Kitabı oku: «Брошки с Блошки»

Yazı tipi:

* * *

Глава первая

– Елена! – донеслось снизу.

– Итс ми, – пробормотала я, колотя по клавиатуре в темпе, соответствующем стремительному развитию сюжета. – Ай эм Элена, йес…

Мой ГГ, что в переводе на нормальный язык означает «главный герой», вплотную приблизился к финалу и уже набирал в широкую грудь воздуха, чтобы на прекрасном – не как у меня – английском произнести свое знаменитое: «Встретимся в следующей жизни, беби!»

Да, вот такой он, мой ГГ. Пафосный любитель банальщины.

– Елена, спустись ко мне, пожалуйста, если тебе не очень трудно. – Голос тети Иды сделался язвительным.

Мне, конечно же, нетрудно к ней спуститься. Во всяком случае, гораздо легче, чем ей ко мне подняться. Возраст 80+ и артритные суставы не располагают к штурму крутой высокой лестницы, а я-то почти вдвое моложе, я еще и по перилам съехать могу.

Ступенька лестницы скрипнула.

– Иду, иду! – прокричала я, испугавшись, что тетя Ида все-таки решится на опасное восхождение. – Встретимся позже, беби, – это я сказала уже своему ГГ, вынужденно оставляя его на произвол судьбы.

Впрочем, ничего с ним в мое отсутствие не случится. За это моя авторская душенька спокойна.

Я закрыла ноутбук, дробно пересчитала ногами два десятка степенек, сбежав на этаж ниже, и доложилась:

– Рядовой Логунова по вашему приказанию прибыла!

Вообще-то я не рядовой, а целый младший сержант – давным-давно получила это воинское звание вместе с дипломом филолога. Довольно странный комплект, но это факт: в университете у нас была военная кафедра.

Однако рядом с тетушкой лычками козырять бессмысленно, она-то минимум полковник, если вообще не генерал. Наша Ираида Львовна совсем не простая старушка – она много лет командовала конструкторским бюро, где проектировали подводные лодки. Подробностей я не знаю, но чем-то очень серьезным занималась тетя Ида, раз выезжать из страны ей разрешили только несколько лет назад, аккурат под восьмидесятилетний юбилей.

– Я не приказывала, а вежливо попросила. – Тетушка приподняла ниточки бровей и плавно повела рукой, предлагая мне присесть.

Стул она загодя выдвинула и развернула так, чтобы с него открылся лучший вид на середину комнаты. Я поняла, что сейчас состоится очередная презентация, подавила вздох и заняла отведенное мне место восторженного зрителя.

Тетя Ида важно просеменила на условную сцену, встала под люстрой, жестом фокусника извлекла из рукава какую-то блестящую штуку и осторожно потрясла ею в воздухе, добиваясь эффекта непрерывного слепящего сияния. Грамотно занятая ею позиция под люстрой а-ля Эрмитаж этому очень способствовала.

Я послушно прижмурилась и восхищенно воскликнула:

– Ух ты!

– И это все, что ты можешь сказать? – не удовлетворилась тетя Ида.

– Роскошная штука! – добавила я восторга. – Шик, блеск, красота! А что это?

– А ты не видишь? – Тетушка решила потянуть, поинтриговать.

И я бы ей подыграла, конечно, но у меня наверху в макбуке ГГ замер в дико неловкой позе – с полной грудью воздуха, уже открытым для финальной фразы ртом и наведенным на цель пистолетом. А я же не мучительница какая-то, я добрый автор и желаю максимально приблизить хеппи-энд.

И момент получения мною заслуженного гонорара.

Поэтому я поторопилась спросить:

– Это новый ошейник для Вольки?

Волька – любимый четвероногий друг тети Иды, здоровый серо-полосатый зверь хулиганской наружности.

Волькой кот назван не потому, что своеволен и свободолюбив, хотя он именно таков. Это сокращенное на старинный манер человеческое имя Владимир: тетя Ида считает, что ее кот – вылитый поэт Маяковский.

И она права, какое-то сходство угадывается: тяжелый взгляд исподлобья, полосы на лбу подобием растрепанной черной челки… Волька – зверь роскошный и весьма харизматичный.

Хотя гламурный ошейник ему, конечно, не пойдет – не впишется в образ. Я, очевидно, ошиблась с предположением о назначении сверкающей штуки.

Сдвоенное фырканье, изданное одновременно котом и его хозяйкой, подтвердило, что моя версия неверна: мне представили вовсе не обновку для Вольки Владимировича.

