Kitabı oku: «Три цвета ночи», sayfa 2

Глава 2

Я, кажется, уже упоминала, что ненавижу своих одноклассников? Так вот, не поленюсь повториться: не-на-ви-жу. Скажете, я сама виновата и мне не надо было встревать в конфликт с сырной Виолой прямо первого сентября? Да ладно, повторите то же самое, оказавшись на моем месте. А до этого – уж извините, я вам никак не поверю!

Дело в том, что с седьмого класса я веду видеопередачу, каждую четверть транслируемую по внутришкольному каналу. Мы работаем вместе с Димкой Фроловым. Димка – прекрасный оператор. Он снимает на камеру и сам монтирует. Я придумываю сюжеты и беру интервью.

Виола тоже пробовала себя в роли телеведущей. Признаюсь, в кадре она смотрится довольно неплохо… хотя с таким носом я бы, наверное, комплексовала. Ладно, проехали. Не о том речь. В общем, красота красотой, а иметь в голове хоть какие-то мозги надо. За все время она нарыла лишь пару-тройку глупых сюжетиков. Да и те получились как-то наперекосяк.

Состроит перед камерой томное лицо, закатит глаза, надует подкрашенные блестящей помадой пухлые а-ля Анджелина Джоли губки и эдаким прочувствованным голосом заворкует:

– Последним писком этого сезона стали удлиненные перчатки «фингерлес» (ну и название, наверное, целый день заучивала). У этих удивительных перчаток нет пальчиков, зато есть манжеты, и они изумительно подчеркивают красоту женских рук, что я вам сейчас и продемонстрирую… У меня таких в гардеробе целых пять пар. И все, разумеется, от ведущих кутюрье.

Ну и дальше все в том же роде. Когда она брала интервью, как-то само собой оказывалось, что в кадре на первом плане везде была она. В общем, что бы Виола ни делала, все было о ней и для нее.

Терпеть не могу! Дело, собственно, даже не в том, что мы с Виолой ненавидим друг друга с первого класса, а в том, что такое поведение недопустимо для журналиста! Настоящий журналист, беря интервью, должен максимально раскрыть личность своего собеседника, показать его с разных сторон, может быть, помочь открыть в нем что-то неведомое даже ему самому. Это, конечно, не всякому под силу. Но у меня же есть надежда, правда?.. А Виола пусть себе танцует или блистает в театральной студии. Можете считать меня занудой, но каждый должен заниматься своим делом.

Впрочем, я что-то заболталась, вернусь лучше к событиям первого дня занятий.

Меня и Димку освободили от участия в торжественной школьной линейке. Вернее, мы должны были присутствовать на ней в ином качестве, чем остальные ученики школы, – а именно как бесстрастные летописцы событий.

Каждый раз перед первым сентября я почему-то ужасно волнуюсь. А еще надеюсь на чудо – вдруг что-нибудь да изменится?..

В это утро я проснулась за час до будильника и уже не смогла заснуть, вышла на балкон, прямо босиком, ощущая под ногами холод плитки, и долго стояла, глядя на восходящее солнце. С высоты семнадцатого этажа зрелище, я скажу, необыкновенное. Зря ребята считают, что высокий этаж – непрестижно. Зато красиво. И к небу ближе. Вот оно – уже разбуженное солнцем, зарозовевшееся, яркое…

Потом был утренний кофе, от волнения пролитый на любимую черную юбку. Пришлось срочно искать замену. Хорошо, что у меня есть похожая, темно-серая. С приталенной белой блузкой на молнии смотрится вполне прилично. Журналист должен выглядеть красиво, но притом строго и серьезно. Черные лаковые туфельки на среднем каблучке завершили образ представителя массмедиа… Ну, будущего представителя, если уж быть честной.

Джим уже давно тыкался мокрым носом мне в руку и крутился вокруг, приглашая на прогулку. Я вздохнула, надела на него ошейник и повела во двор.

– Мы сегодня недолго, – предупредила я, и он радостно завилял хвостом.

Я принесла Джима домой, когда он был крохотным лупоглазым щенком со свалявшейся шерстью и пораненной лапкой. Кто же думал, что из него вырастет такое большое и лохматое чудище! Честно сказать, самое обаятельное, доброе и дружелюбное чудище в мире.

