Kitabı oku: «Комната старинных ключей», sayfa 4

Анжей не удержался от улыбки. Очень уж забавно эти двое смотрелись рядом. Он категорически запретил Василию обижать новую экономку, и Вася, конечно, подчинился. Но один бог знает, чего это ему стоило!

С экономом было проще: все-таки мужчины всегда найдут общий язык. Василий настороженно относился к Анатолию, но он ко всем так относится.

При этой мысли Ковальский помрачнел. Ни звонка, ни записки, ни тела, в конце концов! Вася предполагал, что эконом обворовал их. Но из дома не пропало ни одной монетки. Странно, очень странно…

Но даже Василий должен был признать, что новая экономка справляется с работой не хуже Анатолия.

Для начала она уволила омерзительную повариху. Разобраться с ней у самого Ковальского руки не доходили. И всего за день отыскала новую, которую не видно и не слышно – только запахи еды витают в доме с раннего утра. Вот и славно, повариха должна быть невидимкой!

Затем пересмотрела расходы на еду. Два дня что-то высчитывала, ходила хмурая и озабоченная, а потом велела Василию провезти ее по магазинам, где Анатолий закупал продукты. И что же? Нашла каких-то рыночных торговцев, договорилась с одним, с другим – и теперь свежее мясо и рыбу им привозят домой, причем за меньшую цену, чем прежде.

Узнала, что Анжею нравится йогурт – и тут же приобрела и освоила йогуртницу. Заметила, что на шторах в коридоре полиняла ткань – мигом отыскала ателье, где им из точно такой же ткани за неделю сшили новые портьеры. Заодно обновила чехлы на мебели, которые давно требовали реставрации.

Ковальский обронил, что Василий уважает хурму – и вот пожалуйста: в холодильнике под нее отведен целый ящик.

Собственноручно начистила серебро, не доверив такое ответственное дело домработницам. Наткнулась в комоде на забытые столетние скатерти с вышивкой – рухлядь рухлядью! – и не поленилась, отыскала женщину-вышивальщицу и уговорила Анжея заплатить приличные деньги, чтобы та восстановила рисунок. Ковальский ворчал ровно до той минуты, пока не увидел скатерть на столе. Нежнейшие розы вышиты гладью на фоне тонких веточек.

– Вы ведь любите розы, правда? – робко спросила Полина, пока он восхищенно рассматривал скатерть.

Да, дитя мое. И розы, и само прикосновение к выпуклому шелковистому рисунку, словно и впрямь под пальцами цветочный бутон, и слабый запах накрахмаленной ткани. Даже обветшалость не портила эту вещь.

Но вслух Анжей ничего этого не сказал. Суховато поблагодарил одним кивком и уронил: «Умница». Но малышка и этому обрадовалась: расцвела, как тот бутон, и щеки вспыхнули алым цветом.

Ковальский давно заметил, что на похвалу она отзывается как собака, которой мало достается хозяйской любви. Одно доброе слово – и девочка выглядит счастливой. Но хвалил ее редко. Не хватало еще, чтобы она привязалась к нему! Пока это всего лишь разговор с собственной совестью. Он должен чувствовать себя вправе в любой момент уволить ее.

Пока она то удивляла, то веселила его. С виду – пигалица-пигалицей, нацепившая для важности очки. Всех боится: и его, и водителя. От портретов в галерее шарахается (впрочем, они там для того и повешены). Вздрагивает от громких звуков – нервишки-то никуда не годятся. Смущается от любой ерунды: чуть что – и залилась краской.

Зато как только доходит до дела, откуда что берется! И деловита, и энергична, и решительна… Любопытна, но ни одного запрета не нарушила (за этим Ковальский особенно тщательно следил). Во всем старается ему угодить, но без подобострастия.

А самое главное – Анжей видел, что ей нравится у него. Он подмечал, как она благоговейно касается старых стен, обшитых дубовыми панелями. Как бережно перебирает старинные фарфоровые чашки с ребристыми боками. Как замирает перед часами, словно слушает их бесконечные истории. Как выбегает по утрам в сад, думая, что ее никто не видит, и, пританцовывая, скользит вдоль зарослей шиповника. Возвращается с мокрой от росы юбкой, замерзшая на утреннем майском ветру, растрепанная, но до смешного счастливая.

