Kitabı oku: «Непрожитое детство», sayfa 3
– Что это за гадость?
– Настой алюминия, чтоб шибало крепче. Рецепт моего прадеда! Под тобой стоит.
И правда, под ее креслом находился алюминиевый жбан, погромыхивающий чем-то железным.
– Неплохое наследство!
– Да ничего себе.
– Давно умер?
– Пять лет назад. Отбывал пожизненное. До смерти забил мою прабабку, – пояснил Николай, – она тогда грудью моего деда кормила. Зря кормила. Его в семнадцать лет камнями закидали.
– Кого?
– Да деда.
Екатерина внимательно посмотрела на мальчика и подумала: «Непохоже, что врет. И зачем он мне это рассказывает? Подростковая потребность вывернуть душу. Или он меня кадрит? Я ему в матери гожусь».
– Интерфейс прабабки был нарядный. Она была высокая, с белой кожей, – Николай махнул еще настойки, подкинул маслину и поймал ее на лету. – Глаза синие до грусти. А волосы она укладывала в пирамидку и сверху втыкала цветок. Но это в лучшие времена, а так прадед ревновал ее и от этого поганого чувства пил. А когда начал спиваться, стал самой творческой личностью по части издевательств над женой. Он постоянно измышлял новые мучения для нее. Однажды взял резиновый шланг и проткнул его проволкой, так чтобы острые концы торчали наружу. После чего часа три лупил им жену.
Екатерина поморщилась, ей совсем не хотелось слушать про ужасы чужой жизни, которой она никогда не знала. Николай видел это, но продолжил рассказ.
– А потом все удивлялся, почему вся ее спина, ноги и зад изъедены рытвинами. А когда она только деда родила, он ее сиськи между дверьми зажимал и давил, пока из них молоко не брызнет, а его собутыльники ртом струйки ловили. Я ее не знал, видел только видеозаписи. Она, когда разговаривала, чесалась и на носу проступали капельки пота. Стеснялась. Если бы не прадед, могла бы для журналов сниматься, а так всю жизнь провыла.
– А лет ей сколько было, когда умерла?
– Старая. Сорок, наверное. Не знаю. А что?
– Да мне сорок, а ты: «старая»!
– Так то ты, а то она. Ты упругая, а она от унижения как черносливина стала.
Екатерине были приятны слова молодого человека, она чуть подалась вперед. Николай уставился на открывшуюся шею и грудь. Она насмешливо глянула на него и запахнула пиджак.
– А папка тоже забавником был! Мамку ЦОКом заразил.* Сознательно. Чтобы та, как и он, сгнила живьем. Неприятно было наблюдать, как у мамы слой за слоем отваливалась кожа, медленно проступали мышцы, обнажались сухожилия. А потом я увидел кости. От боли она с ума сошла, меня не узнавала. И я ее прибил. Подушкой задушил. На обезболивающие у белой швали денег нет. А папка под садящийся везделет попал. Повезло ему. Быстро умер. Только голова откатилась, а так тоже бы живьем до костей разложился. Только за ним я бы до конца ухаживал!
Екатерина внимательно посмотрела на Николая. «Он правда мать убил или это юношеское преувеличение?» – подумала она.
*ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: ЦОК – болезнь, неизвестно откуда появившаяся и передававшаяся через кровь. Поговаривали, что со времен Второй мировой войны существует некое Белое братство. Они и придумали ЦОК, а до него СПИД. По легенде сначала ЦОК опробовали на свиньях. Подыхая, одна из привязанных свиней так визжала, что кто-то из ученых оглох. Предположительно отсюда и появилось выражение «Визжать, как свинья на бечевке».
– А ты как сюда попал?
– Я только из Питера пришел. Еще местные порядки не знал, так они меня и сцапали. Сам бы не дался. Я свободу люблю. Но мне сразу понравилась мама, дом. С папой ссорился поначалу, а потом ничего – полюбились.
Они долго пили алюминиевую водку, захмелели. Кожа Николая стала бугристой и рыхлой, а под глазами проступили филетовые круги.
