Kitabı oku: «Пока мы живы»

Легкий ветерок спешил на помощь изнуренным жителям города, огибая препятствия, которые попадались по пути: он кружил над раскалившейся землей, пролетал между деревьями и домами, шелестел густой травой.

Ветер так торопился дать людям хоть незначительную прохладу, помочь им пережить нестерпимый зной, что не останавливался ни на минуту, продолжая свой бесконечный бег.

Лишь однажды он замедлил движение, обогнув человека с кожей грязно-синего цвета, покрытого ужасными язвами, гнойными ранами и засохшей кровью. Его одежда была разорвана в нескольких местах, будто пережила нападение дикого животного. Одна рука синего человека была вывернута под неправильным углом, но он этого, казалось, не замечал. Он упрямо шел, смотря перед собой невидящими желтыми глазами, даже не пытаясь сглотнуть слюну, капающую из открытого рта.

Этот человек тоже направлялся к людям.

И он был не один…

Пролог

– Общественные волнения вспыхнули на главной площади Краегорска¹, – вещал диктор по радио. – Несколько людей, предположительно зараженных новым штаммом гриппа, нападают на прохожих без видимых причин. Массовые беспорядки представляют серьезную опасность, в связи с чем в городе введено чрезвычайное положение. Власти города принимают все необходимые меры…

Мария отложила нож, вытерла руки о передник и выключила радио. Не хотелось портить настроение плохими новостями. К тому же дача, где девушка проживала с мужем Марком и чихуахуа Пинки в летнее время, находилась в нескольких десятках километров от Краегорска. Переживать было не о чем. Полиция быстро наведет порядок в городе.

Тихо напевая незамысловатую мелодию, Мария закончила шинковать овощи на салат и выглянула в окно. На небе ни облачка, солнце палило беспощадно. В такие дни девушка предпочитала прятаться дома, принимать прохладный душ и как можно больше пить.

Мария посолила и поперчила салат, заправила маслом, перемешала, накрыла блюдо крышкой и поставила в холодильник. День обещал быть хорошим. Счастье девушки омрачало лишь то, что Марк простыл. Сегодня ему стало хуже: появились хрипы в горле, мужчина выглядел бледным, изможденным. Однако, врач сказал, что беспокоиться не о чем. Убеждая семейную пару, что не зафиксировано ни одного летального случая в результате заражения новой болезнью, доктор прописал антибиотики и порекомендовал постельный режим.

Несмотря на внезапную болезнь, Мария радовалась возможности провести с мужем несколько дней, ведь в последнее время это удавалось реже – Марк до позднего вечера пропадал на работе.

Неожиданно из спальни послышалось рычание Пинки. Затем что-то упало, спровоцировав собаку на звонкий лай. Мария прислушалась: обычно Пинки не лаяла просто так.

– Марк?

Быстрый и частый лай, раздававшийся из спальни, предупреждал об опасности. «Что с этой собакой происходит? – раздраженно подумала Мария, чувствуя нарастающий страх. – Неужели, кто-то пробрался в дом?»

– Марк? – повторила девушка, медленно приближаясь к комнате. Разум кричал: «Беги! Узнай, что случилось!», но тело оцепенело от страха. Мария открыла дверь и увидела мужа, стоящего спиной. В нос ударил резкий запах разложения: кислый и немного сладковатый. Собака истошно лаяла, не приближаясь к человеку.

– Марк!

Он медленно повернулся, дергаясь, будто его било током. Кожа посинела, глаза налились кровью. Мужчина содрогнулся и испустил громкий гортанный рык, от которого у Марии пробежал озноб вдоль позвоночника.

– Марк…

Глава 1

Окажись случайный человек в нашем офисе среди подготовки к празднику, он наверняка бы подумал, что попал в разворошенный улей. Или в психбольницу в день самоуправления. Если бы такой день на самом деле существовал.

Жизнь в ивент-агентстве кипела. Подготовка к крупному мероприятию шла полным ходом: руководители отделов, специалисты, менеджеры и другие сотрудники носились, кричали, бегали. Смешалось все: должностные обязанности, компетенции, полномочия. Лишь один министр вальяжно сидел в кресле директора и отдавал приказы, прихлебывая кофе. Министр. Иван Иванович. До чего же неприятный субъект. Не вникая в детали нашей работы, он «руководил» персоналом на свой манер.

– Мы с вами, уважаемые, делаем одно дело, – гнусавил он. – Перед масштабным праздником будьте любезны выполнять любую работу, независимо от вашей должности.