А неделю назад Ковальский с Василием провели эксперимент. Пока девочка бродила по рынку, выбирая фрукты, к ней подошел мужчина, представился журналистом и попросил рассказать некоторые незначительные подробности из жизни Доктора. Естественно, не безвозмездно. Шесть месячных окладов Полины, ни больше ни меньше: «В благодарность за то, что читатели нашей газеты узнают правду!»

Журналист был весьма убедителен и просил о такой маленькой услуге, что глупо было бы не согласиться. И Полина Аверина согласилась.

Она предупредила, что сейчас не сможет ответить на вопросы: хозяин ждет, а он строг к опозданиям. Но назначила встречу через два часа в маленьком кафе на окраине поселка.

Ковальский, слушавший их разговор, не смог скрыть разочарования. И был благодарен Васе за то, что тот ничем не выдал своего торжества и даже сказал, словно оправдывая экономку:

– Деньги для нее неплохие…

Анжей поморщился и махнул рукой: отключай свою аппаратуру и поехали.

И до самого дома был мрачен и молчалив. Василий тоже помалкивал.

Открыв дверь, Ковальский бросил хмуро:

– Свяжись с агентством, пусть начинают искать экономку. Лучше – эконома. Хватит с нас женщин.

А двадцать минут спустя Полина выпрыгнула из такси и со всех ног помчалась к особняку, забыв про сумки в машине. Едва не врезалась в Василия, крикнула ему на ходу, чтобы расплатился с негодующим шофером, и побежала по дому, крича: «Анжей! Анжей Михайлович!»

Обнаружив хозяина в библиотеке, непочтительно выхватила у него книгу и выложила все про встречу с журналистом.

– Я его обманула, – закончила Полина, сверкая глазами. – Договорилась, чтобы он ждал меня через два часа, а сама сразу бросилась к вам. Его нужно задержать! Никакой он не журналист, я уверена!

В дверях библиотеки мелькнул силуэт. Анжей поднял глаза и увидел Василия. Тот смотрел на девушку, не замечавшую его, с таким выражением, что Ковальский рассмеялся. В нем читались и досада, и злость, и неохотное восхищение.

– Вы мне не верите?! – горячилась Полина, не понимая, почему к ее рассказу отнеслись так легкомысленно. – Я его даже сфотографировала незаметно! На телефон! Снизу!

– Верю, верю, – успокоил Анжей. – Васенька, ты в агентство еще не успел позвонить?

– Нет. Успеешь тут…

– Ну и не нужно. Оставим пока все как есть.

Когда девочка убежала, ободренная его заверениями, что лже-журналист будет схвачен, хозяин распорядился:

– Испытательный срок она выдержала. Начинаем готовиться к приему гостей.

Вечером Полина вышла в сад, обошла дом, задержавшись под липой. Голые черные ветви выглядели сиротливо рядом с зеленеющим шиповником. Вьющаяся жимолость, оплетавшая стены особняка, несколько дней назад покрылась крошечными острыми листочками, и дом спрятался под зеленым покрывалом. Теперь среди листочков уже белели тугие шарики бутонов.

Все росло вокруг, все цвело, кроме лип, стоящих двумя вдовами. На клумбах сияли посаженные неутомимым Арменом нарциссы. Вокруг них лежало сиреневое ожерелье фиалок. Лес дышал маем, и дыхание его чувствовалось везде.

Розы в оранжерее цвели как сумасшедшие, словно это был последний май в их жизни. Их выращивали так, чтобы в любое время года Ковальский мог любоваться цветущими кустами. Но в последнюю неделю все бутоны распустились, и оранжерея взорвалась красками.

Бордовые розы, персиковые, рубиновые, нежно-желтые, кремовые розы с тончайшими лепестками, полупрозрачными, как пачка балерины… Царственные белоснежные розы с бутонами размером с чашку. Крошечные пунцово-розовые цветки плетистой розы, собранные в густые соцветия.