– Это браслет, Елена! – Тетя Ида выступила на авансцену, чтобы настойчиво потрясти своей добычей перед самым моим носом.

– С Блошки, – уверенно предположила я.

Тетя Ира обожает блошиные рынки, знает в славном Питере все места, где периодически возникают развалы с милым ее сердцу хламом, и обходит их дозором регулярнее, чем Мороз-воевода – свои зимние владения. В любое время года выдвигается на тихую охоту и неизменно возвращается с добычей.

Потому-то тетина квартира больше похожа на захламленный музей, чем на комфортное человеческое жилище. У нас даже в санузле линогравюры на стенах и фарфоровые статуэтки на полочках! Мне это кажется весьма забавным – сидеть на унитазе с видом на целую толпу пастушек, балерин и собачек. На самом нижнем ярусе, кстати, помещаются фигурки кошечек – это чтобы и Волька, пребывая в своем кошачем клозете, заодно приобщался к прекрасному.

То есть это я так думаю. Тетя Ида ни мне, ни коту свой художественный замысел не поясняла.

– А вот и не с Блошки, не с Блошки! – Тетушка обрадовалась, что я не угадала. Ей нравится быть оригинальной и непредсказуемой. – Это мне Марфинька подарила! Винтаж, между прочим, и недешевый: серебро 875-й пробы со звездой и натуральный горный хрусталь!

– Супер. А вы чем отдарились? – Я не усомнилась, что по факту имел место какой-то бартер.

Марфинька, она же Марфа Ивановна, стародавняя знакомая Ираиды Львовны – из разряда заклятых подруг. В розовой юности эти барышни из благородных семейств кавалеров друг у друга отбивали, а на закате жизни истово соревнуются в богоугодных делах: у кого куличи на Пасху выше поднимутся да кто поболе облагодетельствует ближнего своего. Если Марфинька преподнесла Идочке ценный подарок, то наверняка получила симметричный ответ.

– А я ей – ту мраморную плакетку с серебряной с позолотой медалью Руффони, которую купила за восемнадцать евро на Блошке в Ницце.

– Которую Волька уже три раза с полки сбрасывал?

Кот, в отличие от хозяйки, не великий ценитель прекрасного. Как-то он нещадно подрал когтями картину маслом, о которой тетя Ида говорила, что это «убедительное подражание французским импрессионистам», а однажды расколотил надтреснутую тарелку Императорского завода с царским вензелем. Мраморную плакетку, по форме похожую на миниатюрную гладильную доску, Волька то ли сильно невзлюбил, то ли, наоборот, не мог обойти вниманием и постоянно распускал лапы, норовя смахнуть ее с полки на пол.

– У Марфиньки нет кота, плакетке ничего не грозит. – Тетушка подтвердила, что медаль работы Руффони нас покинула из-за Вольки.

Вспомнив о питомце, она заозиралась:

– Воленька, дружочек, а иди-ка сюда! Может, и в самом деле это будет тебе парадный ошейник, браслет ведь на очень широкую руку…

Смекнув, что сейчас начнется битва титанов – тетушка настойчиво станет украшать кота высокопробным серебром с хрусталем, а Волька будет яростно возмущаться и сопротивляться, – я поспешила откланяться. О ходе сражения его участники все равно проинформируют меня выразительными воплями, не обязательно мне при этом присутствовать.

У меня же ГГ застрял на последней странице романа, которого трепетно ждут и издатели, и читатели. И сам Питер Блейк-Воронцофф, чтоб его приподняло и шлепнуло, как ту многострадальную плакетку, подбитую кошачьей лапой.

Этого самого Питера Блейка я откровенно недолюбливаю. Ему это, грубо говоря, по барабану: у Питера такая армия фанатов, что мой невысказанный одинокий протест бесследно тонет в потоке комплиментов и восторженных отзывов. Мистер Блейк-Воронцофф – весьма популярный американский писатель русского происхождения, автор серии бестселлеров об агенте под прикрытием, специализирующемся на Восточной Европе.

И вот, собственно, причина, почему я без пиетета отношусь к этому Питеру Блейку: романы за него сочиняю я.

И платят мне за них намно-о-о-ого меньше, чем ему. А в выходных данных мое скромное имя вообще не указывают.

В общем, вы поняли: я бедный, беспощадно эксплуатируемый литературный негр. Жертва колониальной политики крупного заокеанского издательства и лично наглого Питера.

