Kitabı oku: «Больше, чем друг», sayfa 11
Глава 22
Адам
– Что ж, я рада признать, Адам, что мы неплохо потрудились, – произнесла миссис Уилкинс, университетский психолог.
Темнокожая приятная женщина средних лет, элегантно одетая, с идеальной прической и безупречным макияжем. Когда я впервые увидел ее, решил, что она высокомерная сучка, которая в своей жизни не сталкивалась ни с чем страшным или болезненным. Слишком уж она была спокойна и уравновешена. Но с течением времени, пока мы работали над моим гневом, она тоже понемногу раскрывалась. Оказалось, что безупречная доктор родилась и выросла в Бронксе. У ее семьи не было денег, чтобы она могла получить высшее образование, поэтому ей приходилось пахать, чтобы получить диплом. Она поступила в колледж только когда ей исполнилось двадцать, и спала максимум по пять часов в сутки, потому что много училась и при этом работала. В общем, безупречному образу миссис Уилкинс обязана только самой себе и своему трудолюбию.
Но самое главное, что она о себе рассказала, это история о ее отце, который из любящего и нежного деградировал до монстра, который терроризировал всю семью своими подозрениями, ревностью и ненавистью. Он убил мать миссис Уилкинс, когда доктору было всего пятнадцать. Так что моя ситуация на фоне ее была не настолько страшной, как казалось.
– Да, доктор Уилкинс, думаю, неплохо.
– Я надеюсь, что могу отпустить тебя домой на каникулы со спокойной душой.
– Можете.
– Ты же понимаешь, что она будет там и ты не сможешь избегать ее вечность?
– Я не собираюсь делать это.
– Что думаешь делать?
– Пока не знаю, док. Вы сами всегда говорите, что мы делаем шаг за шагом и не срываемся на бег, когда нужно двигаться медленно.
– Это хорошо, что ты признаешь это, Адам. Только я также хочу, чтобы ты помнил то, о чем мы говорили позавчера.
– Я помню.
А говорили мы о том, что если я хочу быть с Тришей, мне стоило для начала взвесить все за и против. И если «за» перевесят, то мне нужно было для начала быть откровенным с Тришей и начать все сначала. Но я, по словам доктора Уилкинс, должен был быть уверен, что буду относиться к девушке, как к королеве своего сердца, и не позволю обиду матери на отца проецировать на наши отношения. В общем, мне было о чем подумать на каникулах.
Мы тепло простились с доктором Уилкинс, считая наш курс завершенным. Мне предстояло еще много работы над собой и своим поведением. Но доктор дала мне хороший старт, проведя со мной часы, обсуждая все, что касалось моей проблемы. И она стала мне практически добрым другом, феей крестной, которая разложила по полочкам все, что творилось внутри меня после ухода отца.
Одним из ее советов было подарить папе прощение. Мы две недели обсуждали это, потому что я не мог пересилить себя и посмотреть на него как на отца, а не как на того, кто предал и обидел дорогого мне человека. Но доктор была настойчива и приводила неоспоримые аргументы. Сначала я поговорил с мамой. Та, в привычной ей манере, сказала, что доктор права, потому что то, что происходило между ней и отцом – это только между ними двумя, и меня это никак не касалось. Отец – даже совершивший не самый лучший поступок – все равно оставался моим папой и его роль в моей жизни не должна меняться из-за его проблем с мамой.
Потом я позвонил сестре Эмме. Мы долго разговаривали с ней и она поделилась своими мыслями на этот счет. Оказывается, Эмма тоже злилась на отца, но со временем простила его и продолжила общаться, как прежде. Я скептически относился к ее признанию, потому что это не она несла маму на руках при очередной истерике, не она слышала каждую ночь рыдания матери, не она носила ей успокоительные, когда та не могла справиться с болью.