В оранжерее у Полины просыпались кулинарные ассоциации. Цветки розы лососевого оттенка, что встречают у входа – на закуску, за ними – багровые бутоны цвета сырого мяса, а вон из тех вскипающих, выплескивающихся во все стороны махровых оранжевых роз можно сварить тыквенный суп. В чай пойдут душистые малютки, у которых лепестки снаружи зеленоватые, а внутри – снежно-белые. К ним, чтобы оттенить вкус, годятся золотистые красавицы, блестящие и сочные, как лимонные дольки на срезе. А на сладкое – розы цвета зефира, цвета взбитых сливок, цвета суфле на миндальном торте: пышные, роскошные, с тягучим медвяным ароматом, который хочется вдохнуть и умереть от счастья.

В оранжерею вели две двери. Первая – самая обычная, стеклянная. Второй, с противоположной стороны, почти не пользовались, и садовник придумал чудное: укрепил на ней сверху несколько горшочков, а в них посадил девичий виноград и вьющиеся клематисы. Зеленые побеги струйками потекли вниз. Но до земли Армен не давал им добираться: обрезал.

Дверь стало трудно открывать. И веса в ней прибавилось, и до ручки не сразу доберешься сквозь паутину растений. Полина даже пожаловалась Ковальскому.

«Это традиция, – объяснил Доктор. – Много лет назад на этом месте стоял дом одного чудака, местного лекаря. Жил он аскетом в небольшой избушке. Сохранился старый рисунок, на котором видно, что вход в нее был оплетен девичьим виноградом. А я уважаю старые традиции».

Полина, немного подумав, возразила, что вход в избушку не может быть оплетен девичьим виноградом. Звучит, конечно, романтично. Но тогда попасть внутрь не было бы никакой возможности.

Вместо ответа Ковальский достал из ящика черно-белую фотографию. На снимке две тонких липы, а за ними в отдалении видна полуразвалившаяся лачуга. Проломленная крыша съехала вниз, словно криво нахлобученная кепка. Из слепых черных провалов окон торчат стебли крапивы.

А вместо двери – зеленый полог.

Полина поняла, что видит участок земли, купленный Анжеем много лет назад. Если бы не липы, она бы не узнала это место на снимке. Ни знакомого особняка, ни чудесной живой изгороди… Только побеги винограда с растопыренными листьями, точь-в-точь такие же, какие любовно растит садовник.

«Морозоустойчивый сорт попался, раз не погибал в наши февральские холода», – вполголоса сказал хозяин.

Следующий снимок: рядом с пологом стоит сам Ковальский в костюме и щегольских ботинках и с улыбкой раздвигает лозы винограда. За ними виден проем с дверью, болтающейся на одной петле.

«Когда я купил здесь землю, домик пришел в негодность, – пояснил Доктор. – Любопытно то, что последние шестьдесят лет в нем жил какой-то местный врач, которого считали полусумасшедшим. Он восстановил из руин разрушенную избу лекаря и даже получил на нее документы. А его сменил я. Дом отстроил ближе к дороге, а на месте избушки поставил оранжерею».

«Здесь все время селились люди со странностями, – думала Полина, слушая его рассказ. – Один доктор сменил другого, тот – еще одного. Не удивлюсь, если и до них здесь обитал какой-нибудь знахарь».

Со временем девушка стала замечать, что ей нравится входить в оранжерею через дальнюю дверь. Нравится окунать пальцы в прохладу между стеклом и тонкой завесой клематисов и винограда, нащупывать ручку, тянуть на себя тяжело подающуюся створку. В этом тоже таилось тихое волшебство: попасть в царство цветов через цветочную дверцу. Несколько клематисов выпустили светло-сиреневые лепестки, нежные, как крылышки фей. Они встречали Полину тонким, но настойчивым ароматом.

Вот и сейчас она почувствовала знакомое благоухание, едва подойдя к стеклянному сооружению. Уже стемнело. В сумраке запах казался особенно пронзительным.

Полина знала, что садовник вечером запирает оранжерею. Но ей и не нужно было туда. Она остановилась, делая вид, что нюхает мелкие сиреневые цветочки.

Взгляд ее скользил по окнам второго этажа. Третье, четвертое, пятое… А дальше – сплошная стена. Теперь-то ясно, что за этой стеной прячется целый кабинет.

