Kitabı oku: «A&B», sayfa 19

– И что потом?

– После того как мы отошли от обморока, мы узнали, что каким-то чудом им с Хики удалось выжить, и сейчас им нужно, чтобы кто-то взял их под опеку. Бабушка была счастлива взять его, но не ее. Она прекрасно помнила, как она себя вела, да и к тому же зачем ей заботится о безымянной безродной девчонке, представляющей прямую угрозу ее родной внучке? Но он поставил два условия: во-первых, либо она берет под опеку их обоих, либо никого, и, во-вторых, жить они будут вместе. И никак по-другому. Бабушка не хотела этого, но он был непреклонен, поэтому она вынуждена была согласиться. Я и она под одной крышей жить не могли, поэтому они поселились отдельно в этой квартире. Бабушка поначалу часто заходила, следила за ними, как полагается опекуну, но вскоре забросила это дело. Они сами справлялись со всеми домашними обязанностями и вполне могли жить самостоятельно. Девять лет они прожили здесь. За это время мы открыли магазин, повзрослели и освоились с новой жизнью. Мне казалось, что и он и мы с бабушкой были счастливы. Мы никогда с Хики не пересекались, но он часто к нам заходил один. Как только мы ни проводили время вместе; обычно это уютные вечера за чаем и разговорами, но мы и на лыжах катались втроем, а летом ездили купаться на природу, и в океанариум ходили. Ни про себя ни про нее он почти ничего не говорил, предпочитая слушать нас. Не знаю, какие между ним и Хикари были отношения, но, судя по фото, они были очень близки. Я завидовала ей. И вот два года назад он перестал выходить на связь, не отвечал на наши звонки, сообщения, сам не заходил долго, и мы начали переживать. – Она замялась, раздумывая, стоит ли ему говорить об этом.

То, что она хотела сказать дальше, было тем, что изо всех сил она старалась забыть, неустанно делая вид, что этого не было, это приснилось, это неправда. Но как бы она не старалась похоронить это в своей памяти, раз за разом оно всплывало, заставляя ее ненавидеть себя все больше и больше. Может, если рассказать кому-нибудь об этом, станет легче? В смятении она начала ковырять ногти – вредная детская привычка, но она успокаивала ее, давала какой-то странный покой, несравнимый ни с чем другим. Наблюдая, как она резко изменилась, опустила глаза, сжалась и будто как-то сгорбилась в один момент, он почувствовал острое желание ее подбодрить. Взгляд был такой невыразимо грустный и виноватый, что казалось, она вот-вот разрыдается.

– Если ты не хочешь, можем не продолжать. Ничего страшного.

– Нет. Если уж начала, то нужно и закончить. – Она мысленно собралась, положила руки на стол и, переплетя пальцы, робко продолжила. – Я… Мне очень за это стыдно перед ним. В тот вечер я набралась смелости, наконец, впервые прийти к нему в гости. Бабушка была против, но меня это не останавливало, я должна была знать, что случилось, почему его так долго нет. Может, он заболел, или еще что-то серьезное случилось. И… Я пришла. Он открыл мне дверь, но я его не узнала. Это был какой-то смертельно больной человек: весь исхудавший, с ввалившимися веками и покрасневшими глазами, не привычный стойкий опрятный Себастьян. Я только и смогла спросить, что случилось, а он сказал всего два слова: «Она умерла». Я растерялась и… и…– Она всхлипнула. – И обрадовалась. Ее больше нет, значит, у меня есть шанс, вот теперь он точно будет моим. Черствая скотина. Ну как я могла?! Всего секунды хватило, чтобы он все понял. Понял, о чем я думала и что из себя представляю. Он захлопнул дверь перед моим носом и больше не открывал. Я ужасна, да?

– Ничего ты не ужасна. – Он совсем не ожидал таких откровений и в попытке успокоить неосознанно взял ее за руку. Сперва она дернулась, думая вытащить руку, но после передумала.

– Я радовалась, Хиро! Радовалась его горю!