– Эльзу жалко, и приемных родительниц тоже, а на Игоря плевать. Он погань, гнусь, плесень, – и Николай заржал. И этот неестественный смех опять насторожил Екатерину.
Уже под утро Николай уложил в постель Эльзы вдребезги пьяную женщину. Екатерина никак не хотела идти в спальню приемных родительниц.
– Могу спать с тобой, – предложил Николай. Екатерина рассмеялась, как умеют смеяться только взрослые женщины, и Николай сделался маленьким и беспомощным…
Весь остаток ночи Екатерине снился пожар. Горела земля. Одновременно случилось семь извержений вулканов, и от бушующего огня негде было укрыться. Языки пламени слизывали целые города. Кипела Венеция, в каналах заживо варились люди, стоял в серой дымке Париж, пламень источил его изнутри, и здания, как на полотнах импрессионистов, рассыпались в пыль. Москва раскалилась докрасна и взорвалась. Екатерина стояла на башне и смотрела на пылающую землю, и у нее не хватало мужества сделать последний шаг. Еще мгновение ощущать себя живой, еще мгновение улыбаться, еще мгновение сквозь гарь смотреть на солнце. Только в юности можно, не задумываясь, ударить ножом по венам, а с каждым годом тебе все больше хочется жить, и чем меньше у тебя сил, тем более алчным становится твое желание.
Екатерину разбудил стрекочущий шум почтолета. «Неужели нельзя доставлять газеты в более подходящее время?» – подумала женщина и открыла один глаз. В окне висел ясный круг солнца и сквозь ажурную зелень лил в комнату свет. Предметы выглядели приветливо, а озабоченный гомон птиц, будто готовящихся к чему-то хорошему, только усиливал радость. И никакой гари, и никакой дилеммы: кидаться вниз или все-таки подождать, когда пламень подкрадется и сожжет тебя вместе с идиотскими сомнениями!
Голова болела и было ужасно мокро, волосы влажные, простыни тоже. Екатерина приподнялась на локтях и невольно засмеялась. В зеркале, зажатое латунной рамой, сидело чучело с обсыпавшимися глазами и растекшимся ртом. Она вспомнила, что вчера не воспользовалась походным набором косметики. А жаль! Теперь рожа выглядит помятой.
Она огляделась – в спальне не было никого кроме Жени. Девочка держала в руках кружку с какой-то мутной жидкостью. Всю сознательную жизнь Женя караулила пробуждение Маруси, как просила называть себя мама. Когда Маруся просыпалась, ей было страшно без дочери и без утоляющих боль капель. Марусю мучило раскаяние о бездарно растраченных днях, и она покрывала лицо дочери дурно пахнущими поцелуями и просила прощения.
Девочка, не сводя с Екатерины внимательных глаз, сделала шаг. Подождала. Никто не закричал и не кинул тапком. Женя рванула к кровати и решительно протянула кружку. Екатерина, не раздумывая, выпила, поблагодарила Женю. Та кивнула, но продолжала стоять у кровати. Екатерина закрыла глаза, надеясь, что девочка исчезнет. Открыла. Но Женя так и стояла на прежнем месте. Екатерина не спешила спросить: «Ты чего?», – вдруг опять расскажут что-нибудь неприятное, а с похмелья слушать истории о потерянном детстве нет никакой возможности. «На сочувствие не хватало самочувствия», – пошутила про себя Екатерина.
А тут всем есть что рассказать, и конечно, девочке Жене тоже. Из уголовного дела Екатерине было известно, что госпожа Мария Вдовина – мать Евгении Вдовиной с годика поила дочь водкой, чтобы та быстрее засыпала. Однажды пьяная Маруся переборщила с дозой. Ей показалось, что стакан водки – подходящая порция для пятилетнего ребенка. В тот вечер мир обрушился, перестал существовать для Жени. Она упала без сознания. Утром обнаружила на голове шишку, под мышками кровоподтеки и почему-то она оказалась голой. Маруся тоже была голой, привязанной к батарее и похожей на кобру из-за двух синяков вокруг глаз. Что произошло, девочка так и не вспомнила, но после этого случая Женю отвезли в больницу, откуда ее забрала Валентина. Конечно, Женя скучала по Марусе, но все же хорошо, что больше нет маминых гостей, которых надо называть папами, и таких же, как и она босоногих, дырявых детей, которых надо называть братьями и сестрами. После них всегда пропадали игрушки, выменянные или украденные у капризных детей с верхнего, темного района. А у нее не было права на капризы, не было права на игрушки, на красивые платья со взбитыми кружевами, на сладкие пироги… Только на странные ласки захожих пап, которые всегда ее смущали.