Девушка перевела взгляд на другое крыло дома. Так и есть: там пространство точно такой же ширины, и тоже без окна. Выходит, и там скрыта комната? Но ведь ее дверь – крайняя, и за ней ничего нет, кроме напольных часов.

– Загадки, сплошные загадки, – вслух пробормотала Полина. – Но одну я, кажется, разгадала.

Она весь день размышляла над таинственным исчезновением Ковальского и пришла к выводу, что существует лишь одно объяснение. В кабинете, откуда он пропал, без сомнения, имеется потайная дверь. Может быть, ее спрятали в шкафу или замаскировали под рисунок на обоях. Дверь ведет в соседнюю комнату, откуда Ковальский и вышел незамеченным. Полина никак не думала, что он может появиться оттуда, и не обращала на нее внимания.

«Вот только зачем Доктору в его доме секретные двери?»

Полина в ответ мысленно пожала плечами. Ничего удивительного: по проекту архитекторы сделали две смежные комнаты – например, для гостей с детьми. Со временем стало ясно, что дети в этом доме не появляются, и проход замаскировали, чтобы не смущать гостей.

Внутренний голос предположил, что в таком случае его закрыли бы совсем.

Полина заметила, что ничего подобного. Зачем лишние хлопоты?

Тогда внутренний голос с плохо скрытой язвительностью поинтересовался, как Полина объяснит замурованное окно. Почему-то в случае с окном лишние хлопоты никого не остановили.

– А вот это действительно непонятно, – вслух прошептала Полина. – В кабинете нет ничего такого, что стоило бы прятать.

– Вы ошибаетесь, моя дорогая, – произнес вежливый голос за ее спиной.

За месяц Полина так и не отучилась вздрагивать, когда кто-то заставал ее врасплох. Она вздрогнула и обернулась.

В двух шагах от нее стоял Ковальский. Лакированные ботинки блестели в свете фонаря. Он опирался на трость с головой дракона – ту самую, которую Полина видела за дверью в кабинете.

– Я хотел с вами поговорить, – сказал Анжей. И добавил тоном, исключавшим любые возражения: – Следуйте за мной.

Глава 4

– Сколько вы работаете у меня? Месяц?

Полина кивнула, потом спохватилась, что Анжей не может видеть ее кивка, и вслух пробормотала:

– Месяц и два дня.

Они приближались к дому: впереди – Доктор с тростью, элегантный, как бес в опере, а за ним – смущенная девушка.

Она и раньше замечала, что Ковальский умеет передвигаться бесшумно, словно кот. Но в первый раз так глупо попалась. Как ему удалось подкрасться к ней незаметно? Ни одна ветка не хрустнула под его ногой, ни одна травинка не прошелестела… Неужели она была настолько увлечена своим доморощенным расследованием, что не услышала его тихих шагов?

И неужели он уволит ее за назойливое любопытство?

Полина тихо кляла себя на чем свет стоит. Если бы она хотя бы не говорила вслух! Если бы просто стояла молча возле оранжереи! Тогда можно было бы соврать о цели ее прогулки, придумать, что всего лишь любовалась домом, вечерним небом, цветами – чем угодно. Но она выдала себя с головой, упомянув кабинет и секреты дома.

А господин Ковальский очень не любит, когда лезут в его дела.

– Я хочу вам кое-что показать, – сказал Анжей, распахивая дверь.

Он зашел в дом, а Полина остановилась на пороге, отчего-то медля.

Густо-лиловый сумрак выполз из леса и подобрался вплотную к особняку. Он огибал фонари, купавшиеся в желтых лужах света, и подкрадывался все ближе и ближе. Обернешься – и на тебя уставится темнота.

Но в особняке тоже царил полумрак.

Он властвовал там почти всегда. По вечерам яркие лампы зажигались лишь у Полины. Остальные комнаты освещались бархатным светом торшеров. Но казалось, что их свет не отпугивает темноту, а притягивает ее.

Не раз, заглянув перед сном в библиотеку, Полина видела Ковальского, сидящего в кресле: со стен и потолка к нему стекались густые тени, укладывались в ногах, точно черные кошки. Под шапкой зеленого абажура Доктор читал, покуривая трубку, и дым расползался по всей комнате, как развеянное привидение.

