Kitabı oku: «Долгая ночь Виктора Цепкова», sayfa 5
И тут ему улыбнулась удача, на глаза ему попалась железную дверь, которой раньше он не заметил. Сейчас все зависело от того, заперта она или нет. Доктор сделал вид, что один из образцов завалился в щель, приподнялся и прополз несколько метров на коленях. Со всей силой он навалился на дверь, и та подалась. Ею недавно пользовались и в суматохе забыли закрыть. Виктор с теплотой вспомнил Васильева, утонувшего главного инженера, который и оставил дверь открытой.
Нырнув в дверной проем, Виктор задраил дверь и сбежал по ступеням вниз, очутившись в подземном бункере. Вслед ему барабанил по двери Валерьев, но засов казался крепким. Стрелять майор вряд ли будет. Тут полно горючих материалов, недолго и на воздух взлететь.
Виктор скользнул в узкий проход между штабелями с оборудованием, на ходу раскачивая штабеля и слыша, как они с грохотом валятся в проход позади него, образуя непроходимую гору.
В дальнем углу находилась стойка с панелью диспетчерского управления. Эти рубильники были в порядке.
Виктор снял с себя ремень и обмотал их, зафиксировав в положении «стоп». После этого он стянул куртку, сорвал и бросил галстук, быстро надел телогрейку и, выбравшись из маленькой дверцы, пробежал через двор к своей машине. На бегу он прислушался, но воя патрульных сирен слышно пока не было, и он припустил ещё быстрее, распугивая ворон, которые возвращались на обжитое место.
Тут его и приняли. Из-за тумана он не мог разобрать фигуры военных.
Глупо было предполагать, что майор Валерьев явился один.
Круг 9-й
Маска опустилась Виктору на лицо. До него доносились глухие удары кузнечного молота, словно кузнец сносил сваю стальной шторы. Завеса самой страшной тайны готова была упасть.
Виктор не ждал многого, но заслуживал большего, чем наблюдать этот бессмысленный, напрасный момент. Хоть какого-то результата. Но ничего не произошло.
«День у тебя звёздный, но ты Ежа, не обламывай. Ёж у нас не такой, чтобы встал и пошел», – подмигнул ему во сне кузнец. И Виктор обещал выжить, а слова свои нужно держать.
…– Как держитесь? – ласково поинтересовалась медсестра, лицо которой несло все признаки утомления, потому что она не спала всю ночь.
Просто Мария положила руку ему на лоб, и Виктор почувствовал, что у нее подрагивают руки.
Он спросил, не появился ли хирург.
– Застрял на ковиде в Крыму. А ведь поехал отдыхать. Но я заканчивала курсы скорой помощи. И у меня есть кое-какие медикаменты.
Эта женщина и делала ему массаж сердца.
Потом она перешла к следующему больному.
–Ты хорошая и добропорядочная женщина, Надя, такие нам нужны. Не покидай нас.
Ее слова были услышаны. Надежда вздохнула, открыла глаза и принялась изучать горизонт.
Туман рассеялся, а с ним отошли и потусторонние видения. Виктор с сожалением вздохнул, добрая медсестра из сна успела ему понравиться.
–В эфире сплошные помехи, – кричал военный связист, пытавшийся по рации установить связь. – Слышу слова, но в них нет смысла.
В этом мире все происходило непредсказуемо и в нем имелось так мало смысла, что только Гарик и его товарищи могли ловить кайф. Так же непредсказуема оказалась и власть: вселенская доброта мгновенно сменилась вспышкой гнева. То ты добрейший человек и всем друг, а то имя твое забыто, и никто не помнит о тебе совершенно. Уйдут и не помнят, что с тобой и с ними со всеми случилось.
Все забыли? Как это можно? Разве у нас мозги отшибло? Или мы все под химией?
Виктор снял маску и тут же понял, что изменилось. Установилась хорошая видимость. Туман поредел. Скоро он дышал полной грудью.
Успокоившись, доктор опустил голову и заснул.
На допросе Виктор отмалчивался. Оказывается, его давно искали по району, но деревень с названием Цепки было пять или шесть, а Фирсов нигде не оказалось. Он не собирался облегчать работу майору Вальереву. Должны же доблестные органы хоть что-то уметь делать.
