Kitabı oku: «Шапито», sayfa 2
– Хорошо, – кивнул я. – Ма бель, – неуверенно на пробу произнес я, а Шерри лишь довольно кивнула головой.
[1] Джон/Джейн Доу – обозначение безымянных, по той или иной причине, пациентов или трупов.
Глава 4
После необычного обеда в компании господ наступило недолгое затишье. Мне не поручали никаких дел, лишь отправили с Гейлом за одеждой и вещами, оставленным в доме предыдущего хозяина. Того не было даже дома, а слуги были предупреждены о том, что скоро я приду, поэтому тут же впустили за порог. Гейл с любопытством озирался, видимо, господин Оливер был пока его единственным хозяином, потому что для меня роскошь домов стала обычным делом. Меня никогда не уличали в воровстве или продажи чего–то хозяйского, да и не нужно мне было. Хозяева сами платили за работу приличные деньги, кормили, одевали и давали кров, поэтому карманные я тратил лишь на свои нужды, порой даже раздавая более нуждающимся в деньгах слугам. У меня не было семьи, поэтому не на кого тратить деньги, а у многих она была, так что… да… Но вы не подумайте, что я такой благородный, просто, а на что мне эти деньги? Тушить разве что?
Вещей у меня было немного, всего парочка личных, сокрытых за замком тумбы, которых я не осмеливался никому показывать, хранил как страшный секрет, да пара брюк, туфель и рубашек. Ничего лишнего, не более, не менее. Поэтому нам с Гейлом не составило труда все это отнести в новый дом одним разом, встретившись лишь в холле с господином Оливером, который окинул взглядом мои пожитки и спросил:
– Это все?
– Да, господин Оливер, – честно ответил я, и он махнул рукой, разрешая двигаться дальше.
Казалось бы, все идет тихо и мирно, никто не пристает, кормят и поят, но это оказалось затишьем перед бурей. Бурей в долгие полтора года. Я не сразу этого понял, лишь сейчас, когда пишу это письмо. Да, это и правда было затишье перед бурей, и я чувствовал это. Было что–то странно напряженное в том, что меня не выпускали из особняка, только пару раз в сад, но не более (поездка за одеждой не в счет), но было разрешено ходить буквально везде по дому, что я и делал. Я изучил каждый уголок особняка, каждую комнату, даже комнаты господ. Меня не интересовали вещи, украшения и все то, что представляло интерес для воров, и я, казалось, прошел еще одну проверку под строгим взором господина Оливера. Я осматривал каждое окно, каждую шероховатость стен, крепость дверей и полы, а хозяин лишь довольно улыбался, внимательно следя за мной. Он изъявил желание понаблюдать за этим лично, даже отпустил всех остальных слуг, бросил личные дела и ходил следом за мной.
– И что ты узнал? – спросил он, когда мы вошли в его кабинет.
Я снова принялся осматриваться, пока господин Оливер спустя долгие часы снова не сел за бумаги, которых оказалось навалом. Я обернулся на его вопрос и заглянул в глаза.
– Что вы точно хотите узнать?
– Все, что тебе удалось узнать об этом доме, – очередная проверка.
– Дом кажется незащищенным на первый взгляд, – начал я, продолжая осматриваться. – Но на самом деле это почти неприступная крепость, – господин Оливер лишь довольно хмыкнул. – Потайные ходы, глухие окна, форточки открываются только изнутри, усиленные стены и крепленные двери. Можно вопрос?
– Да, конечно.
– От чего вы тут прячетесь?
На это господин Оливер мне ничего не ответил, лишь ухмыльнулся и кивнул чему–то своему. Впрочем, я прекрасно понимал, что ответа на этот вопрос не последует, но не задать я его не мог. Я показал и доказал свое натасканное чутье хозяину, и тот довольно улыбался. Это была единственная цель, и я ее достиг. Я снова повернулся к господину Оливеру лицом и ожидал приказаний, молчаливо заведя руки за спину.
Он окинул меня взглядом, задерживаясь на почти заживших ранах на лице, а после снова уткнулся взглядом в бумаги.
– Будь готов к шести, – кинул он и взмахнул рукой.
– Хорошо, господин Оливер, – ответил я и вышел.
