Kitabı oku: «Мой палач. Лезвием», sayfa 2

Глава 3

Услышанное слово ведром ледяной воды меня окатывает. Со мной никто и никогда так грубо не говорил. Господи, я не верю. Это все… какой-то страшный сон.

От холода мои руки начинают все сильнее подрагивать, однако желание выбраться отсюда сильнее, и оставаться спокойной я уже не могу.

– Откройте дверь, прошу! Я просто уйду. Никто ничего не узнает. Вы ошиблись. Я никому не расскажу. Скажу, что просто заблудилась. Сумку потеряла – да придумаю что-то! Меня родители дома ждут, пожалуйста!

– Нет.

Этот бандит просто непробиваем, поэтому, понимая, что просить его выпустить меня нет вообще никакого смысла, я решаю попробовать еще раз.

Вскакиваю с этого почти ледяного мата, стягиваю свою лодочку и просто набрасываюсь на этого великана. Я хочу ударить его каблуком, как бы это странно ни звучало, однако мой план проваливается с треском. Я не умею драться. Совсем, да и спортсменка из меня никудышная. У меня получается просто отвратительно.

Даже не напрягаясь, этот мужлан с легкостью ловит меня и за секунду выбивает туфлю из моей руки, вместо этого с силой впечатывая в свою грудь спиной. Невольно снова вдыхаю его запах. Сильный, явно дорогущий парфюм. Нет. Деньги ему точно не нужны. Тогда что ему надо…

Замираю в его крепких руках. Даже двигаться боюсь. Он как зверь, только хуже…

– Еще раз посмеешь наброситься на меня, сука, пожалеешь, что на свет родилась.

После этого он отпускает меня, и я кулем падаю на мат.

– Вы ненормальный… Да что вам нужно от меня?!

– Ты. Мне нужна ты. До последней капли крови.

– Да как вы можете так обращаться со мной?! Я женщина! Меня зовут Ася Синицына! Вам точно нужен кто-то другой!

– Нет. Мне нужна ты, тварь. Ты моя вещь, и имени у тебя больше нет.

С каждой секундой я словно проваливаюсь в трясину. Черную, мерзкую и холодную. Я утопаю в ней. А точнее, мужчина, стоящий напротив, топит меня голыми руками.

– Ты моя сука, поняла?

Мотаю головой, чувствуя, что еще немного – и я просто свихнусь.

– Нет… Нет. Что здесь происходит?!

Вижу, как бандит усмехается, показывая белые ровные зубы и острые клыки. Его улыбка заворожила бы своей мужской грубой красотой, если бы сейчас не была такой свирепой… как у зверя. У тигра – огромного, дикого.

– Теперь я твой хозяин, девочка. Твой царь и бог. Первый и последний. Ты дышишь, пока я разрешаю, ты ешь, пока я позволяю. Ты будешь расплачиваться за грехи своей семьи, пока я не решу, что ты выплатила долг.

– Какие еще грехи, какой долг? И как именно расплачиваться?

– Как я пожелаю. Если еще пожить хочешь, ты будешь меня слушаться, зверек. Во всем.

Возникает пауза, и я слышу лишь свое сиплое дыхание. От ужаса голос сбивается, поэтому следующий вопрос я задаю почти шепотом:

– А что будет потом? Когда я расплачусь с вами?

– Тебя казнят, – зверь говорит прямо, а я поверить не могу в то, что слышу. Липкий страх окутывает все тело от понимания того, что он говорит это абсолютно серьезно…

Хватаю ртом воздух, как рыба. Меня начинает водить, и вскоре силуэт зверя расплывается перед глазами. Мне становится плохо, как-то дурно. Воздуха все время не хватает.

Прихожу в себя, лишь когда громко хлопает дверь и я слышу поворот ключа. Он ушел. Этот демон без имени.

Дрожь током пробирает тело. Это никакой не грабитель и не безумный фанат. Нет. Он сделал это абсолютно осознанно и все продумал.

Этот мужчина забрал меня себе, чтобы взимать с меня какой-то долг, о существовании которого я не имею даже представления, а после… казнить?!

***

Усталость вперемешку с введенным мне препаратом вскоре просто вымаривают меня, и я просыпаюсь только утром, когда в подвал начинают просачиваться лучики света.