Подождав, покуда Джим сделает свои собачьи дела, я затем отвела его в квартиру. Папа, который сегодня обещал подвезти меня до школы, уже с нетерпением поглядывал на часы.

Я крикнула маме, что мы с Джимом вернулись.

– Уже иду! – тут же откликнулась она. – Сама помою ему лапы. А вы выходите, пора.

Ну да, школа… линейка и первое ответственное задание…

– Дай, Джим, на счастье лапу мне!¹ – сказала я, и Джим с охотой протянул мне грязную лапу.

Я осторожно пожала ее. Пусть это и вправду будет на счастье!

…День выдался солнечный, на деревьях в школьном дворе уже появились первые золотые листья, только подчеркивающие их праздничную зелень, как подчеркивают темно-каштановый цвет волос несколько седых волосков на голове у мамы. Правда, смешно, но каждый раз, когда я после летних каникул снова ступаю на этот двор, мое сердце начинает взволнованно биться. Тем более что вести репортаж с торжественной линейки мне поручили впервые. Раньше это всегда делала Вера. В прошлом году она закончила школу, и теперь мне надлежало стать ее преемницей.

Журналистский кружок в нашей школе – это серьезно. Курирует его Лена, студентка пятого курса журфака МГУ. Кроме того, у нас читают лекции некоторые профессора из университета, проводятся встречи с популярными ведущими и другими представителями медийной сферы. Так что одним из достоинств нашей школы является то, что мы уже сейчас работаем над своим профессиональным образованием. И именно поэтому, несмотря на все сложности, я продолжаю здесь учиться.

– Полинка, привет! – крикнула мне Вика из параллельного математического класса.

Мы часто с ней болтаем, когда есть время. Жаль, что она не в нашем классе. Я с интересом оглядела ее. Надо же, как загорела! До черноты! И какой интересный сарафанчик! Если вы знакомы с Викой, можно не посещать показы мод, не заглядывать в модные журналы, выискивая последние тенденции, – достаточно просто ориентироваться на нее.

Заметив, что я ее разглядываю, Вика картинно повернулась, позволяя полюбоваться собой.

– Класс! – засмеялась я и выставила вверх большой палец.

– А вот и я!

Кто-то хлопнул меня по плечу так, что я даже вздрогнула. Ну конечно, Димка! Еще больше вытянулся за лето! Темно-русые волосы, зеленые глаза – красавчик! Интересно, и почему я в него не влюбляюсь?..

– Ты загорела, – это он мне. – Красиво.

Я чуть не расхохоталась: как ни загорай, я все равно выгляжу бледной немочью и скорее обгораю, чем загораю. Так что назвать меня загорелой, тем более когда я стою рядом с Викой, мог только слепой.

– Димка, ты не к той обращаешься! – хмыкнула я. – Вот Вика действительно загорелая, а я…

– А тебе и так идет, – возразил Фролов.

Ну Димка! Ну дипломат!

– Ладно, я пошла. Не буду вам мешать, – промурлыкала Вика, хитро мне подмигнув.

И почему все считают, будто мы с Димкой – пара?! Ну, подумаешь, держимся вместе – так это потому, что у нас интересы совпадают. Попробуй найти такого суперского оператора, как Фролов!

Мимо меня, едва кивнув, прошествовали Кристина и Миша из десятого «а» – вот это уж действительно парочка! Все время за ручку, глаз друг от друга не отводят.

Чтобы я когда-нибудь так же?! Да ни за что!

– Привет! Как лето? – кричали друг другу ребята, и мы с Димкой тоже влились в этот мельтешащий переменчивый хоровод.

Вдруг что-то, будто бритва, полоснуло меня по лицу. Я оглянулась и заметила Виолу. Увидев, что я на нее смотрю, она отвела взгляд и громко рассмеялась в ответ на какую-то Наташкину фразу. Наташка, или Натали, как она себя называет, – лучшая Виолина подружка и ее персональный фан-клуб в одном лице. Вот таких подружек Виоле и надо – других она просто терпеть не может.

– Ну что, сейчас начнется, – улыбнулся мне Димка, расчехляя камеру. – Не дрейфь – прорвемся. – И он на мгновение сжал мои холодные от волнения пальцы своей горячей, как огонь, рукой.

