Лиса. Аркан пророчества

Глава 2

Лиса оторвалась от чтения, потерла уставшие глаза и вновь посмотрела на желтые листы дорогой бумаги, лежавшие перед ней. Неровный свет от наполовину оплавленной свечки плясал на листах уродливыми тенями, лишь усиливая гнетущее ощущение от постепенно разматываемого клубка старых запутанных интриг. Образ отца, сначала отъявленного негодяя, бросившего свою беременную жену, после несчастного любящего мужа, вынужденного держаться от семьи вдалеке, обрел новые оттенки. Она, представлявшая его ранее лишь таким, каким видела в мертвецкой Управления, пожилым, но крепким мужчиной с тяжёлым подбородком и, наверняка, не менее твёрдым характером, теперь следовала за ним по следам его детства, юности, молодости, собирая образ родителя заново из клочков воспоминаний самого Арвилла Шерского, незаконнорожденного наследника древнего рода.

Девушка заправила непослушный локон за ухо и, поплотнее закутавшись в пуховый платок, подаренный ей Гасом, потерла немного саднящий большой палец на левой руке. Ранка от пореза острым кухонным ножом нира Мориса почти зажила, но краснота еще держалась, напоминая о собственном внезапном озарении и скоропалительном решении, приведшем к столь поразительным результатам. И ведь если бы не фраза зубрилы о странных пустых листах и его удивление столь малочисленной информацией, хранящейся в такой пухлой папке, Лиса бы никогда не подумала, что странные буквы незнакомого языка, которыми были исписаны те самые «пустые листы», были видны лишь ей. Тогда она, еще не знающая, как трактовать подобное решение отца, промолчала. И только ночью, осененная мыслью о том, что если символы видит только она, то бумаги могут открыться тоже ей одной, вскочила с едва нагретой телом постели в маленькой спаленке и отправилась на кухню. Что может являться лучшим подтверждением личности, как не кровь? И лучшим средством для получения этой крови показался нож.

Нир Морис, сохранивший свойственную ему черту преображать и перестраивать любое помещение, делая его похожим на «Трактир за углом», и здесь хранил ножи в шкафу под замком, справедливо полагая, что это его главная ценность после жены и детей. Но Лиса знала его манеру, а потому легко отыскала ключ от ящика с ножами в старой жестяной банке с надписью «Прогорклое масло», имевшей двойное дно и хранившей в своей нижней части что-то, по консистенции, действительно, походившее на масло, по крайней мере, булькало оно точно также. В верхней же части банки, на войлочной подстилке и лежал вожделенный ключ.

Порезав от души палец и вернув нож и ключ на свои места, Лиса тихонько вернулась в их с Юмой спальню и села на стул у крохотного стола. Бумаги она еще с вечера оставила на нем, не боясь, что кто-то позарится на это ее непонятное сокровище.

Мысль о светляке она отбросила, не желая вызвать очередной неконтролируемый всплеск стихии, а вот свечка была для этого в самый раз. В ее-то неровном свете девушка и увидела, как незнакомые символы начали преображаться, открывая спрятанный Арвиллом Шерским текст.

«Почему? – роились в голове Лисы мысли. – Почему он не рассказал мне об этом раньше? Почему нужно было скрывать, бегать, прятаться? Даже если я отказалась от встречи, почему он не прислал эти же бумаги письмом? Ведь они все равно были бы не видны для чужого взгляда? Страх. Да, страх. Он мог, конечно, повлиять на решение отца. Но кого он боялся? Архимага? Или Барти?»

Ей вдруг вспомнилась асса Сарден. Ее холеное личико, ручки в кружевных перчатках и обиженно-опущенные уголки губ. А ведь они могли были быть знакомы с самого детства. Возможно, дружили бы. И тогда она сама стала бы такой же? Капризной и разбалованной деньгами и положением отца? Возможно. И также любили бы одно и того же человека? А он? Он также любил бы ее одну?