Ничего этого Женя так и не рассказала.
– Когда же мы пойдем к Эльзе? Мне без нее спать холодно. Она жаркая, под нее ноги хорошо засовывать, – серьезно заявила она.
Екатерина вдруг почувствовала, что голова вернулась на место и некое равновесие в организме достигнуто.
– Что же ты там намешала? У меня волосы не отвалятся?
– Не-а, моя фирменная настойка «похмелинка».
– Боюсь узнать ее состав.
– Все полезно, что в рот полезло. Не расскажу. Секрет.
– А почему ты ничего не спрашиваешь про Игоря? – Екатерина внимательно посмотрела на Женю.
– Так не успела! – ответила девочка и опустила глаза.
Напялив мятый костюм, Екатерина решилась попросить соединения с мамой. Слава богу, мама не ответила, а то не избежать долгих нотаций об ее утреннем виде. В отличие от Екатерины, Женя прихорошилась как следует – бирюзовые шорты, лимонная майка, и пурпурный бант на голове, как торжественное завершение цветового буйства. Подобное разнообразие палитры чуть смутило чувство прекрасного Екатерины, но она не решилась сказать об этом девочке. Та явно была в восторге от своего одеяния.
Городское радио энергично выплевывало новости:
– Власти озабочены тем, что население Земли увеличивается беспорядочно. Ведутся разработки «Шкалы рождаемости». Каждый год должно появляться необходимое количество гендерных противоположностей с определенной профессиональной предрасположенностью. Возможно, в 2187 году введут генетическую корректировку для регуляции населения Земли. Это превентивные меры в борьбе с безработицей и экономическим спадом.
Город гудел, визжал, пыхтел и пикал. Каждая спешила заработать еще рубль, чтобы купить на него нужных и ненужных вещей. Одни здания задирались высоко в небо, другие уходили глубоко под землю. По воздушным дорогам летали роскошные везделеты. Летоавтобусы перевозили людей победнее, в основном белых. Все пестрело рекламами. На каждом столбе, на боках машин, на любой свободной поверхности красовалось табло, хвалящее что-нибудь. Некоторые рекламные предложения говорили приятными голосами, другие восхитительно пахли. Сдобные ароматы смешивались с благоуханьем настурций, в моду опять вошли освежители воздуха. По пешеходным дорогам спешили хорошо одетые темные женщины и мужчины. Женщины заглядывались на хорошеньких, иногда подкрашенных мужчин, приглашали их в кафе, рестораны, которых было много. Подешевле – торговали пищевыми пилюлями, подаваемыми на украшенных разноцветными подливами тарелках, в дорогих кормили настоящей едой.
Державшиеся за руки Екатерина и Женя вызывали любопытные взгляды у прохожих, посетителей кафе. Женщина и девочка казались чем-то естественным в неестественном мире – и оттого возмутительно инородными.
Дорогой Екатерина снова и снова спрашивала себя, что она сделала неправильно. Почему судья вынесла такой мягкий приговор? «Нельзя спать по четыре часа, изматывая себя работой и Сашей…» – прозвучал у нее в голове голос мамы.