И тут же снова занялся камерой, избегая смотреть мне в лицо. Он вообще-то хороший и добрый, а то, что малоразговорчивый, – это ничего. И за камерой он прячется не от злой нелюдимости, а от смущения.

Ох, Димка…

Какая-то недоговоренность в наших отношениях появилась только в прошлом году, когда он вдруг стал меня стесняться. Наверное, я и вправду ему нравлюсь…

Ну а потом началась линейка, и я уже ни на кого не обращала внимания.

После линейки мы отправились по классам – брать интервью. Все шло прекрасно. В младшей школе нас встретили буйным визгом и целой лавиной летних впечатлений. Малыши, волнуясь и перебивая друг друга, наперебой рассказывали о себе и своих нехитрых делах. Я слушала их, и на душе становилось светлее – будто в сердце зажгли маленький смешной светильник, а глядя на их счастливые мордашки, мне самой хотелось смеяться. Неужели я была такой же?

Средняя и старшая школа находилась в двухэтажном здании, отделенном от раскрашенного в веселенькие желто-оранжевые тона корпуса младшей школы маленьким сквериком.

Мы с Димкой медленно шли по нему, любуясь просвечивающими сквозь негустую листву лучами. Как красивы листья, пронизанные солнечным светом! Вот так бы стояла и смотрела на них! Фролов молчал, уставившись себе под ноги. Я тоже ничего не говорила, чтобы не нарушать очарование этого удивительного, будто прозрачного, утра. Первого утра осени.

Но скверик, увы, не бесконечен. Как ни медли, две минуты – и мы уже стоим у двухэтажного здания с красной крышей. Здесь расположена средняя и старшая школы.

Что ни говори, люблю брать интервью у малышни. В них нет еще снобизма. Дети как дети. А придешь в наше здание, начинается: «Ну что вы, как я понимаю, новой машиной так и не обзавелись, да?», «Ты была на курорте Ля Боль?² Там так миленько!.. Ой, прости, совсем забыла, что твоя семья не может позволить этого себе. А вы куда ездили: в Турцию или в Египет?»

В общем, достали. Хотя я на них не слишком обижаюсь: надо же им как-то себя проявлять. Что делать, если по-другому ничем из толпы не выделиться?

В средней школе все прошло на ура. Нас с Димкой угощали конфетами и рассказами о поездках и приключениях. Кто-то побывал в Лондоне, кто-то посетил Гоа… Все это изливалось на меня потоком – порой я даже и спрашивать-то не успевала.

Поднимаясь на второй этаж, я постаралась придать лицу спокойное выражение и поклялась, что ни один гад на свете не выведет меня сегодня из равновесия.

– А теперь мы узнаем, как провел каникулы одиннадцатый класс и что ребята ожидают от последнего учебного года, – говорила я в камеру, открывая дверь нашего класса. Моя рука немного, совсем незаметно, дрожала.

Ручка двери оказалась с обратной стороны измазана мелом. Ну, это, можно сказать, маленькая пакость. Хорошо, если ею все и ограничится.

Все сидели на своих местах. Слишком тихо – учитывая то, что в классе не было учителя. Что-то определенно не так. Предчувствия еще никогда меня не обманывали, но отступать было поздно, поэтому я постаралась придать лицу беззаботное выражение.

– Привет, ребя… – начала я и вдруг поскользнулась и, нелепо взмахнув руками, с грохотом упала.

– Вот что я называю эффектным появлением, – раздался в тишине голос Виолы.

Грохнувшись на паркет, я разодрала колготки и в кровь разбила коленку. Больше всего мне хотелось сейчас заплакать, но я сдерживалась изо всех сил: нельзя показать этим уродам, что мне больно и плохо. Обойдутся.

Димка осторожно положил дорогостоящую камеру на стол и устремился ко мне на помощь.

Тем временем меня окружили ребята.

– Нетвердо стоишь на ногах, Светлова, – укоризненно произнес Олег Бергов, высокий рослый мальчик, лидер нашего класса.

Я сидела на полу и из последних сил удерживала подступившие к глазам слезы. Упала я не просто так: пол в этом месте был натерт чем-то вроде растительного масла.