Девушка сглотнула горький комок, вновь позволяя отчаянию затащить ее в свои мучительные объятия. Тоска, горькая и такая всеобъемлющая, будто охватила в эту секунду весь дом, весь мир, разлилась в душе, заставляя схватиться за горло, хоть так удерживая рвущийся изнутри вой. Чувство вины и какого-то предательства острыми иглами кололо, нашептывая: «Не виновата? Тогда почему ты не последовала за ним в тот самый миг, когда узнала, куда он уехал? Почему не развернулась и не поехала в пустыню, когда по пути на север услышала его голос? Почему сейчас ты сидишь здесь, вместо того чтобы мчаться и своими глазами убедиться в том, что он мертв?»

– Нет! – выкрикнула она, прерывая эту бесконечную какофонию жалящих вопросов. – Нет!

– Лиса? – сонно протянула Юма из темноты комнаты. – Что случилось?

Лиса обернулась к ней, не видя в темноте угол с кроватью Юмы, лишь угадывая съеденные ночью силуэты. Тишина, царившая до этого в комнате, нарушилась шорохом одеяла. Юма явно намеревалась встать.

Волнение от собственных переживаний наложились на внезапный испуг от голоса сестры – и вот уже по венам побежали искры Стихии, предвестники близкого всплеска.

– Ничего, – Лиса постаралась придать голосу обычный тон, но все ее усилия пропали даром, потому что пришлось вскочить и, торопливо собираясь, натянуть шубу прямо так, на сорочку. Босые ноги ее утонули в широких валенках, но и это уже не имело никакого значения. Потревоженное метаниями пламя свечи дрогнуло и погасло, вместе с белой струйкой дыма погружая комнату в темноту.

Лиса уже выбегала за дверь, когда вновь услышала встревоженный голос сестры, зовущий ее. Но медлить было нельзя. Она чувствовала приближающийся всплеск, а при этом никак нельзя было оставаться внутри дома. Да, ее теплый уголок становился в такие моменты скорее тюрьмой, нежели спасением.

Выбежав за дверь, она быстро преодолела оставшееся до угла дома расстояние и, завернув за него, столь же быстро пересекла задний двор с небольшим сараем. Поскальзываясь и почти теряя контроль, девушка отодвинула засов калитки и выбралась на пустырь. Стихия уже захватила ее тело, вздымаясь ледяными волнами на голых коленках. Лиса сбросила ставшую ненужной шубу и стянула валенки, все равно теперь не дающие ни грамма тепла. Ладони защипало, отнимая оставшиеся от него крохи, в предчувствии выброса. Девушка упала сначала на подкосившиеся колени, а после на ладони, не то с криком, не то со стоном выпуская Стихию на волю, вымораживая на пару десятков шагов все вокруг. Опустошение в душе после выброса ослабило и тело, безвольной тряпкой упавшее на твердый лед, в который превратился мягкий снежный ковер, обычно устилавший землю вокруг поселения. Ночное ясное небо с мигающими звездами закружилось над головой беглянки. Тишина, острая, настороженная, накрыла восточную околицу Хоранги и лишь вдалеке, от заледеневшего озера Рах послышался тоскливый волчий вой.

Город с его куполообразными ледяными домами раскинулся позади нее, сливаясь по цвету с белоснежным покрывалом. Но лишь здесь из-под снеговых пухлых шуб выглядывали крыши домов, потому что здесь селились «чужаки». Непривычные для них иглу почти не прижились в качестве жилища среди людей, заброшенных их судьбами в этот суровый край. Бесценную древесину привезли с Саманки. По крайней мере, нир Морис объяснил это так. Завезли по реке до Северных гор. А там на оленях с ветерком. И теперь шесть крепких низких одноэтажных домов, поставленных в круг, огораживали собственную территорию, дружелюбно приняв в свои «чужеродные» объятия пяток яранг и пару иглу.