– Я, конечно, в этом не эксперт, но, по-моему, стыдно должно быть за то, что ты делаешь, а не о чем думаешь, разве нет?

– Ему, наверное, противно меня видеть.

– Не думаю. Он заботится о тебе, по-своему, да, и все же заботится. Ты ему дорога. Да и зная его, не стал он о тебе думать хуже.

– Спасибо, Хиро. – Она мягко вытянула свою ладонь из-под его лапищи.

– Не за что. – Он улыбнулся. – А дальше что?

– А дальше два года полной пустоты. Мы перестали ему звонить, я больше не приходила, и он не заходил. Ничего не происходило, просто один день сменялся другим. И вот недавно вдруг вы пришли к нам вдвоем. С тех пор, как в его жизни появился ты, он ожил. Не знаю, что ты с ним сделал, но таким он не был уже давно.

– Я тут не причем. По-моему, ты притягиваешь это за уши.

– А, по-моему, это ты не замечаешь очевидного. Ты нужен ему куда больше, чем он тебе.

Раздался странный звон, она посмотрела на наручные часы.

– Будильник,– объяснила она. – Прости, но мне пора.

– Ничего, ты и так задержалась на целых две чашки.

– И правда.

Он проводил ее до двери и смотрел, как она торопливо обувается.

– Надо будет как-нибудь еще встретиться.

– Я буду рада, Хиро.

Она вышла, а он по-хозяйски закрыл за ней дверь. «Ну вот опять тишина» – подумал он с грустью. Что ж, сегодняшний день по крайней мере назвать бессмысленным нельзя – он столько всего сегодня узнал, а еще ему удалось близко с ней пообщаться. Никогда и ни с кем, за исключением отца, он не общался так тесно, даже с Себом. В отличие от него, она была с ним откровенна, и из нее не приходилось вытягивать все усилием. От этого ему было тепло и приятно на душе. Хотя, если подумать, история, что она рассказала, была по большей части грустной. А ведь это его и ее жизнь. Ему хотелось узнать больше: откуда взялась в его жизни Хики, почему они были так близки, что у них были за отношения и, главное, как она умерла. Да и не только это, еще столько предстояло узнать. Но сегодня он смог собрать пару деталей этого огромного пазла, а это уже кое-что. «Ты нужен ему куда больше, чем он тебе» – он не знал почему, но эти слова вызывали у него радость.

«27»

Открыв глаза, он сразу заключил, что лучше, чем сейчас, он не чувствовал себя никогда. Обрадованный этим он подскочил на ноги и сразу в этом разубедился. Ноги все еще держали его плохо, а тело было настолько слабым и немощным, что, казалось, прыгни ему на грудь кошка, тут же переломает ему все ребра. Но ни тошноты, ни температуры не было, что не могло не радовать. Он бросил взгляд на улицу: на алее горели фонари, а небо было густо-черным без единой звезды. Ночь. Медленно он спустился вниз и застал Хиро, игравшего в приставку. Свет был выключен, единственное, что освещало всю квартиру, был экран ТВ. Он играл в его любимую стратегию, где нужно было выстраивать и развивать государство, воевать с соседями и все такое. И судя по всему, он безнадежно в ней продувал. Застыв на секунду позади дивана, Себ пошаркал дальше на кухню. Там выпил пару стаканов воды и просто стоял, думая, чего ему хочется сильнее покушать или сходить в туалет. Тут Араки издал звук, похожий на рык медведя – он явно был вне себя от того, что проигрывает. После воя, ворча, он прошел к холодильнику, совсем не смущаясь, его открыл, и потерев ногу об ногу, продолжил ворчать. Себ остался в темноте незамеченным.

– Когда эта скотина уже проснется,– бурчал он, смотря в холодильник.– Достал уже. Спит он там, а я тут со скуки подыхаю. Вон до чего докатился, в эту ересь играю…

Конечно, стоило подумать, прежде чем сделать это, но Себ просто не мог простить ему того, как он отозвался о его любимой игре.

– Доброе утро! – максимально громким басом крикнул он, подкравшись к нему со спины.