Но все же все эти разговоры привели меня в кафе в центре города, где я встретился с отцом. Как только я вошел, сразу увидел его. Он, как всегда, выглядел безупречно. Но его взгляд был взволнованным и виноватым. Я видел, что папа переживал, как пройдет наша встреча, поэтому ободряюще улыбнулся ему. Он выдохнул и расслабил плечи, как будто с них разом свалился огромный груз. Хотя, наверное, так и было.
Как только я присел и мы сделали заказ, я сказал ему:
– Не хочу, чтобы ты питал напрасных надежд на то, что после этой встречи мы схватим мяч и пойдем на поле играть в футбол, как в детстве. Честно признаюсь, на этой встрече настоял мой психолог.
– Ты не хотел приходить? – вкрадчиво спросил мой обычно властный и уверенный в себе отец.
Я помедлил перед ответом, потому что не хотел озвучивать то, что было у меня в голове и на сердце. Но все же решил, что честность – это лучшая политика. Поэтому я отрицательно качнул головой, а в глазах отца промелькнула боль.
– Не хотел, – озвучил я свой невербальный ответ. – Но решил, что нам будет полезно встретиться и посмотреть, что из этого выйдет.
– Сынок, я благодарен тебе за это. Ты себе не представляешь, что это значит для меня.
– Пап… – Я помолчал, думая, как правильнее озвучить вопрос, который мучил меня все это время. – Почему ты изменил маме?
Он уткнулся взглядом в чашку с кофе, которую перед ним несколько секунд назад поставил официант. Над ней поднимался дымок, разносящий аромат бодрящего напитка. Помолчав несколько минут, отец все же ответил:
– Я влюбился в Терезу. – Я усилием воли подавил гнев, закипающий внутри меня. Буквально проглотил с комом, заполнившим горло. – Ты, возможно, не поймешь, потому что еще никогда в своей жизни не влюблялся по-настоящему.
В мыслях внезапно возник образ Триши. Той Триши, которая лежала со мной на пляже и читала вслух Шекспира. Я уже тогда был бесповоротно влюблен в нее, но боялся своими чувствами испортить нашу дружбу. Мне казалось, что это просто привычка быть рядом с ней, смеяться вместе, касаться ее и упиваться ее присутствием в моей жизни. Я понял, что она значит для меня, только в кабинете доктора Уилкинс. Она помогла мне разобраться с тем, что я на самом деле чувствовал к Трише. С ее помощью я осознал и то, как много дров наломал. Но я должен был прийти к ней целостной личностью, а не чертовой развалюхой, готовой крушить все вокруг себя. Триша заслуживала кого-то лучше, чем неуравновешенного подростка, который не может разобраться со своей головой. Ей нужна была стабильность и обожание. Она должна была стать центром вселенной своего возлюбленного. А моим центром на тот момент была только собственная обида.
– Мы с твоей мамой, – продолжил папа, вырывая меня из мыслей о Трише, – поженились, когда она забеременела.
– То есть, ты не собирался жениться? – спросил я, впервые слыша эту историю.
– Мы встречались всего три недели, и еще даже недостаточно знали друг друга, Адам. Поэтому, конечно, у меня не было в планах жениться. Но потом родилась Эмма, а следом и ты через несколько лет. Мы так и остались вместе.
– Так ты никогда не любил ее? – с болью в голосе спросил я.
– Я всегда любил твою маму, Адам. Но не так, как должен мужчина любить свою женщину. Не как просто удобную и неотъемлемую часть твоей жизни, как друга или как соседа по кровати. Женщина должна быть для мужчины центром мироздания, понимаешь? Ты должен хотеть поклоняться ей и видеть только ее. У нас с твоей мамой, к сожалению, такого не было.
– Ну, у нее, похоже, было, – отозвался я, вспоминая ее рыдания после ухода отца.
– Адам, я не могу отвечать за чувства других людей. Мне бы хотелось любить твою маму так, как она того заслуживает, но я не могу заставить свое сердце биться в другом ритме о велению мозга.