– А вот и первая кровь, пролитая на службе Отечеству. Недаром говорят, что профессия журналиста опасна, – упражнялась в остроумии Натали.

– Заткнись, – сухо бросил ей Димка и стал поднимать меня с пола.

А ведь действительно больно!

– Фролов, где твоя вежливость? Ты что, не уважаешь в Натали личность? – пропела Виола. Я прекрасно видела, какие у нее довольные глаза – словно у лисы, вдоволь наевшейся нежной курятинки. – Неужели забыл школьные правила? Ознакомься с ними, пожалуйста.

Димка только скрипнул зубами и бросил на Виолу такой яростный взгляд, что даже странно, как она не превратилась в горстку пепла.

– Расступитесь, – командным голосом приказал Димка и вывел меня за дверь, придерживая под локоть.

Хромала я весьма ощутимо.

Когда мы добрались до рекреации (в этот час там было пусто – по всей школе шли собрания, посвященные началу учебного года), я села в мягкое кожаное кресло, стоявшее под дурацкой развесистой пальмой, и наконец разрыдалась.

– Болит? – сочувственно спросил Димка.

Но плакала я, разумеется, вовсе не из-за коленки.

– Ну почему, почему они так?! Что я им сделала?! – почти кричала я сквозь слезы.

Фролов присел передо мной на корточки, глаза его были полны сочувствия.

– Ты же знаешь Виолу, – мягко сказал он – Она хочет во всем быть первой, и ей не нравится, если кто-то не признает ее авторитет. Вот если бы ты подлаживалась под нее, она бы даже оказывала тебе покровительство.

– Очень нужно, – буркнула я, утирая слезы ладонью, и тут же поняла, что делаю еще хуже, размазывая по лицу мел.

Небось выгляжу сейчас как настоящий клоун!

Эта мысль вызвала новый приступ рыданий.

А Димка все смотрел на меня и уговаривал успокоиться.

Наконец я отрыдалась. Стало легче.

– Посиди пока здесь, – предложил Фролов, – я сейчас…

– А ты куда? – полюбопытствовала я, как оказалось, весьма вовремя.

– К директору, – ответил Димка. – Пусть Светлана Дмитриевна сама во всем разбирается.

Вот тут-то мне стало действительно страшно.

– Погоди! – закричала я. – Не надо Светлану Дмитриевну! Ты только хуже сделаешь! Ты что, хочешь, чтобы ребята меня окончательно затравили? Не ходи!

Димка остановился.

– И… что делать? – нерешительно спросил он.

– Как что, брать интервью у одиннадцатого класса. Сейчас, я только умоюсь.

– Ты уверена? – Он снова присел передо мной на корточки. – Может, не стоит сегодня…

– Стоит, – я тихо вздохнула. – Не хочется, но стоит. Иначе они подумают, что сломали меня. А еще… я сама себя уважать не смогу…

Я осторожно встала.

– Помочь? – спросил Димка.

– Нет, сама как-нибудь до туалета доковыляю. Журналистика – и вправду опасная профессия.

– Ну давай, а я пока за камерой сбегаю. Не люблю оставлять технику без присмотра…

Он ушел, а я медленно поковыляла в сторону туалета.

Зрелище, представшее передо мной в зеркале, вовсе не подняло мне настроения.

Лицо мое и вправду было все в меловых разводах, глаза красные… Кстати, плакать с контактными линзами в глазах еще то удовольствие… Вылавливай теперь эту тонкую пленочку по всему глазу…

Кое-как приведя себя в относительный порядок и промыв ссадину на коленке, я глубоко вздохнула и приготовилась к предстоящему подвигу.

Как ни странно, второй заход прошел спокойно. Пол был вытерт, и все вели себя как ни в чем не бывало. Рассказывали о каникулах, грандиозных планах на наступивший год, изливали свою великую любовь к нашей замечательной школе и восхищение сложившейся у нас атмосферой дружбы и взаимопомощи.

Последнее, разумеется, повеселило меня особенно.

Когда все запланированные на этот день мероприятия подошли к концу, мы с Димкой отправились к Лене – руководителю журналистского кружка, чтобы вместе с ней посмотреть отснятые материалы.

