Kitabı oku: «Берегиня Чёрной Поляны», sayfa 7
Глава 10
Изнанка
Майя проснулась в темноте и долго не могла понять, где она. Обрывки сна путались с воспоминаниями, но когда в голове прояснилось, берегиня подскочила радостно на подушках.
– Сон в руку, сон в руку, – зашептала она и крепко зажмурилась. Во сне Майя шла вдоль лесного ручья, тёплый ветерок играл ветками ив и берез. Под корнями кое-где ещё лежал снег, но весенняя молодая травка уже упорно пробивалась наружу. На прогалинах пестрели первоцветы. Над лесом разливался разноголосый птичий хор.
Берегиня попыталась вспомнить основной мотив птичьей песни, вышло не очень хорошо, и она прыснула от смеха.
– Майя, ты чего? – Влада подняла с подушки голову.
– Ничего, сестрица, хорошо всё. Весна близко.
– Это очень хорошо, но если она не собирается начаться прямо сейчас, давайте всё-таки поспим ещё полчасика, – проворчала Ника, перебираясь вместе со своей подушкой на кровать.
– До подъёма всего ничего осталось. Я уже ложиться не буду, почитаю чуть-чуть. А вы спите, если хочется. – Майя отыскала ощупью огарок свечки и зажгла его. Жёлтый огонёк осветил разгром, царящий в спальне. Влада принялась раскладывать подушки, одеяла, подняла с пола плащи.
– Знаете, мне кажется, что часть вещей уже можно упаковывать для отправки домой, – Влада подобрала с пола форменную юбку Майи.
– Упакуйте и меня заодно, – Ника укуталась в одеяло с головой.
– Вставай, лежебока. Тебя то не уложишь, то не поднимешь.
– Ну и не возись со мной зря.
Влада подсела к Майе. Заглянула через плечо в книжку.
– Что ты там пытаешься найти?
– Ничего конкретного. Все подряд параграфы просматриваю. В каждом есть какой-нибудь ингредиент, который я не могу себе в деталях представить. Выписываю, чтобы потом посмотреть, потрогать в классе. Я без тактильных ощущений их плохо воспроизвожу.
Влада задрала брови. Её симпатичная мордашка выражала удивление и озабоченность одновременно.
– А зачем ты учебник просматриваешь? Возьми энциклопедию. Там же сразу описание даётся. Способы использования. Картинки с разных сторон.
– Майя, не слушай её. Делай, что хочешь. Тебя теперь всё равно домой отправят. Даже если ты совсем в класс не придёшь. И нас с тобой вместе, – голос Ники звучал из-под одеяла приглушенно, но очень уверенно. – Ты же сама сказала, что тётя Мелюзина больше не позволит тебе своей школе вредить. Так что зря вы всё это штудируете.
– Не слушай, её, – Влада принесла Майе увесистый том морской энциклопедии. – Читай. Дома то у нас такой нет, да и вряд ли будет когда. Я себе много интересного выписала.
– Ну и что ты будешь делать с этими записками у нас в Чернушке? – Ника села на постели. Настроение у неё было не самое радостное. – Полгода мучений, а чего ради?
Ей никто не ответил. Майя уткнулась в книгу. Влада вновь принялась наводить порядок. Радость нового дня поблекла, словно от тумана, поднимающегося от воды на заре.
«Ничего», – думала Майя, – «Полгода – это не вся жизнь. Вернусь домой и не вспомню больше. Главное экзамен сдать».
Наконец темнота в комнате стала бледнеть. В неясном предрассветном сумраке обрисовались очертания предметов, на которые не падал свет от свечи. Пора было собираться на рассветную песню. Майя отложила увесистый том.
Молча и почти бесшумно, словно бесплотные тени берегини оделись, расчесали быстро волосы и выскользнули за дверь. Из всех дортуаров так же тихо появлялись другие ученицы. И рассвет подкрадывался к ним, наступал на пятки, заставляя поторопиться в грот утренней зори. Солнце вот-вот должно было встать над морем.