От холода зуб на зуб не попадает. На улице декабрь, а на мне одно только платье с выступления да легкое пальтишко. Ноги просто окоченели, и вскоре из груди вырывается предательский кашель. Отлично! Заболеть еще не хватало для полной картины.

Дрожащими руками убираю волосы с лица. Вчера это была красивая прическа и завитые плойкой локоны, а сегодня какая-то пакля, слипшаяся от лака, отсутствия расчески и грязи. Что с моим макияжем стало, могу только представить, так как даже намека на зеркало здесь нет.

Очнувшись ото сна, быстро вскакиваю на ноги. Эта дикая слабость прошла, и теперь я могу ясно мыслить. Наконец-то!

Тот мужчина с серебристыми глазами, подвал, укол в шею. Это все не сон. Меня похитили! Господи, как это вообще со мной могло произойти?!

Взгляд падает на две жестяные миски, стоящие рядом со мной, и нервный смешок тут же вырывается из горла. В одну вода налита, а во второй корм. Для собак. Собачий чертов корм!

Он точно ненормальный. Просто какой-то психопат, если думает, что я буду есть это в такой посуде, да еще и с пола, как животное!

Подбегаю к двери, но она по-прежнему заперта.

– Эй, откройте немедленно! Слышите? Я вас засужу! Надолго!

Колочу эту дверь несколько минут, пока рука уже болеть не начинает, но никто не откликается. Тишина просто гробовая, поэтому я подбегаю к маленькому окну. Стекла забиты досками, как я вчера и обнаружила. Пытаюсь снять их, но ничего не получается. Черт, почему я такая слабая? Усмехаюсь горько. Да потому, что, кроме фортепиано, в моей жизни не было ничего. Ноты, выступления, подготовка и тренировки. Все. Музыка – моя жизнь, хотя надо было, наверное, ходить хотя бы на бокс. Тогда бы знала, как давать отпор таким сволочам, как зверь. В черном костюме.

Не знаю почему, но от него словно смертью веет, холодом арктическим, серебристым, как и его глаза. Я поняла это еще тогда, на сцене, но почему-то не придала значения. Если бы я знала, что он похитит меня, этими самыми колючими розами, которые он мне подарил, надавала бы ему по лицу!

В голове мелькает воспоминание о сумочке и моем утерянном телефоне. Если зверь его не подобрал, наверняка же кто-то нашел, но не думаю, что хоть одна добрая душа догадается позвонить маме. А ей нельзя нервничать. У нее сердце больное, да и отец тоже болеет давно.

Может, хоть Света домой наберет… Ну же, Свет, вспомни обо мне!

Вглядываюсь в небольшую щель между досками. На улице светло, вижу какой-то двор, присыпанный снегом газон и высокие кованые ворота. Металлические. Территория огромная, везде выложена красивыми камнями. Где же я… Как далеко от дома?!

Казнь. Это слово то и дело крутится в мыслях. Он шутил ведь, не так ли? Какая казнь в современном мире, за что?

Этот демон просто пугал меня. Чтобы я не ревела, так ведь? А если нет… Что это вообще такое? Секта, какой-то клан? Черт возьми, куда я вообще попала?!

Одно только понимаю: мне нужно выбраться отсюда, притом немедленно. Родителям уж как-то поясню, где меня всю ночь носило.

Только как выбраться отсюда… как?

Шарю руками по этим доскам, пока палец не цепляется за один из гвоздей. Забит не полностью, “шапочка” торчит на пару сантиметров. Есть!

Хватаю свою единственную туфлю и с помощью каблука буквально выбиваю этот гвоздь. Довольно крупный, острый, он вполне может стать оружием!

– Давай же… Есть!

Сжимаю гвоздь в руке и уже хочу было начать отрывать эту доску от окна, когда дверь моей “камеры” с грохотом открывается и в нее входит тот, от кого у меня кровь стынет в жилах.

Глава 4

Бандит заходит молча, окидывая меня прямым взглядом, а я машинально пячусь к стене, от него подальше.

Этот мужчина хищника мне напоминает. Вроде спокойный с виду, но в любой момент может растерзать когтями.

Сглатываю, но делаю еще одну попытку. Просто поговорить. Без истерик.

– Я всю ночь тут просидела. Здесь очень холодно. Вы не выпустите меня отсюда?

– Нет.

Хочется врезать ему туфлей еще разок, но я сдерживаюсь. Прекрасно помню, как этот зверь вчера скрутил меня сильными руками. За секунду!