Весь Калининград, вся страна обсуждала злосчастное дело. По телевидению, информационным щитам, в сетевых объявлениях всюду мелькали заметки о вероломных белых воспитательницах, и что поражало Екатерину, так это диапазон версий случившегося. Кто-то сомневался в виновности воспитательниц и призывал к более широкому взгляду на трагедию. Один профессор с нафталинной манерой говорить предположил, что к этому делу причастно белое братство, и призывал мировую общественность сплотиться в борьбе против белой чумы. Самой Екатерине все время присылались анонимные письма, требовали соединения журналистки, вымогавшие интервью. Одна журналистка отловила на рынке ее маму. Пожилая женщина так разволновалась, что раздавила килограмм помидоров, но интервью не дала. От всего этого мама была расстроена и принимала сердечные капли. У нее едва хватало сил через день летать в больницу, где ее помещали в противоинфарктную капсулу и поили натуральными травяными отварами. Екатерина, боясь еще больше расстроить маму, безропотно оплачивала бесконечные счета, приходившие на ее банковский ящик. Видимо, в их семье по женской линии передавалась страсть ко всему выдуманному, но, в отличие от жизнерадостной бабушки, мама жила в мире несуществующих болезней и тратила на них уйму существующих денег дочери…
Да, был у Екатерины шанс стать по-настоящему знаменитой, белой звездой юриспруденции, но нет. Она все профукала, прогуляла со своим желтолицым другом. Это не белый заговор против темных, а темный заговор против белых. И как всем хорошо известно из детских гуашных экспериментов, черная краска всегда поглощает белую.
…Женя бежала со всех ног, но никак не поспевала за гренадерским шагом Екатерины. Совсем выбившись из сил, она завизжала. Екатерина подняла голову вверх, подумав, что водитель везделета дает сигнал о посадке, но звук шел не оттуда. Она рассеянно оглянулась. Посреди дороги, почти потеряв бирюзовые шорты, надсадно орала Женя. Она имела такой трагический вид, что у Екатерины заломило зубы. Она вернулась и прижала Женю к себе. Девочка дрожала всем щуплым телом и бантом. Рыдала. Адвокатесса подумала, что было бы неплохо, если бы Женя так же жалостно расплакалась в суде. Профессиональная деформация…
Освобождение
К полудню они добрались до больницы. В прохладном белоснежном фойе всюду стояли автоматы, выдающие экопилюли, травяные настои – так сказать, глоток здоровья за небольшую плату. По углам успокаивающе булькали кислородные фонтаны, на подоконниках топорщились цветы с мясистыми листьями, в стены были вмонтированы аппараты, принимавшие анализы и тут же выносившие приговоры. В этой спокойной атмосфере они наткнулись на самого беспокойного человека в мире – главврачиху больницы. Белая женщина средних лет с короткой стрижкой и съехавшей набок походкой, к тому же тугая на одно ухо, вызывала неприязнь у всех сотрудниц, больных и их родственниц. Но она была незаменима в заботе об их здоровье. То и дело Эльвира совершала таинственные манипуляции – то стукнет кого-нибудь по спине, то проведет рукой по гладкой поверхности стола, то даст кому-то выпить микстуру. Как маятник, не замирая ни на секунду, она раскачивалась из одного конца больницы в другой. Все сталкивающиеся с ней люди поражались, как в таком тщедушном теле умещается столько энергии. На лице Эльвиры никогда не появлялось выражение удовольствия или безмятежности, она следила за материальной оболочкой человека и делала это виртуозно. Вчера вечером Екатерине удалось избежать встречи с этой требовательной и дотошной дамой. Сегодня был менее удачный день.
Эльвира в очках-определителях выводила из своего кабинета Черного господина, того самого, что унизил Екатерину в суде. Адвокатесса потупилась, боясь встретиться с ним взглядом. «Неужели медбрат все-таки подал жалобу в министерство по надсмотру за нравственностью белых?» – промелькнула у нее в голове. Но Черный господин не посмотрел в ее сторону. Он что-то бормотал и тихонечко плакал. Сияние его зубов потускнело, сочный цвет губ вылинял, походка сделалась усталой. Он послушно плелся за главврачихой, которая временами переходила с ним на ты.