Я сидела за компьютером и в который раз переделывала сценарий в надежде, что Иван Иванович наконец-то его одобрит. Посмотрела на часы: 15:45. Глубоко вдохнула. Выдохнула. До конца рабочего дня оставалось чуть больше часа. Жаркий день вымотал меня, забрал последние силы. Разболелась голова. Я поморщилась и потерла виски.

Завибрировал телефон – звонила мама. Я решила, что перезвоню позже, когда освобожусь, и сбросила звонок.

Закончив редактировать документ, я его сохранила и отправила на почту директора, после чего отправилась в комнату отдыха, чтобы выпить обезболивающую таблетку и побыть хоть немного в тишине. К мероприятию у меня почти все готово, можно было немного отдохнуть.

Комната отдыха находилась в отдалении от всех кабинетов, и в этом определенно был ее плюс. Здесь было все, что мне сейчас необходимо: телевизор, кресло, кулер с водой и аптечка. И, на удивление, никого из коллег.

Я выпила таблетку, собрала прямые каштановые волосы в хвост, уселась как можно удобнее на скрипучее кресло – спасибо, что оно вообще есть – и стала переключать каналы. Ничего интересного. За пределами комнаты я слышала голоса, смех, ругань, какие-то крики. Но мне было все равно. Уходить не хотелось. Хотелось спокойствия. Хотелось побыть одной.

Таблетка начала действовать, и я сама не заметила, как задремала. Мне даже снился сон. Цирк. Клоуны. Парк. Ночь. Шепот. Что-то непонятное, бессвязное. Проснувшись, я прогнала остатки сна и немного размялась – тело болело после неудобного кресла. Пытаясь вспомнить, что мне снилось, я не сразу заметила, как непривычно тихо за пределами комнаты.

Я подумала, что проспала до ночи – жалюзи плотно закрывали окно, не пропуская дневной свет. Посмотрела на экран телефона. 17:30. Пора домой. Я встала, выключила телевизор и вышла из комнаты. Необычно тихо. Неужели подготовку к празднику отменили?

Я шла по направлению к нашему кабинету. По всему зданию не было слышно ни звука. Ни музыки из концертного зала, ни голосов сотрудников. Ничего. Какого черта? Где все? Вокруг было что-то настораживающее. Я зашла в кабинет, в котором обычно находилось не менее пяти сотрудников. Как всегда, беспорядок, все разбросано. Но что-то не так. Ведь мероприятие через несколько дней, все работники должны активно к нему готовиться. Но никого не было. Люди будто испарились, бросив все, даже свои личные вещи.

Нет, такого не могло быть. Может, Ивану Ивановичу вздумалось проехаться с проверкой по сельским филиалам, и он собрал всех коллег? Нет. Не может же он увезти всех сотрудников разом в самый разгар подготовки. А что, если всех работников отпустили отдохнуть перед мероприятием?

Я пыталась придумывать логичное объяснение происходящему, всеми силами стараясь отогнать нарастающее беспокойство, но оно не проходило. Тишина давила, заставляла нервничать. Не может быть так тихо. Не могли все сразу уйти.

Я стояла возле своего стола, не зная, что предпринять. И вдруг услышала шаркающие шаги и какой-то хрип за дверью кабинета. По спине пробежал озноб. Стало холодно и неуютно. Я медленно приближалась к двери, убеждая себя в том, что ничего страшного не может произойти. Возможно, коллеги решили подшутить надо мной. Хотя нет, вряд ли они бросили бы работу, чтобы устроить розыгрыш именно для меня.

Шаги стали удаляться. Кто бы там ни был, он не стал заглядывать в кабинет, а просто прошел мимо. Я уже хотела открыть дверь, чтобы посмотреть, кто бродит по коридору, не поднимая ноги, но меня остановил громкий крик – не то мужской, не то женский, который раздавался, по всей видимости, из концертного зала. Следом за криком послышался громкий хлопок, будто кто-то ударил в стену, и звук падения. Затем раздался смех. Он казался еще более громким и пугающим от того, что повсюду царила тишина. Зловещая тишина, от которой становилось совсем жутко.

«Надо пойти, посмотреть, что там случилось, – мысленно уговаривала я себя, – ничего страшного быть не может».

Мне понадобилось все свое самообладание, чтобы выйти в коридор. Я строила различные догадки, медленно приближаясь к концертному залу.