– Тогда почему ты так долго тянул с уходом?
Я незаметно сжимал под столом кулаки, и разжимал их, стараясь глубоко дышать, чтобы не давать злости вырваться наружу. Так же поступают взрослые? Контролируют себя и не дают гневу управлять твоими поступками.
– Адам, ты можешь осуждать меня, но я привык так жить. И даже смирился с мыслью, что так проживу свою жизнь. А потом встретил Терезу и понял, что значит любить по-настоящему.
– Ты раньше изменял маме?
– Нет. Никогда, – твердо ответил отец, и я ему поверил. Он не отводил взгляд, не тушевался, смотрел прямо на меня и отвечал спокойно. Это внушает доверие.
– Тогда почему в этот раз?
– Сынок, мне сложно ответить на этот вопрос. Оборачиваясь назад, я понимаю, что поступил отвратительно. Я как будто был в тумане желания и чувств. Как будто снова стал молодым парнем, который может поступать так, как велит его сердце, не задумываясь о последствиях. Это тяжело объяснить.
– Но в вашей с мамой постели… – выдавил я из себя один из самых болезненных фактов.
– Адам, меня ничто не оправдает, как бы я ни пытался смягчить свой поступок. Я поступил, как последний подонок. И то, что я скажу дальше, возможно, причинит боль тебе, но я хочу, чтобы ты понимал меня всего, даже если я поступаю нелогично. Я ни о чем не жалею. – Я до хруста стиснул зубы, изо всех сил стараясь не наброситься на него за эти слова. – Я люблю твою маму. Мы виделись пару недель назад, поговорили и я попросил у нее прощения за то, что поступил так. Она простила меня, сын. Твоя мама прекрасная женщина, красавица и умница. Долго она не пробудет одна. Единственное, в чем я был виноват, – так это в измене. Сначала нужно было поговорить с вами всеми и уйти из дома, и только после этого устраивать свою жизнь. Но я как будто был околдован страстью между мной и Терезой, не смог удержаться. И я прошу прощения у тебя за то, как все пошло наперекосяк от моей несдержанности.
Отец был искренним в своем признании, и, несмотря на то, что это причиняло мне боль, я не мог продолжать злиться на него, поэтому пообещал ему и самому себе справиться с этой ситуацией. Единственное, о чем я попросил, – это время, потому что знал, что так быстро не был готов справиться с ситуацией и отпустить ее.
С того разговора прошло две недели, и вот теперь я приехал домой на каникулы. Я осмотрел неукрашенный фасад дома и покачал головой. Мама хотела дождаться меня, чтобы сделать это, а я задержался из-за последней встречей с психологом до каникул. После них у нас с доктором Уилкинс было запланировано еще два сеанса с перерывом в месяц. Но она сказала, что, если мне понадобится ее помощь, я могу звонить ей на каникулах или после.
После теплых объятий с мамой и плотного обеда, я пошел в свою комнату. Через несколько минут туда явилась мама. Я сел на кровати, чтобы поговорить с ней, мама заняла место на стуле напротив.
– Я хотела с тобой поговорить, Адам. – Я кивнул. Я знал, о чем и о ком она хочет поговорить, потому что знала обо всех моих проблемах в университете и о встрече с отцом. – Я не буду долго говорить, чтобы не перемалывать одну и ту же болезненную тему много роз, сынок. Но хочу сказать, как горжусь тобой. Тем, что ты общался с психологом, что преодолел свой гнев и повидался с отцом. Это много значит для меня. Большую боль, чем от его предательства, мне причиняло то, что из-за наших с ним проблем ты перестал общаться с ним. На ваши отношения не должно влиять то, что происходит между нами двумя.
– Но это влияет.