Тут я, конечно же, немного лукавлю, потому как условия сотрудничества со мной детально оговаривали, и я прекрасно понимала, на что шла. Я только не знала, что однажды так сильно устану от нашего с Блейком ГГ, что продолжать сосуществовать мы не сможем. Или я, или этот ГГ – один из нас должен будет уйти! Если не в мир иной, то из проекта – точно.

Попытки к бегству я совершала уже неоднократно, но до сих пор они не имели успеха. Сама виновата: не надо было сдаваться, малодушно соглашаясь на несколько улучшенные в материальном плане условия.

Но не все жирному американскому коту масленица! Теперь я твердо решила: заканчиваю очередной роман – и на этом финита ля мое литературное рабство! Хватит с меня, пусть теперь Блейк-Воронцофф, объявленный восторженными критиками чуть ли не гением, собственноручно строчит бестселлеры!

Не подумайте, однако, что я собралась коварно подвести Блейка, он же Воронцофф, поставив его перед фактом. Нет, я его заранее предупредила! Прежде чем взяться за последний роман, честно уведомила нанимателя, что это будет моя лебединая песня в качестве и. о. Питера. И теперь с не меньшим нетерпением, чем мой ГГ, дожидаюсь момента, когда сама уже смогу произнести, адресуясь к американскому коллеге: «Встретимся в следующей жизни, детка!»

Может, в очередной реинкарнации уже не я, а сам Блейк-Воронцофф будет заниматься литературной поденщиной и строчить романы под чужое имя ради кусочка хлебушка с маслицем…

Тут мое обоняние уловило доносящийся снизу запах чего-то вкусненького. Так, надо заканчивать финальную сцену…

Я занесла руки над клавиатурой, готовясь исполнить последний аккорд, но не успел наш с Питером злосчастный ГГ взвести курок, как затрезвонил мой мобильный.

– Есть минутка? – вкрадчиво спросила Ирка.

Я подавила тяжкий вздох, виновато покосилась на экран макбука с недописанным финальным абзацем и кротко ответствовала в трубку:

– Конечно. Слушаю, читай!

Таким взволнованным голосом с придыханием моя лучшая подруга разговаривает со мной лишь тогда, когда намеревается озвучить очередное сочиненное ею стихотворение.

Увы мне, Ирка несколько лет назад решительно подалась в поэтессы и упорно не желает покидать скользкую стезю рифмоплетства, несмотря на то, что ее никто нигде не печатает. Да и слушаю ее только я одна, и то не из любви к искусству, а по долгу дружбы.

– Вот, послушай, родилось у меня только что. – Обрадованная подруга откашлялась и с легким завыванием продекламировала:

Большая машинка
Бетономешалка
Рычалка, гуделка
И быстробежалка.
В пути обгонялка
Другие машинки –
Бетономешалка
На стройку спешилка!

– А ничего, неплохо, – задумчиво проговорила я, выдержав подобающую паузу – чтобы поэтеса не подумала, что я без должной серьезности подошла к литературному анализу ее шедевра. – Кажется, на этот раз ты даже обошлась без плагиата. Вроде Чуковский и Барто о бетономешалках не писали…

– Это потому, что у них башибузуков не было, – сказала Ирка голосом почтальона Печкина, признающегося, что он раньше был злым из-за отсутствия у него велосипеда. – А Масяне и Манюне про машинки всегда интересно.

Башибузуки, они же Масяня и Манюня, – это Иркины восьмилетние близнецы. Конечно, им интересны машинки – они сами две неутомимо действующие модели вечного двигателя.

– Как вы там? – поспешила спросить я, надеясь, что любящая мать переключится на рассказ о своих ненаглядных детках и не станет продолжать поэтические чтения.

Сработало!

– Ну, как… Вчера стянули мой французский лак для ногтей и посильно улучшали экстерьер кота. Тот потом долго грыз когти и плевался с непередаваемым отвращением…То есть все нормально у нас. А у вас? Когда ключи дадут, не сказали?

– На днях. – Я пожала плечами. – Ждем-пождем…

– Что за «на днях», что за «ждем-пождем»? – рассердилась подруга. – Мы с тобой как договорились? Узнаешь точно, когда дадут ключи, сразу мне позвонишь, и я примчусь!

– Да позвоню, позвоню.

– Что за «позвоню-позвоню»? Ты не понимаешь, как это важно – грамотно принять квартиру у застройщика? Нет, ты не понимаешь. Да ты хоть знаешь, с какими жуткими недоделками и огрехами сдают квартиры в пречистовой отделке?!

– Ира, я не стану принимать квартиру без тебя, обещаю! – клятвенно заверила я разгорячившуюся подругу. – В конце концов, это не в моих интересах.