Габрелянов взялся отвезти Надежду Игнатову в больницу, но по пути она попросила заехать к ней домой предупредить мужа. В этом поручении майор не видел ничего хорошего, потому что ему не хотелось встречаться с директором производства. Он не мог поручиться, что устоит от искушения набить ему морду еще прежде, чем машина правосудия возьмет хозяина в оборот. Кто, как не он, нес ответственность за аварию на химзаводе?
Надежда в который раз попыталась встать и выйти из машины, но две переломанные ноги с наложенными шинами не позволяли ей перемещаться. Габрелянов пообещал поговорить с ее семьей. «Если спят, не надо будить, просто положите детям рисунки на кровать», – попросила Надежда, вручая майору ключи.
Габрелянов тихо проник в квартиру, безошибочно установив расположение супружеской спальни и детских комнат по храпу мужчины и тонким тревожным выкрикам, во сне дети Надежды спали беспокойно. Напротив, ее муж был вполне спокоен и удовлетворен, он лежал в объятиях другой женщины. Когда посторонний вошел в комнату, никто из спящих не шевельнулся. Габрелянов положил на подушку рядом с головой Игнатова рисунок балеринки.
Вернулся майор скоро, но от разговора уклонился и выглядел мрачнее тучи. Наде не потребовалось ничего объяснять.
– Он был там не один?
– А вы знали?
– Случайно выяснилось. На заправке служащий спросил меня, где я оставила своего кавалера. Он видел Игнатова с женщиной и узнал байк и шлем. Но мы с мужем никогда не ездили вместе, из-за детей. Теперь он притащил свою подружку в дом. Уговаривал меня взять девушку, которая присмотрит за детьми. Ничего, в больнице у меня хватит время все обдумать. Здорово. Не будет времени скучать.
И тогда Габрелянов подумал, что если кому и можно достичь нирваны прямо сейчас, не сходя с места, то это Надежде – с переломанными ногами, передозом промедола и мужем, который ей изменяет.
Когда появилась связь, майор позвонил полковнику. Он больше не пользовался рацией, зная, как просто прятать за помехами начальственную ложь – ох, эти помехи, помехи!
– Я звоню, чтобы уточнить насчет мертвых солдат. Я не отправлял их в командировку на ночь гладя, значит, это сделали вы. Если вы считаете нужным дать показания, я их выслушаю под протокол. В противном случае, вопросы будет задавать следователь.
– Вы видели кунг, майор?
– Да. Я провел первичный осмотр, который зафиксировал в своем журнале. Солдаты везли мебель.
– Она предназначалась лично мне. Теперь вы понимаете, почему я не оформлял командировку.
– А вам срочно потребовалась эта мебель? – спросил Габрелянов.
– Разумеется, – полковник не почувствовал сарказма.
– Ну тогда бойцы умерли не зря, – закончил майор.
Разговаривать больше было не о чем.
Как погибли солдаты? Ни Виктор Цепков, ни майор Габрелянов об этом не знали. По предположению медэксперта (а его отчет засекречен, как и другие документы по этому делу), солдаты просто устали от дороги и вышли размяться. Их подвело отсутствие стойкости. Далее, они решили срубить елку, благо в тех краях лес заповедный.
То ли не устояли от искушения, то ли обуяла жадность.
В низине они получили дозу отравления, но еще смогли добраться до машины.
У них в кунге нашли елку, по химическому составу близкую к оружию химического поражения Так что солдаты наглотались ядовитых веществ, пока ходили по лесу, нагибались к земле.
Таков туман, он стелился понизу и оседал на траве.
Круг 10-й
Посчитав дело законченным, кузнец оставил поле битвы, и его спутники, которым пришлась не по душе жесткость майора Валерьев, не стали ждать награды и уехали с дядей Гришей.
Виктор все еще ощущал слабость, и они довезли его до больницы в соседнем городе, где имелось хирургическое отделение. Там уже находилась Надежда, которая ожидала операции. «Если слепят из меня велосипед, получится великолепно», – молодая женщина излучала позитив.
Пока хирург выкуривал сигарету, а потом облачался в стерильный костюм, у них оставалось время поговорить.
– Ну и что, по-твоему, будет с городом? – спросила кузнеца на прощание Надежда.
Мужчины посмотрели на неё с недоумением. Не потому, что вопрос показался странным. А потому, что задать его пришло в голову только Надежде.
