первого случайного поцелуя с Габриэль чего-то понять оказалось слишком сложно, да и рано, наверное. Яркая, самобытная, очень темпераментная девушка только еще слегка опалила его крылышки своим огнем. Надо же – поцеловала в ответ, да еще как! Голова закружилась, как от убойного коктейля в баре. Такого с Оксаной не было. Ни разу. Просто поцелуи. Приятно, влекуще. Но не более. Селедка – вкусно, пока на столе не зарозовеет форель.

Габриэль нечаянно ворвалась в жизнь Толика. И, наверное, со временем он бы перестал о ней думать. Но девушка и в больницу заявилась, со своей корзиной фруктов, наговорила кучу всего, и ушла. Могла бы не приходить. За своего бывшего заступаться ведь не собиралась. Даже, скорее, наоборот, обрадовалась, что Толик от заявления в полицию отказываться не собирается. И снова – поцелуй! Мужики в палате обзавидовались, даже старичок. А запомнили бы Оксану?