Kitabı oku: «Улей 2», sayfa 3
8
Хочет, чтобы Исаева была рядом. И плевать на то, что в академии она его снова игнорирует.
Басы звучавшей в квартире Титова музыки толкают воздух вверх и рассеивают его вибрацией по периметру помещения. Ева раскачивается с ними в такт и, не зная меры, пьет шампанское. Она веселится в компании его друзей, поодаль от самого Титова. Только взглядом практически беспрестанно сохраняет с ним контакт. Так часто поступают дети. Играя и забавляясь, они пытаются держать связь с родителем.
С тем, в ком нуждаются. Кому доверяют.
Титов глотает водку и делает глубокий вдох. Смотрит на представление, что устроила Ева, до последнего оставаясь сторонним наблюдателем. Прикрывая веки, она танцует под жесткий хип-хоп брутального Kanye Westa. Вливается в атмосферу эмоционального краха и вседозволенности, что тот пропагандирует. Кружась на носочках, вращает над головой стреляющей белой пеной бутылкой. Пьет из горла.
Улыбается.
Искренне Ева очень редко улыбается. И Титов… неожиданно понимает, что любит смотреть на ее улыбку.
Она, мать вашу, сводит его с ума.
В отличие от Исаевой, он старается контролировать количество выпитого. Ему нельзя сильно напиваться. Черт возьми, не рядом с ней. Он должен сохранять хоть какой-нибудь контроль.
Только вот… Смотреть на нее и не пьянеть – очень сложно.
Эмоции захлестывают. Хочется тупо ужраться в хлам.
Отставив пустую рюмку на столешницу, втягивает носом воздух. Сцепив руки в замок, в очередной раз встречается с Евой глазами.
У него, бл*дь, дрожь по коже. Лишь от одного ее взгляда.
Она же улыбается, не имея представления о том, что у него, мать вашу, подгибаются колени.
– Красивая, – говорит прислоняющийся к барной стойке парень, не вкладывая при этом в свои слова никакого скрытого смысла. – Я бы даже сказал, нереально красивая. Местная?
Титов закусывает нижнюю губу, медленно поворачивая голову к говорившему. Макс Халюков, темноволосый парень со смуглой кожей и узким разрезом глаз, по прозвищу Мексиканец. Адам внезапно испытывает к нему резкую антипатию, которой ни разу не возникало до этого момента.
– Она не для тебя.
Брови Мексиканца приподнимаются, а взгляд становится чуточку осмысленней.
– Не для меня? А что, для тебя?
Напрягая челюсти, Титов прикусывает язык. Пытается сдержать хлынувшую горячими волнами ярость. Его ноздри расширяются, брови сходятся на переносице, а скулы выделяются острее.
– Просто закрой свою пасть и смотри в другую сторону, – угрожающе выталкивает он.
– Э-э-э… Ладно-ладно, Тит. Я понял… Ты и она…
Адам останавливает словесный поток одним лишь взглядом.
– Нет никаких «я и она», – произносит это и злится еще сильнее. – Просто ее нельзя трогать. Что тут непонятного?
Макс заторможенно моргает.
– Я понял, – рассеянно произносит он. – Наверное.
– Тогда свали нахр*н, Мексиканец.
– Ок. Пойду, забью косячок… Нахр*н…
У Титова не получается оставаться трезвым.
Наливает себе новую стопку водки и залпом выпивает. С мрачным видом слизывает ее с губ. Смотрит на Еву и предвкушает тот момент, когда они останутся с ней наедине. Момент, когда она будет принадлежать лишь ему одному.
Он так и не решился ее отрезать. Нет, он пошел другим путем.
Входит в жилище Марии Иосифовны без стука.
– Мне нужно что-нибудь против Исаева, – упирая руки в узкие бедра, останавливается прямо перед женщиной.
Она невозмутимо поправляет отрез цветастой ткани под лапкой швейной машинки и только после этого встречается с непризнанным внуком взглядом.
– Решил принять войну, значит, – не спрашивает, констатирует.
Титов сжимает челюсти, играя желваками, и нетерпеливо повторяет свою просьбу.
– Что-нибудь отличительное и важное о Павле Исаеве. Если не можешь помочь, говори прямо.
Бледно-голубая радужка на фоне желтых белков старухи выглядит сегодня совершенно бесцветной. И когда ее взгляд задерживается на Адаме, он невольно задается вопросом: были ли глаза его отца такими же бледными и холодными?