Лена с удивлением оглядела мои порванные колготки и разбитую коленку, но, слава богу, ничего не сказала, и мы уселись в кресла, пока Фролов возился, подсоединяя к компьютеру камеру.

– Запускай, – скомандовала Лена, широко нам улыбнувшись.

Димка включил просмотр.

Вот пошла заставка и… сразу – интервью у одиннадцатого класса.

Почти весь отснятый материал будто испарился!

Лена вопрошающе посмотрела на нас:

– А где линейка и все остальное?

– Дим, разве ты использовал вторую кассету? – спросила я.

– Нет. – Он явно растерялся и принялся перематывать пленку в тщетной надежде отыскать утерянное.

И тут я все поняла. Это Виола! Кто еще?! Она стерла запись, пока Димка меня утешал в рекреации.

Я вскочила с кресла и, забыв про больную коленку, устремилась к актовому залу. Я знала, где ее искать в это время: репетицию в театральном кружке она уж точно не пропустит!

В коридоре мне попалась группа девочек, поспешившая убраться с моего пути. Наверное, я была похожа за взбесившуюся фурию, и они, от греха подальше, предпочли со мной не связываться.

Я влетела в актовый зал, громко хлопнув дверью.

На сцене полным ходом шла репетиция. Виола старательно кривлялась, в своей любимой манере воркуя что-то партнеру по эпизоду.

Взбешенная, я поднялась на сцену, подскочила к Виоле и у всех на глазах отвесила ей звонкую пощечину…

– Что с тобой, Полина? Тебе нехорошо? – удивленно уставилась на меня руководитель театральной студии Ольга Кузьминична.

Ее светлые, почти белесые брови приподнялись так, что совсем исчезли под челкой.

– Нет, теперь хорошо, – ответила я.

Ну а дальше было то, что было. Меня объявили виновной во всем, отчитали… хотя у нас это называется «провели разговор» у директора, а потом еще направили на консультацию к школьному психологу. Для того «чтобы разобраться с внезапно возникшими у меня приступами юношеской агрессии».

И как после такого любить эту школу?!

Глава 3

Бледный отсвет луны ложился на мои руки так, что кожа казалась белой-белой и мерцающей, как лед, как хрусталь. Длинные алые ногти… В тонких пальцах – нож с остро отточенным, почти прозрачным лезвием, целиком вырезанный из странного черного камня. Лунный свет падает на его гладкую, безо всяких узоров, рукоятку и превращается в яркую черную звезду. Смотреть на нее можно бесконечно. Я с трудом отвожу взгляд и только тут понимаю, что нахожусь на поляне, обозначенной по краю черными силуэтами деревьев. Каждое дерево похоже на ужасного, скрюченного человека, в немом отчаянии вздымающего к небу искореженные руки-ветви.

Вокруг тишина – такая же плотная, как эта странная ночь. Но отчего-то я твердо уверена, что кроме меня здесь есть еще некто…

Передо мной – огромный камень, покрытый черным бархатом, я касаюсь его рукой. Нет, это не бархат, а мох… На камне кто-то лежит, с головой накрытый легкой белой тканью. Мне страшно приподнять край этого странного савана, чтобы взглянуть лежащему в лицо, но я знаю, что сделать это придется.

– Пора! Сделай свой выбор, потому что час настал! – шепчет мне лес, и деревья по краю поляны вдруг приходят в движение, взволнованно качают скрюченными лапами и повторяют: – Пора… пора!..

Такое ощущение, что мое сердце вдруг уменьшилось, превратившись в маленькую черную жемчужинку, и в груди образовалась пустота.

Час настал, и я решительно сдергиваю покрывало.

На камне лежит девушка. Я знаю ее. Это Виола. Ее длинные темно-каштановые волосы разметались, тонкие черты красивого лица искажены ужасом.

Черный нож начинает нетерпеливо пульсировать, настойчиво бьется в мою ладонь: «Час настал, час настал!» Странно, он кажется мне и горячим, и холодным одновременно.

Я заношу руку для удара. Время пришло, и жертва должна быть принесена…

Но тут… тут лицо девушки будто плывет, меняется… О боги! Это же мое собственное лицо!