Лиса лежала на льду, закрыв глаза от усталости. Тело еще ничего не чувствовало, но она уже ощущала близкую тряску. Так всегда было после выброса. Сначала онемение, потом трясучка, с помощью которой тело возвращало чувствительность. После жар. На сутки точно. И лишь потом она могла спокойно продолжать свое обычное существование. Как минимум дней на пять. Нужно было с этим что-то делать. Как-то выбираться из этого состояния. Но что и как? И у кого спросить, если со времени срыва она ни разу не смогла связаться ни с Эшем, ни с Василиной, ни даже с Янкой.

Мастер Таннаэнын, которого она избегала первое время, все же настоял на осмотре и долго водил руками над ее головой, поднося то один, то другой камень. Он называл их «диагностами», но ни один из них, видимо, не сказал мастеру ничего нового. Артефактор ушел, после приходил вновь и вновь, не прекращая попытки достучаться до ее болезни.

С тех пор, как Лиса переехала к Эйсам прошло уже полторы седмицы. Нельг жил у Атч-ытагына, порой оставаясь и вовсе в одиночестве, учитывая разъездной образ жизни каюра. Получив разрешение у артефактора, сказочник ежедневно навещал Гаса, мучая того изо дня в день, заставляя искать все новые рукописи, пусть и не в столь большом количестве, как в местном архиве, но все же имевшиеся у артефактора. Мастер Таннаэнын не возражал, даже настаивал на том, чтобы приобщить гостя к процессу поиска подходящего материала. Артефактора не отпускала мысль, что он уже читал или слышал о похожем на Лисино состояние, только вот никак не мог вспомнить где. Гас же, как приклеенный следовал за мастером, помогая тому в работе и тоже, в свою очередь, разыскивал что-то, что сможет помочь подруге.

За последние полторы седмицы сама собой сложилась традиция собираться по вечерам в доме Эйсов, являвшемся к тому же небольшой харчевней на целых три столика. Нир Морис не возражал, мастер Таннаэнын не покладая рук пробовал излечить его приемную дочь, а это дорогого стоило. Даже того, чтобы на время отложить свой нехитрый заработок. К тому же, что и говорить, в харчевню если и захаживали, то больше по утрам. Нирра Альма научилась печь замечательные лепешки из кукурузной муки и из нута и теперь они шли нарасхват. Юма шила льняные сорочки, обшивая их мехом по вороту и рукавам. Ее вышивка по низу подола так пришлась по нраву местным женщинам, что те нет-нет, да и заходили за заказом для своих родственников.

К делу привлекали и Лису. Она помогала то Юме, то нирре Альме, ни на минуту не оставлявших девушку в одиночестве. В эти дни она даже почувствовала себя почти как тогда, когда жила у Эйсов в Кресте на Саманке. Трейс, вытянувшийся под потолок за то время, пока они не виделись, перестал ее подначивать, лишь изредка стреляя встревоженными глазами из-под длинной челки. Его неуемный характер никуда не делся, но теперь он строил из себя вовсе взрослого, не обращая внимания на то, что в доме поселился маг. Местный охотник Эргын взял его себе в ученики и юноша, принося в дом очередную утку, гагу или пару-тройку яиц, ставил свой лук в угол с видом единственного кормильца в семье. Нир Морис же больше рыбачил с местными. До Северного моря было далеко, через всю Аниаху, но озеро Рах располагалось совсем неподалеку и рыбы в нем хватало для всех. Так они и жили эти странные длинные полторы седмицы.

Были ли ей рады вновь обретенные Эйсы? Лиса часто себя ловила на мысли, что присматривается к ним, ждет, что они вот-вот выдадут себя неосторожным словом или жестом. Особенно нир Морис, так не любивший магов прежде. Но никто из них так и не подтвердил ее подозрений, по-прежнему относясь к ней как к члену семьи, потерянному и вновь обретенному.

