Kitabı oku: «Колодец и бабочка», sayfa 2

Yazı tipi:

Наконец сыщиков впустили в квартиру. Оперативник, которого оставили при них надзирающим, примостился на табуретке в кухне и уткнулся в телефон.

– Тебя следак не достал своим тухлым юморком? – вполголоса спросил Сергей у Макара.

Илюшин поднял на него озадаченный взгляд:

– Следак? А что, он много шутил?

Бабкин не выдержал и засмеялся. Пока в него летели шишки, пока следователь лениво поплевывал ему на ботинки, не скрывая издевки, Илюшин пребывал в невидимой хрустальной сфере. В которой до него не доносилось ни звука. А кто ему обеспечил эту хрустальную изоляцию? Правильно: тот, кто договаривался с самодовольным хмырем, упрашивал пустить их в квартиру, сносил его подколки и вежливо улыбался в ответ.

– Да пофиг на него! – Бабкин неожиданно пришел в хорошее расположение духа. – Пошли осмотримся. Время поджимает.

Кота в квартире не оказалось. Не было и сумки, в которой его утащили из магазина. Илюшин отправил паспортную фотографию Габричевского в «Маргалит», и Оленька без колебаний опознала похитителя.

По крайней мере, они были на верном пути.

Квартира выглядела как комната подростка лет шестнадцати. «Бардак, чипсы и светомузыка», – охарактеризовал ее Сергей, под светомузыкой подразумевая огромное количество разнообразной техники. Компьютер, колонки, великолепное рабочее кресло, стереосистема…

На столе мягко светился огромный серебристый монитор. Илюшин уважительно посвистел:

– Интересно, чем покойный зарабатывал на жизнь?

Пока Бабкин ползал на брюхе, изучая пространство под шкафами и диваном в поисках кота, Макар разбирался с записями Габричевского.

– Слушай, наш фигурант – писатель! – известил он. – Цитирую: «Жан запустил руку в ее трусики и нащупал нечто неожиданное…»

– Нас отсюда выставят через пятнадцать минут, – прокряхтел Бабкин. – А ты все по чужим трусам шаришься. – Он поднялся и отряхнул джинсы: – Какого лешего, Макар? Что ты делаешь?

Илюшин быстро фотографировал на смартфон экран монитора.

– Нас, как ты справедливо заметил, скоро погонят в шею. А Габричевский перед уходом не закрыл вкладку с переписками в Ватсапе. Что очень мило с его стороны… Телефон нам никто не даст, а пока ты пробьешь его последние разговоры, пройдет не меньше суток. Проще сделать так… – Макар щелкнул мышью на очередное имя, открыл номер контакта и сфотографировал.

Закончив, он переключился на другое окно.

– Смотри: здесь открыто восемь файлов, каждый – с новым текстом. Шесть из них порнографические. – Он снова щелкнул мышью. – Вот сайт, на котором Габричевский публиковал свои опусы. Похоже, ему даже что-то за это платили.

– А про котов там ничего нет? – поинтересовался Бабкин.

– Нет. В общем, по-прежнему непонятно, чем Габричевский зарабатывал на жизнь и зачем стащил Якова Соломоновича.

На столе валялась раскрытая книга. «Разящий меч Антареса», – прочел Сергей. На обложке мускулистый воин в латексных трусах боролся с чудовищем. Автор книги, некто Десницкий, внешне напоминал Габричевского, если верить фотографии над аннотацией.

В дверном проеме возник оперативник:

– Тут просили предупредить, что у вас осталось пять минут.

– Давай-ка еще раз квартиру осмотрим на всякий случай, – решил Макар. – Точнее говоря, осматривать будешь ты. А я буду читать тебе начало рассказа «Морское искушение». «В тот вечер жена рыбака Тюнь-Иня, оставшись одна, призвала заклинанием морского дьявола. Он явился, разгоряченный ее зовом, с длинными извивающимися щупальцами…»

На пути к метро Бабкин и Макар спорили, принадлежали щупальца морскому дьяволу или же он принес их с собой.