– Я знаю. И понимаю, почему так происходит. Но я счастлива, что ты пытаешься это исправить. – Я кивнул в знак согласия. Все это еще давалось мне нелегко, но теперь я был готов работать над собой, чтобы снова обрести душевное спокойствие. – Еще хотела сказать тебе, что… – Мама замялась. Я поднял на нее взгляд, пытаясь понять, что останавливает ее от озвучивания мыслей. – Тина пригласила нас к себе на рождественский ужин, – выпалила остаток мама, а мой взгляд невольно метнулся к окну.
Возможно, мне показалось или я хотел в это верить, но в окне напротив стояла Триша и наблюдала за нами. Как только я увидел ее, она отскочила от окна. Ей-богу, она вела себя как школьница, и это позабавило меня. Я улыбнулся впервые за последние несколько дней. Только она могла заставить меня улыбнуться после всего пережитого.
– Я так понимаю, ты согласен? – с робкой улыбкой спросила мама.
– Да, – спокойно ответил я. – Эмма приедет?
– Нет, это Рождество они с Дереком и детьми проведут у его родителей. Они заедут на Новый год.
– Ясно. Хорошо, мам.
Она смотрела на меня вопросительно, как будто взглядом прощупывая мое настроение.
– Говори уже, – с улыбкой предложил я.
– Как дела у Вас с Тришей?
– Пока никак, – ответил я честно.
– Пока? – с надеждой спросила мама.
– Мам, ты ее в невестки хочешь?
– Что ты такое говоришь, Адам? – слегка покраснев, отозвалась мама. Верный признак того, что она лжет. Эта женщина совсем не умеет врать. – Еще рано об этом говорить, и я ничего такого не думала. Просто спросила.
Она дернула плечом в небрежном жесте, как будто ничего особенного мы не обсуждали. Но все, что касалось Триши, было особенным, и мама это знала. Она была в курсе того, как каждая минута моей жизни была пропитана Тришей.
– Пока что у нас с Тришей кризис, если хочешь называть это так.
– Но ты намерен это исправить?
– Да, – твердо ответил я, и снова посмотрел в окно. Триши там уже не было, но меня продолжала тешить мысль о том, что она наблюдала за мной. Это означало, что ей не все равно. – Я это исправлю, – добавил я, продолжая прожигать глазами стекло.
Глава 23
Напряжение между нами с Адамом можно было почувствовать физически. Как будто можно было взять нож для масла и резать это тягучее ощущение, отделяя каждый кусочек, чтобы смаковать его. Наши родители непринужденно обсуждали казус с покупкой дома папиным клиентом. А мы с Адамом делали вид, что ничего особенно не происходит и мы просто собрались за праздничным столом, как делали это десятки раз прежде.
Адам не был хмурым, каким я видела его до инцидента с Джо, но и дружелюбным его назвать было нельзя. Его телефон постоянно вибрировал и он что-то печатал на нем. Полагаю, Адам переписывался с кем-то. Он делал это так часто, что даже миссис Скотт сделала замечание.
Я ждала этого вечера с невероятным энтузиазмом. Мне даже приходилось осаживать себя, чтобы не взвизгнуть от восторга всякий раз, когда я вспоминала, что Адам будет на этом празднике у нас дома. Но я не позволяла себе чрезмерной радости, постоянно подавляя внутри себя бурлящие чувства, чтобы не разочароваться, если на пороге нашего дома появится все тот же агрессивный Адам.
Он оправдал все мои ожидания, и даже улыбнулся, когда здоровался. Радостное выражение его лица не длилось долго, а улыбка была не такой искренней и открытой, как раньше, но все же это был прогресс для нас. А теперь он постоянно переписывался с кем-то, как будто наши посиделки ему наскучили. Это было обидно, и бабочки, воспрянувшие духом при появлении Адама в нашем доме, снова пораженно опустили крылья, сдаваясь на милость судьбе и этому парню.