А ведь она была причиной их переезда из Креста на Саманке в эти суровые края. Она и никто больше. Ни странные посетители, появившиеся после ее отъезда в «Трактире за углом», вынюхивающие местонахождение приемной дочери трактирщика, ни еще более странный посланник из Магистерства, разыскивающий девушку по имени Лисавета Амато, ни Серая тень, убившая задержавшегося посетителя трактира прямо у входа на глазах побелевшего Валена, ни стражники, виновато прятавшие глаза от своего сослуживца, принесшие указ Начальника крепости о «добровольном» переселении семейства Эйс с щедрыми подъемными на новое место жительства, в Хорангу. Никто из них не был причиной всех этих несчастий. Никто. Только она.

Но нир Морис все также обнимал ее вслед за Юмой по утрам, а нирра Альма ласково гладила и одну, и вторую дочь по щеке и улыбалась, пусть не так ласково, как мама, но так, как умела. Переживала ли она вынужденную разлуку со старшим сыном, получившим разрешение остаться в Кресте на Саманке, продолжить службу и даже сохранить их трактир, лишь по той причине, что дочь капитана крепости согласилась выйти за Валена замуж? Переживала ли добрая мамина подруга о том, что вряд ли ей предстоит скоро увидеть своих возможных внуков? Конечно, переживала. Но ни разу не поставила это девушке в упрек. И Лиса, корившая себя и без их помощи, была благодарна им. Им, простившим, приютившим и обогревшим свою блудную дочь, так внезапно воскресшую из мертвых.

– Лиса! – голос Юмы вывел Лису из вязкого небытия с мрачными размышлениями под назойливый тоскливый волчий вой. – Лиса! Ну что же ты?

Сестра уже накидывала на Лису шубу и натягивала один за другим валенки на ее босые ноги, сопя от усилий. Лису била дрожь, проснувшаяся вместе с сознанием. Но она уже могла двигаться, пусть и слабо, немощно, словно ребенок. Юма подхватила ее под локоть, заставляя опереться на свое плечо, и обняла за талию, тяжело дыша на морозе.

– З-з-зря т-т-ты, – прохрипела в ответ Лиса, – от-т-тлежалась бы, и с-с-сама…

– Сама, сама. – Юма запыхалась, таща ее, еле волочащую ноги, на себе. Но потом не выдержала. – Чего сама-то? А? А я? Я не родная тебе, что ли? Мама, папа, Трейс, Вален – они тебе не родные? Что ж ты все дичишься-то?

Лиса попыталась засмеяться, но смешок сбился ее дрожью и Юма не заметила его.

– З-з-зря я в-в-выж-ж-жила. Д-д-да? —почти шепотом сказала она.

Юма остановилась и, повернув голову в ее сторону, шумно выдохнула, выпуская облачко пара. Глаза ее блеснули в темноте.

– Как ты можешь? – тоже прошептала она. – Как ты можешь так говорить? Да я…, да я…

Голос ее перехватило, и она громко шмыгнула носом, вытирая рукавом глаза, да так и не отняла руку, всхлипывая.

– Я думала, ты умерла, –ее глухой голос из-за руки, закрывшей лицо, не смог скрыть этого надрыва. Юма плакала, вновь переживая горе, и Лиса просто прижалась к ней, уткнувшись сестре в шею.

– Прости, – прошептала она.

Слезы ее вместе с приступами дрожи, ставшими волновыми, а еще больше слабые объятия сестры заставили Юму убрать руку от лица и обнять сестру в ответ. Так они и стояли, обнявшись посреди заднего двора дома. Ветер студил голые ноги девушек, но от объятий было тепло и Лиса, наконец-то поняла, что вновь ощущает себя той самой сестрой, близким человеком, которой была почти всю свою жизнь.

Глава 3

Настойчивый стук в дверь оборвал неясное сновидение. Лиса с трудом разлепила веки. Горячим языком она провела по ссохшимся губам, но это не принесло облегчения. Сердце стучало быстро, отдаваясь эхом в ушах и звоном в голове. Она судорожно вздохнула. Слова из сна эхом повторялись в ее ушах, словно она действительно их слышала. «Объедини. Объедини». Лиса болезненно скривилась. Слова отчего-то ранили.