– Ты к женщине приходишь не с пустыми руками же, так? – втолковывал Сергей. – Несешь вино, допустим, конфеты, нарезку сыра-ветчины, тортик какой-нибудь приличный…

– До чего у тебя, Серёжа, прожорливые были бабы! – осуждающе заметил Илюшин. – По-твоему, морской дьявол собрался кормить жену рыбака щупальцами? Заглянул по дороге в «Дары океана», взял на пробу пару-тройку кило и несет ей в полосатом черно-белом пакете «Марианна»?

– Сначала обжарил бы их в оливковом масле, потом слегка припустил в томатном соусе, сверху горсточку риса… Специи, само собой…

– То есть слова «тентакли» и «хентай» тебе ничего не говорят?

– «Хендай», – поправил Сергей.

– До чего же ты невежествен, мой замшелый друг, – с печалью сказал Илюшин. – Подъем. Нам на следующей.

При выходе из метро у Бабкина пискнул телефон.

– Габричевский по базам не проходит, – известил Сергей, прочитав сообщение. – Не привлекался, задолженностей нет, выезд за границу не запрещен. Все, что наш Силаев смог найти, – телефон его старшего брата. По родителям данных нет.

– Всё загадочнее и загадочнее. – Илюшин взъерошил волосы. – Ладно, давай доберемся до дома и попробуем связаться с братом.

– Не похвалит нас товарищ следователь за эту инициативу, – пробормотал Бабкин, топая за ним.

4

Старшему брату Габричевского уже рассказали о случившемся. Сергей отдал должное следователю: с частными сыщиками тот не церемонился, однако дело свое знал.

Плечистый мужчина лет сорока в майке и накинутой сверху мятой рубахе сидел перед монитором и время от времени с силой тер небритый подбородок. Созвон по видеосвязи предложил он сам. Сергей решил бы, что брат крепко закладывает. Но тут выяснилось, что Габричевский-старший находится во Владивостоке.

– Денис Сергеевич, примите наши соболезнования, – сказал Илюшин.

Бабкин каждый раз поражался, что самые типичные обезличенные формулы звучат у Макара искренне и прочувствованно.

– Нам очень жаль, что в такую минуту приходится беспокоить вас расспросами.

Тот поморщился:

– Слушайте, давайте начистоту. Я с братом почти не общался. Его мало кто выносил. Земля ему пухом… Я не догадывался, конечно, что все придет к такой развязке, но что ничем хорошим это не кончится, было понятно еще пять лет назад.

– «Это» – что именно? – спросил Макар.

– Ну, вся жизнь его.

Он протянул руку куда-то за камеру, на мгновение заслонив ее. Экран превратился в размытое розовое пятно. Затем рука появилась снова, с бутылкой воды. Некоторое время Габричевский жадно глотал, вздрагивая горлом.

– Извиняюсь, – сказал он, отпыхиваясь. – Меня разбудили звонком среди ночи, никак в себя не приду… Илюха с детства был странноватым. Умный, но ленивый до ужаса. Не учился ни фига. Это бы полбеды! Но у него характер проблемный. Мать постоянно в школу таскали. Девчонкам жвачки в волосы прилеплял, одной вообще косичку обстриг, однажды чьи-то кроссовки поджег… Всякого хватало. Но по мелочи. Не преступления, за которые из школы могут вышибить, а просто пакости. Мы думали – перерастет. Какое там! И все время он ныл: то одно ему не годится, то другое. Я с двадцати лет вкалываю. Меня отец, можно сказать, из семейной лодки выбросил и наблюдал: выплыву или нет? Карманных ни шиша, на еду сам зарабатывай как знаешь. Выплыл! Смотрел на братца и думал: живешь как у Христа за пазухой, в игрушки на компе режешься и не делаешь нихера. На что ты, сука, жалуешься? Говорить с ним пытался, но это как об стенку горох. Я, типа, ничего не понимаю, потому что дуболом, а он весь из себя такой творческий, одаренный и нервный.

– А что случилось пять лет назад?

– Родители уехали за границу. У отца там бизнес. Сначала никто не сомневался, что Илья поедет с ними. А он, как обычно, давай выкаблучиваться: не хочу, не смейте мне навязывать свой выбор, с места не сдвинусь, вы мне осточертели… Я думал, он мать до инфаркта доведет. А она вдруг говорит: не хочешь, так оставайся. Тебе уже двадцать один, ты человек взрослый, решения принимаешь сам. Его к тому времени из второго по счету института вышибли.

