Kitabı oku: «Лан-Эа, властитель небес. Том второй»

Yazı tipi:

Благодарю моего старшего сына, Григория,
за помощь в разработке военного
вооружения данной части книги.

ISBN 978-5-4496-9742-4 (т. 2)

ISBN 978-5-4496-8378-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Глава первая

Я прожил на Пятнистом Острожке два с половиной колохода, это когда белый и синий сроки сменяли явление на небосводе звезды Медунь и Голубой Вьялицы. И сие были самые прекрасные колоходы, лета, года моей жизни. Так как я, наконец-то, получил все, о чем только мог когда-то мечтать, бредить. И теперь купался в любви, заботе, попечении, сам также с радостью ее даря. Главный дхисадж, прабха продолжали меня баловать, кахать, исполнять все капризы…

Впрочем, я старался не капризничать и тем паче не ныть…

Под пристальным беспокойством Ковин Купав Куна, и помощи, стараниях пара-митры я вскоре освоил способности даятеситя в полной мере… Ежели, она, вообще, эта мера во мне имелась.

Посему не только с легкостью покидал и возвращался (без каких-либо последствий и без сопровождения) в собственное тело, но и делал это тогда, когда того сам желал. Опять же, я днесь мог не просто летать в космическом пространстве в любом выбранном мною пути и направлении, но и поднаторел перемещаться подобно тому, как это делали Ларса-Уту и Ананта Дэви, то есть переносился собственным сознанием моментально в то, или иное знакомое место. Ко всему прочему я научился менять форму собственного сознания, сжимая его до чего-то мельчайшего и, таким побытом, преодолевая громадные… Невероятно громадные расстояния от Ланийкдан до Вышень, от Брахмы до Сварги. Минуя их с такой скоростью, что пред мной лишь мелькали взрывающиеся от трения пылевидные газовые частицы.

Только я никогда не отправлялся в гиалоплазматические Галактики, и старался о тех своих новых способностях не рассказывать никому. Это удавалось мне еще и потому как половину последнего колохода главному дхисаджу ни разу не удалось прочитать мои мысли. Мой диэнцефалон-тело набралось той самой мощи, при которой я более не был прозрачен, а вспять оказался весьма закрытым даже для тех, кому доверял.

Научившись сжимать свое сознание до частицы, я порой пытался вспять того растянуть его. Однако данный процесс, мне пока ни разу не удалось довести до конца, абы зачастую он заканчивался потерей ориентацией в космическом пространстве и стремительным падение в собственное тело. Такое падение, одновременно, выводило из работы всю охранную систему Медуницы, лишало на несколько часов связи с командно-охранными пунктами Волошки и Белой Льги, гвотакой. И ровно пробивало дыры в охранных системах, даха-даятеситы, наверно, потому как при таком падении я слишком громко кричал.

Посему, когда такое случилось в четвертый раз и пришлось срочно доставлять новые даха-даятеситы, притом (как мне объяснил сам Ананта Дэви) оголив ближайшие системы асгауцев и людоящеров, главный дхисадж в категоричной форме запретил мне «творить то, что я там, вне его понимания творю». И я прекратил… с очевидностью, понимая, что пока до этого не дорос. Прекратил еще и потому как мне доверяли, отпуская одного, без присмотра и я это вельми ценил.

За данный срок я также научился сворачивать свое волнение, и мне все реже и реже была нужна помощь Никаля, хотя он продолжал следовать за мной словно тень. Вместе с тем Ковин Купав Кун давал мне больше свободы, разрешая порой путешествовать на кондрыке по берегу океана, в Эриду. Разрешая кормить огнерода, облетать Родонию и Мировию на крсне, оный также мог плыть по воде, не только летать. Мне также было позволено купаться в океане, только тут всегда под присмотром либо Ананта Дэви, а в его отсутствие Ларса-Уту и Никаля. Впрочем, мне нравилось плавать вместе с Камалом Джаганатхом, ибо тот подобно мне мог дышать под водой. Посему, если мне удавалось уговорить сурьевича, мы, ныряя, подолгу плавали с ним в глубинах океана. На удивление весьма скупых на растительность и животный мир, где, лишь редкостью удавалось увидеть с многогранными или расплющенными телами сине-лазурных рыб, чуть покачивающиеся нитевидные черные водоросли и усыпающие само дно зелено-сиреневые ракушки. Одначе такие заплывы были редкостью, або главный дхисадж их не приветствовал, воспрещая такое творить не только мне, но и о! самому Ананта Дэви. Так как считал, что ряд растворенных в океанской воде газов может навредить не только моей коже прокачивающей их через себя, но и добавочным органам дыхания Камала Джаганатха, располагающимся у него в районе двух пластинок (с обеих сторон головы) и прикрывающих складчатой формы слуховые проходы.