Стук в дверь повторился, отдаваясь в голове тяжёлым молотом. Юма поднялась, стараясь не разбудить Лису. Судя по темноте, все еще царившей в комнате, уснули они совсем недавно. Сколько же было переговорено за эту ночь? Сколько тайн раскрыто? Сколько переживаний, сомнений? Лиса почувствовала, как прохладная ладошка Юмы легла на ее разгоряченный лоб. Сестра что-то прошептала.

– Я не сплю, Юма, – шепот Лисы прозвучал достаточно громко, но все же имя сестры утонуло в требовательном стуке в дверь.

Шаги нира Мориса и, тут же, следом, чуть потише, видимо, Трейса, послышались за дверью. Нир Морис громко спросил, кто стучится в дверь в такой поздний час. Ответа слышно не было, но дверь бывший трактирщик все же отворил, буркнув сыну, чтобы тот возвращался к себе.

Грохот сапог заставил девушек похолодеть. Сестра с испугом посмотрела на Лису, видя, что и та в этот момент поняла, что так греметь могут лишь солдатские сапоги, а значит, визит их обладателей не сулит ничего хорошего.

– Лисамина Варрама здесь проживает? – стражники даже не старались говорить тише.

Юма подала Лисе теплые чулки и шерстяное домашнее платье, та молча принялась одеваться. Усевшись и стараясь побороть слабость, навалившуюся вместе с лихорадкой, она с трудом попала ногой в чулок. А подвязав его, на секунду замерла, пытаясь отдышаться. От жара казалось, даже глаза нагрелись, и она прикрыла их, наслаждаясь прохладой век. Нужно было одеться, стражники пришли явно не для того, чтобы поинтересоваться ее местом проживания. Сомнений не было. Четко прозвучавшее имя не давало никакого шанса. Мысль о побеге заставила ее нервно усмехнуться. Да, бежать в ее состоянии – самое умное решение. Второй чулок дался немного легче. С платьем же пришлось побороться.

– Да, это моя дочь, а в чем дело? – послышался недовольный голос нира Мориса и Лиса будто окунулась в прошлое.

Сжав зубы и не позволяя вновь погрузиться в отчаяние при воспоминании о Кристиане, она сосредоточилась на одевании. Застегнувшись на все пуговицы, девушка снова оперлась руками о край кровати и прикрыла веки, восстанавливая дыхание. Сердце билось даже не в груди, пульсировали все венки: на висках, на шее, на запястьях. Юма, намочила платок и приложила его к вискам сестры, принося облегчение. Лиса так и прильнула к ее рукам. Юма же, намочив платок снова, передала его сестре и принялась быстро заплетать той косу, прикрепляя ее шпильками. Тёплый платок лёг на колени девушки ровно в тот момент, когда в их дверь тихонько постучали.

– Юма, – нир Морис дал им несколько секунд, лишь после разрешения открывая дверь.

Увидев обеих дочерей одетыми (Юма успела накинуть платье, пока Лиса возилась со своим), он обратился к Лисе: – Это к тебе, дочка.

Голос его казался спокойным, но взгляд нира Мориса в свете масляной лампы отражал не просто беспокойство – тревогу.

– Папа, у неё жар, – без предусловий предупредила Юма.

Нир Морис замер, как-то потемнев лицом, потом решительно покачал головой. Тени за его спиной качнулись.

– С чем бы вы ни пришли, моя дочь слишком слаба, чтобы принять вас. Ей нужен лекарь, – он повернулся к темноте, но был довольно бесцеремонно потеснен.

– Нисса Варрама?