– Сделай выбор! Кровь за кровь! – шепчет и шелестит лес.

– Кровь! Кровь! – разносится по нему эхом.

Но я уже несусь сломя голову и не разбирая дороги. Только бы убежать с этой ужасной поляны!

Я бегу, но теперь окружает меня не лес, а высокие темные дома. Кажется, это улица какого-то города. Тишина, и только топот моих ног гулким эхом разносится по округе, теряясь где-то в сумрачно-черном небе, на котором не видно ни единой звезды.

Вокруг меня – темнота. Я вижу, как она шевелится, будто клубок ядовитых змей.

– Ты наша! – шепчет мне тьма. – Пора сделать выбор!

Улица, по которой я бегу, становится все уже и уже. И я понимаю, что скоро окажусь в тупике. Я боюсь оглянуться. За мной притаилась тьма, жадно дышащая мне в спину.

– Ты наша! – торжествующе шепчет она и тянет ко мне тысячи рук-щупальцев.

– Нет! – кричу я. – Нет!

…И просыпаюсь.

В первую секунду я забываю, как дышать. Воздух больше не поступает в мои легкие. Я в ужасе приподнимаюсь на кровати и, наконец, делаю вдох… А следом – еще несколько жадных судорожных вдохов. В груди – тягучая боль, но я снова дышу. Я жива.

В комнате еще темно, и я, закутавшись в одеяло, отползаю к стенке, стараясь сжаться в комок, спрятаться от кого-то…

За окном моросит дождь. Я прекрасно слышу его шум в открытую форточку, и этот глухой монотонный звук немного меня успокаивает.

Я оглядываюсь. Все вокруг по-прежнему. И обои с бледно-розовыми цветами, и мой письменный стол, освещенный луной… компьютер… старенькая лампа со смешным зеленым в белый горошек абажуром, и лежащий на полу, у кровати, белый ковер с длинным ворсом, по которому так приятно ходить босиком… Моя собственная, знакомая до мельчайших деталей комната. Как же хорошо видеть все эти простые вещи! Как хорошо вновь оказаться в привычном мире, где играют по уже известным мне правилам.

Ну и кошмар мне приснился! Бррр! От одного воспоминания по спине пробежал неприятный холодок.

Я привыкла доверять своим снам. Они приходят ко мне не так уж часто, но всегда о чем-нибудь предупреждают. Так было перед болезнью мамы. Смешно, пару раз меня даже предупреждали о двойках. Мама говорит, что, наверное, у меня есть дар предвидения. Может, и так. В любом случае к предостережениям лучше прислушаться. Вот только непонятно, в чем суть сегодняшнего сна? Мне следует бояться себя? Кого-то другого? В этом сне я едва не убила Виолу. Неужели только за то, что она так жестоко… нет, глупо поступила со мной. Я же и вправду едва ее не убила!

Ужас какой! А мама еще называет меня доброй девочкой, смеется и ласково гладит по голове, когда я притаскиваю с улицы очередного выпавшего из гнезда птенца или маленького тощего котенка с тонюсеньким смешным хвостиком.

«Ну да, – вступает со мной в спор внутренний голос, – это все беззащитные, несчастные животные, но Виола-то совсем не беспомощна. Признайся, ей даже пойдет на пользу, если…»

«Нет», – останавливаю я себя, изо всей силы сжимая виски руками и прислушиваясь к перестуку дождя за окном. Во всем виноват сегодняшний кошмар. Это все происки беззвездной ночи.

Нужно забыть о дурном и поскорей заснуть. Просто буду завтра осторожней. Спасибо за предупреждение. А теперь – спать.

Утром я стояла на ступеньках школы. До первого урока оставалось еще пятнадцать минут, и мне не хотелось проводить их в душном классе.

День сегодня выдался хмурый. Всю ночь лил дождь, и на заасфальтированной дорожке остались лужи. Я разглядывала их, пытаясь угадать, на что они похожи. Вот эта – толстый бегемот, эта – жираф…

– Привет! – Ко мне подошла Вика. – Я слышала, у вас вчера какое-то ЧП случилось?

– Случилось, – мрачно подтвердила я. – Кто-то, не будем уточнять, но я догадываюсь, кто это был, уничтожил почти весь отснятый материал.