– Мне бы следовало тебя остановить. Но я вижу, что все мои слова будут бесполезными…
– Именно поэтому мы обойдемся без твоей вынужденной заботы и притворных сантиментов. Если пожелаешь, я куплю у тебя нужную мне информацию. Ты же занималась этим раньше?
Мария Иосифовна поднимается и упирается кулаками в стол.
– Плоская черная книга или, может быть, какая-то бизнес-папка… Что-то черное и гладкое. С белым стикером в левом нижнем углу. Печатная надпись «ААА-03». Внутри – цифры, таблицы, имена людей… Исаев эту книгу прячет и маниакально оберегает.
– Ты можешь сказать, где он ее прячет?
– В своем домашнем сейфе. Но, будь осторожен, Адам, эта информация не только Исаева способна уничтожить. Эта черная папка – ящик Пандоры для всего города.
Титов пошел и взял этот «ящик». Прямо из дома Исаева.
Информация, что там находится – это не черным по белому обвинительный приговор. Чтобы самостоятельно расшифровать полученный материал, потребуется какое-то время. И Адам полон решимости сделать это, во что бы то ни стало. Сегодня он не стал отменять договоренность провести вечер с компанией. Но завтра ему ничего не помешает заняться «грязными делишками» Исаева.
Наконец, глубоко за полночь, когда в квартире Титова стихают музыка и посторонние голоса, разворачивается стремительная кульминация этого длинного декабрьского дня. Ева подходит к Адаму вплотную, и он, опуская ладони ей на талию, настороженно хмурится и вопросительно приподнимает одну бровь.
– Адам, – ее голос звучит мягко и протяжно.
Она снова это делает – смакует его имя.
– Как я смотрю, ты сегодня в ударе? Что-то случилось? Дома? – старается не выдать волнение ни вербально, ни визуально.
Конечно, Исаевой не нравятся его вопросы. Ее взгляд темнеет, а голос становится на несколько тонов ниже.
– Сегодня я в поисках крови. And… I am very hungry[1].
Титов с опаской прищуривается. Он сам готов ее сожрать.
– Ты хочешь моей крови, Ева?
– Очень, Адам.
«Очень…» – эти звуки из ее губ срывают ему башню. Но это так приятно и заманчиво, что он повторяет, в надежде, что она сделает то же самое.
– Очень?
– Очень-очень.
– Ммм… – закусывает свою губу, впиваясь взглядом в ее рот.
И когда ее язык скользит по этой мягкой манящей плоти, совершает аналогичное движение своим языком.
Исаева усмехается и, отстранившись, проходит в ванную комнату. Он следует за ней. Сглатывает, наблюдая за тем, как она склоняется, чтобы заткнуть сточную пробку. В таком положении ее бедра кажутся округлее, а талия, напротив, еще тоньше. Ягодицы выпирают, натягивая ткань темных джинсов до упора.
Адам глубоко вдыхает и, пересекая помещение, прижимается к ее заднице пахом. Когда Ева прогибается и мягко стонет, он прекрасно представляет, какое желание ею завладевает. Откидывая голову назад, она выпрямляется, и Титов прижимает ее спину к своей груди. Вдыхает ее запах и шумно сглатывает.
Но Исаева снова выскальзывает из его рук. Оборачивается и долго смотрит ему в глаза. В ее взгляде не плещутся привычные дерзость и азарт. Она выглядит так же, как в ту ночь, когда Титов тайно пробрался в ее спальню, будто находится в замешательстве. Словно не знает, как вести себя с ним.
И Адам тоже не знает. Он все еще не понимает, как жить с теми чувствами, что у него к ней появились.
Титов пьян, взволнован и возбужден. Это не самое лучшее сочетание. Вот только он не может находиться рядом с Исаевой и не касаться ее.
Делает шаг. Смотрит на Еву сверху вниз. Она намного ниже ростом. По комплекции и физической силе значительно ему уступает. Но, черт возьми, все-таки она его превосходит.
– Ты должен выйти. Я хочу принять ванну, – указывает на парующую в эмалированной чугунной емкости воду.
А он хочет ее руки на своем теле. И ее губы тоже.
Обхватывает лицо Евы ладонями. Ведет рукой от лица к затылку. Слегка зажимает волосы, устанавливая непрерывный зрительный контакт. Без предупреждения врывается в ее душу глазами. Вкладывает в свой взгляд всю силу своих эмоций. Без фильтров и привычной лжи.
[1] I am very hungry – Я очень голодна.
9
Исаева теряется, пытаясь сместить свой взгляд. Закрыться. Но Адам прижимается своим лбом к ее лбу, и она вынужденно встречает этот контакт. Смущается, злится и… задыхается.