– Ну то-то. – Ирка успокоилась. – А…

– Файф-о-клок! – покричала снизу тетя Ида и позвонила в колокольчик – бронзовый, тоже с блошиного рынка.

Тетушка всеми силами пытается привить мне благородные манеры. Не всегда получается – боюсь, я уже слишком взрослая и самостоятельная, чтобы на меня можно было результативно влиять, – но традицию пятичасового чаепития я принимаю безропотно и даже с благодарностью.

А почему нет? К полднику меня еще в детском саду приучили, и то, что эта уютная трапеза сдвинулась на часок и стала называться на аглицкий манер, вовсе не повод от нее отказываться.

Тем более к пятичасовому чаю тетя Ида имеет обыкновение подавать восхитительные сладкие гренки. И ведь делает их из каких-то черствых булок, а получается невозможная вкуснятина, вот как так?

Маленькой девочкой тетушка пережила блокаду и сохранила такое уважительное отношение к хлебу, которое даже в нынешние сытые времена не позволяет ей выбросить и крошку. Я не преувеличиваю, она действительно собирает в специальную баночку сухарики, корочки и даже обрезки из-под хлебного ножа, чтобы потом соорудить подобие запеканки или чизкейка. И получается вкусно!

– Все, Ирусик, меня тетя зовет, пока-пока! – Я торопливо распрощалась с подружкой.

Колокольчик задребезжал укоризненно.

– Бегу, бегу! – отозвалась я, спешно спускаясь из своих горних высей.

Наше с тетей жилище весьма необычно. Небольшая квартирка в старом доме на Петроградке хитро скроена из двух комнат, расположенных на разных этажах.

Судя по тому, что попасть к нам можно только по черной лестнице, а не из парадного подъезда, в свое время это были скромные помещения для прислуги. Уже в наше время кто-то ушлый сумел их объединить и, оставив одну наружную дверь в нижней части, связал уровни узкой и крутой деревянной лестницей. Наверху живу я, внизу – тетя Ида. Моя комната почти вдвое больше, зато у тетушки рядом санузел, микроприхожка и символическая кухня.

Выглянув в проем и не увидев строгую старушку у основания лестницы, я все-таки скатилась по перилам, с разгону влетела на тетину территорию и в последний момент затормозила, чтобы не сбить уже выдвинутый для меня стул (венский, винтажный, конечно же, с Блошки). На втором таком же чинно восседала, дожидаясь меня, тетушка. На третьем, обернув лапы пушистым хвостом, мохнатой пирамидкой высился Волька.

Выражение морды кот имел самое брюзгливое. Он не любит, когда кто-то опаздывает к трапезе.

Хотя, казалось бы, ему-то какая разница? Он не пьет чай и не ест гренки. И вообще, тетя Ида сервирует ему отдельно, на полу: кошачий сервиз – блюдце и миска лиможского фарфора – традиционно помещается в углу за холодильником.

– Прошу. – Тетушка указала мне на стул и благосклонно проследила, как я укрываю колени крахмальной салфеткой и беру в руки приборы.

В блокаду она осталась сиротой, попала в детский дом и вместе с другими малышами была вывезена в эвакуацию. И там, где-то в сельской глуши, воспитатели и няни сервировали малышам скромный стол по всем правилам хорошего тона, неукоснительно требуя от детей умения пользоваться столовыми приборами. Еда без ножа и вилки для тети – табу. В ее присутствии я даже яблоко чищу, режу и ем по кусочкам, хотя предпочла бы его с хрустом сгрызть.

– Как продвигается твоя работа над книгой?

За столом у нас положено вести легкую необременительную беседу.

– Не так быстро, как хотелось бы, – ответила я, перекладывая на свою тарелку румяную гренку, притрушенную сахарной пудрой и украшенную ягодами голубики. – Все время что-то меша…

Д-р-р-р-р-р! – протрещал телефонный аппарат – винтажный, проданный на блошином рынке не иначе как правнуками барышни-телефонистки Смольного. Той самой, которая лично с Лениным соединяла.

– Прошу меня простить. – Тетя промокнула губы салфеткой, встала и проследовала к круглому столику, на котором в тени раскидистого фикуса помещается раритетный телефон. – Ираида Сокольская, слушаю вас…

Пользуясь тем, что тетя повернулась ко мне спиной, я моментально расправилась с гренкой, залпом выпила чай и ловко, чтобы мебель не скрипнула, вывинтившись из-за стола, отступила к лестнице.