Почему я так и не смогла остудить свои чувства к нему? Даже не знаю. Не пыталась, думаете? Еще как пыталась. Даже ходила на свидания в университете с другими парнями. Но все было не то. Все они были как будто дешевыми дублерами основного актера. Словно пытались воплотить в себе образ Адама, подражать ему, но у них получалось плохо и совершенно непрофессионально. Я прекрасно понимала, что парни были не виноваты ни в чем, и это было лишь мое восприятие наших встреч, но это мало что меняло для меня.
– Триша, расскажи, как тебе университет, – прервала мои размышления Вильма.
Я прочистила горло.
– Хорошо. Мне нравятся мои предметы, преподаватели, общежитие. Меня все устраивает.
Она бросила косой взгляд на Адама, а потом задала еще один вопрос, который заставил меня покраснеть до кончиков волос:
– Ну а парень особенный у тебя появился?
Вильма старалась искренне улыбаться, но улыбка выходила натянутая. Даже я своим молодым мозгом понимала, что она пробивает информацию для сына, чтобы облегчить ему жизнь. Но я этого делать не собиралась. Я старалась отпустить его и погасить свою обиду, но это все еще давалось с трудом. Я считала его виноватым в том, что мне не нравился по-настоящему ни один из парней. Но я решила быть честной с Вильмой. В последнее время эта тактика работала безотказно.
– Пока не могу назвать его особенным, но кое-кто появился.
Адам резко поднял взгляд от телефона и без церемоний спросил:
– Кто?
Я засмущалась еще сильнее, когда Вильма положила на его ладонь руку, и сказала:
– Адам…
– Триша, – уже мягче сказал Адам, – я его знаю?
Хищный блеск в глазах Адама подсказал, что он думал, будто это кто-то из футбольной команды, но он ошибался.
– Это Рой Макдермотт, – тихо ответила я, наблюдая за тем, как менялось выражение его лица. За напускным спокойствием он умело прятал раздражение.
– Я не знаю такого.
– Он выпускник на курсе экономики.
– Где ты с ним познакомилась? —задал он следующий вопрос, как будто мы были сами за столом и могли вести беседы о чем угодно.
– Я думаю, здесь не место для…
– Триша, тебе есть что скрывать от родителей?
Я почувствовала, как щеки слегка залил румянец.
– Нет.
– Тогда ответь. Это простой вопрос. – Адам откинулся на спинку стула, как будто приготовился внимательно слушать.
– Мы познакомились в библиотеке.
– Еще бы, – фыркнул Адам с пренебрежительной улыбкой. – Где же еще ты могла с ним познакомиться, если ты оттуда не вылезаешь?
– Адам, – шикнула на него миссис Скотт.
– А что я такого нового сказал? Триша действительно все свободное время проводит в библиотеке.
Его надменный насмешливый тон начал раздражать меня.
– Тебе бы тоже не помешало.
– В отличие от некоторых мне приходится зарабатывать деньги, чтобы снимать квартиру.
– По чьей вине, интересно, ты вылетел из дома братства? – язвительно заметила я.
– По твоей, забыла? Мне пришлось начистить пару рыл, чтоб сберечь твою честь. Хотя ты этого не оценила и быстро оказалась в постели Джо.
Как только он произнес это, мое лицо начало гореть, а вокруг нас воцарилась тишина. И если до этого я слышала хотя бы стук приборов о тарелки, то теперь не было даже этого.
– Адам Скотт, – строго произнесла Вильма. – Сейчас же извинись перед Тришей.
– А что, разве я сказал неправду? Триша, я, кажется, не соврал.
Мне стало больно настолько, что я не могла сделать следующий вдох. Живот скрутило спазмом, а грудная клетка как будто вдвое уменьшилась в размере. Мне было страшно и стыдно смотреть на своих родителей. Да, я уже взрослая и, вероятно, они подозревали, что я не веду монашеский образ жизни. И переспала-то я всего с одним парнем в жизни, но отчего-то мне было настолько неловко, что я боялась поднять взгляд на них.
– Триша, – более приглушенным голосом позвал Адам.