После осмотра врача, Виктор с кузнецом направились на 119-й километр к грузовику с мертвыми солдатами. ГАЗ-66 по-прежнему стоял на своем месте. О телах солдат никто не позаботился, это значило, что ведомство не желало принимать ответственность за их преждевременную гибель.
Виктор вздохнул, приходилось все брать на себя. «Я знаю, что поступаю не вполне законно, но все, что я делаю… это все ради других». Трое парней переглянулись, они и кивнули одновременно, никто не стал возражать. Тела перенесли в микроавтобус Григория.
Виктор вел по телефону переговоры с лабораторией из другого города, и, хотя коллеги не выражали восторг от его идеи, он смог их уговорить, потому что они общались на понятном языке, оперируя общечеловеческими понятиями. Виктор больше не имел желания вступать в дискуссии с людьми, исповедовавшие другие нравственные ценности, да и есть ли у них такие ценности вообще? И пока одни специалисты занимались исследованием тел в морге, другие выехали на осмотр места происшествия – что и полагалось делать в подобных случаях.
Виктор спросил кузнеца, не опасается ли он остаться не у дел после этой истории, на что тот только рассмеялся. «Спросил бы ты меня об этом в девяностых годах, когда я был физиком-ядерщиком, а мой институт закрывали. Что до кузнеца, то он везде найдет себе работу».
Между собой они обсудили еще один вопрос, который вызывал у обоих сомнение, а именно, странное отключение сотовой связи в момент появления тумана. Виктор пробовал оправдать операторов компаний, которых шантажом склоняли к сотрудничеству. Действительно так ли страшны были люди, пугавшие их, и не поддались ли они на пустую провокацию? Как бы то ни было, в этом скоро разберутся, как и во всем остальном. И тут же доктор Цепков ловил себя на мысли, как же легко делегировать свои полномочия кому-то еще, более храброму и могущественному.
Сейчас же разговор шел о другом, как им продолжать жить в этом мире. И когда все доводы в пользу торжества разума оказались опровергнуты, у Виктора вдруг зазвонил телефон, и все восприняли это как чудо.
Сквозь помехи прорвался тревожный женский голос. «Ты забыл, что сегодня воскресенье, псарик? У тебя ночёвка. С продолжением», – интонация была певучей и протяжной, как у всех местных.
В груди у Виктора ёкнуло. Это была его голубка! Она окликнула его, когда он остановился в пути. Женщина-мечта мелькала вдалеке, она оставляла следы, по которым он мог идти туда, где она его ждала. Большое теплое чувство нахлынуло на Виктора, согрев с головы до ног. Когда же кузнец открыл рот, чтобы попрощаться, доктор уже сидел за рулем своей машины и давил на газ.
«Дальше я уже сам», – говорил он, обращаясь неведомо к кому.
Домик на краю города встретил его одним светлым окном. Горела лампа, но рядом никого не было. Женщина до последнего ждала его, пока ее не сморил сон. Чтобы не разбудить любушку, Виктор не стал звонить в дверь, а пролез через окно на кухне, где плохо прилегала рама, которую он так и не собрался починить в свое время.
Она заснула, ожидая его. Заслуживал ли он такого счастья?
Или это было лишь удачное стечение обстоятельств, что его полюбила женщина?
Его милая лежала поперек кровати, и в первую минуту он решил, что она не жива, надышалась проклятого тумана. Он сразу кинулся делать стимуляцию легких. Когда же она проснулась и засмеялась: мол здорово мы повеселились, но пора и честь знать, Виктор уже бежал на второй этаж, где спал ее сынишка. Слава богу, окна оказались закрыты, а мальчик ровно дышал во сне.
В то утро они встали рано, едва рассвело, и зазноба напрасно обыскала машину в поисках подарков.
– Ну что за голь перекатная, ни цветочка не привез, ни тортика, – причитала она.
– Мама, мама, у дяди Вити в багажнике звери лежат, живые звери, – радостно воскликнул мальчонка.
– …давай посмотрим, что ты мне привез? Лису, белки. Ты шутник, Виктор…»
И в тот же миг прямо из багажника выпрыгнули рыжие попрыгуньи, которые окончательно очухались. А лису мальчик выпустил сам, блохастая, на что она нужна!
–Мама, дядя Витя, смотрите, туман, как же красиво, – не уставал удивляться мальчик.
