Kitabı oku: «Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга I. Отец», sayfa 3
– …и Гриша говорит, а пройдемте-ка в кладовую… – он сделал драматичную паузу, откусывая кусочек сахара и отхлебывая чай.
– А там? – Марии Степановне не терпелось услышать развязку.
– А там мышь гнилую крупу доедает! – выдал Григорий Петрович.
Все рассмеялись.
Пока отец развлекал компанию, Григорий Григорьевич взял полистать газеты. На первой странице он увидел портреты повешенных за убийство Александра II. Среди них была та самая девушка с детским личиком и высоким лбом – Софья Перовская, которую впервые он мельком встретил, возвращаясь с Александром из «Красного кабачка». События первого марта снова встали перед глазами Гриши. Убитый мальчик, окровавленный государь, раненый террорист, который бросил вторую бомбу. Что заставило привлекательного парня с кошачьими глазами совершить этот зверский поступок? Его, кстати, не повесили. Он скончался от взрыва своей же бомбы почти в то же время, что и государь. Грише на глаза попалась статья с прошением Л. Н. Толстого и других представителей интеллигенции помиловать убийц. У Григория Григорьевича зазвенело в ушах, подкатил приступ тошноты. Он побледнел и отложил издание в сторону, пытаясь не привлекать к себе внимания.
– Так назавтра крупа в богадельне уже была отменная, – весело продолжал рассказ Григорий Петрович.
Мария Андреевна закончила музыкальную пьесу и села на отведенное ей место рядом с Григорием Григорьевичем. Девушка сразу же заметила его бледность.
– Вам нехорошо? – тихонько спросила она.
– Душно немного… – ответил он.
– Папенька, можно мы с Григорием Григорьевичем пойдем воздухом подышим? – спросила Машенька отца, чем ввела его в замешательство.
За столом на секунду воцарилось неловкое молчание. Не пристало незамужней девице с юношей гулять. Гриша тоже был удивлен. Он совершенно не имел в виду совместную прогулку. Но такая смелось была ему по вкусу. Он даже немного отвлекся от своего состояния.
– Прекрасная идея! Я тоже с вами пройдусь. После всего этого изобилия мне необходим глоток свежего воздуха! – спасла положение Мария Степановна.
Все расслабленно выдохнули.
После того как Гриша и дамы удалились, Григорий Петрович поделился с Дурдиным, что сын еще не совсем оправился от всего произошедшего.
Григорий Григорьевич с Машей под присмотром кузины гуляли по Невскому. Машеньке захотелось побывать в лавке Елисеевых, и, несмотря на то, что магазин уже был закрыт, вся компания направилась туда.
Приказчик проводил важных гостей в помещение лавки, где на столе красочным взрывом пестрели апельсины, киви, персики, манго, маракуйя. Тут же пришедших окутало райским сладким ароматом. Служащие, стоявшие вокруг столов, перебирали фрукты. Хорошие плоды клали в корзины, которые затем относили в кладовую. Фрукты, потерявшие товарный вид, оставляли на столе и съедали.
– Они едят фрукты? – удивилась Машенька.
– Да… это час поедания фруктов, – объяснил Гриша. – Мой дядя, Сергей Петрович, очень ратовал за качество товара. На наших фруктах не должно было быть ни пятнышка, ни червоточинки.
Мария Степановна кивала в знак подтверждения.
– А разве нельзя их просто выбросить?
– Кто-то может увидеть и пустить слух, что у Елисеевых «продукт спортился»…
– Ой, мне так нравится! И что, все едят? И приказчики, и подручные? – Марию Андреевну этот ритуал привел в полный восторг.
– Все… – заулыбался Григорий Григорьевич.
– А можно мы тоже сейчас… поедим?
– Конечно!
– Только без меня! – заявила Мария Степановна, которая не в силах была впихнуть в себя что-то еще после всех съеденных сладостей в доме Дурдиных.