– И что теперь? – спросила Вика, с любопытством уставившись на меня серыми, как дождливое небо, глазами.

– Теперь вас снова на торжественную линейку построят, снова будете гимн школы петь, – пошутила я, но, видя, что глаза Вики удивленно расширились: она доверчиво приняла мои слова за чистую монету, – тут же пояснила: – Шучу.

– Юмористка, – хмыкнула она. – Знаешь… – и вдруг замолчала, уставившись куда-то. – Вау! Какая машина! «Rolls-Royce Phantom»! Супер!

Я тоже взглянула. У входа остановился элегантный черный автомобиль с тонированными стеклами. Сияющая дверца раскрылась, и оттуда вышел юноша.

Он наклонился к окну, сказал что-то в глубину салона, и машина легко и беззвучно рванула с места, сразу набирая скорость.

А парень повернулся к нам.

Он шел по мокрой, покрытой лужами дорожке, будто по красному ковру какого-нибудь дворца кинофестивалей.

На вид ему можно было дать лет шестнадцать-семнадцать. Его черные густые волосы были уложены с легкой небрежностью, и несколько прядей падало на белоснежный лоб. Это казалось ужасно красиво – черное и белое. Как в «Белоснежке»! Добавьте удивительного темно-карего, почти вишневого цвета глаза, тонкий нос, четкий овал лица, будто выточенного из слоновой кости, маленькую ямочку на подбородке…

Роста парень был довольно высокого. Худощавый, гибкий, он двигался с какой-то непередаваемой грацией, напомнившей ленивую грацию хищника. Явно дорогая одежда – черная водолазка с высоким воротом и идеально сидящие джинсы, легкий, как раз в меру, аромат туалетной воды – сандала и чего-то пряного – донесся до нас, когда он подошел поближе. От него веяло роскошью и силой. А еще… опасностью. Я так и чуяла запах опасности, оказавшийся сильнее запаха парфюма.

Парень был невозможно, нереально красив, так что у меня даже на миг остановилось сердце.

Он взглянул на нас, и я почувствовала, будто меня с головы до пяток пронзают тысячи тоненьких острых иголок. Сразу же захотелось подпрыгнуть, закричать, немедленно совершить что-нибудь безумно-сумасшедшее, чтобы удержать внимание этого спустившегося на землю бога.

«Как же, обратит он на тебя внимание, – услужливо подсказал мудрый внутренний голос. – Наверняка за ним такие красавицы бегают, что ого-го! Очень ему нужна тощая дура, застывшая у крыльца, точно белая береза под окном».

И вообще такой красавчик небось пройдет по вашему сердцу своими дорогими кроссовками и растопчет его, даже не заметив. Такие, как он, под ноги не смотрят.

У меня было проверенное средство, не подводившее меня в самых сложных ситуациях. Стоит только представить себя со стороны – эдакую застывшую с открытым ртом тощую нескладную девицу в простоватой, по меркам нашей школы, одежде – и сразу приходишь в норму.

«Подумаешь, какой красавец-мачо», – решила я и иронично усмехнулась.

Незнакомец в ответ, будто прочитав мои мысли, чуть удивленно приподнял бровь и подошел к охранникам.

– Привет, я прибыл сюда учиться. Можно войти? – спросил он.

– Входите, пожалуйста, – услужливо произнес охранник и посторонился.

Голос у юноши, понятно, тоже оказался красивый. У таких, как он, небось не бывает ни единого изъяна. Прямо-таки ходячее совершенство. Не чета некоторым.

Я посмотрела на подозрительно притихшую Вику. На ее лице застыло выражение безмерного восхищения и восторга. Думаю, точь-в-точь такое украшало всего минуту назад и мою физиономию. Как же смешно это выглядит со стороны! Даже смешнее, чем я себе представляла.

– Боже! – прошептала Вика, понемногу приходя в себя после того, как чудесное видение скрылось в холле. – Какой парень! А эти глаза! А одет!.. Ты заметила, какие у него часы?! Это же «Chopard». Знаешь, сколько они стоят? На эти деньги можно несколько автомобилей купить!

– Нет, не заметила, – сухо ответила я. – Извини, сейчас урок начнется, не хочу опаздывать.