– Скажите, как вас зовут?

– Хозяин.

– Это не имя. У вас есть нормальное имя? Человеческое?

– Есть.

– Какое?

– Бесаев. Тимур.

Так… имя есть. Тимур. Это уже что-то, однако обычно же преступники скрывают это, а этот открыто сказал. Словно знает, что я никому не расскажу. Или не смогу рассказать.

– Тимур, пожалуйста! Я все отдам. Я вам заплачу, найду любые деньги, только умоляю… дайте мне уйти!

Блефую, конечно, у меня нет денег и у родителей тоже, однако сейчас я готова все ему наобещать. Лишь бы он отпустил меня быстрее.

Бандит игнорирует, вместо этого подходит ближе к перевернутым мискам. Быстро окидывает их недовольным взглядом.

– Зачем все перевернула?

– Затем, что я вам не собака. Я не буду это есть!

– Я думал, ты умнее, а ты глупая. Ты собака. Моя собака. Ты моя сука, девочка.

Я аж рот открываю от возмущения. Это так… дико просто для меня!

– Ну, знаете! Я такого обращения не потерплю. Хотите – сами ешьте из этих мисок!

Черными ботинками он наступает на перевернутые гранулы корма, смешанные с водой, после чего усмехается, а у меня слезы собираются в глазах. Не улыбка это вовсе. Какой-то оскал звериный.

Сглатываю. Во рту дико сухо. Я пить очень сильно хочу и уже жалею, что не сделала хоть один глоток, хотя… нет. Ни за что! Я не стану лакать воду из миски, как животное!

– Тогда ты вообще не будешь есть, зверек, а проголодаешься – корм все еще ждет тебя.

Он кивает на остатки корма, по которым только что прошелся, превратив их в пыль. Боже…

– Слушайте, Тимур…

Договорить я не успеваю, так как этот демон молниеносно ко мне подходит и хватает за горло, поднимая с мата и вжимая в стену. В его руках такая мощь огромная, что я даже дернуться не могу. Как ни стараюсь отбиться, вообще ничего не выходит. Он силен. Очень.

– Никогда, слышишь, никогда не смей называть меня по имени!

– Пустит… те! А-а! Пус… стите!

– Как меня зовут?

От ужаса я даже дернуться не могу. Я вижу только его глаза. Впервые так близко с ужасом смотрю в них. Серебристые, арктически холодные, обрамленные чернющими густыми ресницами. Такие красивые, завораживающие и очень-очень жестокие.

– Как меня зовут, зверек? Говори!

– Пус… стите!

– Хозяин. Меня зовут хозяин! Скажи, сука!

– Хозяин…

Мои слезы капают ему на руку, и только тогда зверь меня отпускает.

Задыхаясь от слез и все еще чувствуя эту железную хватку на шее, я быстро отползаю от него.

Он не человек. Он просто демон какой-то. Настоящий Бес!

Вижу, как Бес разворачивается, чтобы уйти, но сама окликаю его в последний момент.

– За что… За что вы так со мной?

Бандит останавливается, но не поворачивается. Я вижу его мощную спину, понимая, что он явно отлично тренирован и сделать мне больно ему вообще не составит труда.

– За грехи твоей семьи, – бросает мрачно, не смотря на меня.

– Да за какие грехи?! У меня отец инженер, а мама учительница. Они обычные, как все!

Пытаюсь достучаться до демона. Все еще не верю. Этого быть не может. Какой-то криминал, долги, бандиты. Это все вообще не про меня.

– У меня простая семья. Я просто хочу стать музыкантом. Мои родители ничего плохого не совершили!

На это бандит разворачивается, и я жалею о том, что сказала. Он мрачнее грозовой тучи, свирепый, опасный.

– Это не твои настоящие родители, и ты никакая не Синицына. Ты Коршунова. Вспомнила? – чеканит каждое слово, и я вижу, как сильно напрягаются его плечи. Словно зверь готовится к прыжку.

– Не может быть… Я вам не верю. Это все ошибка!

– Мне не нужна твоя вера. Мне нужна ты.

Хватаюсь за ниточку. Последнюю…

– Пожалуйста, дайте хотя бы позвонить маме! Я не буду про вас говорить. Просто успокою ее. Она ведь волнуется, ей нельзя переживать.