Григорий Григорьевич и Мария Андреевна с удовольствием присоединились к поеданию фруктов. Им это казалось необыкновенно забавным. Сначала они пытались сдерживаться, чтобы не смущать служащих, потом начали улыбаться, а затем и вовсе расхохотались, глядя друг на друга. Мария Андреевна откусила кусок персика, и его сок стекал по ее подбородку. Заливаясь смехом, она вытирала сок рукой. Машенька была очень привлекательна и непосредственна в этот момент. Ее смех и раскрепощенность словно заворожили Гришу. Он поймал себя на мысли, что, если бы вокруг не было людей, он бы попытался поцеловать ее. Мария Степановна, уловив искры, летающие между молодыми, предложила возвращаться домой.
– Представляете, если б мой папенька ввел час выпивания несвежего пива? – расхохоталась Машенька на обратном пути.
Все трое вернулись к Дурдиным в чудесном расположении духа.
Гостей стало больше. Пришли старшие дочери Андрея Ивановича с мужьями и старший сын, Иван Андреевич. К ужину подъехали Петр Степанович с сыном и невесткой. Варвара Сергеевна была, как всегда, необыкновенно хороша. Она полностью осознавала силу своих чар и вела себя с королевским достоинством. Гриша, как джентльмен, ухаживал за кузинами и дочерями хозяина, совершенно забыв про Машу.
Светлая улыбка на лице Марии Андреевны, с которой она вернулась с прогулки, постепенно исчезала с ее лица, вместе с Гришиным интересом к ней.
Гости разошлись.
Машенька вернулась в свою комнату, бросилась на кровать и разрыдалась, как в каких-то дешевых романах. Манефа пыталась выяснить, в чем дело. Но из бессвязных обрывков ничего не могла понять. Няня обняла свою девочку и крепко прижала к себе.
– Будет, будет… девичьи слезы – аки роса на всходе солнца… Завтра и не упомнишь, о чем горевала…
XII
Винные погреба Елисеевых давно славились по всему Петербургу. Это было невысокое, но очень протяженное здание, в котором хранились огромные дубовые бочки, на семьсот ведер каждая, для созревания вина. Каждый сорт – в отдельном помещении, с индивидуально подобранными условиями.
Гриша с отцом приехали в подвалы отобрать вина для очередной выставки. Прошло два года с момента убийства Александра II. Григорий Григорьевич полностью вернулся к жизни. Он стал незаменимой опорой в делах для отца и старшего брата.
– Сколько ж вы, братец, сегодня бутылей разлили? – просил Григорий Петрович у рабочего.
– Около дюжины тысяч-с, барин.
– А ну-ка плесни на пробу…
Работник, сидящий у бочки, собрался было налить вина в железную кружку, но тут же подскочил приказчик с двумя хрустальными бокалами. Григорий Петрович наблюдал за Гришей, пока тот прокручивал вино по хрусталю, давал ему стечь по стенкам, рассматривал на свет, изучал аромат и только потом сделал глоток. У Григория Григорьевича был прекрасный вкус, которому отец безоговорочно доверял.
– Как? Ежели на выставку в Лондон? – полюбопытствовал Григорий Петрович.
– Рановато… пусть еще «повоспитывается»… – выдал свое заключение сын, взяв стакан воды и прополоскав рот.
Так они прошлись по нескольким помещениям, выбирая вино. В итоге сошлись на нескольких бутылках.
Пора было возвращаться в контору. На улице стояла теплая, солнечная погода, и Елисеевы решили прогуляться через Биржевой сад. После открытия навигации в саду яблоку некуда было упасть от торговцев всяких мастей, приплывших из дальних стран. Чем только они ни торговали – и говорящими попугаями, и вертлявыми обезьянами, и прочими диковинными животными. Пока Григорий Петрович рассматривал очередную неведомую зверюшку, Гриша делился с ним своими новыми идеями по устройству дела.