«Ничего не произошло, – снова и снова успокаивала я себя. – Хоть бы ничего не произошло».

Я и предположить не могла, что именно увижу.

Зрительный зал казался мрачным и пустым. Я знала, что не могло произойти ничего плохого, но темнота внушала страх, заставляла сердце сжиматься. Стоял странный и очень неприятный запах. Софиты – единственные источники освещения – слабо озаряли сцену. На этой самой сцене стоял Димка, наш культорганизатор, с бейсбольной битой в руках и весь трясся от истерического смеха. Недалеко от него лежал министр культуры весь в крови, с пробитой головой.

Иван Иванович специально приехал на мероприятие, к которому мы так долго готовились. Вчера и сегодня он выглядел больным, но это не мешало ему приходить на работу. «У министров не бывает выходных, – как обычно гундосил он, – и у вас не должно быть!» Надо ли говорить, что его никто не любил? Но не настолько сильно, чтобы убивать…

Я оцепенела – стояла и смотрела на эту ужасающую картину: заливающийся диким хохотом Дима с окровавленной битой в руке и мертвый министр. К горлу подкатила тошнота.

– Дима… – пробормотала я.

Парень оглянулся на меня и, продолжая смеяться, сказал:

– Прикинь, я убил министра! Не видать мне премии в этом месяце.

Истерика.

Димин смех затих. Он посмотрел на меня, перевел взгляд на биту, на мертвого министра, снова на меня, и на его голубых глазах появились слезы.

– Варь, я убил министра! Он стал плеваться кровью… Тут что творилось! Министр ел Ленку – кассира… Он ее ел! ЕЛ, ВАРЯ!!! А потом он… пошел на меня. Весь в крови! Я не мог ничего поделать. Он хотел меня съесть!

Министр хотел съесть Димку? Какой-то бред. Будь это другой момент, я бы рассмеялась. Он сошел с ума? Это единственное правдоподобное объяснение тому, что случилось. Впрочем, все это не важно. Нужно было срочно уходить. Подальше от Димы и его биты. Но как это сделать? Несмотря на наличие избыточного веса, в свои двадцать лет Дима достаточно ловок и быстр. Велика вероятность, что если я побегу от него, то стану следующей жертвой. Мне нужно было вести себя с Димой аккуратно, чтобы не повторить судьбу министра.

Парень продолжал что-то бессвязно бормотать про эпидемию, больных людей, смерть и кровь.

– Дима, возьми себя в руки, – мягко попросила я. – Нам нужно подумать, что делать дальше.

– Я не знаю… Я не могу… – он продолжал сквозь слезы что-то бормотать.

В голове все время звучала мысль: «Он убил министра, уходи». Но я не могла бросить Диму здесь одного – нас связывало нечто большее, чем просто работа. Я подошла к нему ближе и взяла за руку – холодную и потную, но меня это не оттолкнуло. Как не оттолкнуло и то, что он лишил жизни человека, который просто заболел чем-то вроде гриппа. Я слегка пожала его ладонь, взглянула в глаза и сказала:

– Дима. Успокойся. Пошли в комнату отдыха и подумаем, что нам делать, ладно?

Он всхлипнул, взглянул на наши руки и кивнул. Возможно, человеческое тепло подействовало на него отрезвляюще.

– Только биту возьму.

Мы ушли со сцены.

Так себе спектакль.

В шкафчике над телевизором за посудой стояла открытая бутылка коньяка, о которой знали только я и наш директор – Анна Маратовна. В особо тяжелые дни мы с ней выпивали по рюмочке и беседовали о нашем общем увлечении – книгах. Это был наш уютный мирок, в который запрещалось врываться кому бы то ни было. И коньяк этот тоже запрещалось пить. Но сейчас был особенный случай. Диму нужно было успокоить. Да и самой мне бы не помешала рюмочка спокойствия. А то и две.

Я достала коньяк. Разлив темно-коричневую жидкость, протянула одну рюмку Диме, а вторую залпом осушила. Горло обожгло огнем. Я откашлялась. По телу разлилось приятное тепло, но я все еще была напряжена. Я нахожусь в маленькой тесной комнатке вместе с парнем, убившем человека. Где гарантия, что он не убьет сейчас и меня? И зачем я вообще его сюда притащила? Могла бы уйти, как все остальные. Интересно, от чего они все-таки бежали? Несмотря на бушевавшие в моей душе эмоции и бесконечное множество вопросов, я постаралась взять себя в руки.