– А в армию ваш брат не пошел? – прогудел Сергей.

Денис хмыкнул:

– Нет, конечно. Его отмазали. Родители уехали, Илья остался. Жильем его обеспечили. Ну, без помощи, естественно, не оставили…

Бабкин начал догадываться, откуда в студии убитого парня дорогая техника.

– Илья ежемесячно получал от родителей больше, чем заработал бы сам?

– Я говорил отцу, что от их подачек только хуже, – раздраженно бросил Денис. – Мама ему купила приличную тачку: не дай бог ведь в аварию попадет, надо, чтобы машина была качественная! Тут она, кстати, оказалась права. Машину он бил каждые полгода. Потом ремонтировал за счет родителей. Недавно звонит мне: дай денег! Я спрашиваю: на что? Илья такой: хочу машину поменять, этой уже три года. Я ему говорю: ты с ума сошел? Последний стыд потерял? Ты не работаешь, не учишься, а тачки хочешь менять чаще, чем я?

– И что он ответил? – спросил Макар.

Денис фыркнул:

– Назвал меня жлобом и бросил трубку. Позже, когда я был проездом в Москве, заскочил к нему в гости… Больше для контроля – родители попросили. Сам-то я его сто лет не видел бы. Ну что… Сидит по уши в объедках. Глаза мутные. Дрищ дрищом. Я даже решил, что он употребляет. Вены у него проверил, а он ржет: ты, говорит, думаешь, я наркоман? Я – писатель! Начал мне читать какую-то муть… Я минут пять выдержал, потом говорю: извини, я в этом мало что понимаю, мне как-то фильмы ближе. Илья разорался как ненормальный. Я встал, ушел и больше его не видел.

– Денис, а вы знаете что-нибудь про его друзей? Девушек?

– Слушайте, я видел, как он с девчонками обращается! Все они корыстные твари, им только деньги нужны, а он хочет, чтобы в нем разглядели личность… Я в нем эту личность наблюдал с его младенчества. Ему не показывать ее надо было, а прятать поглубже. И купюрами сверху присыпать. Но Илья – он же жадный. Мороженое девчонке не купит без «проверочки», как он это называл. Докажи, что ты достойна пломбира! Дольше всех с ним продержалась какая-то эмо-готка, раскрашенная под лежалый труп. Да и та в конце концов бросила.

– Про друзей, видимо, вопрос снимается, – сказал Сергей.

– Нет у него друзей, – отрезал Денис. – И не было никогда. Он реально никому не был нужен! Только матери с отцом. Они всегда были уверены, что я – экспериментальный образец, а Илюша – звездный мальчик. Поэтому ему так тяжело в нашей скотской жизни. Он же из принцев. Но даже до них со временем дошло, что принц не может все время хрюкать.

– Про друзей понятно, – сказал Макар. – А что насчет врагов?

Денис плеснул из бутылки воды прямо в ладонь и потер лицо.

– С одной стороны, Илья умел всех взбесить. А с другой… мелкий он был, я имею в виду масштаб личности. Нагадить мог, а всерьез разозлить… Ну, не знаю. Я помню, мама однажды приготовила тесто для блинов, а Илья высыпал в него солонку соли. Мать орет, а он хихикает: ну ты чего, мам, ну смешно же…

Он неожиданно закрыл глаза ладонью и замер. Когда отнял ладонь, в глазах у него стояли слезы.

– Жалко его, придурка, сил нет! – очень ровным голосом проговорил Денис. – Двадцать шесть лет! Мальчишка! Зачем, почему… Не пил, не кололся, а все равно просрал жизнь. Родителям теперь с этим – как? Тело нашли под кустом, кто-то же бросил его там, как собаку… Вы уж поймайте их… – Он совсем забыл, что Илюшин и Бабкин не занимаются поисками убийцы. – Ну дурачок, да. Но настоящего-то зла он не делал!

Сергею вспомнилась женщина, которая сложилась пополам возле стены.

– Денис, у вас есть идеи, зачем вашему брату мог понадобиться чужой кот? – мягко спросил Илюшин. – Илья украл его из магазина накануне своей смерти. У него в детстве был рыжий кот?

Денис вытер глаза рукавом рубахи.