– Если б объединить объемы стеклотары для вина с Дурдинскими для пива, то можно было б сторговать лучшую цену…
– Светлая ты голова, Гриша! Тока бутыли-то разные… – задумался Григорий Петрович.
– Так дешевые сорта вина можно и в тару попроще разливать, – у сына на все был готов ответ.
Вдруг Елисеевы увидели идущих им навстречу Андрея Ивановича Дурдина с женой, Машей и, неожиданно, Закретским. Дурдин и Елисеевы раскланялись. Мария Андреевна пряталась под зонтиком, закрываясь от солнца, и то ли действительно не видела Елисеевых, то ли очень была увлечена говорящими попугаями.
– Ты ж глянь на эту шельму! Всюду вхож, как медный грош! – прошелся Григорий Петрович по графу.
Григорий Григорьевич был взбешен. Он и сам не очень понимал, была ли это ревность или он просто терпеть не мог Закретского per se. Заморские диковинки были ему больше не в радость, и они с отцом пошли в контору. Всю дорогу Гриша возмущался. Мерзавец! Пройдоха!
В конторе Григорий Петрович призвал в помощь старшего сына, дабы успокоить Гришу. Уж слишком бурной была его реакция на увиденное. В конце концов, ничего смертельного не произошло. Дурдины могли прогуливаться сами по себе, а Закретского встретить случайно.
– Саша, поговори с ним – слово толковое стоит целкового…
Сам отец ушел наверх, где располагались его жилые комнаты, оставив сыновей вдвоем. Александр Григорьевич оторвался от бумаг.
– Что случилось?
– Только что встретили Дурдина с дочерью и Закретского. Я не мог поверить своим глазам! – продолжал возмущаться Гриша.
– Куда же Андрей Иванович смотрит? Обидно, что и Машенька-то этому прохвосту не нужна. Ему важно финансовое состояние поправить. У него ж в одном кармане сочельник, в другом чистый понедельник, – задумчиво рассуждал Александр. Он все больше и больше походил на своего отца. Тоже стал изъясняться присказками да прибаутками.
– Да он за грош с колокольни соскочит! Надо Машу спасать! – вот и Гриша тоже подхватил этот поговорочный марафон. Кровь – не вода все же.
– Обещай, что ты не будешь с ним связываться! Это было бы крайне неразумно! В конце концов, Андрей Иванович далеко неглупый человек, он знает, что делает, – строго потребовал от брата Александр.
– Ты прав… Закретского я не трону… – Григорий Григорьевич явно что-то задумал.
Александру, возможно, нужно было разобраться, что затевает Гриша. Но ему было некогда. Надо было проверить бумаги по сегодняшним поставкам сыра и сардин. Ему хотелось закончить дела побыстрее и вернуться домой к жене и дочке. На правах старшего сына он и так практически жил жизнью отца и младшего брата. Иногда он немного завидовал сестрам, которые повыходили замуж и теперь жили своими семьями, изредка навещая родителей. Тем более, раз Гриша сказал, что не тронет Закретского, значит, так и будет. В среде купцов словами просто так не бросались. Купеческое слово было дороже любого договора.
XIII
После прогулки с Дурдиными, которых Закретский встретил совершенно неслучайно, а намеренно их подкараулил у Биржи, – он отправился к своему дяде попросить денег, чтобы закрыть очередной карточный долг. Влиятельному родственнику пришлось обивать пороги и просить за нерадивого кутилу, чтобы того не отправили за решетку.
– Это был последний раз, Всеволод, когда я за тебя хлопотал, – раздраженно отчитывал дядя племянника, давая ему солидную пачку денег. – Хотя бы в память о своей бедной матери, возьмись за ум! Довольно играть! Иначе завтра ты очнешься в долговой яме, как твой отец.
Закретский потупил глаза, словно ему было семь лет и он нашкодил в школе.
– Я лишь хотел отыграться и расплатиться с долгами…
– Довольно! Либо ты остепенишься, женишься, либо забудь ко мне дорогу.