Сколько можно издеваться над несчастным ГГ, пора отпустить его на покой.

Тут я вдруг подумала, что допустила промашку: надо было в финале вовсе упокоить героя, тогда бы мне точно не пришлось писать продолжение!

Так, так, так…

Прокрадываясь к лестнице, я на ходу лихорадочно соображала.

Убить ГГ, какая прекрасная мысль, как же я раньше до этого не додумалась! Главное, сделать это так, чтобы он, упокоенный, никоим образом не подлежал восстановлению. А то беспринципный американский издатель в погоне за прибылью не затруднится поднять ГГ из гроба, объяснив это чудо успехами современной заокеанской медицины.

На кусочки бы его как-то, что ли… Или вообще в мелкий фарш…

Мои кровожадные мысли прервал негромкий вскрик тетушки.

Я мигом вернулась на исходную позицию, но оказалось, что тетя Ида шокирована вовсе не моим бегством из-за стола.

– Какой ужас! – сказала она, опустив на рычаг увесистую кривульку старинной телефонной трубки. – Марфинька стала жертвой грабителя, ты представляешь?

– Ма? – недоверчиво переспросил Волька.

«Марфинька? Да кому она нужна?» – так прозвучала бы кошачья фраза в развернутом виде.

– Да-да, я не шучу. Какие шутки, когда Марфинька в больницу попала! У бедняжки сотрясение мозга!

– Мо? – опять усомнился кот.

И снова я безошибочно поняла, что он хотел сказать:

«Мозга – у Марфиньки?»

Во всех смыслах старая подружка тети Иры страдает деменцией. Возрастная болезнь мешает ей, в частности, запоминать имена разных второстепенных персонажей, и нашего кота она почему-то упорно называет Мурзиком. Вольку это оскорбляет до глубины его кошачьей души. Стоит Марфиньке возникнуть на нашем пороге, как он разворачивается и удаляется куда подальше, нещадно хлеща себя по бокам пушистым хвостом.

– Но что случилось? – Я выдвинула стул и помогла разволновавшейся тетушке присесть. – Что за грабитель и где он на нее напал?

– В ее собственном подъезде, ты представляешь? Забежал следом за Марфинькой с улицы, толкнул ее, она ударилась головой о почтовый ящик и упала. А он схватил ее сумочку и удрал! Повезло еще, что на шум вышла соседка с первого этажа, она и вызывала скорую.

– На какой шум? – не поняла я. – Марфинька успела позвать на помощь?

– Нет, но я же тебе сказала – она ударилась головой о почтовый ящик, а он пустой, просторный и железный, загремел, как ведро! Соседка выскочила, видит – Марфинька лежит…

– А грабителя она не увидела?

– Нет, к сожалению. Но сумочку, которую он унес, нашли в ближайшей урне. Негодяй забрал только наличные из кошелька.

– А я вам с Марфинькой говорила: пользуйтесь картами, целее будут ваши денежки! – напомнила я.

– Думаешь, если бы у Марфиньки в сумочке были карты, а не деньги, это уберегло бы ее от налетчика? – съязвила тетушка. – Ну, может быть, если бы она загодя крупными буквами на лбу написала: «Не трудитесь меня грабить, я не располагаю наличными».

– Резонно, – пробормотала я. – И что теперь? Налетчика будут искать?

– Кто? И как? Поди найди того, кого никто не видел. – Тетушка фыркнула.

Я открыла рот.

– И не говори, что на сумочке должны были остаться его отпечатки пальцев! – упредила мою реплику тетя Ида. – Марфинька едва услышала, что ее ридикюль достали из мусорки, протерла его антисептическими салфетками, ты же знаешь эту ее новую манию – все неистово обеззараживать… Как ей, наверно, нравится сейчас в больнице – все вокруг такое стерильное. – Тетушка немного успокоилась. – Так, давай-ка все же пить чай, он с травками, они полезны для нервов.

Я безропотно вернулась за стол, налила себе еще чаю, и с полчаса мы с тетей укрепляли нервы. Потом старушка пожелала прилечь, а я убрала со стола, вымыла посуду и снова вернулась к своему многострадальному ГГ.

Существенно переделывать сюжет не хотелось, и я решила дать герою высказаться, метко выстрелить и победить всех врагов… И уже потом уронить на него бетонную плиту с высотного строительного крана.

Очень необычный финал получится!

И у издателя при всех успехах передовой медицины вряд ли выйдет полноценно восстановить победоносного ГГ из того мокрого места, которое от него останется.