– Зачем? – переспросил он и криво усмехнулся. – Мужики, вы все еще не понимаете… Низачем! Просто так, от нехрен делать! В голову взбрело – вот и украл. Наигрался с ним и бросил где-нибудь во дворе. А из животных у него только морская свинка была. На кошек у матери аллергия.

Глава вторая

1

Настроение у Наташи с утра было замечательное. Но на подходе к своему кабинету она столкнулась с Коростылевой.

– Опаздываете, Наталья Леонидовна! – сладко пропела замдиректора. – Не в первый раз уже. Не держитесь вы, я вижу, за свое место.

Наташа непроизвольно взглянула на часы: до начала рабочего дня оставалось пятнадцать минут. Коростылева уже уходила, покачивая задницей, как оса.

И всегда-то она медоточивая, и всегда-то из керамического кулона пахнет индийскими специями, так что создается впечатление, будто у Коростылевой на груди пригрет кусок жареной курицы по какому-нибудь заковыристому рецепту из Пенджаба.

Если б Наташа хоть где-то перешла Коростылевой дорогу, было бы легче. А сознавать, что тебя не выносят просто за то, что ты такая, какая есть, – неприятно.

Перед занятием она разложила по вазам яблоки. Расставила вазы по подоконникам, и кабинет приобрел живописный вид.

Первой, как обычно, явилась Лидия Васильевна. Тяжеловесная, но всегда на каблуках.

– Наталья Леонидовна, Сашенька снова здесь… – Тон у старухи таинственный, будто это не племянник ее приехал в Москву, а арабский принц инкогнито. – Наконец-то я смогу вас познакомить!

Наташа твердо сказала, что в ближайшие недели занята. Лидия Васильевна поохала, но угомонилась. Теткой она была симпатичной и деликатной, хотя и не без вздорных идей – вроде матримониальных планов на своего Сашу и Наталью Леонидовну.

В каждой Наташиной группе было по одной-две пенсионерки, которые твердо знали, за кого ее выдать замуж. Каким образом им становилось известно о ее семейном статусе, для Наташи оставалось загадкой.

За Лидией Васильевной пришла седовласая худенькая дама, предпочитавшая, чтобы ее называли Зиночкой. За Зиночкой – одышливая Коляда в спортивном костюме. Стуча тростью, ввалилась в кабинет Римма Чижова в парах могучего коньячного аромата. Наташа долгое время полагала, что Римма является на занятия подшофе, пока однажды не уловила, что запах идет от ее кудрявой шевелюры. Вряд ли Чижова орошала себя коньяком. Наташа спросила напрямик, и зардевшаяся Римма вытащила из сумки флакон с духами Пако Рабана.

Женщины болтали, расставляя мольберты. Наташа любила это суетливое время перед началом занятия. Но дверь приоткрылась, и она мысленно застонала.

В аудиторию бочком протиснулся Выходцев – единственный мужчина в Наташиной группе.

– Здравствуйте, Егор Петрович, – сказала Наташа.

– Здравствуйте, коли не шутите. – Выходцев огляделся, скривил губы, пригладил ладонью жиденькие волосики. – Душновато тут сегодня. И кислятиной воняет. Проветрить бы… от этого старческого запаха, хе-хе!

Наташа увидела, как щеки Коляды заливает краска. Она потела и страшно этого стеснялась. Коляда была самая молчаливая в группе и самая неловкая. Ни одного занятия не проходило без того, чтобы она что-нибудь не опрокинула.

– До вас никто не жаловался, Егор Петрович, – нейтрально сказала Наташа.

Выходцев так и впился в нее мутными глазками.

– Это вы на что намекаете, Наталья Леонидовна? Что от меня запашок?

– Я ни на что не намекаю, я вам прямо говорю: вы первый, кому в аудитории пахнет чем-то неприятным.

– Что поделать! Обоняние чувствительное!

Наташа разложила на столах материалы и прикрепила к доске своего попугая.

– Ой, ну прелесть какая! – весело сказала Лидия Васильевна.

Попугай был великолепен. На него пошли фольга, бархат, ткань «металлик», бусины и пропасть разноцветной бумаги.