В дверях вестибюля Черный господин остановился и медленно поднял взгляд. На мгновение в его глазах зажглась прежняя веселость и сила, но поразительно белое лицо главврачихи осталось неподвижным, оно выражало хорошо оплаченное сочувствие, и эта нелепая угроза не пугала ее. Мужчина махнул рукой и вышел…
Тут же тело Эльвиры пришло в движение, она двинулась вперед по коридору и наткнулась на Екатерину и Женю.
– Куда это вы направляетесь? – жесткие морщины залегли вокруг ее рта, напоминавшего щель в рассохшемся дереве.
– В палату 3435, – поспешила ответить Екатерина.
– У вас щитовидка увеличена и искривлен позвоночник. Зарядку делаете?
– Да, – опешила от такого обращения Екатерина.
– Не забудьте пройти через дезинфекционные ворота, – бросила главврачиха на ходу и скрылась за поворотом.
В коридоре возле Эльзиной палаты царила суета. Врачихи, как бесплотные привидения, скользили над полом на лето-дощечках. По мере приближения к палате, до Екатерины и Жени донесся все усиливающийся гул. Врачихи переговаривались, вскидывая вверх плечи, брови, голоса, потом на короткое время затихали и вновь сливались в общий хор восклицаний. Женя решительно ринулась к ним, но ее щелкнули по носу и велели не мешать.
Яркие губы девочки стали жадно рвать воздух, подбородок задергался. Екатерина во время заметила, что Женя готова исторгнуть рыданья, и указала вниз. Как часто бывает с детьми, внимание Жени мгновенно переключилось – глаза высохли, а рука потянулась к блестящей штуковине. Кто-то из врачих оставил очки-определители. Через них, как на рентгене, просматривались внутренние органы человека. Конечно, простой смертной не стало бы ясно, что это за туманные сгустки, неожиданные провалы, но опытная врачиха с помощью этих очков могла поставить точный диагноз. И вот именно это ценнейшее оборудование нового поколения лежало на столе, рядом с грязной чашкой. Если бы главврачиха заметила преступную халатность, то орала бы подряд несколько часов.
– Случилось что-то чрезвычайное? – шепотом заметила Женя, и спрятала за пазухой очки-определители.
– Надо кого-нибудь расспросить. – Екатерина вернула на место медицинский прибор.
Как нельзя кстати, на них налетел коротконогий чернокожий мужчина, прямой нос
которого выдавал в нем бывшего белого. Он клацнул улыбкой и уставил на Екатерину два акульих глаза. «Интересно, почему этот врач вместе с цветом кожи не изменил и форму носа», – подумала женщина.
– Простите, а что происходит? – спросила Екатерина.
– А я знаю, кто вы. Вы адвокатесса детского процесса. До вашего громкого дела я полагал, что адвокатессы бывают только темными.
– А я полагала, что у черных нет прямых носов, – огрызнулась она.
Врач оскалил зубы. Эта гримаса мало походила на улыбку, скорее на боевое предупреждение. Екатерина заметила между верхних зубов доктора несколько белужьих икринок.
– У вас в зубах что-то застряло.
– Недавно завтракал, – ответил он и плотоядно облизнулся.
Екатерина вспоминала, как одна из ее коллег, ведя дела еврея-миллиардера, перед тем как пойти к нему на встречу, пинцетом помещала между зубов черные икринки. Детали, милые детали – с этого урода станется заниматься подобной чушью. Они даже чем-то похожи – маленькие таксы, снующие на проворных ногах. Такие все продумают, взвесят, такие ничего не делают просто так, все с плохо скрываемым расчетом…
– А почему все так возбуждены?
– Ваша Эльза пришла в себя! Но пока очень слаба и общаться с ней можно только через дезинфекционное стекло.
Девочка лежала бледная, но ее кожа перестала быть того мучительного оттенка, что покрывает лица коматозных больных, на щеках проступил румянец. Эльза дышала экономно, рядом мерно тикал контролирующий датчик. За всем этим наблюдало «всевидящее око», в стене был помещен специальный детектор здоровья, передававший в кабинет главврачихи полный отчет о состоянии больной.