Это было первое обращение ко мне по назначению, так что к указанному времени я уже стоял готовый в холле, ожидая непонятно чего. Господин Оливер бегло спустился по лестнице и забрал из рук слуги ту самую трость и цилиндр с белыми перчатками.
– Шерри, ma fifille, мы не должны опаздывать, – неожиданно обернулся он прямо на пороге дома.
На лестнице, где буквально пару мгновений был сам господин Оливер, появилась ма бель, одетая в ночную сорочку с накинутым поверх шелковым халатом, волосы распущены, а на лице ни грамма косметики. Такой я часто видел ее на протяжении всех дней, такой образ стал привычен для меня, так что я просто снова кивнул, поймав ее взгляд.
– Mon cher, я никуда не поеду. Не сегодня, – спокойно с легкой, но несколько расстроенной улыбкой проговорила она, снова устремляя взгляд на господина Оливера.
– Что случилось? Ты заболела? – обеспокоенный, тот быстрыми широкими шагами поднялся к ней на одну ступень.
Их руки сплелись на перилах, ма бель подняла голову, заставляя господина Оливера опустить ее, чтобы заглянуть друг другу в глаза. Они так и застыли, всматриваясь и ничего не говоря, казалось, они разговаривали мысленно, чтобы никто не услышал ни единого слова. Я вновь заметил, насколько хрупкой, маленькой была она по сравнению с ним. Господин Оливер мог встать перед ней, и ма бель не было бы видно.
Они приблизились, медленно, но также доверительно прикрывая глаза и приникая к приоткрытым губам друг друга. Они сливались в нестрастном, но каком–то мучительно тягучем поцелуе, и я долго не мог оторвать взгляда от них, как это тут же сделали слуги. Мне пришлось отвести взгляд и упереться им в пол, пытаясь не замечать тихих стонов и порывистых вздохов. Я не знал, почему я не мог отвести взгляд. Я словно не желал этого, но почему… Может…
– Гарри, – вдруг воскликнул господин Оливер, вырывая меня из пучин мыслей и тут же оказываясь в дверях.
– Да, господин Оливер, – кивнул я, прекрасно понимая его без слов. – Ма бель, – кивнул я все еще стоящей на лестнице ма бель.
Та в кремовом халате казалась эфемерным призраком, который безмолвно наблюдал за всем, что происходило вокруг. И даже поспешив сбежать по лестнице к кэбу, я вновь оглянулся и почти оступился. Странное чувство укололо меня в сердце, заставляя его болезненно сжиматься и лишать меня воздуха. И так продолжалось до тех пор, пока двери не скрыли за собой поистине грустный образ ма бель.
Господин Оливер уже ожидал в кэбе и по-странному даже не обратил на меня внимания, оставляя мое опоздание и заминку на моей совести. Он бесцельно смотрел ровно вперед, хотя там не было ничего интересного, копался в своих мыслях и даже не заметил, когда кэб выехал за пределы поместья, направляясь куда–то. Я решил не трогать господина Оливера и перевел взгляд на проплывающие дома, пока не услышал грузный вздох. Он откинулся на спинку, и теперь в его глазах снова плескалось какое–то странное пламя, а на лице играла до ужаса довольная улыбка.
Мне многое казалось в этом доме странным, но это никогда не было моим делом. Я всегда должен молчать, и порой мне казалось, что лучше бы я родился немым или чтоб мне вырвали бы язык на каких–нибудь боях. В моей голове много всяких фактов, воспоминаний и грязного белья хозяев, но никто из тех не был странно отстранен и поглощен в суетливую за закрытыми дверьми жизнь дома. Господин Оливер на первый взгляд казался неким благодетелем, не требующим взамен многого, но так ли это было? Мне еще не удалось в этом разобраться, я лишь еще больше погряз в путанице отношений господина Оливера и ма бель.