– Итак, сегодня рисуем птицу! – Наташа вывела на экран картину. – Вы можете потом ее усовершенствовать с помощью разнообразных материалов – они у вас в корзинках, как всегда, – а можете оставить в виде рисунка. У меня, как вы видите, и рисунок, и элементы аппликации, – в общем, смешанная техника.

– Позвольте вопрос. – Выходцев поднял руку, как старательный первоклассник.

– Да?

– Вам действительно это нравится? – Он указал подбородком на попугая.

Егор Петрович брал интонацией. Легонькое недоумение; презрительная жалость; едва заметный налет брезгливости. А вот Чистяков со своей группой рисуют, между прочим, закаты. Горы рисуют! Морские побережья! Соседям и внукам не стыдно показать. А попугаю вашему, извините, в помойке самое место.

Ничего этого вслух Выходцев не произнес.

Именно поэтому Наташа не могла пойти к директору с жалобой. Нечего было предъявить. Егор Петрович прекрасно чувствовал границы и оставался в рамках.

– Очень нравится, – с улыбкой сказала Наташа.

Ее поддержал дружный хор голосов, и она с благодарностью оглядела свою группу.

– Я уже знаю, какой хвост моему сделаю.

– Давайте начинать, Наталья Леонидовна!

Егор Петрович торопливо вскинул пухлые ручки:

– Я что? Я ничего! Только спросил. Вы все такие умные здесь, мне до вас далеко. – Даже головку плешивую наклонил подобострастно. – Я ж для того и пришел – развивать художественный вкус, насмотренность… Меня-то все больше на классике обучали. Рембрандт там, Айвазовский…

За следующий час Наташа не присела ни на минуту. Она показывала, как изображать крылья, выкладывала на листе цвета, подбирала фактуру перьев, переделывала неудавшееся с Лидией Васильевной… Первая половина занятия – техническая. Группа была опытная, сработанная – кроме Выходцева, который присоединился всего полтора месяца назад и регулярно пропускал занятия. Но как раз Выходцев сидел тихо, помощи не просил. С остальными за полчаса управились с базовым рисунком.

Теперь начиналось самое интересное.

Из усредненного попугая на каждом мольберте к концу занятия вылуплялся свой собственный. Со своим характером, привычками и птичьей судьбой.

Лидия Васильевна, закусив губу, приклеивала к картону разноцветные бусины. У Зиночки попугай вышел интеллигентным пьяницей. У Риммы Чижовой – великолепным, как император на коронации.

– Покажете вашу работу, Егор Петрович? – вежливо спросила Наташа.

Попробуй не спроси. Накатает жалобу, что его игнорируют. Были уже прецеденты.

Выходцев изобразил не попугая, а ворона.

– Отлично получилось, – искренне похвалила Наташа. – Зловещий, страшный.

– Думал, вы ругаться будете. – Выходцев карикатурно втянул голову в плечи.

– За что же? У нас не урок с обязательной программой, а развитие внутреннего творческого взгляда.

– Да, вот поглядеть хотелось бы… – пробормотал Выходцев.

Встал и пошел между рядами. Мимо Коляды прошел, не сказав ни слова, только хмыкнул. Остановился возле Риммы Чижовой. Та все никак не могла налюбоваться на своего попугая: то так, то эдак поворачивала его на свет.

– Ну как вам, Егор Петрович? – оживленно спросила она.

Выходцев помолчал.

– Главное – чтобы вам самой нравилось, Римма Сергеевна, – скучным голосом уронил он и неспешно удалился.

Наташа увидела, как вянет улыбка на губах Чижовой. И попугай ее сник, потускнел. Императорское его великолепие обернулось дешевым синтетическим блеском.

Ай-ай-ай, как нехорошо.

Сделав вид, что не слышала этого диалога, Наташа подошла к Чижовой.

– Можно я вашего сфотографирую, Римма Сергеевна? Похвастаюсь в администрации успехами нашей группы.

Десять минут спустя гордая и довольная Римма уходила, унося с собой такого же гордого и довольного попугая.

В коридоре Наташу дожидалась женщина лет сорока. Брючный костюм, гладко зачесанные русые волосы. Заплаканные глаза.

– Здравствуйте! Я Татьяна, дочь Марии Федосеевой.

У Наташи упало сердце. Мария Семёновна была женщина властная и вспыльчивая, но добродушная, неглупая и очень любившая занятия. «Господи, неужели умерла?»