Я посмотрела на него глазами, полными слез. Он скривился, как будто от боли, и провел рукой по волосам. Я не могла больше выдерживать этого. Подскочила со своего места, едва не опрокинув стул. Выбираясь из-за стола, я потянула скатерть и чуть не перевернула посуду. Я пробормотала быстрое «Простите» и побежала в свою комнату. Сквозь свои всхлипы я услышала, как папа сказал:
– Сынок, тебе, наверное, лучше уйти.
– Да, – отозвался Адам. – Простите меня.
– Тебе не передо мной нужно извиняться.
– Я знаю.
Дверь в спальню, которую я закрыла за собой, хлопнула одновременно с входной. Я дошла до кровати и упала на нее, как будто в спину мне прилетела пуля. Хотя дыра в груди, которую я так явно ощущала, как будто подтверждала эту мысль. Уткнувшись лицом в подушку, я закричала. Я оплакивала нас, потому что подумала, что это конец, который неизбежно должен был настать. Я рыдала по прежней себе: беззаботной, веселой, легкой и светлой. Мое сердце разрывалось за Адама. Знаю-знаю, я не должна была даже думать о том, чтобы оправдывать его идиотский поступок, но мне все равно хотелось верить в то, что не все еще потеряно для него. «И для нас» – подсказала глупая часть меня.
Когда моя истерика слегка утихла и я лежала, уставившись невидящим взглядом в стену напротив кровати, в дверь тихо постучали, а потом она приоткрылась.
– Детка? – тихо позвала мама.– Ты не спишь?
– Нет, – прохрипела я.
Мама присела рядом со мной и погладила меня по голове.
– Как ты? – Я пожала плечами. – Вильма хочет поговорить с тобой.
– Не думаю, что сейчас лучшее время.
– Дай ей минутку. Если она будет говорить то, что ты не хочешь слышать, ты всегда можешь попросить ее уйти. Она очень переживает о том, что Адам обидел тебя. – Мама помолчала, давая мне время взвесить ее слова. – Так мне впустить ее?
– Да, – ответила я, садясь на кровати.
У меня было такое ощущение, что я проснулась после тяжелейшего похмелья. Голова была тяжелая, все тело ныло и было как будто ватным, по горлу словно наждачкой прошлись. Мама вышла из спальни и через минуту вошла Вильма. Я включила прикроватную тумбочку, рассеивая мрак в комнате. Лицо миссис Скотт было бледным, а глаза заплаканными. Вот так Рождество устроил нам Адам.
Вильма подошла ближе и присела рядом со мной. Взяв меня за руку, она сжала ее своей ладонью.
– Прости, Триша.
– За что вы извиняетесь?
– За то, что Адам наговорил тебе. Мне так стыдно.
– Вам нечего стыдиться, это все его вина, не ваша.
– Он мой сын, малышка. Господи, – шумно выдохнула она, – если бы я когда-то знала, что все закончится вот так, я бы терпела другую женщину в жизни мужа.
– Не говорите так, – отозвалась я, поглаживая тыльную сторону ее ладони. – Никто не должен такое терпеть.
– Он не справляется, Триш, и я не знаю, что с этим делать.
– Он должен сам сделать с этим что-то. Вы можете только поддерживать его и любить.
– Этого, видимо, недостаточно, – отстраненно пробубнила она, вытирая дорожки слез.
Мне стало больно за его маму. Она так сильно любит его, а он, вместо того, чтобы беречь ее, делает все еще хуже. Человек, который когда-то созидал, научился разрушать и получать от этого удовольствие. И это страшно. Невероятно страшно.
– Знаешь, я никогда не думала, что между вами могут испортиться отношения, – продолжила Вильма. – Когда-то мы с твоей мамой обсуждали то, как вы поженитесь, а мы будем делить внуков, которые будут приезжать на каникулы. Сейчас все это кажется таким далеким и неправдоподобным.