Они оба не ожидали того, что произойдет после. Араки не хотел этого делать, но получилось все как-то само собой; рефлексы, выработанные эволюцией, так просто не отбросишь. Он ударил его по лицу, попав прямо в нос. Себастьян ни увернуться , ни отпрыгнуть не успел – тело слишком ослабло от долгой болезни, да и произошло все слишком быстро. Из носа хлынула кровь. Себ ухватился одной рукой за тумбу, чтобы устоять после сильного удара, от которого резко начала кружится голова, а другой рукой взялся за нос.

– Прости! Я не хотел! Ты как?

– Прекрасно, Араки. Просто замечательно,– съязвил он. – Полотенце дай.

Молча, он дал ему кухонное полотенце, которым Себ прикрыл свой нос и направился в туалет. Араки вернулся в комнату и сел на диван. Спустя пару минут вернулся и Себ. Из его носа торчала вата.

– Прости, пожалуйста. Я не спец…

– Забей уже. Еда есть?

– Ага. В холодильнике – суп, в духовке – запеченный лосось.

Себ ушел на кухню, откуда тут же начало раздаваться побрякивание посуды, звук открытия, закрытия холодильника и духовки. Араки вернул свое внимание на игру, желая закончить партию, и не заметил, как с тарелкой полной еды рядом сел Себастьян. Неторопливо съедая лосось, он наблюдал, как Араки играет, и еле сдерживал раздражение от того, сколько глупых ошибок тот уже наделал за несколько минут.

– Ты думаешь, что цель этой игры проиграть как можно скорее?

– Я делаю все, что могу.

– Что-то не заметно. Вот, например, почему ты во флот вкладываешь больше, чем в провизию?

– А если на меня нападут? Не батонами же защищаться?

– Но таким темпом зимой защищать уже будет некого, у тебя все население от голода подохнет. Если, конечно, тебя как никчемного правителя раньше не четвертуют. Ты видел, какой у тебя уровень жизни, вообще? Они вот-вот восстание поднимут.

– Стоп. Они могут восстание поднять?!

– Да, могут. Эта игра сложная, но самое главное реалистичная. Если народ недоволен, он поднимает бунт. Это ж естественно. – Еда на тарелке постепенно заканчивалась.

– И что мне делать?

– Тебе нужны деньги, чтобы развивать промышленность – поднимай налоги. Но не резко, люди уже негодуют. Устрой праздник. Траты небольшие, а лояльность повысится. Пока они празднуют, постепенно повышай налоги.

– Это не сработает.

– Сработает.

– Нет.

– Да.

– Говорю, что нет.

– А я говорю, сработает.

Какое-то время они припирались, и в конце концов Араки согласился сделать, как сказал Себастьян, но не потому что он его убедил, а чтобы доказать, что он ошибается. В результате оказалось, что Себ был прав, но партию они все равно продули. Второй раз играть Араки наотрез отказался и предложил лучше что-то посмотреть. Хиро был готов смотреть почти что угодно, за исключением криминала и мелодрам, а вот белобрысый долго и нудно выбирал фильм; то актер ему не нравится, слишком смазливый; то книгу, по которой снят фильм, он уже прочел, а «книга-то явно лучше фильма будет»; то сценарист – торчок, ибо нормальному человеку такой сюжет в голову не придет. После долгих поисков, наконец, выбор был сделан. Это оказался странный психологический триллер, о котором Хиро никогда не слышал и, наверно, не услышал бы никогда, потому что даже по краткому описанию вот совершенно не понятно о чем он. Все, что он смог узнать, что фильм про психически больного человека, страдающего галлюцинациями. Но Себу он почему-то понравился, а Хиро был рад, что он таки определился. Но радовался он рано, потому что предстояла еще подготовка к просмотру: белобрысый приготовил попкорн, приволок газировку, стаканы, два одеяла и подушки со второго этажа, потом, усевшись в кресло, обложился подушками, укрылся одеялом – словом, создал себе максимально комфортные условия. Араки в отличие от него не мудрствовал – лег на диван, положил подушку под голову. Готово.