Да и теперь, когда кэб остановился у главного входа незамысловатого по форме особняка, мои мысли оказались еще в большем раздрае, не желая состыковываться во что–то единое. Господина Оливера с вежливым поклоном встретили и сказали, что он может не торопиться, так как еще не все приехали, а меня просто окинули беглым взглядом и отвернулись, разрешая войти. Впрочем, ничего необычного, все как всегда. Я прошел за ним вглубь дома, куда–то за неприметную дверь под лестницей, ведущую в подвал. Откуда меня окатило знакомыми парами…
Клубы дыма парили среди извивающихся на коленях многочисленных господ девушек, которые так бесстыдно выставляли свое декольте напоказ, позволяли лапать себя везде и оставлять на молочной белой коже красноватые следы. Они смеялись, вторя мужским голосам, смеялись так, что становилось прекрасно понятно, что они уже совсем пропащие. Впрочем, чего мне их осуждать. Хоть до опиума я еще и не докатился, но кто знает, что будет впереди.
Мужчины совсем не скрывали своих желаний, пуская дым дорогих сигар в и без того удушливую, почти скрытую дымом комнату, а точнее почти целый тайный салон. Какая–то нежная певичка пела совсем незаурядную песню, заигрывала на потеху публике с пианистом, который творил финты, даже не снившиеся примерным музыкантам.
– Какой… – одна из стоявших неподалеку женщин обернулась ко мне и многозначительно окинула взглядом, господин Оливер, до этого не выражающий никакого желания и стремительно пробирающийся через толпы, попутно здороваясь, затормозил и заинтересованно немного обернулся ко мне, кидая беглый взгляд то на меня, то на эту женщину.
– Уродец? – подсказал я и наверстал упущенные пару шагов до господина.
– А если я хотела сказать «симпатяжка»? Что бы ты тогда ответил? – он подплыла ко мне едва качающейся из стороны в сторону походкой и заглянула снизу–вверх, в мои глаза, видимо, намереваясь проделать свой фирменный приемчик.
Только вот меня никак не соблазняли ни ее хорошие формы, едва прикрытое декольте и оголенные ноги, обтянутые новомодными чулками, которые так полюбили мужчины и мужья. Не соблазняли меня и ее затянутые поволокой глаза и чуть приоткрытые губы, впрочем, она привыкла к тому, что все ее хотят, и, наверное, я мог бы сказать, что не устоял бы перед ее какой–то дерзкой красотой, но нет. Меня вообще ничего не прельщало, что нравилось некоторым моих хозяевам, которые спокойно оставляли меня со своей женой, выпытывая после все подробности ее скрытого характера и жизни.
– Ничего. Иди, куда шла, – может и немного грубо, но зато сразу…
– Хам и грубиян, – она кинула на меня злобный взгляд и вернулась к своим спутникам.
– Прям все, как и рассказывали, – ухмыльнулся господин Оливер, довольно кивая головой.
А я и не отрицал, лишь дальше последовал за ним, стараясь на сей раз не отставать. Весь этот накуренный дым скрадывал все те светящиеся красным фонари, которые висели под самым потолком. Дым становился красноватым, но никто не обращал на это внимания, как и на необычной формы фонари, красную мебель и своеобразные шпильки, торчащие из кое–как собранных волос девчушек. Это было чем–то неожиданно новым, как и шелестящая шторка, ведущая в другое помещение, состоящее полностью из разноцветных бусин. Это было настоящей диковинкой, но я сдерживался, чтобы не заворочать головой по сторонам от любопытства. Обычно такие вот подвалы редко отличались каким–либо разнообразием интерьера, чаще всего обычные мягкие до утопания в подушках софы, низенькие столы, заставленные бокалами и полными вазонами сигар и сигарет.
Но не здесь. Здесь все было так причудливо сделано, и теперь уже азиатские мужчины играли на каких–то странных инструментах совсем не похожую на нашу музыку. И, как ни странно, они мне нравилась. Веселила, как–то, хотелось улыбаться, но нельзя. Поэтому точно также аккуратно юркнул за господином Оливером в помещение за бусинами и чуть не поперхнулся от обилия разносортного дыма.
– Оливер, – воскликнул кто–то, и я даже порывался прикрыть господина Оливера, но тот так широко заулыбался и раскрыл объятья.
– Арчибальд!
Мужчины обнялись, наперебой спрашивая друг у друга о делах, пока некий Арчибальд был в отъезде. По разговорам было мало чего понятно, за исключением того, что господин Оливер очень рад видеть здесь Арчибальда. Он никогда так не улыбался, поэтому я немного присмотрелся к неизвестному, пытаясь запомнить его лицо. Обычное, чем–то смахивающее на лицо…
– Господин Оливер, – тихо обратился я к нему, вежливо склонившись к его плечу, – могу я задать вопрос?