– У меня есть кое-кто на примете… дочь купца Дурдина…
– В твоем положении на достойную партию из нашего круга рассчитывать не приходится. Герб, значит, позолотишь, – устало, но уже более спокойно отреагировал дядя. – Купчиха – так купчиха.
– Так я завтра же и попрошу руки и сердца, – радостно пообещал молодой гуляка. Он боялся, что родственники не одобрят подобный союз. Он и сам был унижен тем обстоятельством, что вместо достойной жены ему придется опуститься до этих торгашей. Но деваться было некуда. Да и родне он так надоел своими финансовыми проблемами и загулами, что они были рады пристроить его куда угодно.
– Да уж поторопись, потому что в следующий раз я за тебя долги отдавать не стану.
* * *
Тем же вечером Григорий Петрович ждал, пока подадут обед, просматривая газеты. Пришел Григорий Григорьевич, сел рядом.
– Эдуард Мане почил, – поделился Григорий Петрович прочитанной новостью с сыном, – что за год? Сначала Вагнер, а нонче Мане. У Степана вроде был он в коллекции… Теперича цены взлетят.
Гриша совсем не слушал отца.
– Отец… Не могли бы вы поговорить с Андреем Ивановичем? – довольно робко начал он.
– О чем? – Григорий Петрович был уверен, что Гриша опять заведет речь про бутыли для вина и пива.
– О Марии Андреевне… у меня к ней чувства… – очень тихо ответил сын. Он словно стеснялся того, что говорил.
– Уверен? Не рано? Молодо-зелено, погулять велено, – Григорий Петрович отложил газеты в сторону. С одной стороны, он был очень рад. Об этом союзе они с Андреем Ивановичем мечтали уже несколько лет. Но с другой стороны, если это необдуманный, внезапный порыв, то как бы позже не было какого «шкандаля»…
– Уверен, – ответ Гриши звучал убедительно.
Вошел слуга. Принес письмо Грише. Молодой человек вскрыл послание и прочел про себя. Это было признание в любви от какой-то незнакомки. Юноша растерялся. Почерк был незнакомый, не было ни подписи, ни инициалов. Как же так? Как только он принял столь серьезное решение, тут же начались искушения. Гриша стал перебирать в голове возможных претенденток. На балах было много дам, которые заглядывались на него. Он был уверен в себе и знал, что получил бы любую девушку, которую бы захотел. Но, не имея явных привязанностей, Гриша был готов принять выбор отца. Тут вмешались Закретский с Машей. Ему показалось, что раз он испытывает сильнейшую ревность, значит, у него есть чувства к Марии Андреевне. Да и брак этот был бы выгоден для их предприятия. То есть отличное решение со всех сторон. А что если письмо написала сама Маша? Это было в ее характере. Она была смелая и решительная. Но отчего же не подписалась тогда?
– Что там? – Григорий Петрович с любопытством наблюдал за сменяющими друг друга эмоциями на лице сына.
– Так… пустяки… – немного краснея, отмахнулся Гриша.
– И выбор добрый, и для торгового дома слияние капиталов не лишне… Но не хотелось бы мне с другом рассориться из-за твоей поспешности. Подумай еще. Ежели через месяц не передумаешь, я сговорюсь с Андреем Ивановичем, – вернулся к важной теме отец.
– Я от своего решения не отступлюсь, – твердо заявил Гриша, убирая письмо в карман.
XIV
Дурдины долго готовились к свадьбе.