Перед ней стоял молодой высокий стражник, одетый в обычную имперскую форму, такую же, какую Лиса видела на стражниках на границе Северных Княжеств. И даже столь же основательно заметенную снегом. Покрасневшие щеки, слишком непривыкшие к морозу, портили впечатление, которое офицер должен был внушать. Но Лисе было не до рассматриваний. Мокрый платок в ее руке уже высох от жара, и она сжала его в кулак, проклиная так не вовремя явившихся гостей.

Кивнув на вопрос стражника, она отметила, что на Юму тот даже не взглянул, а значит, им вполне точно описали ее.

– Вы не имеете права врываться в мой дом, – пытался обогнуть стражника нир Морис, но тот стоял будто скала, не обращая внимание на хозяина дома.

– Проследуйте за нами, – лаконичность приказа не допускала возражений.

– Почему она должна это делать? – не выдержала сестра. Она заслонила все ещё сидящую на кровати Лису, заступив перед ней.

– Юма, – грозно начал было нир Морис, но его перебил голос стоящего в тени второго сопровождающего.

– По приказу Императора Райднара Первого.

Сначала Лиса приняла это за слуховую галлюцинацию, вызванную жаром, а когда осознала, что голос Яниса ей не послышался, порадовалась, что лицо ее в этот момент было надёжно скрыто темнотой и Юмой, заслоняющей свет масляной лампы.

Плечи Юмы поникли, однако спина ее все ещё была прямой. Сестра не желала сдаваться. А Лиса не хотела, чтобы та пострадала. Потому, сглотнув почти сухую слюну, она прочистила горло.

– Юма, – собственный голос показался ей почти чужим, так тихо он прозвучал, – принеси мне, пожалуйста, воды.

Фигурка Юмы качнулась, открывая разыскиваемую офицерам и глаза Яниса впились в измождённое лицо девушки с лихорадочно красными щеками. Она ждала, но он даже не моргнул, изображая встречу с совершенно незнакомым для него человеком. Решив, что делает он это не просто так, Лиса поддержала его игру и, повернувшись к сестре, повторила:

– В горле совсем пересохло, Юма. Иди, я никуда не денусь.

Сестра тревожно взглянула на нее и, кивнув, вышла из комнаты. Лиса же не торопилась подниматься. Жар, конечно, это не боль и не рвущаяся наружу Стихия, но и он доставляет довольно много неприятных ощущений. А если к этому прибавить не слишком продолжительный сон, становилось совершенно понятно, отчего ей сейчас больше хотелось упасть и заснуть, нежели разгадывать, с какой стати следователь Крестского Охранного Отделения притворяется стражником, ко всему прочему еще и незнакомым с ней.

Но упасть в данной ситуации ей не позволило чувство собственного достоинства.

– В связи с чем наш Император приказал вам сопроводить меня и куда? – вопрос она задала Янису, ведь о приказе сообщил именно он.

Офицер, сменивший серую форму на темно-синий мундир, не потерял ни на грамм своей выправки. Он смотрел на нее сверху вниз, но отвечал без высокомерия.

– Вас обязательно ознакомят с приказом Императора, однако, для этого необходимо проследовать за нами в терем Хорангийского князя Амма-аыра.

Нир Морис, все же прорвавшийся в комнату, оттянул внимание стражников на себя.

– Одна она никуда не пойдёт! Я буду сопровождать свою дочь!

Было видно, что он не надеялся на положительный ответ, что, собственно, уже и было написано на лице второго стражника, но тут всех огорошила вошедшая с чашкой воды Юма.

– С Лисой отправлюсь я, – тон ее, так же, как и тон нира Мориса прежде, не терпел возражений. Янис, открыл было рот, чтобы высказать свое мнение, но девушка снова перебила его, – Если вы не заметили, моя сестра больна. Уж не знаю, куда вы намереваетесь ее поместить, но куда бы ни поместили, я отправлюсь туда вместе с ней.

– Юма, – попыталась урезонить сестру Лиса.

– Нет, Лиса, не в этот раз, – возразила та непреклонно, – мне хватило прошлого.