– Эва. Ты – моя.
– Нет… Не твоя, Адам.
Только голос выдает ее волнение.
– Моя.
Она не хочет этого слышать. Это неправда.
Но Титов не ходит обходными путями, он лезет напролом. Скрепляет свои слова голодным поцелуем. Это происходит настолько нагло. Настолько уверенно и грубо. Выжигает право собственности, словно клеймо.
Веки Евы вздрагивают и опускаются. Все чувства, что до этого были присыпаны фальшью, всплывают на поверхность.
И она, пропади все пропадом, отвечает. Пугаясь того, с какой силой колотится в груди сердце. Наслаждаясь тем, как приток крови согревает кожу, заставляя ее, в прямом смысле слова, пылать.
Еще чуть-чуть. Еще один день. Всего один день. Это не зависимость. Это не болезнь. Она не заболеет. Нет.
Всасывает губу Адама, его язык. Сплетает со своим, наслаждается этим влажным и горячим трением. Его вкусом. Слышит и чувствует, как он стонет.
– Ты моя, Эва, – не отстраняясь, снова заявляет Титов.
– Я могу это сказать… – сдается девушка, желая лишь одного: чтобы он перестал это повторять. – Только это не будет правдой.
Адам хочет, чтобы это было правдой. Но, если это все-таки невозможно, он хочет, чтобы Ева просто произнесла эти слова. Даже если они будут лживыми.
Последняя мысль вызывает в нем гнев и отторжение. Куда он катится, черт возьми? Он ненавидит лицемерие. Это охр*нительно жалко. Это худшее, что может между ними быть.
Удерживая девушку, отводит взгляд в сторону. Сердито и шумно выдыхает.
Внутри его сильного тела все дрожит, как он ни пытается вернуть себе контроль.
Нет, ему не нужна фальшивая Исаева. С ее игривым притворством. Хочет ее другую. Настоящую. Дрожащую в его руках.
– Мне нужно искупаться, пока не остыла вода…
«Тебе, что?..»
Не давая закончить фразу, Титов поднимает Еву на руки и опускает ее в воду.
– Ваша ванна, миледи, – тяжело выдыхает.
Исаева некоторое время испытывает шок, наблюдая за тем, как промокает грубая ткань джинсов, и как вода ползет выше, по тонкому шелку топа. До основания вшитых в него чашечек.
Отбрасывая потяжелевшие от влаги волосы за спину, психует. Вылетает из стойкого равновесия. Сердито рычит и бьет по воде руками.
– Это, мать твою, Титов, охр*нительно опрометчиво с твоей стороны!
Он смеется. Только потому, что ее вид действительно его забавляет. А Ева вскакивает, забрызгивая все вокруг. Врезается в него телом и, обхватывая руками за шею, повисает на нем. Одежда Титова стремительно намокает, но его волнуют лишь сияющие глаза девушки и ее теплое мокрое тело.
– Адам…
– Да, Эва?
Ухмылка исчезает с его лица, когда она тянется к нему губами. Страстно целует. Только Исаева, угрожая ему, дарит самые лучшие ощущения, которые он когда-либо в жизни испытывал.
Она знает, что делает. А Титов всеми силами старается не отдаваться этим ощущениям без остатка.
Потому что Ева, пора это признать, способна разорвать его сердце.
Она подгибает коленки и тянет Адама в ванну, и он, не раздумывая, ступает за борт. Садится и, широко расставляя ноги, устраивает между ними Еву. Она приподнимается, не разрывая поцелуя. Задирает и стягивает с него футболку. Ласкает ладонями напряженные мускулы.
Его тоже переполняет нестерпимое желание содрать с нее одежду.
Потянув верх ее топа вниз, обнажает округлую грудь. Прикасается большими пальцами к соскам. Трет их и наслаждается потяжелевшим дыханием Евы. Приподнимая ее, касается одного из сосков губами. Лижет его и всасывает. Чувствует, как тот затвердевает, и слышит, как Исаева вскрикивает и протяжно стонет. Пытается ухватиться за слишком короткие волосы на его затылке и что-то беспорядочно бормочет.
Он хочет ее. Он не может остановиться. Да и не собирается…
Расстегивает ее джинсы и пытается скатить мокрую ткань с ее бедер вместе с бельем. Помещение переполняется всплесками воды, тяжелым дыханием, стонами, хрипами и идущим от этих звуков эхом. Не отрывая друг от друга губ, они обоюдными усилиями избавляются от нижней части Евиной одежды.