Вильма продолжала говорить о том, какие надежды возлагала на своего сына и нашу пару, а я слушала ее вполуха, потому что уже слышала это раньше от своей мамы. Внутренности скручивало, но не от того, что мы с Адамом не оправдали надежд родителей, а от того, что, скорее всего, уже ничего нельзя было исправить. Но самое страшное, что тогда дошло до меня, – это то, что если бы Адам вернулся и попросил прощения, я бы приняла извинения. Я бы, наверное, даже обняла его и сказала, что все будет хорошо. Потому что как бы сильно он не обидел меня своими обвинениями, он все еще был дорог мне. Наверное, дороже всех на свете. И я понимала, насколько тяжело ему было справляться со всеми навалившимися на него проблемами.
От этих мыслей хотелось ударить себя в рудную клетку посильнее и крикнуть: «Глупое, глупое сердце!» Вильма еще немного побыла у меня, еще раз извинилась и, попрощавшись, вышла. Я разделась, накинула вязанный кардиган и легла на кровать, прикрывшись одеялом. Тело бил озноб и его мелко потряхивало от пережитых эмоций.
Я проваливалась в сон со спутанными мыслями. Еще не до конца уснув, я видела перед глазами десятки картинок. Мы с Адамом на водонапорной башне, на пляже, в школе, играем в пинбол, обнявшись, смотрим фильмы, бросаемся попкорном, обсуждаем одноклассников. От этих воспоминаний было так тепло и уютно, как будто в дождливый день сидишь на веранде, завернувшись в уютный теплый плед, и наблюдаешь за тем, как тяжелые капли рассекают пространство, а твои руки греет чашка горячего какао с маршмелоу. А потом картинка сменилась, и я непроизвольно обняла себя, чтобы не дать сердцу разлететься на мелкие осколки. Адам с девушками из группы поддержки, с Ритой, кричащий на меня, с крепко сжатой челюстью и ненавистью в глазах. Еще сильнее поразила картинка того, как он выглядел за столом, когда просил прощения. Явно выраженная боль в его глазах и искреннее раскаяние. Боль, которая смешивалась с моей и искажала пространство вокруг. Каким-то шестым чувством я знала, что что-то вскоре изменится. Я лишь в глубине души молилась, чтобы эти изменения были к лучшему.
Уплывая в сон, я насильно заставляла себя не думать о плохом, и пыталась успокоить неистово бьющееся сердце. Оно как будто знало, предвкушало что-то, о чем я пока еще не имела ни малейшего представления.
Меня разбудил стук. Я приоткрыла глаза, дезориентированная после сна. В комнате была кромешная тьма, а в доме тихо. Значит, уже наступила глубокая ночь. Я бросила взгляд на будильник на прикроватной тумбочке. Три часа утра. И снова этот стук. А за ним еще. И снова.
Я замерла, испуганная, не знающая происхождения этого звука, пока мой сонный мозг, медленно выплывая из дымки, не осознал: стук в окно. Я медленно села. Вариантов было два: или ко мне стучится кто-то чужой и мне нужно бояться, или это… Нет, я даже не хотела надеяться.
Встав, я подошла к окну и отодвинула край шторы, чтобы выглянуть, но так, чтобы меня было не видно с той стороны. А потом это:
– Триша.
Адам. По другую сторону окна стоял он. Я раздвинула шторы и посмотрела на темную фигуру. Со стороны двора Скоттов падал рассеянный свет, и я не видела его лица, но фигуру Адама я узнала бы где и когда угодно.
– Триша, открой, пожалуйста, – услышала я приглушенную стеклом просьбу.
– Дура, дура, дура, – шептала я себе, пока открывала замок, а за ним и окно.
Адам, как всегда, быстро и ловко забрался ко мне в комнату, закрыв за собой окно. Он повернулся ко мне и посмотрел в глаза. Я молчала, ожидая, что он пришел сказать мне, а он так же молча рассматривал мое лицо.