В эту секунду, стоя на улице и ежась от поднявшегося весеннего ветра, Полина видела: в холле слабо мерцают электрические свечи. Ей даже почудилось, что сквозняк вот-вот задует их и дом окончательно погрузится во мрак – такой, перед которым темнота этой ночи покажется бледными сумерками.

Девушка пригляделась. В глубине коридора, за спиной Ковальского, тени собрались в непроницаемый черный клубок. Полина отчего-то не сомневалась, что им предстоит идти именно туда.

– Вы замерзнете, – заметил Доктор. – Заходите же. Или вы боитесь темноты?

Полина вскинула на него глаза. Уже не первый раз ей казалось, что Ковальский читает мысли.

– Да, – негромко сказала она. – Боюсь.

Доктор улыбнулся:

– Я же с вами, дитя мое. Пойдемте. Здесь никакая темнота вам не страшна. Знаете, чего нужно бояться?

«Если сейчас он скажет: „Меня!“ и сверкнет красными глазами, то я свалюсь в обморок», – подумала Полина, отродясь не терявшая сознания.

– Чего же? – пробормотала она, мысленно приготовившись к тому, что Ковальский оскалит белоснежные зубы и резцы у него начнут удлиняться на глазах.

Но в глубине души девушка чувствовала, что во всем этом есть элемент игры, детской страшилки, когда страшно не взаправду, а потому, что нравится бояться.

– Да ничего, – пожал плечами Доктор. – Нет ничего, поистине заслуживающего страха. Заслуживающего ненависти – может быть, трепета – да, но страха – нет.

– А как же смерть? – не удержалась Полина.

Ковальский усмехнулся и взглянул на экономку так, что ей стало не по себе. Она пожалела о заданном вопросе. Неподходящее время для разговоров о смерти.

– Смерть… – повторил Доктор. – Как сказал гениальный Набоков: «Жизнь – это большой сюрприз. Я не понимаю, почему бы смерти не стать не меньшим». Но об этом мы с вами поговорим как-нибудь в другой раз. Нам сюда…

Анжей направился не в темноту за лестницей, как опасалась Полина, а в картинную галерею. Остановился напротив портрета старика в синей мантии, оперся на трость. Впадины на скулах прорисовались глубже, тени легли под глазами, и сходство стало почти пугающим.

– Как вы думаете, Полина, кто я? – спросил он.

– Психотерапевт. Вы же сами мне об этом сказали.

– Вы верите всему, что вам говорят?

– Когда мне это удобно, – не задумываясь, ответила Полина.

Доктор улыбнулся.

– А в потайных комнатах я прячу пациентов? Не отводите взгляд. Вы же отлично поняли, что тайники здесь есть.

– Можно и что-нибудь другое прятать, не только пациентов, – пробормотала девушка.

– И как же вы объяснили себе преображение кабинета? Решили, что я развлекаюсь алхимией в свободное от практики время?

Полине неуютно было стоять под взглядами Ковальского и жутковатого старика в синей мантии.

– Я еще не успела найти ответ.

– Тогда я вам его дам, – неожиданно сказал Анжей и выпрямился. – Только сначала нужно решить, остаетесь ли вы у меня. Вы прошли испытательный срок, и я вами доволен. Но для того, чтобы вы успешно справлялись со своими обязанностями и впредь, я обязан разъяснить кое-что, касающееся моей деятельности. Если вы планируете искать другое место работы, скажите об этом сейчас.

– Я не планирую, – заверила Полина, немного испуганная таким серьезным вступлением. – Честное слово, я не собиралась от вас уходить! Мне тут очень… – она покраснела и закончила, – очень нравится.

– Прекрасно. Тогда смотрите…

Доктор шагнул к портрету, но вдруг остановился, будто передумав. Полина глядела на него во все глаза.

– Хочу напомнить вам, – сказал Ковальский, – что не нужно ни с кем делиться увиденным. Это может привести к печальным последствиям.

Девушка торопливо закивала.

Анжей встал перед картиной. Поднял трость, приложил ее к нарисованному набалдашнику в виде черепа на посохе старика. И с силой вдавил.

Полина приготовилась услышать треск рвущегося холста. Но драконья голова ушла в глубь полотна, словно там была дыра.