Примерно на середине фильма Араки вырубился и захрапел так, что смотреть фильм стало невозможно. Поборов желание задушить хрипуна подушкой, Себастьян выключил телевизор и поднялся наверх. Там переоделся и умылся, вытащив вату из носа. Из зеркала на него смотрел измученный юноша. Он понимал, что этот парень и есть он сам, однако принимать этого не хотел. Не хотел признавать, что вот этот вот обтянутый бледной кожей скелет – он.

«Ну и видок» – подумал он и вытер лицо полотенцем. – «Ох, и влетело бы мне, увидь ты меня таким, моя дорогая. Надо это исправлять»

На улице было необычно тихо, как только может быть тихо в четыре утра. С неба неторопливо падал снег, застилая крупными хлопьями землю. Фонари на аллее все так же горели желтовато-мутным светом. Тихо похрустывая снегом, по аллее шел молодой человек с волосами цвета снега, одетый в длинное чернильно-черное пальто, такие же черные ботинки, джинсы, а сверху был натянут вязанный темно-оливковый шарф. В руке он держал зажженную сигарету, от которой, словно танцуя, петляла тонкая полоска дыма. Прогулка на свежем воздухе должна была взбодрить его, вернуть в реальность, но произошло все в точности наоборот. Теперь он погружался в свои мысли все глубже и глубже, забывая обо всем на свете: о зажженной сигарете, спустя время впустую истлевшей в его руке, о холоде, проникающим под пальто и вызывающем дрожь, о целом ворохе накопившихся за два года проблем, и о постоянном ощущении, что за ним следят. Последнее полностью забыть не получалось, как он не старался. Чувство, что кто-то, кого ты не видишь, пристально на тебя смотрит, идет за тобой по пятам, непередаваемо. А ведь они всегда были рядом. Всегда. Начиная от его рождения по сегодняшний день. И сейчас они здесь. Как же иначе? И так будет всю его жизнь. Это не изменить, не исправить, от них не избавиться, и с ними не договориться. Это как пытаться бороться с собственной тенью. Что бы ты ни делал, она будет следовать за тобой. Постоянно. Каждый день. Каждую секунду. Ты можешь зайти в темноту, но это не значит, что тень исчезла – ты просто перестаешь ее видеть. Но она рядом. Обычно люди не придают смысла своей тени, считая ее чем-то нормальным, и попросту ее не замечают. И он не замечал, пока не прошелся по краю, испытывая их терпение.

Сзади раздался шорох и хруст снега. По затылку пробежали мурашки, но он продолжил идти, не оборачиваясь. Он прикурил вторую сигарету, и, в отличие от первой, ее он докурил до конца. Изначально он пошел в другую сторону, нежели находится магазин Ани и бабушки. В той стороне аллея простирается довольно далеко, потом упирается в парк, от которого, если свернуть налево, недалеко будет находиться их школа. Но если пройти парк насквозь и миновать несколько дворов, то вскоре наткнешься на широкую реку, через которую раскинут огромный вантовый мост. Дальше через реку будет центральная часть города с ее современной архитектурой и закрывающими небо стеклянными небоскребами. Чем ближе к центру, тем меньше открытого пространства остается, меньше зелени, меньше парков, меньше чистого воздуха, тротуары становятся уже, автодороги шире, здания выше, а людей все больше. Все как-то сдавленно, сперто. Поэтому ему и не нравился центр, несмотря на все его величие, памятники и красоту. Все-таки он больше любитель тишины и покоя, чем автомобильных гудков, выхлопного газа, постоянной напряженности и нескончаемого движения. Ведь даже сейчас в четыре часа утра, он уверен, там невыносимо шумно и светло. Мигают неоновые вывески баров, клубов, звучит громкая долбящая по ушам музыка, засидевшиеся тусовщики выясняют отношения, смеются, обсуждают что-то, говоря на своем пьяном, понятном только им языке, еле удерживая равновесие. Везунчики лобызаются со своими новоиспеченными партнерами. То и дело от очередного популярного заведения отправляется такси с вот такой парой, планирующей провести ночь любви, которая, скорее всего, закончится с восходом солнца. До которого, кстати, всего пять часов. Энергичная безбашенная молодость, подгоняемая бурлящими в теле гормонами. Кому-то этой ночью набьют морду, кого-то без сознания выгрузят домой заботливые чуть менее пьяные друзья, кто-то станцует стриптиз на барной стойке, кто-то залетит, кто-то умудрится всадить все деньги, потерять кошелек, телефон и куртку. Словом, действительно хорошо проведут время только те, кто всю ночь спал. Остальные будут поутру мучиться похмельем и разгребать то, что вчера натворили. И хоть этот Содом и Гоморра разворачивались всего в каких-то двух часах ходьбы, тут даже отголосков ее не видать. Разве что проедет очередное такси.