И вот, наконец, от их дома отъезжал «постельный поезд» с приданым, состоявший из пяти подвод. В первой подводе везли икону и самовар, рядом с которым сидел мальчик-блюдник. Он держал в руках завернутый в шелк поднос с пачкой чая. Особым украшением была огромная сахарная голова с повязанными разноцветными лентами. На второй подводе восседала крестная мать Марии Андреевны, держащая позолоченную солонку Фаберже. С ней ехала фарфоровая посуда. На третьей и четвертой подводах перевозили постель, мебель и ковры. В последней, пятой подводе была готова к отправке тетка Марии Андреевны. У нее в руках трепыхалась живая индюшка в чепчике. Андрей Иванович забрал у тетки список всего приданого и прошелся с проверкой по всем подводам. Закончив, он дал отмашку – и «постельный поезд» тронулся с места.
Пока отец занимался приданым, Мария Андреевна примеряла шикарное свадебное платье в своей комнате. Вокруг нее крутились две портнихи, подкалывая ткань булавками. Мария Исидоровна наблюдала за примеркой и подгоняла белошвеек. Ей казалось, что платье тянет то с одной, то с другой стороны.
Манефа принесла переданную невесте женихову шкатулку.
Мария Андреевна бросилась к няньке, чуть не порвав платье. Мать тоже подошла посмотреть на подношения жениха – черепаховый гребень с драгоценными камнями, колье из дорого жемчуга и золотой крестик фирмы Фаберже.
Дамы ахнули от восхищения.
Мария Андреевна достала крестик и прижала его к сердцу.
– Это будет мой оберег! Он всегда будет со мной!
Только Манефа не рассматривала драгоценности. Она смотрела на Марию Андреевну в подвенечном платье и тяжело вздыхала.
– Красуйся краса, пока вдоль спины коса. под повойник попадет – краса пропадет… – едва сдерживая слезы, бубнила под нос она.
– Сколько можно причитать, Манефа? Я знаю, что буду счастлива! – Маша обняла няньку, которая никак не могла смириться, что ее девочка выросла.
* * *
Это был один из красивейших весенних дней. Яблони стояли невестами в бело-розовой фате цвета. Празднично звонили колокола. Вокруг церкви толпились нарядные гости.
В храме шло венчание. Священник крестообразно ознаменовал венцом невесту и дал поцеловать ей образ Спасителя. Шлейф платья невесты держал десятилетний Митя, один из многочисленных детей большого семейства, объединяющего в себя теперь несколько купеческих кланов.
– Венчается раба Божия Мария рабу Божию Григорию, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
В тот самый момент, когда священник возложил венок на голову Марии Андреевны, вдруг непонятно откуда взявшееся дуновение ветра заколыхало пламя ее свечи и на глазах изумленных свидетелей свеча в руках Маши, потухнув, согнулась пополам. На секунду в храме воцарилось гробовое молчание. В следующее мгновение по рядам гостей пополз тревожный шепот – «плохой знак». Мария Андреевна растерялась.
Александру Григорьевичу на секунду показалось, что вместо Марии Андреевны он видит свою сводную сестру Елизавету. У нее точно так же во время венчания потухла свеча. А через несколько месяцев она умерла. Он схватился за сердце и вышел из храма.
Гриша спокойно отдал Маше свою свечу и взял себе другую, которую ему уже протянул Григорий Петрович. Он взял невесту за руку и посмотрел в глаза. Мария Андреевна почувствовала, что пока она с Гришей, никакая беда ей не страшна.
XV
Вечером с небывалым размахом был устроен бал по случаю венчания Григория Григорьевича и Марии Андреевны. Зал «Баккара» в доме на Мойке с трудом вмещал всех многочисленных гостей и членов двух больших семей.
Степан Петрович проводил Варвару Сергеевну к столу. Ей не здоровилось, и она не была расположена танцевать.
– Позвольте предложить вам бокал шампанского? – стал ухаживать за невесткой хозяина дома тот самый мальчик Митя, который был пажом невесты на венчании.
– Если вас не затруднит… Здесь так душно… – обмахиваясь веером, подыграла ему Варвара Сергеевна.
– Вы сегодня обворожительны, – не унимался мальчуган.
– Мне кажется, вы буквально на прошлой неделе были влюблены в Наталью Павловну… – Варвара Сергеевна даже немного повеселела.