Берегини вошли в класс, заняли свои места. Майя встретилась взглядом с тётушкой. Песня началась. Она была легкой, почти невесомой. Чтобы расслышать её, нужно было склониться к самой поверхности воды или приложить к уху ракушку. Медленно разгораясь, окрашиваясь в новые цвета и эмоции, она захватывала всё больше и больше учениц, отражаясь ликованием жизни и любви на их лицах. Влада отыскала ладошки, стоящих рядом подруг и сжала их. Захотелось броситься в круг и вращаться, раскачиваться так, словно это в своём родном хороводе поют они посреди Чернушки, а не в далёком гроте на берегу Чёрного же, но такого чужого, моря.
Майя не заметила, как последние звуки песни замерли, как постепенно в пустеющем классе разливался солнечный свет, отмечая стрелкой солнечных часов начало нового дня.
– Давайте уже пойдём, – потянула подруг к выходу Ника. – Заплетаться ещё надо. И вообще.
«Вообще» заключалось в том, что последние ученицы, оставшиеся в гроте после рассветной, на весь день становились дежурными. Они помогали тритонам в трапезионе накрывать столы, выполняли поручения учителей и классных дам. Так водяных дев приучали к осторожности. Ночь, время относительного покоя и безопасности, закончилась, и они должны быть всегда начеку, чтобы успеть вовремя исчезнуть в морской глубине и не попасться на глаза рыбакам или праздным гулякам.
Берегини успели. Двери за их спинами сомкнулись с лёгким шорохом, отставляя в гроте тех, кто сегодня будет отбывать трудовую повинность. Этот шорох наполнил сердце Майи ещё большим ликованием. Они спаслись, ускользнули! Расцеловав подруг, она, пританцовывая, побежала по коридору к спальням.
– Совсем с ума сошла. Ты так не находишь? – Ника проводила её взглядом. Влада покачала головой.
– Просто она влюбилась.
– Ну, это мы давно знаем.
Влада ничего не ответила и, склонив голову, пошла следом за исчезнувшей за поворотом подругой.
Реальность
– Вася, проснись, проснись уже, – дедушка тормошил меня, призывая в Явь. Я открыл глаза. На чердаке жалобно задребезжала, упавшая из моих рук гитара. Жалко инструмент. Он и без того старый, если разобьётся, кто мне другой даст.
– Ты чего это творишь, Егор Гаврилович, – возмутился я. – Не мог тихонько позвать, чтоб я без спешки вышел. А так насмарку все мои труды. Полчаса её настраивал, налаживал, а ты дёргаешь, мешаешь. Никакого от тебя сочувствия и понимания. Сколько раз тебе говорил, инструмент у меня хрупкий, старый. Её ронять нельзя, она не то, что расстроится, рассыпаться может.
– Ну, прости меня, Вась, ладно. Неспокойно мне, чего-то, маятно, – дед смотрел на меня с грустью и недоумением. – Почти всю ночь не спал, слушал. Вот мерещится мне, будто зовёт кто из лесу. Сходил бы ты, глянул окрест.
– Так тем более чего будить было. Мне в Изнанке сподручней по сугробам лазить. А так, ну куда я пойду? Сам подумай.
– Нечего тут думать. Если ты не пойдёшь, мне придётся. Василине скажешь, что я обход решил сделать с утра пораньше. К мельнице пускай без меня едут, я попозже присоединюсь. За старшего там Артемий остался. Если, что со мной случится, то и в лесничестве ему старшим быть. Ты ему, Вася, перечить не смей.
Я чихнул. Вот это ж надо, новости какие. Где я, а где Артемий Заяц.
– И вот ещё, что ты с мальчишками в лес не ходи.
– Я с тобой поеду, – хмуро буркнул я. – вдвоём сподручнее. Ты ж ведь ещё вчера в лесу услышал их. Или его?
– Их, – кивнул хмуро дед, – А ты, значит, не слышишь ничего?
Я покрутил головой. Ничего я не слышал, не видел и не чувствовал ни в Яви, ни в Нави. Специально ночью на опушку ходил к тому орешнику, где дед чуть с дороги не съехал.
– Завтракать не будем? – спрыгнул я на пол и потянулся, выгибая спину и хвост.
– Нет. Надеюсь, вернуться, пока все остальные спят.
– Что и бабушка спит? Сколько ж времени сейчас? – я с тоской глянул на часы. Стрелки замерли на половине шестого.
– Это я остановил, – ответил дед на мой недоумённый взгляд. – Чтобы боем никого не разбудили. Ну и если что, знать будут, когда мы ушли.
– Ладно, – согласился я.