А когда все успокоилось, женщина в серебристой ивановской сорочке, такой, что впору разгуливать по какому-нибудь променаду в южном городе, с тонкой сигареткой в губах, держала в одной руке бокал красного вина, а другой листала на ноутбуке страницы и хрипло комментировала:
– Академия гражданской защиты нам подойдет, верно? А вот еще какой-то Павленко, областное управление МЧС, я ему тоже напишу. А тут совсем смешно, псарик. Кафедра инженерной экологии, а другая – Экологической химии. Отправлю-ка им твое письмецо.
Ее псарик спал на шелковых простынях глубоким здоровым сном, который в народе почему-то называют мертвым.
Круг 11-й
Габрелянов стал главный фигурантом расследования, на его показаниях строилась версия официального расследования. Он ни разу не упомянул доктора Цепкова, замолчать его участие в этой истории – самое малое, что майор мог для него сделать. А про кузнеца он и вправду ничего не мог сказать, лишь то, что он работает в автомастерской на въезде в город. Так же из своих показаний он опустил Надю Игнатову, решив, что у женщины и своих бед хватало. Лишь немного люди могли выдержать натиск следователя, который расследовал дело о массовом отравлении города. Габрелянов его понимал. Поиски виновных – основное занятие следователя.
Тогда как у майора цель – эти нападки отбивать.
Потом с майором беседовал психолог. «…если вы сейчас чувствуете душевное беспокойство, то помните, что оно временно, – говорил психолог майору, как и другим бойцам до него. – Вашу боль нужно пережить, предоставить времени работать за вас, оно залечит раны. Вы станете намного сильнее и умнее, чем раньше. Без боли не бывает счастья, помните об этом, вы справитесь».
Интересными делами занимался майор целыми днями, вот только в них он не видел ни капли смысла.
Закончив с психологом, Габрелянов звонил Виктору с важным сообщением:
«Постарайся не маячить в городе, а лучше уезжай куда-нибудь на пару недель. На тебя написал заявление некий гражданин. Он указал номер машины».
Виктор хмыкнул, он был не из пугливых. Спасибо за предупреждение, но никуда он не поедет.
Как и предупреждал майор, в дом к нему явилась полиция. Ответственные работники хотели увидеть срубленные им елки, но они явились слишком поздно для нового года, а Виктор оказался вполне трезвым, даже сосед-гидролог и тот был чист, как стеклышко. Его глаз сверкал алым от поднявшегося давление, тем и объяснялась его вынужденная дееспособность. Виктор сохранял трезвость по идейным соображениям.
Полицейские извинились за то, что бойцы МЧС не смогли прибыть, слишком много было поручений в последнее время, так что они перебросили вызов им. Ребята явились для ознакомительной беседы и, в случае необходимости, для воспитательного внушения. Виктор, который мог и сам кому нужно сделать внушение, на рожон не лез, а выслушал все внимательно. Теперь он понимал причину своего увольнения из МЧС. Версия о сокращении, возникшая на пустом месте, его никогда не удовлетворяла.
Пустой донос браконьера, так не вовремя появившегося на лесной делянке, не прошел бы ни в каком суде, но Виктор не хотел связываться ни с браконьером, ни с ведомством, в котором он успел прослужить десять долгих лет.
Если кто и способен на равных разговаривать со следователем, это он.
– Вы утверждаете, что полиции лежит заявление от гражданина Попова. По его словам, некий человек на дороге собирал пушных зверей.
– На основании этого вам вменяется в вину незаконная охота. Он пишет, что приехал за елкой, но сразу поехал домой, потому что опасался попасть под выстрелы».
– Он видел у меня ружье? Вы видели? У меня его нет.
– Зачем же вы на него кричали?
– А ваш Попов ничего не написал о предупреждении? Я потребовал, чтобы он покинул лес немедленно.
– Попов заявил, что вы кричали на него и угрожали ему смертью.
– Я должен был выгнать его из леса.
– Там опасно находиться, вы об этом говорили.
Как и с любым человеком, со следователем тоже можно было договориться.
Двумя неделями позже Виктор направлялся на работу, которая для него нашлась вопреки мрачным прогнозам кузнеца. Игра завершилось, результаты были подсчитаны, и сам майор Габрелянов приготовился к последствиям. А вот Виктор не стал ждать. Его дела в санитарном отделении МЧС обстояли настолько плохо, что он ушёл сам, не дожидаясь, пока его уволят. Кто-то сказал, что требуется штукатур в строительную бригаду, а Цепков никогда не чурался физического труда. Правда приходилось ездить за шестьдесят километров, зато каждый день его ждала дорога по живописным окрестностям.