Несколько секунд ничего не происходило. А затем в тишине раздался отчетливый щелчок.

Ковальский высвободил трость, взялся за выступ на раме и потянул. К изумлению девушки, картина бесшумно и плавно поехала вбок. В стене открылся проход.

Портрет оказался дверью.

Полина обошла его, рассматривая со всех сторон. Осторожно потрогала картину в том месте, где Доктор дотронулся своей тростью, и вскрикнула: пальцы коснулись не холста, а чего-то гладкого. От неожиданности она отдернула руку.

– Не бойтесь, там всего лишь латекс, – успокоил Ковальский. – Он скрывает механизм. Тонкая работа, не так ли?

«Такая же тонкая, как драконья голова на входной двери, – подумала Полина. – Наверняка делал один мастер».

Она наклонилась к холсту. Теперь, когда Анжей открыл ей секрет, стало видно, что фактура «черепа» отличается от остальной поверхности портрета.

Полина повернулась к Доктору:

– Поэтому здесь такой приглушенный свет? Чтобы нельзя было рассмотреть деталей?

– Верно. Перебирайтесь сюда.

Шагнув за картину, Полина оказалась в полумраке. Ковальский нажал какую-то кнопку на стене, и дверь за ними закрылась. Вокруг стало совсем темно. Но воздух был свежий, без примеси затхлости.

– Теперь, по всем канонам, мы должны спуститься в подземелье, – пробормотала Полина.

Справа послышался негромкий смешок Ковальского.

– Здесь подземелья нет. Простите, что держу вас в темноте неизвестности. Лампочка перегорела.

Полине стало смешно. Какое грубое вторжение в почти сказочную действительность: перегоревшая лампочка!

– Можно поставить энергосберегающую.

– Терпеть их не могу, – проворчал Анжей, судя по звуку, возившийся с чем-то в углу. – Ни одной этой сберегающей гадости не будет в моем доме: любое помещение они превращают в прозекторскую. Секундочку…

Комната озарилась неярким светом. Ковальский и Полина стояли в тесной комнатушке, где на стене горел единственный светильник. Девушка обернулась: дверь, через которую они вошли, прямо за ее спиной. А впереди, всего в трех шагах, вторая.

– Обычно я не запираю ее, – сказал Ковальский, снимая с шеи цепочку, на которой болтался ключ. – Но в последнее время стал подозрительным.

Он вставил ключ в замочную скважину и дважды повернул.

Полина от волнения затаила дыхание. Что можно так тщательно оберегать от посторонних глаз? Драгоценности? Золотые слитки? Но такой человек, как Ковальский, никогда не стал бы держать их в доме.

Дверь распахнулась. Изнутри вырвался такой яркий свет, что Полина зажмурилась.

– Простите, я не предупредил: лампы здесь включаются автоматически.

Голос Ковальского доносился уже из-за открытой двери. Девушка открыла глаза и шагнула за ним следом.

В первую секунду ее ждало разочарование. Всего лишь комната без окон, правда, совершенно круглая и с небывало высоким потолком. Белый купол уходил высоко-высоко, как будто под самую крышу. Свет шел откуда-то сверху. Полине показалось, что сам потолок излучает свечение.

Посреди комнаты на паркетном полу стоял маленький круглый стол. Рядом – два простых стула. Ни кресел, ни шкафов, ни часов, которые так любил Ковальский. Здесь вообще больше ничего не было, кроме…

Полина обвела взглядом стены и ахнула. Десятки – нет, сотни ключей были развешаны по стенам! Одни поблескивали серебристым, как юркие рыбешки: целый косяк, готовый вот-вот сорваться и уйти на глубину. Другие отливали медью. Третьи вспыхивали королевским золотом. Четвертые были черны, как земля. Пятые – белые, словно выпиленные из кости единорога.

Ковальский отошел в сторону и сложил руки на груди, наблюдая за экономкой. А Полина совершенно забыла о нем. Она медленно двигалась вдоль стены, замирая от восхищения.