Дед надел тулуп, обулся, отворил мне дверь и вышел следом. Небо потускнело. Воздух был сырым, в нём явно чувствовалось приближение весны, но весны не звонкой, радостной, полной щебета птиц и весёлой капели, а какой-то тягостной, грязной.
Карлуша стоял у повети уже под седлом. Я потёрся мордой о перила крыльца, обновляя метку. Пусть все знают, кто в доме хозяин. Дедушка поправил подпругу, одним махом вскочил в седло и повёл мерина к воротам. У открытой калитки нас ждал дворовый дух.
– С добрым утром, дядюшка, – кивнул я ему.
– И тебе, Хранитель, доброго пути, – ответил Овинник, подсаживая меня в седло к деду. – Не гуляйте долго, к вечеру снег пойдёт, похолодает.
Я взглянул на Егора Гавриловича. Лесник был хмур и сосредоточен. Если всё так, как он говорит, то может зря мы вот так без подготовки едем. Может, надо было охранных амулетов наплести, в Изнанку выйти и во всей экипировке встретить врага. Хотя какой там может быть враг? Места вокруг тихие, спокойные. навники людей не пугают, да и люди им не вредят умышленно, так что обид кровных никто ни на кого не держит.
– А ты хоть знаешь, куда ехать надо? Направление? Предположение?
Егор Гаврилович покачал головой.
– Куда потянет, туда и поеду. На Карлушу этот морок тоже не действует, не чувствует беды мой верный конь. На одного тебя надежда. Упреди, если что.
Другой раз я бы может и заважничал, но дед был очень озабочен, и мне передалось его настроение. Я решил держать ухо востро и непременно изобличить злодея, который дедушку изводит.
Мы въехали в тёмный лес. Остановились и прислушались. Уж не знаю, что слышал Карлуша, а я даже дыхание белки в дупле разобрал, так напрягся. Но все эти, потрескивания и вздохи вокруг были свои, родные, лесные. Ничего пугающего, ничего странного я опять в лесу не видел и не слышал.
– Ну, что?
– Ничего?
– Может, почудилось? Приснилось?
Дед опять качнул головой. Тронул пятками бока мерина. Карлуша неспешно потрусил по дороге. Мы опять замолчали, прислушались, медленно, но верно углубляясь в лес.
– Может Лешего позвать? – предложил я. – Спросим, не его ли шалости.
– Не его. Чего ему со мной играть? Не Леший это был.
Минут десять мы ехали молча. Дед хмурился всё больше и больше. Было совершенно ясно, что затея наша бестолковая, не найдём мы никого. Зря только из тёплого дома выбрались, сидели бы сейчас у печки и в ус не дули. Я уже хотел Егору Гавриловичу сказать, чтоб разворачивал, как он вздохнул и предложил сам.
– Ничего не получается. Пропал морок. Давай для очистки совести к кормушке съездим и назад повернём.
Я не возражал, и вскоре дед свернул с дороги на тропинку. Деревья подступили вплотную. Колючие ветви заснеженных елей, почти касались колен дедушки, словно тянулись к нам. Уберечь хотели или навредить, кто их знает. Поёжившись, я опять прислушался и поглядел вокруг через Изнанку. Ничего. Только мыши под снегом шуршат. Целый выводок.
Ельник расступился. На небольшой поляне столбик. К нему привязан изрядно объеденный стожок клеверного сена. Снег вокруг утрамбован копытами лосей. Рядом долбленка для твёрдых кормов. Дед остановил Карлушу на опушке. Я спрыгнул, чтоб не мешать, пошёл по крепкому снежному насту вдоль самых деревьев вокруг полянки. Подобрался к лосиной тропе с другой стороны кормушки. Судя по запаху, лосиха с прошлогодним телёнком совсем недавно отсюда ушла. Может даже это мы её спугнули. Хотя нет, я бы услышал их. Значит раньше.
Дедушка снял со спины Карлуши мешок с запаренным молотым овсом, вывалил его в кормушку. Тоже посмотрел на следы. Кроме сохатых к кормушке регулярно наведывались зайцы, белки. Но лоси были нашей главной заботой. Их на территории заповедника всего-то голов десять, и дед за каждого из них перед начальством своей головой отвечает. За сутки взрослый лось съедает зимой до пятнадцати килограмм веток и коры с деревьев. Трудно удержать их зимой в заповеднике. Если не подкармливать, могут сняться с места и уйти на неохраняемую территорию искать корм. Вот мы и разносим по лесу им гостинцы. К этой кормушке почти всегда я хожу. А на ту, что подальше Егор Гаврилович сам ездит.