Я взглянула на Диму. Молодой парень сидел за столом, понуро опустив голову. Отставив пустую рюмку, он запустил руки в волнистые светло-русые волосы и нервно их сжал. Его несчастный вид вызывал щемящее чувство жалости. Неизвестно, что именно подвигло его на убийство, но Дима не был плохим или жестоким. В этом не было сомнений. Нужно попытаться его успокоить, выведать, что же произошло на самом деле и позвонить в полицию.

При мыслях о звонке, рука машинально потянулась к телефону, который я обычно помещала в карман пиджака. Пусто. Черт. Телефон остался в сумочке в кабинете. Уйти сейчас невозможно. Я почувствовала, как подкрадывается паника. Нужно взять себя в руки. Я подлила нам еще коньяка, понимая, что голова должна оставаться ясной, но нервы шалили. Смотря на то, как Дима дрожащими руками подносит ко рту рюмку и жадно выпивает, я подумала о том, как хорошо, что мы с Анной Маратовной завели тут наш маленький тайничок.

– Расскажи мне, что случилось.

– Налей еще, – только и ответил Димка. Его трясло.

Он залпом выпил, после чего начал свой рассказ.

– Маратовна отправила меня за сладостями на праздник. Уже тогда я заметил, что в городе происходит что-то неладное. Мимо меня проехала скорая с сиреной, за ней пожарная. Даже две. Я не придал тогда этому значения, подумал, что где-то авария. Я торопился очень – Маратовна дала мне час на покупку конфет.

– Утром по пути на работу я не заметила ничего странного.

– Варя, то было утром! Вся эта херня началась после обеда.

Думая, что не стоит раздражать убийцу, я подлила Диме еще коньяка.

– Хорошо, продолжай.

– Когда я вернулся… зашел на сцену с черного входа, чтобы поставить ящик с конфетами за кулисы… и услышал с другой стороны сцены странные звуки. Варя, это был министр. Он был весь какой-то синий. И воняло от него как от помойки. Он начал рычать… Как животное… Как зомби!

Диму передернуло.

– Он набросился на меня… Было такое ощущение, что он меня хочет укусить. За кулисами он ел кассиршу. Варя, от ее лица ничего не осталось! Только кровавое месиво. Она и сейчас там лежит вся в крови!

Дима выпил налитый коньяк. Я не верила его словам. Мертвую кассиршу я не видела. Меня настолько шокировал вид мертвого министра и Димы с битой, что я не замечала ничего вокруг.

– А где ты взял биту? – спросила я, снова подливая Диме коньяк.

– Она валялась за кулисами, куда я поставил коробку с конфетами.

«Бред какой, – подумала я. – Зомби, как же. Дима просто убил больного человека, а сейчас пытается найти оправдания. Причем, нелепые. А что, если он псих?!»

– Нет, все это ерунда, – сказала я вслух сама себе.

– Хочешь сказать, я это выдумал? – раздраженно спросил Дима. – Ты думаешь, я убил чертового министра, потому что он кашлял?

Он начал злиться.

– Пойми меня тоже, – ответила я Диме, пытаясь его успокоить. – Я зашла в концертный зал… а там министр… ты с битой…

Когда Диме было девятнадцать лет, его родители развелись. Он тяжело воспринял распад семьи и не смирился с этим до сих пор, спустя два года. Возможно, сказалась еще тяжелая обстановка на работе в преддверии праздника. Вот Дима и не справился со своими эмоциями, просто сошел с ума, убив министра. Может, и кассиршу заодно. А сейчас сочиняет сказки. Несмотря на то, что он производит впечатление легкомысленного парня, Дима очень впечатлительный.

– Давай решим, что будем делать? – предложила я.

Я подвинула полную рюмку ближе к Диме. Он послушно выпил. Необходимо потянуть время. Я отчаянно надеялась, что коньяк Диму расслабит, лишит бдительности, а я, тем временем, придумаю, как мне выпутаться из этой ситуации. Стоило вызвать полицию. Пусть они сами разбираются в том, что произошло.

– В полицию звонить не вариант, – будто прочитав мои мысли, ответил Дима. – Меня же посадят. – Он помолчал, размышляя. – Хотя другого выхода нет. Варя, нам надо позвонить им и сказать, что началось нашествие зомби.

– Ты думаешь, в полиции поверят в зомби-апокалипсис?

– Но так и есть!