Он прошелся по мосту и остановился на его середине, облокотившись на железные прутья ограждения. С этого места открывается неплохой вид на город, на его огни и причудливые здания. «Красиво». Ветер со свистом ударил его в лицо, заставив задрожать от холода.

– Даю вам последний шанс,– он говорил достаточно четко и громко, чтобы его можно было услышать, несмотря на ветер. – С завтрашнего дня я начну сопротивляться. – Ветер не стихал, трепля его за волосы. Он достал еще одну сигарету. – Если думаете, что сможете меня использовать, то сильно заблуждаетесь. Ни на какие договоры я с вами не пойду и слушать вас не стану. Так что сделайте то, что до́лжно, сейчас, пока я еще согласен на это.

Он сделал пару затяжек и, почувствовав вдруг резкое отвращение к сигарете, выкинул ее вниз в застывшую реку. Глубокий вздох. Ветер успокоился. «Нет, значит…» Не то чтобы ему теперь так хотелось умереть. Нет. Скорее даже наоборот, но то, что он успел натворить дел, нехило насолив Теням, бесспорно. И за это рано или поздно придется отвечать. Он прекрасно это понимал. Все же как это было глупо, так глупо. Он не мог представить себе жизнь без нее, думал, что она будет рядом всегда, и умрут они если не в один день, то он точно первым. Этого не могло произойти, но он остался один. Ее больше нет. Он не смог этого принять тогда и не сможет, похоже, никогда. Как много раз он пытался сбежать от этого? Сколько раз он прикладывал дуло револьвера к своему виску? И каждый раз у него не хватало духу спустить курок. Почему, кто знает. Страха смерти, как такового, он не испытывал никогда. Смерть постоянно была где-то рядом, его с детства к ней готовили. Но он не смог. Он оттолкнул от себя всех, с кем общался, рассчитывал, что про него забудут. Тогда, может, уйти будет проще. Но и это не помогло. И он стал надеяться на то, что однажды это произойдет само собой. И проживал день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем с такой надеждой. Наверно, во сне она была права, единственный выход для него из этого ада – поверить в то, что она жива. Боль никуда не исчезнет, ее нет рядом – это факт, но у него будет стимул жить. Ради встречи с ней, которая непременно, обязательно когда-нибудь произойдет. Ему нужно что-то, что даст ему силы бороться с этим течением, что-то такое, что заставит его плыть. Ему представилось, что будет с Хиро, умри он прямо сейчас. Ему будет очень плохо. Вынесет ли он это, вообще? «Конечно, вынесет. Это же Араки» – ответил он сам себе. «А вот Аня…» Да, с Аней все сложнее. Он делал все, чтобы она от него отказалась, забыла про него. Его смерть сильно ударит по ней, а ведь она скоро останется совсем одна, ей никто не поможет пережить это. Он будет ей нужен – он не может умереть сейчас. У него больше нет такого права. Не может он больше себе позволить роскошь распоряжаться своей жизнью, как ему заблагорассудиться.

– Какие у вас требования для проведения переговоров с нами? – раздался позади тихий голос слишком низкий для женщины, слишком высокий для мужчины. Определить со стопроцентной точностью, какого пола был говорящий, невозможно, но Себа не покидало ощущение, что это именно женщина. Он не повернулся посмотреть, чтобы в этом убедиться. С Тенями лучше не встречаться глазами.