– Вроде спокойно всё, – сказал я, вернувшись к Карлуше. – Мне теперь, что с ребятами сюда днём коры рубленной принести или соли?
– Лучше б вы вообще дома сидели. Придумай им занятие другое, если сможешь. Ну, а если не удержишь, то неси что хочешь. Что проще будет взять, то и неси.
Дедушка подобрал меня с земли, засунул за пазуху и совсем уж собрался сесть верхом. Как вдруг что-то кольнуло меня прямо в сердце. Острая игла проворачивалась внутри, скручивая внутренности узлом. Я взвыл и выпустил когти. Должно быть, деду сильно досталось, так как от тоже закричал и начал громко браниться. Поток бранных слов извергался из Егора Гавриловича так, как я отродясь ни от кого не слыхивал. Вдобавок дед, уже сидя в седле, развязал мешочек с крупной солью и принялся разбрасывать её вокруг себя. Боль отступила. Я часто дышал, даже язык высунул, как собака. Постепенно мои глаза вновь обрели способность видеть.
«Что за чёрт? Откуда и кто наслал на меня порчу? И почему на меня, не на деда? Ведь его же заманивали?» – мелькали в голове обрывки мыслей.
Егор Гаврилович придерживал меня, чтоб я не выскочил или не выпал из-за отворота тулупа. Другой рукой он направлял Карлушу к тропе, чтоб убраться с поляны скорей.
– Нельзя в лес, – вдруг понял я. – Стой, дедушка!
Он натянул поводья. И тут уж мы услышали оба. Тихий шелестящий не то стон, не то зов. Они просили пить. Пить и есть. Жалобно так, как дети малые и звали, манили к себе.
Я зашипел, зафыркал. В Нави, я был бы уже во всеоружии, а тут у меня всего и было то в распоряжении – зубы и когти. Но даже так я вполне мог за себя постоять. Потому что заворожить меня было очень и очень не просто. Егор Гаврилович же такой устойчивостью к гипнозу не обладал. Так что теперь я его должен был держать и вытаскивать. Недолго думая, я снова выпустил когти. Болевой приём сработал. Дед очнулся.
– Ах, ты бесово отродье! – заорал он то ли на меня, то ли на того, кто звал нас из чащи – Не на того напали, я вам сейчас покажу, где раки зимуют.
Он раздул щёки, сунул два пальца в рот и свистнул каким-то особым разбойничьим посвистом. Воздух задрожал вокруг. В светлеющее утреннее небо поднялась с громким карканьем пара ворон. Чёрнокрылые лесные разбойники принялись кружить над нами, а к ним слетались со всех сторон их пернатые сородичи. Вскоре уже целая стая ворон, сорок и галок летала над нами, а дед всё вглядывался и вглядывался, словно искал, кого-то особенного. Наконец откуда-то из-за туч вынырнул здоровенный, отливающий синевой чёрный ворон. Лично я бы предпочёл с таким разбойником не связываться, уж очень у него вызывающе блестели глаза и громко щёлкал острый клюв. Но дед Егор протянул к птице руку, и ворон спикировал ему на запястье.
– Привет, старый дед, – прокаркал предводитель пернатых.
– Здравствуй, Корво, выручай. Шалит со мной в лесу кто-то, а кто не пойму. Последите-ка за нами, пока до дому не доедем. Вдруг хоть вы этого шутника заметите.
Ворон удивлённо покрутил головой. Провёл со скрипом клювом по перьям, расправляя лишь ему заметные неровности в своей отливающей сталью броне.
– С тебя гостинец, Лесник. Просто так не работаем, – прокаркал он взлетая.
Через пару минут воздух вокруг наполнился шорохом крыльев. Банда Корвина рассредоточилась вокруг поляны, разлетелась по лесу, сам же предводитель принялся кружить над нами, словно маленький чёрный курсор.
– Ну что ж теперь поехали, – сказал дед и направил Карлушу к тропинке.