– В ходячих мертвецов они вряд ли поверят, – я помотала головой. – А вот в убийство – более чем вероятно. Мертвый министр тому доказательство, – сказала я, снова подливая коньяк. Меня удивила Димина рассудительность. Для душевнобольного он мыслит слишком здраво. Хотя, откуда мне знать, что думают душевнобольные?

– Тогда нам нужно валить. И чем быстрее, тем лучше.

– Дим, так нельзя. Нас потом найдут, будет еще хуже. Неужели ты не по…

Я не договорила. Запах – вот что заставило меня замолчать. Комната мгновенно наполнилась тяжелым запахом разлагающегося тела. Запахом гнили. Тошнотворно-сладким. К горлу подкатила волна тошноты.

Из коридора послышались шарканье ног и хрипение. Мы с Димой застыли на месте, в тягостном ожидании чего-то неизвестного, предчувствуя неотвратимую опасность. Запах стал сильнее, звуки ближе. Через мгновение в комнату вошла Дарья Прокопьевна – уборщица.

Она выглядела омерзительно: кожа светло-синяя, как у покойника; глаза невидящие желтые; редкие зубы были красные от крови. Уборщица медленно двигалась, шаркая ногами, будто сильно устала, и издавала странные хрипяще-бурлящие звуки, заливая кровью изо рта светлый линолеум.

Вне себя от ужаса, я инстинктивно попятилась. Я смотрела на Дарью Прокопьевну и не могла поверить своим глазам. Мой коллега оказался более решительным. Он подскочил. Схватил стул. Бросил его в женщину. Та слегка покачнулась, но продолжала медленно надвигаться на нас.

Дима взял биту и приготовился защищаться. С диким ужасающим рыком уборщица набросилась на парня. Я закричала. Дима отталкивал Дарью Прокопьевну битой, стараясь держать ее на расстоянии. Казалось, она вот-вот его схватит.

Но тут в комнату ворвалась Анна Маратовна – наш директор.

Выглядела она воинственно: короткие черные волосы с ассиметричной челкой торчали в разные стороны; рубашка с вертикальной полосой порвана в нескольких местах и чем-то испачкана; в руках угрожающе качнулся топор, который она Бог весть где взяла.

Анна Маратовна – женщина внушительной комплекции, но активная и подвижная – залетела в комнату, не говоря ни слова, и одним ударом разнесла уборщице голову. Комната отдыха превратилась в комнату страха: всюду кровь, выбитые зубы, части мозга, медленно сползающие по стене.

Все это было до того жутким, что казалось нереальным ужасающим сном, из которого невозможно выбраться. Может, я все еще спала?

– Ой, Дима!

Неуклюжий Дима наступил мне на ногу, когда метался по комнате, убедив меня в реальности происходящего.

– Ай да Анна Маратовна! Ай да молодец! – закричал обрадованный парень, держа в одной руке биту, другой зачесывая свою густую шевелюру назад. Голубые глаза лихорадочно блестели, лицо покрылось крупными каплями пота.

Директор перекладывала топор, испачканный внутренностями уборщицы, с одной руки в другую. Она повернулась ко мне:

– Вы не ранены?

Я покачала головой.

– Что тут происходит? – спросила я, надеясь, что хоть директор сможет прояснить ситуацию.

– Какая-то херня, – только и ответила Маратовна, нахмурившись, – надо идти. Поговорим, когда выберемся отсюда.

Нам с Димой два раза не нужно было повторять – мы как по приказу двинулись за Маратовной. Когда мы шли по направлению к выходу, тишину, царящую в здании, разорвал крик, леденящий кровь. Кричала девушка. Я не могла разобрать, кто именно. Тут же послышалось противное рычание, от которого волосы встали дыбом.

– Там кто-то живой! – воскликнула я.

– Если не хочешь стать такой же, как Прокопьевна, надо валить! – сказал Дима, не останавливаясь.

– Но, Дима… Вдруг мы можем помочь!

Я не хотела… не могла бросить человека, который нуждался в помощи.

– Тех, кто не посинел я отправила по домам, – сказала Маратовна. – Вы с Димой последние, кто остался.

– А кто же там кричит?

– Не знаю. И не хочу выяснять. Ей вряд ли чем-то поможешь. Надо идти. И лучше держаться вместе.

– Есть босс! – отсалютовал Дима.

С тяжестью на душе я вышла из здания вслед за коллегами.

Крики за нашими спинами смолкли.

Рычание – нет.