– Татьяна, что случилось? Давайте присядем.

– Я решила, что лучше лично зайти, предупредить. Мама пропустит ближайшие встречи.

– Заболела? Если есть справка, вам вернут деньги…

– Дело в том, что позавчера утром ей позвонили. Какая-то женщина назвала маму по имени, представилась…

– Сотрудницей прокуратуры? – вздохнула Наташа.

Татьяна криво усмехнулась:

– Майором ФСБ. И ведь понимаете, Наталья Леонидовна, я предупреждала тысячу раз. У нее вырезка висит из газетной статьи о мошенниках, прямо на кухне, над плитой – для доходчивости. Чтобы суп варила и перечитывала. Я подумала, что мои слова мама пропустит мимо ушей, а вот вера в печатное слово у нее, по старой памяти, сохранилась. Жирным шрифтом, пять пунктов: чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах… И кому звонить, если что. Ну, мама никому звонить не стала, она просто все накопления перевела на чужой счет. Господи, зла не хватает, – вдруг в сердцах выдохнула Татьяна. – Мне и жалко ее, она рыдала сутки… И раздражение через край: полмиллиона недрогнувшей рукой, хотя я талдычила как заведенная… Ай! – Она махнула рукой. – Простите, Наталья Леонидовна, несет меня. Мама плачет, пьет валерьянку, идти никуда не может, причитает, как старуха…

– Я вам очень сочувствую…

– Спасибо. – Татьяна неловко прижала к себе сумку и поднялась. – Пойду. Перед работой к вам забежала… Вечером снова маму успокаивать. Господи, пусть эти деньги мошенникам стократно слезами отольются! Ведь так и будет, правда?

– Правда, – согласилась Наташа.

– Неправда. – Татьяна печально смотрела на нее сверху вниз. – Это нам слезы. А им только радость. Без совести жить хорошо – вот в чем правда.

Наташа провела еще три занятия и в обеденный перерыв вышла прогуляться в парк. Возвращаясь, увидела перед входом подтянутую фигурку в белом спортивном костюме.

– Привет, Жанна!

– Наташа! – Гаркалина убрала в сумку бутылочку с водой. – Рада тебя видеть. Как дела?

– Еще два занятия – и свободна как ветер. А у тебя?

– По частникам поеду. Три клиента сегодня, групповое только что отработала.

Рядом с Жанной хотелось выпрямить спину и сжевать стебель сельдерея. Было ей, кажется, около пятидесяти, но у Наташи и в двадцать не наблюдалось такой фигуры, осанки и цвета лица. «Девочки, шейпинг и аэробика – наше все», – учила Гаркалина. Собственно, по этой фразе Наташа и сделала вывод о ее возрасте. Женщина ее поколения сказала бы: фитнес и пилатес.

Гаркалина в некотором смысле была безупречна. Во-первых, на ней не пачкалась одежда. Жанна признавала только белый цвет, в крайнем случае – молочный. И по любым лужам, по грязно-снежному месиву, по бурым потокам, слякоти и пыли проходила незапятнанной, как ангел.

Во-вторых, Гаркалина постоянно излучала невозмутимую доброжелательность. Или, как она сама выражалась, транслировала. «Жанна Валерьевна – наш глоток позитива», – говорила про нее Коростылева, мастер формулировок.

– Жанна, напомни: ты с Федосеевой занимаешься индивидуально? – вдруг спросила Наташа.

– С Марией Семёновной? Да.

– Она в каком районе живет?

– На «Динамо», – не задумываясь, сказала Жанна. – У меня все частники близко. А что?

– Да просто вспомнила про нее… – уклончиво ответила Наташа.

Закончив занятия, она некоторое время раздумывала. Раз уж освободилась пораньше, стоило бы забрать Настю и Матвея из дневного лагеря, ужин приготовить, пошуршать по хозяйству… Но, поколебавшись, Наташа набрала номер Федосеевой.

2

В квартире пахло больницей. В голову настойчиво лезло слово «карболка», неведомо откуда взявшееся, потому что Наташа понятия не имела, чем она пахнет. Но что-то карболочное, тяжкое и горестное, висело в воздухе.

– Проходите, Наталья Леонидовна! – Федосеева заволновалась. – Как я вам рада! Очень неожиданный для меня ваш визит, простите, не подготовилась к гостям. Чаю хотите?