Зима прошла тихо. Настолько тихо, что недавние события казались ему сном, в котором один станичник покинул дом, завел машину и отправился в дорогу, упокаивая мертвых и воскрешая тех, чей срок не пришел. Любовь помогала ему воспарить в небесах, а безногий удерживал его на земле, когда это требовалось.
Те, кто говорит, что надо почаще покидать насиженное место и менять жизнь, не имели в виду бурю. О ней предупредило МЧС своевременно, но не упомянуло о последствиях. Боты повторяли сообщения, но все люди-операторы оказались перегружены, со всей области поступали запросы о помощи. Поэтому выслушав механический голос, станичник отставил телефон. Надо было справляться собственными силами.
Виктор любил природу, но сегодня она не отвечала ему взаимностью. Ель-великанша рухнула и перегораживала трассу, которая из-за того пришла в негодность. Объехать ее не представлялось возможным: лесная опушка подступала к ней со всех сторон. На дороге, вмиг ставшей непроезжей, образовалась пробка.
Сейчас Виктор пилил ель. У одного парня в багажнике нашлась двуручная пила. Оставалось только удивляться, что только люди не возят в багажнике.
После работы они сидели и отдыхали. Торопиться было некуда. Сегодня вся трасса опоздала на работу.
«Умел бы ты рисовать, мигом нашлась бы тебе работа», – говорил мужик, которому он рассказал о проблемах трудоустройства.
Так Виктор первый раз услышал указание судьбы. Не будь елки, которая перегородила трассу, он бы не встретился с мужиком из Починок и не услышал от него историю про починковский химзавод, который обанкротили в то же время, что и заречный. Вернее, его банкротство произошло немного раньше. И это имело значение.
По словам владельца пилы, который являлся непосредственным свидетелем насильственного захвата, в тот день на вертолете прилетела группа из администрации с ОМОНом в качестве поддержки. А что могли работяги поделать против людей с автоматами? Ученые утверждали, что производство имело важное оборонное значение, но кто их тогда слушал. В Починках была лаборатория с учеными, а во главе кандидат наук, выдающийся малый. Ему даже бюст поставили на территории завода.
«Ну мне пора», – порывался сказать Виктор, не желавший слушать его трынденье. Если тот починковский парень кого и хотел удивить, то это не бывшего санитарного врача, который все знал об анилиновом производстве и как оно влияет на окружающую среду. Мало ли сколько предприятий в глубинке обанкротили. Но судьба упорно не отпускала Виктора. Пробка не рассасывалась, мужики впереди тоже расчищали трассу от деревьев.
«…а потом что стало с изделием «А», неизвестно. Потому что техники и лаборанты давали подписку о неразглашении».
И тогда Виктор спросил, что же стало с теми яйцеголовыми, которые замутили анилиновое производство. Ведь не за текстильные красители химкомбинат получил орден Ленина и все такое прочее.
Не стоит недооценивать возможностей анилина, сказал Виктору знакомец. Как и все починковские, они университетов не кончали, но о химии знали всё и даже чуть больше. Потому что она вошла в их повседневную жизнь.
А все ученые умерли, вот как.
Тут только Виктор вспомнил о вопросе насчёт того, умеет ли он рисовать. А собственно, в чем дело? А оно состояло в том, что к юбилею починковского комбината, много лет почившего в бозе, собиралась выставка по истории его, и там самодеятельные художники перерисовывали со старых фотографий заводские корпуса комбината и портреты тех еще дореволюционных мужичков, которые поднимали производство. Летом они работали на сельхоз работах, а зимой травили себя на вредном производстве, чтобы заработать денег.
На работу Виктор в тот день не попал. Вместо этого он в течение двух часов прогуливался по зданию администрации починковского химкомбината, устроенного, как водится, в здании бывшего имения, и рассматривал во всех деталях художественную выставку, приуроченную к юбилею. Тут были и живописные полотна с изображением речных и лесных красот, которые он осмотрел внимательно, но не нашел в них и намека на нынешние пейзажи – настолько изменила край техническая революция.
Особенно внимательно Цепков рассматривал картины, сделанные со старинных фотографий, но не нашел в них ничего, кроме изображений допотопных механизмов и работников, которые в тридцать лет выглядели глубокими стариками. И хотя он ничего интересного для себя там не находил, он готов был проторчать там до конца дня, таким упорным парнем был Виктор.