Чё-Линга, все-таки, увозили с Пятнистого Острожка на лечение к амирнарху. И после возвращения он сам закрыл все подпольные собрания, где торговали бичем, хмельными напитками и свершались непристойные увеселения. Хотя мне все время казалось, что главный дхисадж мог его пролечить на гвотаке и сам, а почему сие не стал делать, долгое время оставалось не выясненным. Но так как я был настойчив в желании во всем досконально разобраться, Ковин Купав Кун, так-таки, сдавшись, пояснил мне, что в отличие от амирнарха является создателем только биологических творений. А совмещением электронных, механических и биологических информационных кодов всегда было прерогативой Раджумкар Анга Змидра Тарх, абы он и сам биоэлектромеханическое создание.

Ананта Дэви за тот срок был в Медунице всего лишь пять раза, зато с постоянством общался со мной по ситраму, почасту поправляя, успокаивая, объясняя, а коль надо и запрещая. Таким образом, выступая, как и главный дхисадж, и прабха, в роли старшего, мудрого отца.

Между Веж-Аруджаном и гиалоплазматическими Галактиками пока царил относительный мир, прекратились даже малые нападения существ на Вышень, почасту бывшей местом раздора. ВианикшиДамо тоже замерла, более не пытаясь со мной связаться через своих сынов-транасов. Как говорил, в таком случае мне Ананта Дэви, она всего-навсе занимается перераспределением сил и подчинением, поглощением тех маток-маскулине кои еще оставались в ее Галактике Ланийкдан.

Камал Джаганатх и сам, как я теперь знал, ибо он старался быть со мной откровенным, перераспределял силы Веж-Аруджана. А Научное Ведомство тарховичей, Центр Разработок людоящеров вкупе с иными высоконаучными структурами высокоразвитых рас занимались разработкой и внедрением нового оружия, которое должно было помочь в войне с матками-маскулине…

Войне… в оной сам Ананта Дэви никогда не сомневался.

Впрочем, сейчас между Веж-Аруджаном и гиалоплазматическими Галактиками царило затишье, какое порой бывает перед начинающимся на Пятнистом Острожке, на материке Родонии, штормом. Кой, кажется, уже в следующий момент времени приносил на себе мощные сине-красные волны, выбрасывающиеся на берег, разрывающиеся на части и оставляющие в поверхности белого песка огромные ямы, или вспять наметанные бугры, подкатывающие к самим ступеням, ровно в желании взобраться на них. В такие нечастые моменты я усаживался на первую ступень своих чертогов и смотрел, как бушевал океан Мировий, наскакивая на брег высоченными валами, выкидывая к ступеням зелено-сиреневые ракушки, тонкие нити черных водорослей, стволы и ветви деревьев. А рядом со мной неизменно сидел прабха и также любовался силой природы, мощью воды, всего только на чуть-чуть замкнутой в охранные системы тарховичей.

Мы так могли сидеть с пара-митрой подолгу, но Ковин Купав Кун завсегда разгонял наши посиделки. Полагая, что Ларса-Уту может переохладиться, абы вельми любил тепло, а я должен отдыхать. И мы оба слушались главного дхисаджа, еще и потому как он не только помогал мне в становлении, но и, когда-то создал, и, до передачи Ананта Дэви, растил прабху, тем, наверно, заменив ему отца.

В общем, я рос, набирался сил и понимал, что то, чем сейчас обладаю лишь кроха того, чем стану пользоваться время погодя.

Глава вторая

Я торопливо выскочил по лестнице из собственной столовой, где внутри находился круглый и достаточно большой, хотя и низкий, стол (все еще полный еды) и два кресла, широких с высокими спинками и чуть вытянутыми вперед сидениями, на ходу продолжая запихивать себе в рот недоеденный пирожок. Сомкнутая стенами с трех сторон и потолком, столовая не имела четвертой и выходила тремя ступенями сразу на мостовую, в удалении переходящей в лесистую часть, где деревья стояли сплошной стеной. Они росли, таким образом, нарочно, абы смыкали проход в поселение для живших в лесу животных. Первый ряд из них представляли собой высокие деревья, значительная часть которых имела прямые и очень ровные стволы, переливающиеся лазурью круговых полос, а шатровидные кроны покрывали тонкие и длинные, на вроде лент с голубым отливом, листья. Достаточно кожистые они на концах еще и расщеплялись на более узкие ленты, потому и висели, лежали на земле, свернутыми спиралями. Такие точно ленты-листья спадали и с самих стволов, особую густоту создавая возле его основания.