– Спасибо, я в «Атланте» пообедала, – соврала Наташа. – Где мы с вами будем заниматься?

– А вот сюда, пожалуйста, в большую комнату…

Федосеева провела ее, села и с достоинством поправила ободок.

– Вам ведь Таня всё рассказала, да? О том, как облапошили меня, дуру старую?

– Татьяна упомянула вкратце… – осторожно сказала Наташа.

– А я, Наталья Леонидовна, так считаю: спасибо, боже, что взял деньгами… – бойко начала старуха и вдруг мгновенно, без всякого перехода, разрыдалась.

Наташа быстро прошла на кухню, отыскала пустырник, накапала в чашку, захватила бумажные полотенца и вернулась к Федосеевой. Та сидела, заливаясь слезами, обхватив себя за плечи, – жалкая и несчастная.

Мария Семёновна была дамой корпулентной и имела военную выправку. Легко можно было вообразить ее командующей полком – и неплохо командующей! В досуговый центр она всегда принаряжалась: брюки со стрелками, блузы в цветочек. Глупенькие эти цветочки крупной статной Федосеевой нисколько не шли.

Сейчас она сидела в домашнем велюровом костюме, съежившаяся, распухшая от слез.

– А мне ведь Танюша сто раз повторяла… – Федосеева взглянула на Наташу глазами побитой собаки. – «Мама, не доверяй этим людям, они мошенники…» А я всё равно купилась. Такая милая женщина со мной говорила. Сказала, что мои деньги под угрозой, нужно всё перевести на запасной счет, он принадлежит ФСБ, а я буду внештатной сотрудницей. Вот сейчас вам рассказываю, и сама думаю: как можно быть такой дурой? – Она шумно высморкалась. – Идиотка внештатная… Но я как услышала про ФСБ, у меня будто мозги выключились.

– Допейте пустырничек, – ласково попросила Наташа.

Федосеева поставила пустую чашку на стол.

– Она ведь чем меня подкупила: говорила грамотно! И с таким уважением обращалась. Мы, говорит, Мария Семёновна, давно ведем эту банду, и сейчас они нацелились на вас. Банк назвала, где у меня вклад! Даже упомянула, что дети мне благодарны будут, если сберегу деньги. Откуда она про детей знала?

– У них база данных. Там наверняка указано, что у вас двое.

– Трое, – поправила Мария Семёновна. – Танька, Дима и Алина. А я и не подумала. Ох, сил нет, Наталья Леонидовна, уже всю себя изнутри поедом выела. А толку-то? Денег не вернешь.

– Заявление в полицию написали?

– Конечно. По их лицам все было понятно. Ох-ох-ох… – Она отерла лицо от слез. – Ну да ничего. Давайте лучше позанимаемся, чем беды мои пережевывать. Хоть отвлекусь. Как хорошо, что вы пришли!

Наташа разложила на столе рабочие материалы, пытаясь сообразить, что царапнуло ее в словах Федосеевой.

– Сегодня будем рисовать дом вашей мечты, – сказала Наташа. – Но не снаружи, а со всем его внутренним устройством. Можем изобразить что угодно! Хотите – хижину в сосновом лесу? Или шале в горах? А если дворец?

Федосеева оживилась. Фантазия у нее работала хорошо.

– Дворец… Нет, роскошеств не люблю! А вот замок!

Она обвела взглядом комнату, как если бы прикидывала, что можно улучшить.

– Много комнат хочу, на всех, – решила Федосеева. – Разве плохо? Чтобы попами не толкались перед сортиром, когда на Новый год собираемся! А комнату для растений отдельную – можно?

– Мы все можем, Мария Семёновна. Все нам позволено.

Как сложно убедить человека в том, что на листе бумаги разрешается изобразить что угодно. Хоть гнездо на скале, хоть пещеру с изумрудами, хоть подводные чертоги. С одной группой Наташа потратила полчаса, стараясь донести до женщин, что уж в собственной-то фантазии они могут ничем себя не ограничивать. «И прямо вот можно четырехкомнатную хату нарисовать?» – с сомнением спросила одна из ее учениц, крепко замордованная жизнью тетка. В глазах ее светилось недоверие. «Можно и шестикомнатную», – позволила Наташа. Тетка в голос расхохоталась: «Ну, шесть! Это вы, Наталья Леонидовна, загнули!»