– Что вы! Это была не любовь, лишь мимолетное увлечение, – нашелся Митя.
Все, кто наблюдал за этим диалогом, покатились со смеху. Вот это ловелас растет!
Григорий Петрович и Андрей Иванович с удовольствием любовались счастливыми молодыми, которые не пропускали ни одного танца. Оба были довольны таким удачным союзом с большим потенциалом для дела.
Во время небольшого перерыва между танцами Марию Андреевну обступили ее сестры, которым хотелось рассмотреть платье и украшения. Григорий Григорьевич отошел к брату и его жене, Елене Ивановне.
– Гриша, поздравляю! Машенька такая чудесная! Береги ее! Она мне чем-то нашу Лизу напоминает… – старший брат был необыкновенно растроганным, Гриша его таким еще никогда не видел.
– Саша, что ты… Ну при чем здесь Лиза? – попыталась остановить его Елена Ивановна.
– Эти свечи… дурной знак… Я не говорил тебе, Гриша, но у Лизы также свеча потухла во время венчания…
– Я не верю в знаки… Но если тебе так спокойнее, даю слово, что буду беречь Машу как зеницу ока! Сам не обижу и другим в обиду не дам!
Объявили следующий танец. Григорий Григорьевич вернулся к своей молодой жене. Начав танцевать, он продолжал думать о старшем брате. Вдруг он осознал, что Александр стареет и становится слишком сентиментальным.
С улицы доносился какой-то шум, крики. Но их не слышно было за праздничным весельем. Около дома Елисеевых пьяный в стельку Закретский пытался прорваться на бал, но был остановлен урядником.
– Как ты смеешь? – орал он на урядника, пытаясь вырваться. – Не прикасайся ко мне! Пусти!
Ему удалось высвободиться.
– Елисеев, ты у меня будешь кровавыми слезами умываться! – пытался он докричаться до второго этажа.
В ответ ему из окон дома доносились музыка и смех.
Закретский без сил сел на лестницу и заплакал. Это были пьяные слезы. Но они были искренние. Никто, даже он сам, не смог бы разобраться, было ему так горько оттого, что не удалось залезть в карман к богатому купцу, женившись на его дочери, или ему действительно нравилась Маша, или ему было жутко обидно, что Елисеев обошел его в очередной раз.
Дамы стали жаловаться на духоту. Открыли окна. Ветер ворвался в комнату и стал раздувать тончайшие тюлевые занавески, словно паруса. Кружащиеся пары, размноженные в многочисленных зеркалах зала, и развевающийся, словно фата невесты, тюль сливались в красивейший свадебный танец.
Григорий Григорьевич, разговаривая с родителями, постоянно искал глазами невесту. Мария Андреевна болтала с сестрами, смеялась. Вдруг Григорию Григорьевичу показалось, что он увидел в зале еще одну невесту. Он побледнел. Ему живо вспомнился его сон накануне убийства Александра II. Он присмотрелся. оказалось, что это просто отражение Марии Андреевны в зеркале. Гриша выдохнул с огромным облегчением и решил больше тем вечером не пить.
Бал подходил к концу. К Грише подошли новоиспеченные тесть с тещей, которые собрались домой и хотели попрощаться.
– Гриша, сынок, а где ж твоя молодая жена? – поинтересовался Андрей Иванович.
– С сестрами секретничает… – махнув в ту сторону, где только что видел Марию Андреевну.
Сестры по-прежнему сплетничали на том же месте, где их видел Гриша, а Марии Андреевны не было. Григорий Григорьевич пошел искать супругу в зале. Ее нигде не было. К поискам подключились родители Гриши и сестры Маши. Безуспешно. Невесты нигде не было. Уже второй раз за свадьбу родственники встревожились – невеста пропала. Кто-то уже даже связал два события, мол, свеча погасла – это же дурной знак, вот невеста и пропала.