Никогда прежде ей не приходило в голову, что ключи могут быть так разнообразны и так прекрасны. Они больше походили на музыкальные инструменты, чем на устройства для открывания замков. Здесь были и крошечные ключики с едва различимыми бороздками, и массивные гиганты размером с две ее ладони. Были фигурные, с тончайшей резьбой, с острыми зубцами, с полустертыми буквами на стержне… Простые, даже примитивные ключи с единственным выступом на бородке – и ощетинившиеся зубчиками во все стороны. Изогнутые ключи, волнистые, ключи с необычными головками в виде звезды или кошачьей морды.

Каждый хотелось взять в руки и рассматривать. Каждый был уникален.

И очень стар.

Полина чувствовала, что перед ней не просто предметы интерьера, причуда декоратора, украшавшего стены. Ключи были подлинными. Где-то в прошлом существовали двери, которые они отпирали. Двери исчезли, а ключи пережили их.

«Легче представить дверь без ключа, чем ключ без двери, – подумала Полина. – В этом есть что-то неправильное. Все они сделались бесполезными. Или нет?»

Полина вспомнила о Ковальском и вопросительно взглянула на него:

– Это что – музей?

– Ни в коем случае! Эти раритеты верно служат людям.

– Но как?!

Анжей снял со стены один из ключей, бережно положил на стол и склонился над ним. Лицо его приобрело мечтательное выражение.

– Мои маленькие помощники, – тихо проговорил он, поглаживая ключ. – Друзья, способные открывать что угодно. Вы думаете, они предназначены лишь для дверей?

– Не знаю… Может, для сундуков и шкатулок?

– Вы мыслите в одной плоскости, моя дорогая Полина. Присядьте.

Полина подчинилась.

– Три вещи, – начал Ковальский, – три вещи издавна имели великое значение для людей: ключ, зеркало и книга. Если вы хорошенько подумаете, то поймете почему.

Он замолчал, ожидая ответа. Но под его испытующим взглядом Полина почувствовала себя бестолковой. «Ключ, зеркало, книга… Ключ, зеркало, книга…» Сколько она ни перебирала эти слова, мысль не приходила.

– У них одна суть, – негромко подсказал Анжей, – открыть сокрытое. Ключ открывает скрытое от других. Зеркало открывает скрытое от себя. Книга открывает скрытое от мира. Поэтому человек всегда наделял эти предметы магической силой. Например, боялся зеркал, потому что считал, что они ведут в другие миры. Что за чудовища могли выползти из них – кто знает? Бесчисленное количество сказок начинается с того, что герой проходит через волшебное стекло, как через дверь. Вспомните хотя бы «Алису в Зазеркалье».

– Поэтому в доме так много зеркал? – рискнула спросить Полина.

– Или потому, что мне нравится любоваться своим отражением, – рассмеялся Ковальский. – Не ищите мистики там, где ее нет. Ищите там, где она есть. Вон оно, перед вами – настоящее воплощение волшебства в самой простой форме.

Он протянул Полине ключ. Девушка снова обратила внимание на его изувеченную шрамом ладонь.

– Возьмите. Зажмите в руке.

Металл холодил Полине ладонь.

– Давайте сыграем в детскую игру. Вы спрячете ключ в правой руке или левой, а я скажу вам, где он.

Полина недоверчиво посмотрела на хозяина.

– Ну же, – подбодрил Доктор. – Давайте.

– Хорошо.

Полина спрятала руки за спину и быстро перебросила кусочек металла из правой ладони в левую и обратно. Выставила перед собой крепко сжатые кулаки. Маленький ключик скрылся под пальцами целиком.

– Правая, – бросил Ковальский, едва взглянув на ее руки. – Еще раз.

Полина оставила ключ на прежнем месте.

– Правая, – с той же быстротой определил Анжей.

Снова выставленные вперед сжатые кулаки.

– Левая.

Еще раз.

– Правая.

И опять.

– Правая.

Полина пристально посмотрела на Ковальского. Потом перевела взгляд на свои руки.

Невозможно заметить, куда она прячет эта железку. Может быть, Анжей просто угадывает логику ее действий?

– Давайте попробуем снова, – попросила она.

Доктор усмехнулся.

– Что ж, прошу вас.

На этот раз Полина не положила руки на стол, а развела их в стороны. Доктор повел носом, точно принюхиваясь.

– Левая.

Полина перепрятала ключ и подняла руки вверх.