Ёлки словно расступились, отошли в стороны и уже не так сильно цепляли нас своими когтистыми лапами. Наш шутник больше не показывался. Видно, ретировался перед превосходящими силами противника. Залёг в засаде. Но теперь я точно знал, на что он способен и терять бдительность не собирался. Всю дорогу домой я глядел в Изнанку. Сканировал каждый куст, каждый сугроб. Но всё без толку. Н е принёс результатов и пернатый дозор. Птичья стая разлетелась по своим делам, как только мы подъехали к воротам. Корвин спустился к нам и сел на забор.
– Ничего, – прокаркал он, – ничего Лесник. Но если хочешь, мы ещё последим.
– Последите, – ответил дед. – Где найти днём знаешь. Не обижу, отблагодарю.
Ворон кивнул, каркнул и взмыл к облакам. Мы спешились. Дедушка расседлал Карлушу, обтер и поставил в стойло. Мы вошли в дом. Когда Егор Гаврилович снял тулуп, стало ясно, что наше приключение сохранить в тайне вряд ли удастся, рубаха и свитер на груди его имели удручающий вид. Оглядев прорехи и пятна запёкшейся крови, дед вздохнул, скинул и эту одежду обмыл исцарапанную грудь и пошёл искать антисептик.
Я сидел в углу у двери и обдумывал случившееся.
– Хорош Хранитель, – проворчал Домовой, неуловимо появляясь возле брошенной на лавке дедовой одежды, – нечего сказать, хорош.
Дядька был прав. В сегодняшнем походе я сыграл весьма незавидную роль. Не то, что охранить хозяина не смог от беды, так ещё с сам едва не погиб. Нет, про погибель-то, это, пожалуй, перебор, но вот бит был и напуган я был изрядно. Я вздохнул и поплёлся за дедом в кухню. Он поливал царапины перекисью, она шипела и пузырилась. Дед тоже шипел и морщился. Я принял покаянный вид и сочувственно вздохнул, чем рассердил его ещё больше. Егор Гаврилович закрыл пузырёк, убрал в шкафчик и решительно зашагал в комнату, чтобы запустить часы. Утро вступало в свои права, всем нам пора было браться за дела. Бабушке доить Милку, кормить уток и кур. Василине и её реставраторшам отправляться вместе с дедом на стройку.
– Дед, а мне что теперь делать? – позвал я робко хозяина.
Егор Гаврилович промолчал. Он перебирал в шкафу вещи. Наконец вытащив новую рубашку и свитер, дедушка соизволил ответить мне.
– Нам с тобой надо понять, с чем мы имеем дело. Если это упыри, то в дом они войдут только, если мы их сами пригласим. Так что никого в дом не пускать, никого не выпускать – вот твоя стратегия на сегодня. Садись с мальцами за книги, в интернете ищите информацию. Как ты им это заданье объяснишь, не знаю, но сделай так, чтоб они и в лес не совались, и дюже не пугались. Остальное по обстоятельствам.
Я кивнул. Удивительно, но эти инструкции вселили в меня уверенность в себе. Я вполне оправился от пережитых волнений и почувствовал зверский голод. В животе заурчало. Дед хмыкнул и пошёл греть чайник. Часы пробили половину седьмого.
– Надо же, как много событий вместил в себя один час, – подумал я, проскальзывая через сени в кухню мимо хмурого дядьки.
Домовой штопал рубашку деда огромной цыганской иглой. Он был мастером в этом деле, но у нас в доме ему не часто приходилось блистать своим талантом. Так что пусть не жалуется, не ворчит. Видно же, как ему нравится стежки один к одному укладывать.
Глава 11
Изнанка
Базиль старательно вглядывался в экран. Вот уже два часа, как они с Никитой искали в Интернете то, не знаю что, но что-то такое, что сильнющим даром гипноза обладает и вдобавок голодное. Лёшка изучал домашнюю библиотеку. Все возможные кандидатуры на роль подозреваемого заносились в общий список. В книги вкладывались закладки, с интернет-ресурсов распечатки делались. Но Базиль чувствовал, что они топчутся на месте. Наконец он объявил перерыв.
– Пойдите-ка вы чаю с блинами попейте, – сказал он ребятам. – Порадуйте Марию Дмитриевну.
– А ты? – удивленно глянул на него Кит. – Ты, что с нами не пойдёшь?
– Я немножко посижу тут, подумаю. Что-то мы не то ищем.