А оказавшись на мостовой, тотчас принялся оглядываться, поджидая Чё-Линга, хотя тут кроме Дона и двух перундьаговцев никого не было видно. И если ордынский старшина сопровождал меня почитай от спальни, стоял возле стола в столовой, где мне прислуживал Никаль и Ель-ку, то два других ратника замерли на мостовой. Я почасту интересовался именами перундьаговцев и Дон постоянно мне их называл, но так как тех было десятка два не меньше, не старался их запомнить. Тем паче, что они зачастую имели достаточно длинные величания, а ордынский старшина, называя, также постоянно прибавлял их звания. Впрочем, если мы куда-то отправлялись с Чё-Лингом, также всегда выбирал из этих двух десятков, лишь особо сильных и достойных ратников, так, во всяком случае, говорил сам Дон. Имена этих пятерых я, опять же, не запоминал, а коротко их звал по первым: Идан, Озар, Пяст, Ярек и Ян.

Перундьаговцы и внешними данными весьма были схожи, посему ордынский старшина и тут предваряя мои вопросы, собственным постоянством мне их представлял. Понеже поколь я кушал (а кушал я теперь коль не у прабхи, то в своей столовой) ужель пояснил, что охраняют меня ноне Пяст и Ярек.

Сегодня небосвод на Пятнистом Острожке смотрелся почти сине-желтым, а все потому как вторая звезда Голубая Вьялица занимая почти третью его часть, виднелась сине-серебристым диском, увитым с двух сторон чуть заметными белыми завихрениями облаков. Посему и сам свет сейчас наблюдался приглушенно-тусклым, серо-дымчатым. Он еще был таким потому как заканчивался четвертый период и третий из волглых дней. Поелику дожди несколько снизили свою силу и коль они не достигали зеленовато-белой с ярко выраженной волокнистостью (ровно переплетенной внутри белыми нитями) поверхности мостовой и стоящих нас (абы ее сверху прикрывал прозрачный купол) было заметно, как капли попадают на листву, стволы ближайше растущих деревьев.

Я, так-таки, резко передернул плечами, дожевывая пирожок, когда увидел, как со стороны чертогов главного дхисаджа (охраняемых тремя замершими, словно столбы тарайцами) по ступеням спустился на мостовую и повернулся в мою сторону сам Ковин Купав Кун, одетый в нежно-лиловый флюорит, где пришитый к материи сквозной плащ, широкой полосой свисающий вниз, был ярко-пурпурного цвета, в тон сандалиям. Понимая, что коль он сейчас увидит авитару, враз свернет нашу поездку, как это почасту делал. Ибо мы с Чё-Лингом не редкостью ни поставив никого в известность уносились на кондрыке в леса, и не брали, как того неизменно требовал главный дхисадж, для меня лодочку и в сопровождение перундьаговцев.

Сегодня был именно такой день, когда на взлетно-посадочную полосу ожидалось прибытие Ананта Дэви и негуснегести велесвановцев Аруна Гиридхари, намеревающегося приступить к обучению меня гиалоплазматическому языку. И я еще загодя столковался с авитару, что мы без предупреждения поедим туда встречать гостей, так сказать, содеяв это сюрпризом.

– Вы кудый-то намереваетесь отбыть, ваше великолепие? – спросил Дон, замерший в шаге от меня, и лицо мое теперь перекосило на сторону. Уж так не хотелось тянуть вслед себя весь этот рой перундьаговцев (как неизменно толковал Чё-Линг). Он после лечения у амирнарха стал таким дерганным и почасту начинал свару с ордынским старшиной из-за его не нужной надоедливости, ровно провоцировал того на драку. Да только Дон лишь хмыкал в ответ и предельно учтиво, но также неизменно отвечал:

– И чё вы, достопочтенный авитару, дык психуете. Ведаете ж, я и мои робята, претворяем наказ Ананта Дэви. Ежели с тем не согласны калякайте внегда его высочество тута гостить будя.