– Нет, – басит, в голосе сталь плескается.

– Да что вы за человек-то такой?! Что с вами случилось? У вас что, совсем нет сердца?

Бес стихает, а после подходит и буквально сгребает меня за шкирку, поднимая с пола. Он держит за пальто, но ощущение такое, что за душу берет. Сжимает до боли.

Тимур… нет. Не Тимур это вовсе. Это Бес. Демон из ада. Люди не могут быть такими хладнокровными.

Встречаюсь с серебристыми глазами, и нет там ничего теплого. Сталь только одна расплавленная да серебро, увенчанное черными ресницами.

– Из-за тебя, сука, у меня ничего нет! Ты будешь искупать долг перед моей семьей, пока не сдохнешь.

После этого Бес отпускает меня, и я кулем сваливаюсь на колени.

Боже… как он смотрел на меня.

Будто я сделала ему что-то очень-очень страшное, вот только я не понимаю, что именно и откуда у этого мужчины такая лютая ненависть. Ко мне.

Глава 5

Выследить единственный помет Коршунова было несложно. Пятьсот километров, и я был уже на месте. Мамаша ее спрятала, да вот только не особо далеко. Надо было лучше прятать. От меня. На другую планету как минимум, но не думаю, что это бы помогло. Я бы и так ее нашел и забрал себе.

Она вышла на сцену и коротко поклонилась. Очень молодая, совсем еще девчонка. Шатенистые завитые волосы, фарфоровая кожа и черное платье, облепляющее ее тонкую фигурку. Красивая, точно кукла с картинки, она аж сияла вся и светилась счастьем.

Девчонка, видимо, заметила меня, так как почти сразу повернулась в мою сторону. Я узнал ее мгновенно. Фото из архива, где она была еще совсем ребенком, не подвели. Теперь же ей восемнадцать, у нее сучьи глаза. Такие же медовые, как и у папаши.

Тогда в зале я едва сдержался, чтобы не достать ствол и не застрелить ее прямо на сцене, но это было бы слишком просто. Она не заслуживала сдохнуть так скоро. Я планировал ей совсем иную участь. Ту, которую заслужила родная дочь Сергея Коршунова, – казнь.

Я искал эту девку два дня подряд, когда узнал, что этот чертов род тогда не оборвался. Наткнулся на нее совершенно случайно, просто проверяя, копаясь в старых документах. Секретных, скрываемых годами прокуратурой, в которой работал ее папаша.

Я должен был лишить Коршунову жизни при всей моей оставшейся семье, вот только дожидаться возвращения Булата не собирался. Нет. Она не заслуживает такой чести – сдохнуть сразу. Сначала она будет мучиться. Я жаждал сделать ее своей. Вещью, сукой, тенью. Чтобы видеть слезы в этих сучьих глазах. Чтобы она почувствовала на себе все то, что сделал мне ее отец, хотя для этого даже трех жизней не хватило бы.

Девчонка играла умело. Были видны техника и выдержка. Она ровно сидела на небольшом мягком пуфе, прогнув спину, тогда как я уже представлял, как она будет прогибать спину, лежа подо мной.

Точеная фигурка, хрупкая, миниатюрная – эта девочка производила впечатление какого-то неземной существа, однако я прекрасно понимал, что за этой внешностью ангела скрывается тварь. Такая же, как и ее отец, мать, все суки в ее роду.

До приезда Булата еще три недели, а это значит, что я наиграюсь с этой сучкой вдоволь. Я хотел сломать ее. Физически, морально, духовно – как, блядь, угодно. Мне.

Она играла как ангел, будто не знала, какой грех носит. Тонкими пальцами буквально летала по клавишам, заставляя весь зал замереть от восторга. И только я не был очарован ею, ведь у меня перед глазами то и дело мелькали тела. Все в крови, изрезанные, оскверненные, с застывшими от ужаса глазами и перекошенными белыми лицами.

Кровавые картинки напрочь вбились мне в мозг, и сколько трупов я ни видел после этого на войне, именно эти забыть не мог. Никогда и ни за что бы не посмел.

Я никогда не думал о мести. Она просто поселилась во мне и жила каждую минуту с того дня.

Мне было одиннадцать, когда я впервые убил человека, и этим человеком был ее отец. Сергей Коршунов. Эта тварь, которая уничтожила мою семью, и теперь, наконец, я нашел последнюю суку из их рода. Я жалел, что не знал о ее существовании раньше, так как сразу бы казнил, но теперь она тоже поплатится. За все.