– Да, спрашивай, – отвечал он в голос, словно ему было все равно на то, о чем они говорят.
– Этот некий мистер Арчибальд ваш брат?
Господин Оливер слегка отодвинулся от меня и повернулся в мою сторону с удивленным взглядом, а после громко засмеялся, распугав сидящих за круглым красным столом джентльменов.
– А ты первый, кто догадался, – пояснил он, а после повернулся к другим. – Представляю вам моего слугу – Гарри, – слишком неожиданно господин Оливер представил меня другим.
Под этими взглядами стало совсем уж неуютно, они пронзали насквозь, словно пытались проникнуть в самую мою душу и найти там что–то, нужное только им и по известной только им цели. Потемневшие от витавших в этом маленьком, совершенно не проветриваемом помещении, паров глаза вцепились в меня, словно я был куском свежайшего мяса для оглодавших хищников. Противное, липкое чувство, которое я давно уже не чувствовал, да и вряд ли бы когда–то еще захотел его прочувствовать. На душе тут же стало мерзко, но я промолчал и даже не скривился, лишь пробежался по лицам джентльменов, не узнавая никого, кроме…
– Снова тебя продали, а, вшивая ты собака, Уолтер?
Это был мистер Круч, и он был уже довольно пьян, хотя, даже не будь в его крови и капли алкоголя, он сказал бы тоже самое, наверное, даже с большей желчью в голосе, которой он плевался налево и направо. Мне приходилось пару раз сталкиваться с ним, но не сказать, что я был с ним знаком напрямую или как–то нормально представлен, он узнал мое имя только от моего тогдашнего хозяина господина Майлза. Не более. Мне приходилось пару раз сопровождать господина Майлза в дом мистера Круча, так что немного был знаком с его характером, особенно в мою сторону. Да и такое отношение далеко не новость для меня, уже свыкся и принимал все сказанное мимо ушей.
На слова мистера Круча я ничего не ответил, лишь легко склонил голову в знак приветствия, все также стоя за спиной господина Оливера. Мне не интересовали его слова, хотя я успел уловить на пару секунд скривившееся лицо господина Оливера, словно ему было неприятно это, словно это именно его обозвали столь низкими, оскорбительными для его статуса словами, а не меня. Это было что–то очень странное, но я выкинул это из головы, как излишки, это не мое дело. Если мое, господин Оливер сам об этом скажет.
Только вот мистер Круч не унимался, ехидно усмехался, попивая янтарный виски и смахивая излишний пепел с сигары.
– А тебе идет, – ухмыльнулся он и показал жестом на свои щеки, давая ясный намек, про что он говорил. – Тогда ты смотрелся уж больно простовато, – и громко засмеялся, откидываясь на спинку замудренного стула.
На меня тут же снова перевели взгляд, впиваясь в мое лицо и шрамы своими ехидными взглядами. Все, кроме господина Оливера, тот, наверное, уже привык меня видеть, а может уже перестал обращать внимания, как и я. Я не видел, да и не вижу в своих шрамах ничего особенного, шрамы как шрамы, хотя если честно признаться, именно из–за них прозвали уродцем, а вот кто это начал, я уж и не упомню.
В чьих–то глазах проскользнуло сожаление, глубоко скрытое, а порой и не очень, впрочем, меня и оно не волновало, хотя, чего таить, меня немного обрадовало, что в этой душной комнатушке, где вращались деньги, которые многим даже и не снились, был кто–то, кто не потерял последнюю каплю человечности.
– Прекрати, Карлсон, – довольно строго осек мистера Круча господин Оливер, переведя на него угрожающий и раздраженный взгляд. – Когда тебя касались дела других людей, особенно его класса.