Я, впрочем, ответил не сразу. Лишь тогда, когда повернулся влево, в сторону чертогов и увидел возле них, не только стоящего Янь-ди и двух похожих на Ель-ку существ, несущих в своих многочисленных руках продолговато-вытянутые блюда с едой, но и скачущего по направлению ко мне, и поколь еще удаленно на кондрыке авитару, привычно одетого в белую распахнутую, короткую и без рукавов, рубашку и такие же легкие, узкие белые штаны.

– Да, поедем встречать Ананта Дэви, – отозвался я, понимая, что все равно сопровождения не избежать.

– Пяст! Праджапати отбывает на взлетно-посадочную полосу, созывай наших робят и стремлеты! – весьма торопливо и низко пропыхтел ордынский старшина. И, хотя я стоял к нему спиной, затылком увидел, как он всего-навсего повел головой в сторону стоящего на ступени перундьаговца, а сам протянул в направлении моего локтя руку, пытаясь его ухватить.

– Догоните нас Дон, мы на кондрыке! – недовольно откликнулся я и срыву отскочил вперед, понимая, что коль ордынский старшина меня ухватит за руку, придется ждать прилета стремлета. Еще я это сделал потому как, опять же, затылком (где по объяснениям главного дхисаджа у меня располагался один из органов чувств, напоминающий органы зрения, кой он называл асвадха) заметил, как в мою сторону торопливо направился Ковин Купав Кун, очевидно, намереваясь меня остановить. Поелику я сразу сошел с места и если сперва лишь шагнул вперед правой ногой, то миг спустя уже перешел на бег, зная, наверняка, что таким побытом, меня не догонит, никто кроме кондрыка.

– Ваше великолепие, обождите, – долетел до меня отрывистый с хрипотцой голос Ковин Купав Куна и я того, и боясь все-таки сдержав шаг, остановился, да тотчас обернулся. Увидев как он, преодолев половину пути, легонечко качнул головой, точно сердясь на меня, что было вельми редко, точнее даже никогда.

– Я тороплюсь, пречистый гуру, – молвил я, слыша, как более гулко затопал позади копытами кондрык, определенно, приближаясь ко мне. Что-то случилось, Ананта Дэви прилетает не на взлетно-посадочную полосу? – добавил я теперь и более шумно, испугавшись, что тогда, однозначно, не успею его встретить, ибо он не редкостью выдавал указание приземляться вайтэдромам сразу на воду.

– Во-первых, – весьма назидательно проронил Ковин Купав Кун еще толком не подойдя ко мне и, вероятно, желая сдержать мою порывчатость. – Почему вы без сопровождения, вновь не предупредили ордынского старшину о своем перемещении. Намедни мы о чем с вами толковали, хотите дабы я немедля свернул сии ваши сюрпризы? – порой тархович так говорил со мной, полагая, что я до того достаточно дорос, вроде как стращая собственной авторитарностью. Но я почитай переставший ныть, теперь сменив тактику влияния на окружающих меня созданий, в любом случае эту власть и влияние оставил в своих руках. Посему незамедлительно качнув головой, мельком кинул взгляд на стоявшего, шагах в десяти от меня, Дона, прося его о заступничестве. Ибо последний так сказать тайный наш побег с Чё-Лингом в Эрид на кондрыке (так как это было самое любимое мое средство перевозки) закончился тем, что вмале за нами прилетела крсна, и низко зависнув над лесной далью, пульнула снотворное не только в кондрыка, но и нас. Я не помнил, как нас доставили обратно в поселение, но какое-то время не видел Чё-Линга, позднее узнав, что его в наказание Ларса-Уту отослал в Эриду, лишив права общения со мной. О моем безрассудстве было мне тогда высказано не только пара-митрой, но и пречистым гуру. И я был также, и впервые столь сильно наказан, або меня лишили прогулок, купания в океане, и даже даятеситя… Право молвить, спустя двое суток меня простили…

– Пречистый гуру, – торопливо вставил ордынский старшина, и, сделав в мою сторону приличное количество шагов, словно подпер, не давая убежать. – Чичас тутова будят стремлеты, пущай Праджапати отбывает, абы мы его ей-ей в сиг догоним, – он это сказал, потому как в отличие от иных позволял мне ребячится. Иноредь и вовсе вроде отпуская из поля видимости, а после в единый миг нагоняя и пристраиваясь сзади.

– Помолчите, ордынский старшина, – достаточно сурово молвил Ковин Купав Кун и, наконец-то, подойдя ко мне, остановился напротив. И Дон, враз качнув низко голову, замер на месте, точно пытаясь, стать похожим на следующих за тарховичем и на приличном удалении тарайцев, за весь срок моего пребывания на Пятнистом Острожке и желании с ними заговорить так и не проронивших ни слова в ответ, в чем я опять подозревал их немоту.