Лёшка встал и потянул брата к двери. Этот новый, повзрослевший Базиль нравился ему ещё больше прежнего. Мальчик с удивлением обнаружил в себе желание слушаться Хранителя, как старшего брата или, может быть, учителя. Когда сегодня кот ушёл в Изнанку, ребята даже не узнали его сначала. Кит, спустя немного времени, стал как прежде вешаться Хранителю на шею, обниматься, щекотаться, а вот Лёшке всякий раз хотелось обратиться к этому чужому, очень симпатичному парню на Вы. Он с удивлением вспоминал их прошлогодние потешные бои, игры в прятки и другие забавы, и никак не мог себя заставить хотя бы мысленно поспорить с Базилем.
Братья вышли и прикрыли дверь. Кот разложил на столе распечатанные рисунки, изображающие вампиров и упырей всех сортов и размеров. Нет, в лесу были явно не они. С вампиром Хранитель бился прошлым летом и теперь эту нежить он никогда и не с чем не спутает. Зов, который он слышал, был другим. Пронзительный вопль, перевернувший Базилю все внутренности, а затем тоскливый плач, жалобный шёпот, причитание. Так могли вести себя Баньши, но откуда им взяться среди Валдайских лесов. Да и не слышал опять же Хранитель о том, чтобы Баньши на голод жаловались.
Он придвинул к себе стопку книг, просмотренных Лёшкой. Японский бестиарий лежал сверху. Кот раскрыл книгу на заложенной странице. С иллюстрации на него глядел раскосый, худющий мужик с отвислым толстым брюхом и кривыми ногами. Гаки – гласила подпись под рисунком, – вечно голодный демон. Согласно буддийским верованиям в Гаки перерождаются после смерти те, кто в прежней жизни обжирался и выбрасывал хорошую еду не доедая. В этой новой реинкарнации37 их мучает, такой сильный голод, что они могут съесть своих собственных детей.
– Только каннибалов нам и не хватало, – вздохнул Базиль и опять задумался. Ему казалось, что он упускает какую-то очень важную деталь. – Что же там ещё было такого необычного?
– Может тебе стоит рассказать нам всё, что ты там видел и слышал, вслух проговорить. Иногда это помогает найти то, что ищешь, – в дверях комнаты стоял Лёшка. Когда он вошёл Кот не заметил. Вот ведь как задумался. Мальчик подсел к столу с другой стороны. А ещё, я бы на твоём месте к Агриппине Макаровне сходил. Может и она, что-то слышала. И Лешего надо расспросить. А то, что же мы только по вашим с дедушкой словам ориентируемся?
Он был прав, но соваться в лес Базилю больше не хотелось, а никакой связи с Ягой и Лешим у него из дома не было. Не признают они телефонов и раций. Мальчик раскрыл другую книгу.
– Лихо-манка, Манья, Трясуница, Костоломка – привидение в виде злой и безобразной девы: чахлой, заморенной, чувствующей всегдашний голод, иногда даже слепой и безрукой. – прочитал Лёшка. – Есть ещё куча разных названий, а всего Лихо-манок девять или двенадцать крылатых сестер. В некоторых местах говорят и о большем количестве. Такой вариант не подойдёт?
Базиль придвинулся поближе. Лёшка продолжил чтение.
– Одна из них – старшая – повелевает своими сёстрами и посылает их на землю мучить людской род: «тело жечь и знобить, белы кости крушить». И вот ещё смотри, – мальчик ткнул пальцем в середину страницы. – И они чахлые и заморенные – Коровья смерть да Веснянка-Подосенница с сорока сестрами пробегают по селу, старухой в белом саване, кличут на голос.
– Лихо-манки, значит… Ну может и Лихо-манки. – Базиль взял у Лёшки книгу из рук и стал читать статью подробнее. Кроме всего прочего в тексте были указания на то, что Лихо-манок можно наслать. Даже заговор приводился. А вот насчёт изгнания информации не было. – Очень интересно. И откуда же у нас такая книжица в доме? Что-то не припомню, чтобы она мне встречалась раньше.
Книга была старая, потрёпанная. На обложке значилось «Сказки» А.М. Ремизов.
– Она из тех, что мама вчера привезла для музея. Там ещё есть разные: и про ремёсла, и про быт крестьянский.