Душой, телом и кровью смоет грехи своего рода перед моим.

Сука. Я так назвал ее, потому что нормального имени она больше не заслуживала. Эта девочка станет моей сукой и будет дышать, пока я буду позволять. Большего дочь Коршунова не заслуживает. Она и так жила восемнадцать лет, словно ничего не было. Словно ничего, блядь, не произошло.

В своем этом чертовом музыкальном коконе она росла, даже не представляя, что каждый день я сдыхал. Умирал из-за ее семьи, похоронив всех, кого любил.

Тогда меня сразу забрал к себе дядя. Булат мне не заменил родителей, но стал для меня кем-то вроде поводыря. Он натаскал меня, как волчару, сделав сильным, неуязвимым, тренированным и обученным. Он дал мне все, чего я хотел, а я хотел мести. Я жаждал расплаты, и Булат помогал мне в этом. Многочасовые тренировки, изнурительные до тошноты, а после война. Кровожадная, голодная, страшная, но уже тогда мне было не страшно. Тогда уже я не знал, что это такое. Булат стер все слабое во мне. Дочиста просто выгреб.

– Перестань реветь, Тимур, слышишь?

Это был первый и единственный раз, когда я ревел при нем, да и вообще чувствовал соленые слезы на языке. Тогда я ревел навзрыд, будучи на похоронах и сжимая свадебное фото родителей в руках. Я всхлипывал, как дитя, хотя, по сути, в одиннадцать лет еще им и был. Я был просто ребенком, до смерти перепуганным и резко оставшимся одним во взрослом мире, жестокость которого узнал совсем недавно.

Тогда дядя буквально вырвал фото из моих рук и крепко схватил меня. Встряхнул, словно грушу, и поднял над землей.

– Ты не умеешь быть слабым, ты Бесаев, понял?! Не смей!

Я быстро вытер слезы, чувствуя, как еще мокрое лицо обдувает ледяной ветер.

Булат орал на меня, крепко сжимая мои плечи, и тогда мне стало стыдно. За себя, за свою слабость, хотя уже в одиннадцать лет я думал, что сильный. Уже тогда я часами пропадал на тренировках и видел родных слишком мало для того, чтобы насытиться их любовью. И когда в один день я вернулся с тренировки, то больше не увидел свою семью. Я нашел только тела. Бездыханные, неживые, белые. Они все были как куклы. Сломанные, красивые, застывшие в ужасе смертного часа.

– Ты отомстишь. Я не умру, пока ты не отомстишь каждому в его роду!

И я отомстил. Думал так тогда, по крайней мере. Избитого, но все еще живого Коршунова привезли прямо ко мне уже через месяц. У него не было шанса. Его просто загнали, как пса, когда этот чертов психопат собирался пересечь границу. Дядя лично привез эту суку ко мне. Дал мне в руки заряженный пистолет и, схватив истекающего кровью Коршунова за волосы, запрокинул его голову назад.

В тот момент я впервые видел человека, стоящего передо мной на коленях. Коршунов прекрасно знал, за что его поймали и что он уже не жилец, однако вместо того, чтобы рыдать и ползать у меня в ногах, он начал смеяться. Эта больная сука просто ржала мне в лицо, схаркивая кровь изо рта и описывая, как он резал мою сестру, как громко она кричала, и тогда я просто не выдержал.

Я был еще ребенком, но тогда что-то сломалось во мне, и я уже никогда не был прежним. Я перешел эту черту, сгорая от боли за отца, рыдая по матери и особенно по младшей сестре.

Я хотел его мучить, изрезать эту суку сотнями ножей, но не сдержался. Я казнил его при всех, нажав на курок. Один выстрел в лоб, и его тело упало, однако мне было этого мало. Моя боль от потери никуда не делась, и я выстрелил еще и еще. Я истратил на него всю обойму, превращая голову и грудь Коршунова в кровавое месиво, пока Булат не отобрал у меня пистолет. Это было мое первое убийство. Остальные я уже не считал. На войне они были безликими, проходящими, незапоминающимися.

Когда с Коршуновым было покончено, я рассказал об этом отцу, проведав его могилу. У этого больного урода еще осталась жена, но зачистить ее мы не успели. Она умерла от рака до того, как мы ее нашли, иначе бы она тоже была казнена. За мою мать, которая была убита.