– Нисса Эйс, мы пришли не за Вами, – молодой офицер тоже не желал сдаваться, –Нисса Варрама, будьте любезны подняться и проследовать за нами, иначе нам придется применить силу.

Лиса хмыкнула.

– Мы знаем, что Вы адептка Крестского Университета…

– Бывшая, – уточнила Лиса, придерживаясь официальной версии, озвученной ранее магистром Хайте.

Янис кивнул.

– Бывшая. Но тем не менее, – продолжил он. – Вы обязаны подчиниться приказу Императора, предписывающего всем, обладающим хоть малейшим магическим даром, явиться по первому требованию…

– Так Вы пришли организовать мою переброску? – удивленно вскинула на него взгляд Лиса, с благодарностью принимая из рук Юмы чашку.

Янис кивнул. Лиса, не отрывая от него взгляда, поднесла чашку к губам. Холодная керамическая поверхность остудила разгоряченные губы, а вода промочила ссохшееся горло, принося короткое облегчение.

Лиса проглотила последние капли воды и с жадностью облизала губы. А когда снова посмотрела на Яниса, поймала такой же жадный взгляд, с которым тот следил за ней. То, что этот секундный порыв и потяжелевший взгляд офицера не укрылся от озадаченной Юмы, Лиса поняла по легкому прищуру сестры. Нахмурившись, она покачала головой.

– Поверьте, офицер, Вы теряете время, ожидая, что я смогу быть полезной. Я не могу контролировать свою Стихию и скорее опасна для окружающих, нежели…

– К сожалению, это не имеет значения, – не дал договорить ей Янис, и Лиса расслышала в его голосе сожаление.

Пришлось собираться с силами и подниматься. Не без помощи Юмы, мягко оттеснившей Яниса, попытавшегося изобразить любезность. Кивнув отцу на шубу, сестра поручила Лису его заботам, наскоро одеваясь сама. А после и вовсе не отпускала сестру ни на шаг, позволив той опереться на себя, чтобы добраться до саней, в которых приехали стражники. Кивнув отцу и появившейся в дверях встревоженной нирре Альме, Юма упрямо забралась в сани следом за Лисой, полностью игнорируя слова офицера о «чинении препятствий в исполнении их обязанностей» и о последующем за это наказании.

Их легкая перебранка, почти незаметная для Лисы, странно быстро закончилась, позволяя девушке сосредоточиться на собственном дыхании и на леденящей свежести, проникающей внутрь с каждым вдохом, остужающей пылающую грудь. Девушка попыталась было распахнуть ворот шубы, чтобы почувствовать мороз и на коже, но Юма быстро пресекла все ее попытки, убеждая потерпеть немного. Ничто не тянулось так долго, как эта бесконечная дорога, петляющая меж круглоголовых иглу. На очередном повороте Лиса почувствовала, как дурнота поднимается к вискам и сознание, не желавшее покидать ее в этот раз, лишь чуть помутилось, заглушая окружающие звуки. Юма, почувствовавшая, как обмякло уставшее сражаться с дурнотой тело сестры, крикнула что-то каюру, правившему оленями, и тот послушал. Сани остановились не сразу, сначала замедлив бег, но, все же остановились. Янис рванул из саней, зачерпнул обеими ладонями снега и передал его Юме, с тревогой вглядываясь в лицо Лисы. Его молодой помощник растерянно наблюдал за их хаотичными движениями, не зная, что делать. Лисе запомнился этот его растерянный взгляд, совпавший с резким ощущением холода из-за снега, растертого Юмой по ее лицу. Сестра теперь уже сама распахивала шубу на Лисе. Снег таял под ее ладошками, струйками стекая за ворот платья, уже не принося ни грамма облегчения. Жар был слишком велик, растекаясь по телу, пульсируя в жилах. Глаза Лиса закрыла, под веки будто насыпали песка. Спать. Это она и прошептала склонившейся к ее губам Юме, проваливаясь в жаркий сон, победивший все ее попытки держаться до последнего.