Нежданно-негаданно приехала группа, которой экскурсовод стал объяснять то же самое, что только что рассказывал предыдущим экскурсантам. Виктор приметил пожилого мужчину, осматривающего картины народных мастеров не менее внимательно, чем он сам, тот проявил особое внимание к последнему рисунку, которую Виктор для себя не отметил. Он изображал военную машину с ракетами, а в военных механизмах врач не очень разбирался.
Поэтому он подошел к тому человеку, подтянутая фигура и осанка которого выдавала в нем военного. Тот тоже приметил интерес Виктора
– Узнаете? – спросил его отставник.
Знал ли Виктор что?
В этом данном случае Виктору было нечего ответить. Напрасно он высматривал подсказку, картина не была подписана.
– Сразу ощущаешь мощь, верно? – продолжал его собеседник. – В Афганистане они проявили себя. Нас умоляли, чтобы мы их не применяли. Страшная химия, выжигало все напрочь. Напалм против него – детская игрушка. Выжигало скалы и пещеры до черноты. Так что после войны это оружие сразу запретили. Но потом-то все запреты были сняты. Я сам видел, что эти машины провозили на параде на Красной площади, и случилось это два года назад.
Отставник радовался невинно, как младенец, раздавивший козявку. И эта младенческая наивная простота объясняла, почему решение об уничтожении дьявольской анилиновой смеси не было принято, да и не будет принято до тех пор, пока поколение таких младенцев не сменится поколением взрослых мужчин, которые возьмут на себя ответственность за происходящее.
– А что за машина? – спросил Виктор.
Тогда они называли её «Солнцепёк».
Круг 12-й
У себя дома Габрелянов, считая вслух, заканчивал отжимания. Он всегда их делал перед тем, как принять ответственное решение. Потом он побрился, тщательно выбрал рубашку и галстук, оделся, собрал сумку, взял ключи от машины и отправился на службу.
– Что вы имеете в виду? – спросили его.
– Хочу сделать заявление.
Майор положил на стол мобильный телефон, бутылку воды и приступил к докладу.
– В том, что касается вредного производства, самым сложным является утилизация отходов, в этой части и наблюдается наибольшее число злоупотреблений. Может возникнуть мысль, что это произошло из-за тяжёлой нагрузки на мощности, но увы, всё обстоит гораздо сложнее. И вовсе не из-за экономии средств. Аххах, как бы не так.
Потом настало время перерыва, во время которого о работе не говорили. Стакан кофе с крышечкой поставили на столик у входной двери для того, кто придет позже, лучшие игроки всегда задерживались. Майор навидался этих агентов. «Хорошими» их сложно назвать.
Во время перерыва майор помчался в туалетную комнату, заперся там и включил воду в раковине полной струей, чтобы никто не слышал, как его рвет. Всё-таки он сегодня наглотался дерьма.
«Это всего лишь игра», – такую фразу время от времени слышал любой агент. Беда лишь в том, что эти игры практически не отличались от штатных мероприятий, к тому же о них не предупреждали заранее. Например, встреча с машиной МЧС оказалась не предусмотрена. К счастью, у пожарников хватало ума не устраивать скандалы, это никому был не нужно. А то, что из-за тумана сбили мотоциклиста, такое бывает. Кто об этом узнает? Раненый все равно умрёт.
Габрелянов пожимал руки знакомым. «А где Васильев?» – его удивляло, что главный инженер химзавода пропустил такую важную встречу. Ему сказали, что тот отдыхает в командировке.
В ожидании начала совещания они обсуждали новости. Все уже настолько привыкли к плохим известиям, что встречали их без сожалений, и со стороны даже казалось, что и равнодушно. Просто события последних дней приучили их к терпимости.
– Слышали, Игнатов разбился на байке.
– На том самом?
– Да, после аварии отдал в починку.
– Не следовало этого делать.
– Да уж теперь ясно.
–Жадный он был.
– Так что с ним больше проблем не возникнет. У нового руководства свои заботы».
Габрелянов вспомнил Надежду с перебитыми ногами, вряд ли ее состояние позволяло ей сесть в седло. Но на всякий случай он спросил, один ли ехал Игнатьев.
– С ним еще любовница была. Вместе и разбились.