Единственное, чего я не знал до недавнего времени, – у них остался ребенок. Девочка. Когда Сергей вырезал всю мою семью, она уже родилась, но мать успела спрятать ее так, чтобы никто не нашел до этого момента. Она увезла ребенка и сдала в детдом, где ему тут же сменили фамилию, да вот только правда все равно всплыла, и теперь я нашел последнюю тварь из этого чертового рода.

Асия Коршунова. Восемнадцать лет. Студентка-первокурсница. Она жила все эти годы и радовалась, пока моя семья гнила в земле. Эта сучка приняла мои цветы, улыбаясь и показывая ямочки на щеках, но улыбка быстро стерлась с ее лица, когда девочка укололась шипами, и я увидел капли крови на ее ладони. Она прикусила пухлые губы и нахмурила свое кукольное красивое лицо, тогда как мне от ее боли стало приятно, и я захотел большего, намного большего.

В тот вечер Коршунова сорвала овации. Ей все аплодировали, тогда как я мечтал увидеть ее бездыханное тело в петле. Я хотел ее смерти. Немедленной и мучительной, но понимал, что для нее будет иная судьба. Хуже, чем смерть. Она станет моей вещью, моей собственностью, игрушкой. До последнего вздоха.

Коршунова вышла одна после выступления. Никакой охраны даже близко не было, и я удивился, что Сергей не позаботился об этом. Он ведь знал, что его ребенка будут искать даже после его смерти, но ничего не сделал для его защиты.

Девочка стояла у дороги, то и дело кутаясь в пальто. Шел снег, и она ловила его пухлыми губами, улыбаясь сама себе. Она могла бы показаться мне забавной, если бы я так неистово не хотел снести ей голову за все, что сделала ее семья мне.

Поймать девчонку оказалось не сложнее, чем мотылька. Один захват и укол в шею. Все. Даже силу применять не пришлось. Она не только выглядела слабой, но и была такой. Мелкая и хрупкая. Длинные коричневые локоны создавали ощущение, что я смотрю на ожившую куклу, однако я прекрасно понимал, что скрывается за этой внешностью. Дочь от зла. В ней течет его кровь. Она и сама была злом. Необъятным, истеричным и диким, которое я должен был уничтожить за своих родных.

***

Я работаю чисто. Даже свидетелей нет, и уже через несколько часов привожу ее в свой город. Коршунова еще в отключке, поэтому вообще без труда спускаю ее в подвал. Легкая, почти невесомая, точно кукла, она спокойно дышит, тогда как я едва перевариваю ее присутствие рядом.

Я готовился к ее приему, забив окна досками и бросив на пол мат. Она для меня хуже собаки, просто сука, которая должна была стать моей. У нее глаза отца, и я уже ее ненавижу. Каждой фиброй, каждой своей клеткой ее не переношу.

Девочка просыпается довольно быстро, однако от препарата ее сильно водит. Ее реакция в первую ночь заторможенная, но даже тогда она успевает реветь и качать права, которых, конечно, у нее уже нет. Она смотрит на меня медовыми глазами убийцы, а я сдерживаюсь, чтобы не прибить ее раньше времени.

Особенно мне нравится, когда эта сучка корм замечает. Неженка – так бы я ее назвал. Ее пухлые губы приоткрываются от изумления, а из груди вырывается возмущенный протест. Девчонка явно росла в тепличных условиях, что было заметно просто за версту, но это меня не волнует. Напротив, так ломать ее мне будет даже приятнее, поскольку ее передергивает даже от моих слов, словно на нее никто даже голос ни разу не повышал, и мне плевать, что она там хочет. Она будет жрать этот корм, а если нет, то ничего не будет. Иного дочь Коршунова не заслуживает.

Неженка оказывается еще меньше, чем мне показалось на сцене. Восемнадцать лет, и ни дня больше. Легкая, как пушок, теплая, нежная.

Я укладываю ее на мат, откидываю длинные волосы с лица и проклинаю природу за то, что сотворила эту суку такой. Идеальной.

Такая молодая, глупая и наивная. Проснувшись, девочка сразу начинает показывать характер, когда как я жажду засадить ей пулю в висок, но медлю. Я хочу сломать ее перед тем, как дать сдохнуть.