– Понятно. Вовремя надо сказать Василина Егоровна её привезла. Жаль только, нет никаких упоминаний о том, как извести эту напасть. Но всё равно, спасибо тебе за помощь. Здорово, что ты этот текст нашёл. – Базиль принялся складывать распечатки.
– А что дальше делать будем?
– Дальше я попробую защиту сплести. А вы уроки делать садитесь.
– Может, лучше мы все вместе оберег делать будем? А уроки можно и потом. Там немного. До возвращенья мамы мы успеем.
– Ну, так я же на чердак пойду, – сказал Базиль и осёкся. Теперь от ребят точно не отвертеться. Придётся их с собой брать. – Вряд ли бабушка одобрит это.
– А мы ей не скажем. Ты тихонько ей глаза отведёшь, а мы по лестнице поднимемся.
– Нет, я не могу так. Она вас всё равно искать станет. Да и нехорошо это, обманывать её. Мария Дмитриевна, обидеться может.
В комнату вернулся Кит. Он нёс в руках кружку с молоком и блюдце с сырниками.
– Угощайся, Вась, – сказал он, – Здесь всем хватит. Лёша, если хочешь молока, там ещё есть. Только бабушка сказала, чтобы мы не баловались, не шумели здесь. Потому что она вздремнуть хочет полчасика.
– Вот и хорошо, – просиял Лёшка. – Видишь Вася, как всё складывается удачно.
Базиль видел. Он крутил в пальцах тёплый сырник и не знал, что делать. Разве что дядьку попросить помочь.
– Дядюшка Домовой, – позвал он. – Дядюшка Домовой, пойди-ка сюда.
Домовой не заставил себя долго ждать. Длинная скатерть на столе шевельнулась и из-под неё показалась лохматая седая голова.
– Чего звали-то? – спросил он ворчливо.
– Здравствуй, Кормилец, – Никита опустился у стола на корточки. – Сырник будешь?
Домовик смахнул в рукав с блюдца подношение и вновь уставился на нас.
– Чего звали-то? Ведь не на сырники же?
И тут Базиля озарило.
– Слушай, дядюшка, а ты про Лихо-манок ничего не знаешь? Может, были когда раньше в наших краях? Чего им надо? Как от них избавиться?
– Были. А-то как же. Разные были. А вот как избавиться не скажу. Не по моей это части.
– Жаль. А можешь ты мне из сундука для оберегов материал принести?
Он зыркнул на меня сурово и нырнул под стол. Не успели мы перевести дух, как стол ощутимо вздрогнул, из-под скатерти вновь появился Домовой. Он пятился и тянул за собой здоровенный, окованный медью сундук Хранителя. Мальчики и кот бросились на помощь.
– Доставайте, что вам надо, да я его обратно отнесу, – Домовой залез на стол, уселся по-турецки, обхватив коленями чашку с молоком, вытащил из рукава слегка помятый сырник и принялся за трапезу.
Базиль открыл сундук.
– Когда ты наведёшь здесь порядок? – Кит разглядывал россыпь перьев и клубков, прикрывавших остальное имущество Хранителя. Кот не ответил, но уши его запылали. Домовой довольно ухмыльнулся.
– Вот и я его об этом спрашиваю, спрашиваю. Знаете, он что мне отвечает?
Базиль вместе с ребятами уставился на Домового.
– Он говорит, завтра, послезавтра. Вот и пожинаем теперь плоды всей этой безответственности и антисанитарии.
– Ты о чём это, Кормилец? – Кит принципиально звал усадебного духа, так же как и мать. Домовому это нравилось, он добрел и хорошел на глазах. Даже всклоченная обычно борода делалась осанистой и пушистой.
– А о том, Никитушка, что Лихорадки, Лихо-манки и другие Лиха38 Одноглазые от того и поселяются в доме, что в углах пыль, в печке копоть, в вещах бардак.
– Так оно же не в доме, а в лесу вроде, – робко возразил Лёшка.
– Конечно в лесу! – с жаром поддержал его Базиль, – И ещё неизвестно, Лихо это или нет. А у меня тут не бардак. А рабочий беспорядок. Я всё знаю, где что лежит. Вот смотри.
Кот вытащил из сундука свои тетради с записями из школы. В ней с лета лежали, высушенные листочки и травинки потайных трав. Потом он выудил огниво и свечу, выбрал пару клубков, десяток перьев.
– Двигайся, давай, – скомандовал он дядьке, раскладывая свой инвентарь на столе.