Развернули на столе большой лист ватмана, разметили контуры будущего замка. Федосеева начала с широченного рва. Наташа смотрела, как старуха аккуратно рвет на клочки голубую бумагу, заполняя канаву. Еще не было ни стен, ни крыши… Но глубокий ров и сторожевые башни уже были. Ни одна бесстыжая тварь с мягким ласковым голосом не смогла бы через них прорваться.

Толстые каменные стены. Множество комнат. Федосеева не на шутку увлеклась, придумывая обстановку для них.

– Тут, значит, библиотека… А вот здесь галерея с картинами. Для Татьяны нужно в комнате стены обить войлоком, хе-хе! Чтобы она от злости голову не разбила. А вот еще сервизов у меня тьма! Это ж тоже надо отдельную комнату под них. До сих пор «Мадонна» на антресолях хранится. Как чувствовала – не выбрасывала!

В конце занятия вырезали из бумаги фигурку человечка.

– Это – вы, – объяснила Наташа. – Ну что, Мария Семёновна, где вы себя разместите?

Женщина доверчиво взглянула на нее:

– Вот здесь… – Она положила фигурку на квадратик, изображавший чулан.

Это поразило Наташу сильнее всех слез и жалоб.

Они нарисовали огромный замок со множеством комнат. А Мария Семёновна забилась в самую дальнюю конуру. Не в библиотеку. Не в «сервизную», где перламутровыми боками отливала «Мадонна» в великолепных резных шкафах. Она поместила свою маленькую копию в чулан, где были только черные стены и серый пол, и скорчилась там среди темноты и сырости.

– Давайте проведем хозяйку по замку, – предложила Наташа. – Что вы покажете ей в первую очередь?

– Ну, кухню… – неуверенно сказала Федосеева.

– А почему не столовую?

– Так люди же там…

– Ну и что?

Женщина молчала.

– Что ж, на кухню так на кухню! – согласилась Наташа.

Давно уже прошел отведенный на занятие час. Пора было в магазин, готовить ужин и забирать детей. Но бумажная фигурка брела по своему замку, держась темных углов и прижимаясь к стенам. Фигурке было стыдно подняться наверх – туда, где в столовой гремели пиры, где праздновали что-то умные взрослые люди, ни один из которых никогда не отдавал все свои накопления мошенникам.

Наташа не могла бросить ее одну. Так они и шли вместе: дрожащая бумажная фигурка и Наташа, осторожно подталкивавшая ее к новым комнатам, распахивавшая перед ней новые двери.

Кухня. Прачечная. Кладовка.

Добрались до оранжереи.

– А кстати, какие здесь цветы? – спросила Наташа.

Федосеева встрепенулась:

– Клеродендрум!

– А еще?

– А больше ничего не надо. Волшебно цветет! Будто белое облако с красными огоньками.

Старуха улыбнулась – впервые с момента их встречи.

Наташа незаметно перевела дух. Простые инструменты бывают поразительно эффективны – в этом она не раз убеждалась. «Ты со своими пенсионерами обращаешься как с дебилами, – заметил однажды муж. – Не понимаю, за что тебе деньги платят. За то, что ты с ними вырезаешь звезды из фольги и приклеиваешь пуговицы на бумагу?» – «Вообще-то мы и с акрилом работаем, и с гуашью, и с акварелью», – обиделась Наташа. «Не-не, акрил-фигрил – это прекрасно. Но у вас же уровень детского сада».

«Это очень терапевтично – легальная возможность побыть ребенком».

И вдруг она осознала, что за глуховатая мысль ее царапала.

– Мария Семёновна, та женщина, мошенница, как к вам обращалась?

Федосеева скривилась. Ей не хотелось возвращаться к этой теме.

– Так и обращалась: Мария Семёновна.

– Мария Семёновна… – задумчиво повторила Наташа.

– Ну да, да! – Старуха начала раздражаться. – Все меня так зовут. Что здесь такого?

– Ничего-ничего!

Раздался звонок в дверь.

– Не уходите! – испугалась Федосеева. – Вдруг это они!

– Кто?

– Воры!