– Верните мне ее,– он честно озвучил свое желание, стоя лицом к реке, положив руки на ледяные перилла. – Или хотя бы представьте мне доказательство, что она жива. Тогда я выслушаю вас.

– Мы принимаем ваши условия.

Прошло несколько минут. Он не услышал ни хруста снега, ни звука шагов, но понимал, что за спиной уже никого нет – пропало то мерзкое ощущение слежки, от которого мурашки пробегают по спине. Какое-то время он понаблюдал еще за ночным пейзажем, за огнями большого стеклянного города, за игрой ветра, наметающего снежные дюны на застывшей реке, за умиротворенностью спящего, пусть и не полностью, города. Удивительно одно то, что они вышли на контакт самостоятельно, а уж то, что они, словно какой-то джин из бутылки, готовы выполнить его желание, невообразимо. «Вот уж действительно странно. К чему бы я им понадобился?». Но размышлять об этом дальше не было смысла – все равно он ни к чему не придет. Зачем бы он им ни понадобился, это что-то позволило ему остаться в живых – это главное. Он глубоко вздохнул, потер переносицу и обратил свой взгляд к небу. Из-под густых облаков выглянула полная луна. Такая маленькая и тусклая, но полная. «Интересно, а она сейчас на нее смотрит?» Пусть она не здесь, пусть не рядом. Он не может ее ни обнять, ни прикоснуться к ней, ни сказать ей, как она ему нужна. Пусть так, но они все же ходят по одной планете, живут под одной луной и одним солнцем. «Если, конечно, она жива» – подумал он, но теперь для него эти слова мало что значили. Она жива. Поверить в это оказалось проще, чем он думал сначала. Другого варианта для него больше не существует. «Хотел бы я знать, чем ты сейчас занята. Может, спишь, может, сидишь за мольбертом с кистью в руках, может, смеешься с чьей-нибудь глупой шутки, а может, как и я, гуляешь в одиночестве по зимнему городу. Кто знает?»

Он вернулся на тот же берег и, не торопясь, пошел вдоль реки. Нельзя сказать, что он совсем ни о чем не думал. Голова его работала, но по-особому, будто это все – сон. Мысли появлялись и пропадали, не оставляя следов. Образы, слова, фразы, запахи – все смешалось. Иногда на поверхность этой бурлящей каши всплывало какое-то давнее ничего не значащее воспоминание – лишь небольшой отрывок из его жизни – но тут же исчезало, а его место занимало другое. И так без конца, а ноги несли его дальше мимо улиц, домов, парков. Снег прекратился, но он этого и не заметил. Сделав немаленький крюк, он оказался во дворе школы. На асфальтовой пришкольной площади ожидаемо было пусто. «Кажется, здесь мы впервые встретились» – вспомнился ему первый учебный день в этом году. «Забавно, а ведь я даже не собирался идти на эту линейку, да и в школу – тоже. Что меня тогда заставило выйти? Ах, да. Сигареты закончились. Простая случайность. Не случись ее, я бы ни встретил Хиро, и, тем более, ни за что не стал бы ходить в школу каждое утро, а он, вероятно, был бы уже мертв. Как много решили чертовы сигареты» Подумав об этом, он про себя усмехнулся. Не только этот случай – вся его жизнь была соткана из этих случайностей, нелепых совпадений, которые ни предвидеть, ни предотвратить не представлялось возможным. Однако именно они определяли его жизнь, кардинально меняли ее и дали ему самое дорогое. Его рождение – случайность. Его встреча с Хики – случайность. То, что он выжил – случайность. От скольких деталей зависел такой исход его жизни? Могло бы быть совсем все иначе; миллионы других сценариев его жизни, из которых сотня от силы со счастливым концом. И все равно все сложилось именно так. Кто-то, наверно, усмотрел бы в этом что-то мистическое, вроде судьбы или пути, определенного тебе божеством, но он рассматривал это как абсолютный хаос. В том, что все получилось так, как получилось, нет никакой цели или тайного умысла. Это просто произошло и все. Удивительным он находил не то, как все сложилось, а то какой эффект оказывают мелочи. Ничего не значащая ерунда порой оказывается настолько важной, что решает жить тебе или умереть. Один шаг, взгляд, слово, решение могут поставить крест на всем. Наверно, осознавая все последствия своих действий, мы бы даже дышать боялись. В этом и есть прелесть неведенья: мы не можем знать все, к чему приведет то или иное действие, поэтому смело ходим по этому миру, общаемся, работаем, развлекаемся, размножаемся. Сколько прямо сейчас людей занимаются своими делами и не ведают, что живут последний день? Несчастные случаи, убийства, аварии. За один день по всей Земле их происходит сотни, если не тысячи. «Может, и для меня сегодня – последний день?»