– Правая.

Положила кулаки на стол.

– Правая.

– Вы подглядываете?!

– Нисколько.

– Тогда скажите, в какой руке сейчас.

– В правой.

– А сейчас?

– В левой.

Полина обескураженно раскрыла левую ладонь. В ней лежал ключ.

Они сыграли еще восемь раз. Ковальский угадывал безошибочно. Ему хватало секунды, беглого взгляда, чтобы определить, куда она спрятала искомое.

На девятый раз Полина, убрав руки за спину, незаметно выронила ключ. Он скользнул по подолу платья и бесшумно упал на сиденье за ее спиной. Девушка быстро выставила сжатые кулачки перед Ковальским.

Анжей хотел что-то сказать, но осекся на полуслове и нахмурился. Наклонил голову вправо, влево… И с уверенностью заявил:

– Ключа у вас нет.

Полина подняла руки.

– Все, сдаюсь! Как вы это делаете?

– Сначала верните пропажу.

Когда ключ снова лег на стол, Ковальский откинулся на стуле назад.

– Это ведь фокус, правда? – с надеждой спросила Полина.

– Вам хочется, чтобы это был именно он? Тогда мне придется вас огорчить. Я действительно знаю, в какой руке вы держите ключ. Эта способность у меня с раннего детства и касается только ключей. Я их люблю, и они платят мне взаимностью.

– А как вы это знаете? – спросила Полина, подавшись к нему.

Доктор озадаченно посмотрел на нее.

– Каким образом вы это понимаете? – поправилась девушка. – Что вы видите, когда осознаете, где он?

Анжей одобрительно хмыкнул:

– Хороший вопрос. Вы первая, кто задает его. Представьте, что я зажал в кулаке майского жука, а он пытается выбраться. Если вы посмотрите на мои руки, то по мельчайшим, почти незаметным деталям поймете, что в одном кулаке что-то живое. Вот так же и со мной: мне кажется, будто что-то пытается выбраться из вашей руки.

Он посмотрел на вытянувшееся лицо Полины и рассмеялся:

– Не пугайтесь вы так! Это всего лишь попытка объяснить, что я чувствую. Возможно, неуклюжая. А вот это, – он взял ключ и покачал его в ладони, – только кусок металла, которому придали нужную форму. Он не заползет ночью вам в ухо.

Но Полина уже думала о другом.

– А в комнате? В комнате вы тоже можете найти спрятанный ключ?

Улыбка растаяла на губах Доктора.

– Вы задаете на редкость точные вопросы, моя дорогая. Нет, я не способен отыскать его в комнате. Может быть, вы даже сделаете из этого факта какой-нибудь вывод?

Полина внимательно посмотрела на Ковальского, ища в его глазах следы насмешки. Но Доктор, кажется, не шутил.

Поняв, что ее действительно похвалили, Полина перестала чувствовать себя тупицей и приободрилась. Можно не бояться: никто не будет ругать за неверные отгадки.

Как только она расслабилась, ответ пришел сам собой.

– Может быть, потому, что ключ должен быть связан с человеком? Тогда ваши способности обостряются, и вы начинаете видеть его.

– Отлично! Честно говоря, я не ожидал, что вы так быстро найдете правильное решение. Даже я сам не сразу нашел его. Теперь вы почти все обо мне знаете.

Полина подавила нервный смешок. После рассказа Ковальского она окончательно запуталась.

Доктор пришел ей на помощь.

– Все очень просто, – сказал он. – Я подбираю ключи к людям.

– К людям нельзя подобрать ключ, – вырвалось у девушки.

– Ошибаетесь. Не только можно, но даже нужно. И многие мои клиенты это осознают. Потому они и приходят ко мне.

– Клиенты?

– Ну, разумеется. С кем, по-вашему, я имею дело?

– Честно говоря, я уже не понимаю, – призналась Полина. – Мне казалось, вы кто-то вроде психотерапевта…

– Почти. С некоторыми особенностями. Ко мне приходят люди с проблемами. В этом нет ничего удивительного. Согласитесь, было бы странно, если бы человек шел к врачу, не имея проблем. Мы не говорим о профилактике, ибо ею я не занимаюсь, только о лечении! Пока все понятно?