Домовой утёр усы. Спрыгнул вниз. Захлопнул крышку сундука и, ухватив его за ручку, вмиг исчез.
– А ты всё достал, что надо? – усомнился Лёшка, глядя на нехитрые приспособления кота. – Из этого точно можно оберег сделать?
– Можно. В нашем случае важно не столько из чего, сколько как.
Базиль открыл тетрадь и, аккуратно перелистывая странички, отыскал защитный заговор. Затем зажёг свечу. Выбрал чёрное лохматое перо, скрутил между собой желтую и красную нитки и принялся наматывать их на перо, приговаривая в полголоса.
– Семаргл-Огнебог39, ты для всех наших Богов Бог, ты всем людям огонь даешь. Как ты можешь жечь и палить чащобы и трущобы, в поле травы да муравы, так и спали ты, Огнебожич, морок тягостный, прогони ты Манок лихих, нашли светлый жар на них. Так было, так есть, и так всегда будет. С сего дня и от круга до круга.
На последних словах заговора Хранитель завязал затейливым узлом нитку и поднёс куколь к свече. Заговорённое пёрышко вспыхнуло и сгорело без дыма и копоти. Семаргл принял жертву. Этот бог любил Хранителя и всегда отзывался без промедления.
– Теперь будем для дома защиту плести, – сказал Базиль притихшим мальчикам. – Берите по три светлых пёрышка и соединяйте крест на крест. Два покороче крыльями будут, третье длинное – хвост.
Базиль дождался, когда Лёшка с Никитой сложат пёрышки так, как он показывал. Отломил от свечки кусочки подтаявшего воска и скрепил перья им как пластилином. Потом отрезал каждому по две нитки и велел скрутить их между собой. Получился яркий витой шнурок.
– А теперь я буду заговор читать, а вы глядите, как я обвязывать буду берегиньку, и тоже так делайте. В конце узелочек вяжем с петелькой, чтоб повесить птичку. Готовы?
Ребята закивали. Базиль выждал пару секунд и завёл другой заговор.
– На море широком, на океане далеком стоит остров Буян, а на нем терем яр. В тереме том стоит Богиня Мать, книгу читает голубиную, а сама проговаривает: от веретника да веретеницы, от колдуна да колдуницы, от завистника да завистницы, от ненавистника да ненавистницы, от часу худого, от глазу злого берегите птицы белые, берегите птицы жёлтые, берегите птицы красные дом Ижевских и всех его жителей. Доколь птицам в окнах кружить никто не будет им лиха льстить, зла творить. Что сказано, то будет. Так было, есть и будет всегда. Слово моё крепко.
– Так? – Кит протянул на ладошке маленькую кривобокую птичку с широко открытым клювом. – Получилось?
– Получилось. – Базиль поправил пёрышки у птички Никиты, покрутил в руках оберег Лёшки и одобрительно хмыкнул. – Красиво узелок завязал, молодец, Алексей. Теперь их нужно в окнах повесить. Если Лихо в дом войти попробует, то они пищать начнут. Мы только с вами этот писк услышим. Так что это наши сторожа.
– А окон-то в доме больше, чем птиц, может надо ещё сделать?
– Пока хватит, – Базиль собрал остатки материалов и инструмент со стола, сложил в кошель на поясе. – Давайте здесь одну вместе повесим, а другие вы в кухне и светёлке сами укрепите незаметно. Наши птички робкие, стеснительные, им лишнее внимание ни к чему.
Кот раздвинул плотные портьеры на окне и надел петельку на ручку шпингалета. Птичка качнулась и уставилась в окно. Пернатый страж встал на свой пост.
– Теперь ваша очередь, – Базиль кивнул в сторону двери.
– А ты с нами не пойдёшь?
– Нет я пойду пройдусь. Мне к Овиннику надо и к Баннику. А вам ещё уроки доделывать. Так что поспешите с птичками, – Хранитель подтолкнул их к выходу, вернулся к столу, забрал с него все распечатки и общий список нечисти, который они составили, свернул и сунул в карман. Оглянувшись напоследок на своё кошачье воплощение, мирно дрыхнущее в уголке у печки, он вышел из комнаты, а потом и из дому. День клонился к вечеру.
– Но если постараться, то ещё многое можно успеть, – решил кот и зашагал к воротам.