В ответ послышалось лишь ворчливое бухтение. Кто–то глухо поинтересовался, почему не пришла Шерри, и тогда напряжение схлынуло, оставляя за собой густой шлейф каких–то приторных сигар мистера Круча. Господин Оливер расплылся в благоговейной улыбке, он что–то рассказывал о плохом самочувствии ма бель, но я пропускал все мимо ушей, потому что в голове снова возник тот ее образ на лестнице. Стало как–то не по себе, словно я что–то сделал не так, словно что–то сломал, нарушил и даже не понял. Противно. Хотелось просто вернуться в дом, чтобы удостовериться, что все в порядке, и я все себе надумал.
Этот образ будет часто преследовать меня в те дни, пока я не пойму, почему он не оставлял меня в покое, почему вызывал массу противоречивых мыслей и чувств, почему донимал порой ночными кошмарами, но не сейчас. Сейчас совсем не об этом.
Господин Оливер взмахнул рукой, подзывая какого–то мальчишку, который, на вид, только–только вошел в брачный возраст, и тот учтиво склонившись подбежал к нему на почти прямых ногах. Господин Оливер что–то прошептал ему на ухо, тот лишь кивнул и также быстро убежал за висящие бусы в другую комнату. Как–то очень быстро там сменилась мелодия, да и по всей видимости на импровизированную сцену вышла певичка, так как ее голос тут же вторил игре музыкантов. Пела она, правда, на каком–то не нашем языке, хотя мне, почему–то казалось, что где–то я его уже слышал, но вспомнить никак не мог. Впрочем, да и какая разница. В комнату вошел невысокий мужчина с коробочкой в руках, которую он тут же поставил на стол.
– Партию, господа? – задорно спросил господин Оливер.
Слова господина Оливера вызвали какой–то ажиотаж, хотя чего таить, все хозяева, услышав что–то о картах и азартных играх, тут же забывали обо всем, бросали дела и неслись на партию, проигрывая порой состояния, лишь бы выиграть. Азарт – это то, что, казалось, текло в крови аристократов, только, наверное, я бы не согласился с этим утверждением. Вон в клубе, в котором постоянно бился, последние деньги проигрывали далеко не богатеи, а обычные работяги, которые эти самые деньги зарабатывали потом и кровью. Так что, наверное, правильней было бы сказать, азарт – это то, что текло в крови каждого человека, а вот поддаваться ему или нет, личное право каждого. Наверное, поэтому меня не волновали эти игры и не было никакого интереса к ним.
Вошедший мужчина достал из шкатулки колоду расписных карт и круглые жетоны, которые он тут же раздал другим. Я часто следил за этой игрой, не знал, правда, как она называется, но в нее играли именно аристократы. Так что я без интереса проследил за сложенными под правой рукой господина Оливера жетонами, больше похожими на монеты, и перевел взгляд на мужчину, как и все остальные.
– Первая ставка, господа? – деловито холодно произнес он, перемешивая карты в руках.
– Давайте, как обычно, начнем с малого для разогрева? – предложил самый старый на вид сидящий за столом джентльмен.
– Да… – пытался что–то ответить господин Оливер, но его перебил мистер Круч.
– Чего мелочиться, давайте сразу к более существенным ставкам. 100 фунтов, за игрока, – он кинул мужчине свой жетон, и тот положил его по середине импровизированного поля.
Господин Оливер тяжело вздохнул, но все же подвинул мужчине свой жетон, сказав: «Банкир», а за ним потянулись и другие. Соотношение сил в ставках было примерно одинаковое. За столом сидело человек восемь, поэтому ставки были по соотношению 2:3:3. 2 человека ставили на победу банкира, 3 – на победу любого игрока, еще 3 – на ничью. Ставки были сделаны, так что банкир, тот самый мужчина, снова перемешал карты и в закрытую положил по часовой стрелке перед каждым игроком и собой по карте, а после в открытую еще под одной, только уже против часовой. Итого, на столе вырисовывалась своеобразная ситуация.
У банкира открытая десятка, что уже давало ему ноль очков, у мистера Круча – семерка, у господина Оливера – девятка, у какого–то мужчины с пышными усами – дама, дающая ноль, у мужчины с моноклем – тройка, у брата господина Оливера – шестерка, у самого старого джентльмена – также шестерка, у мистера в бордовом костюме – король, то есть ноль, у мистера, сидевшего с мистером Кручем – туз, единица.