– Касаемо сопровождения это одно, а, во-вторых, сей ночью на виомагам, кой перевозил Ананта Дэви и негуснегести в Медуницу, прибыл амирнарх, – продолжил свои наставления главный дхисадж, вызывая во мне особое волнение. Поелику я услышал, как сдержал поступь кондрыка Чё-Линг и тихонько свистнул, подзывая меня, вероятно, не желая встречаться и выслушивать от тарховича. – Вам предстоит серьезный разговор, ваше великолепие, понеже лучшим будет дождаться прилетающих в поселении, – дополнил он, тем вводя меня еще в большую тревогу.

Абы за последние колоходы я, так-таки, привык к спокойной жизни, в том числе и в Веж-Аруджане, и сейчас намечаемая беседа, как оказывается не столько даже учеба, вызвали во мне беспокойство, которое незамедлительно отразилось на моем лице, а после и в вопросе:

– Что-то случилось?

– Да, но поколь я не стану предварять сей разговор, – отозвался Ковин Купав Кун и я, взглянув на него внимательней увидел не только, как колышутся на его голове длинные голубовато-розовые перья с красными полосами по поверхности и бело-розовой аурой сияния на кончиках, указывая на волнение, но и пролегла по коже лба нитевидная паутинка-морщинка словно поддерживающая на себе край третьего глаза, и вовсе символизирующая его расстройство. И узрев эти противоречивые чувства тарховича, я внезапно ощутил, как сильно он мною дорожит, любит, беспокоится, на самую толику захлебываясь теми же чувствами… Теплыми, доверительными оные у нас с ним сформировались за сей срок. Посему и сам, страшась того, что может оборвать это мое правящее спокойствие, рывком сошел с места, и, раскинув в стороны руки, крепко прижался к нему, негромко и весьма нервно проронив:

– Пречистый гуру, я вас так люблю, вы мне так дороги…

Рука тарховича нежно огладила мое правое плечо и прошлась по спине, он и сам слегка наклонил голову, да улыбнувшись полными вишневыми губами, убирая из голоса любую властность, мягко произнес:

– Ох, ваше великолепие, вельми дурно пользоваться моими нежными к вам чувствами. Обаче я убежден вам стоит дождаться тутова Ананта Дэви, абы я давеча толкуя с ним, увидел его вельми расстроенным, вряд ли он в таком растрепанном чувстве сумеет оценить ваш сюрприз.

– Ну, пожалуйста, пожалуйста, пречистый гуру, прошу вас, – молвил я сбивчиво, и, желая окончательно его разоружить, поцеловал в материю флюорита в грудь. Это действовало всегда и безоговорочно, потому я пользовался тем средством не часто.

– Все равно лодочку Чё-Линг не взял, а коль за ней послать вы в любом случае не успеете, – сделал он последнюю попытку удержать меня и вовсе, как говорится, слабую. Понеже я, не мешкая, и вновь прикоснулся губами к его груди и разом выпустив его из объятий, срыву развернулся и побежал к стоящему напротив чертогов прабхи кондрыку и авитару на ходу крикнув:

– Благодарю, пречистый гуру! Ты самый лучший!

Я теперь всегда правильно обращался к созданиям, существам и только в уважительно-почтительной форме «вы», но порой когда хотел показать, как сильно люблю прабху, главного дхисаджа мягко им ты-кал.

– Дождитесь сопровождение, – донесся до меня обеспокоенный голос Ковин Купав Куна, а я уже добежав до кондрыка, покрытого огненно-фиолетовыми короткими перьями, протянул навстречу Чё-Лингу руку, и тот стремительно схватив ее, с легкостью поднял меня, да тем же рывком усадил впереди себя. Зверь прерывисто вздрогнул всем своим длинным телом, а его высоко посаженная голова слегка подалась вперед так, что когда он сошел с места, и я вцепился в его красную, густую гриву два крестообразно сложенных витых рога, стали зариться своими острыми концами в поверхность мостовой.

– Скорей! Скорей Чё-Линг! – прикрикнул я на авитару, так как боялся, что со всеми этими задержками не успеем встретить на взлетно-посадочной полосе Ананта Дэви. И Чё-Линг, немедля, и вельми громко свистнул, отчего кондрык, прямо-таки, срыву дернулся вперед, чуть было, не сбив суетящихся возле столовой прабхи челядин.