Он давно покинул школьный двор и прошел уже приличное расстояние, не глядя особо, куда идет. В результате он забрел в незнакомый ему квартал. То есть он знал, что этот район существует, много раз видел его на картах, и он прекрасно в нем ориентировался, точно знал, где что находится и как куда добраться, но побывать здесь лично не приходилось. Тут располагался маленький скверик, окруженный со всех сторон могучими тополями. «Летом, наверно, здесь так же бело из-за пуха, как и сейчас» Стряхнув снег, он присел на одну из скамеек, давая отдых ногам – он прошел уже немало. Света не было, если не считать слабого света отдаленного фонаря, луну и огонек только что прикуренной сигареты. Он запрокинул голову, чтобы лучше рассмотреть лунный диск. Из-за огней города он оставался маленькой щуплой точкой на небосводе, но, в отличие от звезд, его хотя бы было видно. Какое скудное, жалкое небо в больших городах. Другое дело небо в деревнях, селах, в отдалении от скопления людей – на всем небе нет ни места, не утыканного звездами разной яркости и величины. Они беспрестанно мерцают, светятся, то там, то тут пролетают мелкие кометы, а луна – не просто замыленное белое пятно, а яркий четкий круг, на котором можно разглядеть огромные темные кратеры.

– Красиво, да? – Она сидела на песке, выставив руки назад, упираясь на них, и смотрела в небо.

Он хорошо помнит этот день. Им по 16. Душная летняя ночь на природе. Поход с палаткой на озеро. Они разбили лагерь около берега между стволами крупных сосен и, как полагается, разожги рядом костер. Доступ к воде от лагеря был через крутой склон к песчаному пляжу, на котором они сейчас и сидели.

– Ага. – Он тоже смотрел на небо.

– Обещай мне, что если меня не станет, будешь жить дальше.

– Ты чего это вдруг?

– Да просто. Ты не думал, что будет потом? В смысле, после смерти? Я представила, что когда я умру, то перерожусь в виде какой-нибудь букашечки на планете, кружащей вокруг одной из этих звезд. А потом почему-то в голову полезли мысли, что будет с тобой, если я умру. И знаешь… Мне это не понравилось. Обещай, что будешь жить и без меня.

– Я не могу тебе этого обещать.

– Это еще почему?

– Ну как тебе объяснить… Не смогу и все. Вот если бы я умер, ты бы смогла дальше жить?

Она резко и грубо схватила его за нос и притянула к себе. Ее рубиновые глаза оказались в паре сантиметров от его, и как много отражалось в них злости сейчас.

– Так, Лаэр, послушай меня,– она говорила четко, не повышая голоса, но властно и даже несколько жестко. – Ты не помрешь, пока я тебе на это разрешения не дам. Ты меня понял?

– Я могу ошибаться, но, по-моему, мне на это разрешение не нужно,– гнусавым голосом ответил он, не отрывая взгляда от нее.

– Только попробуй. – Она сжала его нос сильнее.

– Ладно-ладно,– сдался он, она отпустила нос. – Спрошу разрешения, если вдруг соберусь копыта откинуть. – На лице у него появилась улыбка.

– Ты чего это заулыбался? – Она посмотрела на него с прищуром.