Банкир явно проигрывал на первой карте, но мог отыграться на второй или даже третьей карте, мистеру Кручу желательно выбить двойку и тогда он выиграет, господин Оливер же был в довольно бедственном положении. Девятка в этой игре выигрыш, но она должна получиться при сложении двух или трех карт, так что…
– Кон выиграл мистер Круч, – объявил банкир, так неожиданно и резко, что я даже не успел отсечь, что все уже открыли вторые карты.
Третьи карты в этом случае оказались не нужны, у банкира было больше тройки, точнее шестерка, у господина Оливера в общей сумме получилось 17, из которой вычли 10 и осталось семь, у остальных ситуация еще хуже, а вот у мистера Круча была ровная девятка. Вот ведь везунчик, ему выпала двойка.
Все зашелестели, а кто–то уже азартно почти выкрикнул что–то о новом коне, и так понеслась игра за игрой, к третьему кону которой мне перестало быть интересно за этим наблюдать, так что я отошел немного в сторону и уселся на пустующее место на диване. Ко мне тут же подлетели заинтересованные в чем–то своем девчушки все в тех же распутных нарядах. В их глазах уже было ноль понимания, лишь алкогольный, а может и наркотический туман. Я старался от них отмахнуться, мне не нужно было их внимание, я наблюдал за обстановкой, я здесь не для веселья, только поди объясни этим пропитым, продажным душонкам, что тебе от них ничего не надо.
Одна так и терлась всеми своими прелестями, которые безупречно привлекали мужчин, об меня, что–то томно нашептывая на ухо, только меня раздражали все ее действия в купе с амбре дешевых духов и алкоголя, поэтому я уже было схватил ее за платье на спине, чтобы дернуть назад, когда на мои колени опустилась легкая–легкая туша еще более навеселе девушки с похабной улыбочкой, которая, видимо, решила время не терять, а переходить сразу к активным действиям. Она впилась в мои губы поцелуем, и ей было все равно, что я схватил ее за руки, стараясь отстранить от себя. Только она и не знала, какая ассоциация прошла в моей голове за долю секунды. Ее руки были настолько же худы, как и у ма бель, и от этого становилось как–то не по себе.
У меня нет права поступать с ма бель так, даже если девушка, сидящая на моих коленях, не она. Уже одна мелькнувшая мысль порочит образ хозяйки, так что я просто довольно грубо укусил девушку за губу, и та так громко вскрикнула, что испуганно вздрогнули, казалось, все, а музыка резко затихла, как и гомон, наполняющий все помещение. Все внимание снова обратилось к нам. И пока девушка что–то возмущенно кричала мне в лицо, я за руку спровадил ее со своих коленей, а другую ее подругу, трущуюся об меня, стянул с дивана, отправив их далеко от себя, и снова спокойно откинулся на спинку дивана, устремляя взгляд на стол.
Громкий довольный и слегка пьяный хохот господина Оливера пронзил тишину и отрезвил всех, давая намек возвращаться к оторванным делам. Он хохотал почти без остановки, глядя на меня, пока не отер появившуюся на глазах слезу и произнес:
– Я никогда не верил сказанным словам, когда мне продавали тебя, потому что они казались мне слишком уж сказочными, ведь не бывает такого… Не бывает таких людей, но ты… – он снова захохотал и повернулся к господам за столом. – Нет, вы только представьте, мне говорят, что он как сторожевая собака исполняет лишь поставленный перед ним приказ, да еще так, что забывает про себя. Я тогда расхохотался в лицо, сказав, что ни один мужчина, оставшись наедине с красивой женщиной, желающей его, не останется равнодушным, а мне доказывали обратное, рассказывали, как оставляли с ним жен, а те жаловались на него мужьям, что он не выполнял их желаний и приказов, которые порой доходили до абсурда, просто потому что муж приказал ему следить на ней, – и снова хохот. – Я не верил, правда, но с каждым таким вот разом удостоверяюсь в правдивости сказанных слов.
И меня это даже не ранило, не смутило. Правда есть правда, чего на нее обижаться. Мне отдали приказ, его я и буду исполнять, а помехи устранять. Так что да, непонятно мне веселье господина Оливера, но это не мои проблемы, так что я продолжил сидеть, теперь уже в гордом одиночестве, ожидая, пока господа не наиграются.