Огромный экран главврачихи светился многочисленными сообщениями из палат, если вызвать ту или иную секцию, она развернется. В личное дело каждой были занесены результаты анализов, медицинских процедур, операций и прогнозы, когда больная отправится в мир иной, благоразумно освободив палату, ну или пойдет на поправку. В экстренном случае передатчик на руке Эльвиры начинал вибрировать и мигать, предупреждая об опасности, грозившей больной.
В палате, легкой и веселой от солнечного света, чувствовалась весна, хотя на дворе стояла осень. Былинки бродили по воздушным канатам, задорно срывались вниз и садились на предметы. Вроде бы ничего не изменилось, не появились букеты цветов и корзины фруктов, присланные сочувствующими согражданками, не проникли зловредные репортерки, но все, решительно все вибрировало от радости.
Вдруг зеленая лампа над кроватью Эльзы зажглась. Девочка открыла глаза и посмотрела на Екатерину. Через несколько мгновений Эльза попыталась заговорить, но ничего не было слышно. Екатерина и Женя стали показывать жестами: возьми трубку и скажи в нее, или подключись к сети. Но в эту самую минуту в коридор ворвалась стая врачих под предводительством Эльвиры. Главврачиха переваливалась с боку на бок и была похожа на рассерженную утку. Эльвира злобно прокрякала, прогоняя посетительниц, и устремилась в палату, а коротконогий Такса с прямым носом вцепился в руку Екатерины и потащил ее вниз. Женя бежала за ними.
В фойе первого этажа Женя начала громко икать. Такса рванул к автомату, поднес к губам девочки стаканчик с желтой маслянистой жидкостью.
– Отвар ромашки, успокаивает нервы, – скороговоркой сказал он.
– Неужели такой консистенции может быть натуральный продукт? – спросила Екатерина.
– Да, – решительно ответил Такса и влил в рот Жени пакостную жижу, потом подтолкнул их к выходу.
Екатерина и Женя растерянно переглянулись, сели на лестницу у входа в больницу и стали ждать. Щеки у них опали, взгляды потускнели. Было ощущение, что их обокрали, не дав насладиться драгоценным моментом воскрешения Эльзы. И даже мороженщик с сладкими шариками не смог развеять их уныние. Они слизывали холод, надеясь, что кто-то выглянет из дверей и позовет их обратно.
Лениво проползли десять, незаметно подкрались пятнадцать, надвинулись двадцать минут, но никто так их не окликнул. Екатерина остановила пролетавшее мимо такси: ей надо было отвезти Женю в интернат, а самой заняться импортом московской няни.
Об Игоре так и не вспомнили. Никто не принес ему гостинцев и не накрыл одеялом. Он лежал один и знал, что Эльза пришла в себя…
А не выпить ли нам?
Пока Екатерина ехала домой, ее не покидало волнующее чувство, что за ней следят. Она представляла, как ее голова эффектно повернута на фоне заката, точеный профиль, развевающийся шарф… Некто Х следит за красивой дамой, и, конечно же, его появление ознаменуется фанфарами клишированного геройства или неожиданной гибели – в общем, чем-то значимым. Тайна…
Впрочем, вскоре предчувствие опасности ей надоело. Зная собственную фантазию, способную возвести вавилонскую башню из мелочи, неряшливой случайности, Екатерина постаралась успокоиться. Она посетовала, что пожадничала и не купила у фарцовщика дорогие и противозаконные заглушки мыслей, чтобы никто не мог подслушать, о чем именно она думает. Но, в общем, ничего крамольного в ее размышлениях не было, чтобы так рисковать, резонно заметила адвокатесса. «Итак, Эльза пришла в себя. Но мне с Женей не дали с ней поговорить. Дети и приемные родительницы явно что-то скрывают. Вынесен нелепый в своей мягкости приговор. Судья тоже темнит. Или… В общем, надо съездить к приемным родительницам. Они должны испугаться, что очнувшаяся Эльза расскажет правду. Но сегодня хороший день и можно отправиться к Саше и выпить шампанского», – неожиданно заключила Екатерина и сделала радио громче. Там повторяли рекламу нового агентства путешествий с дурацким названием «Игры разума». Бюро могло отправить клиентку в любой уголок мира прямо из кресла офиса. Предлагалось также досконально воссоздать дорогие заказчице воспоминания. Не так, как самостоятельно могла это сделать усовершенствованная особь, а совсем отчетливо – с запахами, вкусами, тактильными ощущениями. Екатерина зафиксировала в карте своей памяти номер абонента, она очень любила вспоминать, как они познакомились с Александром. Пятнадцать лет назад, танцуя посреди гостиной у друзей, она привлекала всеобщее внимание. Екатерина заметила, что темный мужчина пристально следит за ней, но тут же забыла о его существовании, переключившись на пьяную клоунессу, домогавшуюся ее. Каково же было ее удивление, когда через час она слушала его рассказ о тамплиерах, затаив внимание и не сводя с него восторженных глаз.