– Это было так мило, Хики. Ты испугалась моей смерти.

– Ну ты и дура-ак,– медленно протянула она и вернула свой взгляд ночному небу. – Все живое боится смерти.

– Это, конечно, так, но ты испугалась не за себя, а за меня.

– Да нет. Тут как раз я испугалась за себя. Ну умрешь ты. Отмучаешься, сознание твое угаснет и все. Тебе уже не будет ни больно, ни страшно, ни одиноко. Ты уйдешь куда-то, откуда обратной дороги нет, а я останусь здесь. Одна. Даже представлять этого не хочу. Как мне жить без тебя? Как каждое утро просыпаться и осознавать, что тебя нет и никогда уже не будет? Я долгой этой пытки не выдержу. Именно поэтому я хочу, чтобы, если умру я, ты с этим справился, чтобы продолжал жить. Обещай мне это.

– Я не буду тебе давать обещание, которое не смогу выполнить. Я не проживу без тебя ни дня, так что извини.

– Куда ты денешься-то?!

– Так. Ладно. – Он проигнорировал ее вопрос. – Болтать под звездами круто, конечно, но мне кажется, от сосисок на костре уже угольки одни остались.

– Блин, сосиски! – Она подскочила и почти бегом направилась к костру. – Чего ты раньше-то не напомнил?!

– Да я и сам только вспомнил. – Он также поднялся, отряхнул руки, и направился за ней.

Он помнит, как потом они ели эти «не так уж и сильно» подгоревшие сосиски, обгрызая почерневшую сторону, как долго болтали около трескучего костра. Волосы ее пропитались запахом дыма и хвои от постоянно застревающих в ее взлохмаченных волосах сосновых иголок. Как было приятно забраться в прохладную ночную палатку, укутаться одним с ней одеялом, засыпать, чувствуя запах костра от ее волос и тепло ее тела. Наутро палатка превращалась в чертову жаровню, озаряющая все внутри себя своим едким оранжевым цветом. Он всегда просыпался весь липкий от пота с одним лишь желанием – вылезти, наконец, на свежий воздух. Ее он никогда не заставал рядом – она обычно просыпалась раньше него и уже купалась в озере к тому моменту, как он выползал из палатки. Конечно, он, не задумываясь, присоединялся к ней, с удовольствием влетая в освежающую воду. Устав резвиться в воде, в итоге они взбирались обратно по склону в лагерь, ели простой завтрак. Иногда это были те же сосиски с хлебом, иногда подогретая тушенка, иногда запеченная в фольге картошка, которую она закидывала в самые угли. И он не соврет, если скажет, что это были одни из самых вкусных блюд, что он когда-либо ел. Потом они занимались своими делами: он обычно читал книгу в тени сосен – много солнца вредно для его кожи, она шла загорать или купаться, а иногда просто бродила по лесу, осматривая всякую живность. Один раз, когда она была в лесу, он услышал странный визг. Он сразу подорвался и побежал к ней. То, что он увидел, сильно его рассмешило. Она бегала кругами, унося ноги от одного маленького, но очень агрессивно настроенного к ней ежа. Он верещал и гнался за ней, перебирая своими лапками так быстро, что она не могла от него оторваться. То ли она гнездо его разворошила, то ли она ему просто очень не понравилась, не ясно, но в результате еж был очень недовольным и явно намеревался отомстить обидчице. Он спас ее, заредив по ежу сосновой шишкой. Не сильно, но так чтобы отпугнуть его. Это сработало. Вместо заслуженной благодарности за спасение от грозного лесного хищника Себ получил втык за то, что смеялся. Потом они сели обедать. После обеда пошли купаться. Время пролетало быстро, и вот они уже смотрели на закат, отражающийся от водной глади озера. Когда солнце полностью спряталось за горизонт, она начала готовить ужин. Он сидел рядом и, чтобы ее немного развлечь, зачитал ей вслух отрывок из книги, что сейчас читал. Потом они поужинали и разговорились. И следующий день был наполнен таким же спокойным размеренным счастьем, что и этот.