И я, оставив на крыльце витающую в волшебных грезах Вику, тоже ступила под своды родной школы.

Еще находясь под впечатлением от недавней встречи, я вошла в класс, села у окна и приготовилась к занятиям.

Первым уроком сегодня у нас была литература – мой самый любимый предмет. И место у окна тоже было самым любимым: отсюда как раз открывался замечательный вид на наш маленький парк. Хотя на литературе я, конечно, редко глазела в окно. Ее преподавали весьма неплохо – с учетом филологического уклона нашего класса. Особенно мне нравилось писать сочинения, и литераторша Анна Анатольевна несколько раз даже зачитывала их перед всем классом. А Виола потом, на перемене, со своим фан-клубом обязательно их высмеивала. Понятно, что из зависти, но все равно обидно.

Димка вот, наоборот, в сочинениях плавал. Даже не знаю почему, при всей склонности ко всяким математикам и физикам, он не перевелся в параллельный класс, а упорно грыз гранит науки среди будущих филологов.

Вот и сейчас Фролов, как всегда, сел со мной за первую парту, хотя я прекрасно вижу, как он каждый раз бледнеет под строгим взглядом взыскательной Анны Анатольевны и, без сомнения, с удовольствием укрылся бы за чьей-нибудь широкой спиной, чтобы пореже попадаться ей на глаза.

– Димка, – прошептала я ему так, чтобы другие ребята не слышали, – извини, я вчера не сказала тебе «спасибо».

Димка вытащил из сумки тетрадку и ручку, повертел их в руках, положил на стол и только после этого буркнул:

– Вот уж не за что. Это я во всем виноват. Бросил камеру без присмотра.

Я хотела сказать ему что-то вроде того, что он тут ни при чем, а эта злобная тварь Виола еще пожалеет…

Но тут дверь распахнулась и вошла целая делегация. Возглавляла ее наша классная Татьяна Михайловна, а за ней следовали литераторша Анна Анатольевна и, наконец, тот самый парень, которого я видела на школьном дворе.

– Доброго дня, – поздоровались с нами учительницы, а новенький кивнул и широко улыбнулся.

Разумеется, и улыбка у него оказалась красивая и уверенная.

Наверняка он знает, какое впечатление производит.

А я – девочка-невидимка, девочка-изгой. Такой, как он, едва ли посмотрит в мою сторону. А если и взглянет, то лишь с любопытством…

– Это Артур, – представляла тем временем новенького Татьяна Михайловна. – Артур три последних года учился в Англии, а теперь вернулся в Россию, чтобы закончить здесь одиннадцатый класс и продолжить образование в области русской филологии.

Не знаю, кому как, а мне его история сразу показалась довольно странной. И чем, после трех лет обучения в Англии, ему какой-нибудь Оксфорд не приглянулся?! Судя по всему, денег у его родителей навалом… Нет, дело в чем-то другом… И тут меня осенило. Должно быть, его отец занимается политикой! И возвращение в Россию с предпочтением русского вуза – прекрасно спланированная пиар-акция, как говорится: specially for mass media.³

Довольная собственной журналистской смекалкой, я посмотрела на Артура, и у меня опять сжалось сердце. В нем было что-то такое… трогательное, как у одинокого котенка. Может быть, его уверенность наиграна? Думаю, любому новенькому приходится нелегко. А в нашем классе – особенно.

И, в конце концов, случаются же с кем-то все эти истории про Золушек?! Так почему бы…

– Садись, Артур, выбирай, пожалуйста, себе место, – сказала Татьяна Михайловна. – А мы пока познакомим тебя с учениками. Анна Анатольевна, позвольте отнять у вас еще пять минут, чтобы Артур не чувствовал себя неуютно.

Новенький опять широко улыбнулся, окинул всех оценивающим взглядом и медленно пошел по проходу.

Походка у него была упругая и очень грациозная.

«Ну конечно, придумала: какой из него котенок? Скорее тигр, – решила я. – Ну надо же, размечталась!»

В отместку себе я открыла тетрадь и нарисовала на последней странице Артура с сияющей короной на голове. Ну ладно, рисовала я не слишком, и можно было и не догадаться, что это именно он, но получилось весьма карикатурно.