Дома пахло маслянистым, удушливым запахом жареного мяса.
– Мама! – требовательно крикнула Екатерина.
– Ваша мама отлучилась. Она приготовила вам чудесный ужин. Я помог лишь чуточку. Еда в холодильнике, – раздался голос домашнего робота.
Екатерина раскрыла холодильник, тот прогнусавил:
– Здравствуйте. Могу разогреть порцию баранины. В ста граммах содержится 354 килокалорий. Или могу предложить греческий йогурт. В ста граммах содержится 98 килокалорий.
Екатерина стояла перед раскрытым холодильником и дилеммой съесть йогурт или кусок баранины или ничего не есть, ведь, они с Сашей собираются в ресторан. Но рука сама собой потянулась к колбасе и булке, которые она умяла с поразительной скоростью. Борясь с чувством вины и заметно округлившимся животом, Екатерина постаралась одеться самым тщательным образом. Черные моделирующие штаны утянули излишки нижней части тела, а хорошо скроенный светлый сюртук подчеркнул соблазнительность верхней. Домашний робот накрасил лицо согласно самым последним тенденциям моды.
Счастливо миновав объяснения с матерью, Екатерина вышла на улицу и наткнулась на Николая. От молодого человека разило алкоголем и тревогой. Он прямо-таки хлестал женщину взглядом. Адвокатесса протянула деньги. Николай поморщился и отступил на шаг, потом рванул вперед.
– Мы можем поговорить у вас дома? Это очень важно. И срочно.
– Ты давно мылся? – почему-то спросила женщина.
Глаза Николая потемнели. Екатерина укорила себя за грубость – видимо, лишние калории требовали повышенной активности…
– Извини, пожалуйста. Я была бестактна, – сказала она и погладила его пыльные волосы.
Николай схватил руку, поцеловал и убежал. На ее коже горел мальчишеский поцелуй.
– Что ты хотел сказать? Вернись!
Ожидая Александра, Екатерина пила натуральный кофе в фойе его огромного офиса. Она любила это серебристое пространство, где не было ничего лишнего, все линии четкие, завершенные, мебель из драгоценных пород дерева и металла. И только ярко красный, всегда свежий букет лилий был красочным аккордом. К стойке помощницы подошел клерк, отдал ей макеты новых пивных банок. От нечего делать, Екатерина стала его разглядывать. «Высокий, с широкими плечами и хорошо отглаженными брюками. Вполне мог бы стать интересным, если бы научили. А так скорее набросок человека, чем сам человек», – промелькнуло в ее голове.
– Меня зовут Борис, я начальник отдела маркетинга. Кхя-кхя, – неуверенно начал он, поймав на себе внимательный взгляд Екатерины. – Я с восхищением слежу за вашей деятельностью. Екатерина, вы – самая красивая адвокатесса на свете! Только почему такой мягкий приговор? Приемные родительницы заслуживают высшей меры. Вы с вашей хваткой и опытом могли добиться смертной казни, – распалившись, закончил он.
– Вы чересчур кровожадны. Алла, можно еще кофе? – обратилась Екатерина к помощнице Александра. И зевнула сжатыми челюстями.
Это не укрылось от клерка, и он сразу ретировался.
В телевизионной сети китаянка с сытым взглядом допрашивала сутулого чернокожего профессора.
– Вы хотите сказать, что написанное в христианской Библии сбылось? Люди превратились в зверей – прогнозируемых, контролируемых? – спрашивала ведущая.
– Толпой всегда манипулировали. Но сейчас с помощью изощренных технологий даже у думающих женщин пытаются отнять свободу мысли и выбора, – ответил профессор и вздохнул даже с каким-то ожесточением, будто хотел выдохнуть эту неприятную мысль.
– В своей книге вы пишете о ментальных покушениях. Что это такое?
– Это когда женщине навязывают чужеродную волю.
– Что-то вроде рекламы?
– Когда вы потребляете рекламный контент, у вас есть выбор – покупать тот или иной товар. В случае ментального покушения вы абсолютны уверены в правильности своего решения, хотя оно вам навязано извне.
– Вы еще упоминали, что подвергшийся ментальному покушению ощущает рыбный привкус во рту.
Но вместо ответа началась реклама – появился тюбик лесного дезодоранта и в комнате запахло елкой.
Хотя помощница уже в третий раз пролепетала в ушную рацию, что Александра ожидает Екатерина, тот продолжал сидеть на совещании, проводимом его замом. Каждый раз, как Александр видел Екатерину, у него случался солнечный удар и он делался слабым. Слабость Александр не любил. Борясь со своей страстью, он продолжал собрание. Длилось это минут двадцать, на очередной витиеватой фразе зама Александр поднялся. Глаза акционерш зажглись, как лампочки на новогодней елке. Все собравшиеся мужчины, одетые по-старинному – в белые рубашки и галстуки, висящие, словно ярлыки на шеи, – повернули головы. Никто в этой комнате не вступил бы с Александром в открытый конфликт. Его боялись все, от уборщика до самой важной акционерши. Все признавали, что Александр – человек с железной волей и быстрым умом. Его конкретная, четко сформулированная речь, проницательный немигающий взгляд, стремительность решений вызывали трепет и уважение. В двадцать пять Александр владел заводом, а сейчас, в тридцать семь, он имел не один завод, а десятки различных предприятий. Все, чего добивался, он получал. Все, кроме этой женщины…
Уже в дверях Александр обернулся и требовательно произнес:
– Надеюсь, что вы, Олег, подготовите к завтрашнему дню более внятный доклад. В 15.00 – устраивает? – сказал он и вышел, не обращая внимания на старательное кивание.
Александр увидел Екатерину, вернее почувствовал, что она где-то рядом. Воздух выпил лишку и танцевал, кружа его в аромате ее духов. Он улыбнулся, осторожно сел на край дивана, взял руку Екатерины. От прикосновения поднялось желание, смывшее остатки его героической сущности, и если бы не нависавший над ним Олег, Александра разорвало бы на тысячу счастливых кусков.
– Олег, вы свободны, – сказал он.
Из переговорной выходили партнерши. Екатерина, к которой липли их взгляды, в очередной раз поразилась, насколько похожи собравшиеся друг на друга. Вместо лиц – маски, до блеска отполированные самодовольством, с жидкими глазами. Екатерина двинулась к кабинету Александра.
– Наконец-то мы одни. Я так рад тебя видеть! Я уже все слышал – это хорошо, очень хорошо, – уголки губ Александра взлетели вверх. От улыбки лицо помолодело.
Мужчина налил виски – как всегда, безо льда.
– Напротив, все плохо. И где лед?
– Ты испортишь вкус.
Она начала колоть подушечку большого пальца ногтями остальных – поочередно ноготь мизинца, безымянного, среднего и указательного пальца нажимали на мякоть большого. Александр ненавидел эту привычку Екатерины.
– Лучше бы встретил другую – милую и уютную. Со звенящим смехом, – улыбаясь, сказал он. – Она бы всегда восхищалась мной.
– Да, да родила бы тебе кучу детишек!
– Сама бы вынашивала их, а не отдала эмбрион в институт матери и ребенка, – пошутил Александр и тут же пожалел об этом.
– Не материнская масса, а я вынашивала Степушку!