Рука Адама тут же тянется к ее промежности, раскрывает пальцами мокрые складочки – Исаева извивается и стонет. Ее тело дрожит от волнения, пока она шире раскрывает бедра, позволяя ему ввести внутрь себя палец.
– Господи… Адам-м-м… Пожалуйста…
Он ласкает ее пальцами, но они оба хотят большего.
Только в ванной, на самом-то деле, не очень удобно заниматься сексом. Титов все еще находится в своих мокрых джинсах и не представляет, как их быстро снять с Евой на руках.
Расплескивая воду, выбираются обратно. Вода летит и льется на коврик, бежит по кафелю, но, конечно же, их это мало заботит.
Адам расстегивает ремень и спускает джинсы, а Ева внезапно опускается перед ним на колени.
Испытывая запоздалое смущение из-за своей наготы, она всего лишь пыталась прикрыться до того момента, как сам Титов будет обнажен и продолжит к ней прикасаться. Но когда она оказывается на коленях, а член Адама перед ее глазами – происходит очередной сбой в системе. Он стонет, хрипло вдыхает и выдыхает, матерится. А Ева, испытывая небывалую власть и превосходство, прикасается к его плоти рукой. Оттягивая крайнюю плоть, обнажает толстую головку члена.
Замирает, встречаясь с сумасшедшим взглядом Титова.
Он хрипит и лихорадочно сглатывает. Если она это сделает… Если она позволит ему… Бл*дь, если только она коснется его своими губами…
Адама возбуждает сам факт того, чтобы попасть в ее рот. Вторгнуться между ее пухлыми малиновыми губами своим членом. Заткнуть ее язвительный лживый рот.
Но Исаева не особо стремится к тому же. Вызывающе сверкая глазами, облизывает и смыкает губы.
Он напоминает себе, что меньше чем две недели назад она была девственницей. И, конечно же, она не станет делать ему минет. Для нее это очередная забава: дать ему надежду и свести затем с ума.
– Пожалуйста, Эва, – умоляет Титов, прежде чем сам понимает, что делает.
И она внезапно размыкает губы, принимая его в свою теплоту.
Он едва стоит на ногах, наблюдая за ней. Ощущая влажное и нежное касание ее языка. Обхват ее губ. Переставая дышать, пытается не толкаться бедрами. Позволяет ей контролировать глубину проникновения. Прикрывает глаза, чтобы сделать вдох, и тут же с жадностью зрительно поглощает этот восхитительный интимный процесс.
Его наслаждение слишком острое. Непереносимое. Тридцать секунд взрывают его сердце такой силой эмоций, что в груди становится попросту больно. Поэтому, когда Ева отстраняется, чтобы сделать вдох, Адам опускается рядом с ней на колени. Целует ее. С восторгом и благодарностью. Восхищаясь тем, что она это сделала, будто до нее этого же не делали другие девушки.
Но это же Ева… Это Эва.
«Моя Эва».
Ведет рукой по ее спине. Легонько сжимает шею, ощущая, как она дрожит. Ловит губами ее прерывистые вздохи. Тянется руками к топу, что раздеть ее полностью, но девушка вдруг отталкивает его руки и не позволяет этого сделать.
Адам не понимает причины, ведь эта часть одежды уже ничего не скрывает. Сверху торчат груди, а снизу едва прикрыт пупок.
Повторяет попытку, больше из упрямства. Но Ева сердится, отталкивая его руки. А затем протяжно вздыхает и, разворачиваясь, ложится на живот. Только после этого снимает подпорченную водой и неосторожными руками Титова вещицу. Он видит голые ягодицы Евы, и остатки здравых мыслей в его голове моментально рассеиваются. Склоняясь, проводит ладонью вдоль ее спины. Покрывает поцелуями плечи.
А Исаева приподнимает и пододвигает к нему попку. Трется о его возбужденную плоть и хрипло стонет.
Он чувствует ее горячую влагу. Проскальзывает между складок к влажному узкому входу и плавно заполняет до основания. Со стоном начинает двигаться.
Это зрелище… Плавные изгибы ее ягодиц и талии, изящная дуга позвоночника, тонкая шея, подрагивающие плечи, его пальцы на ее бледной коже – это выглядит безмерно возбуждающе.
Сердце Титова раздувается у него в груди. Оглушающе бьется в районе горла. Весь его организм содрогается в штормовых волнах сумасшедшего наслаждения.
Поднимаясь на колени, Адам одновременно подтягивает бедра девушки ближе. Обхватывая и удерживая их руками, фиксирует в нужной позиции. Коленки Евы сильно дрожат, пока она пытается раздвинуть ноги шире. А когда он снова начинает двигаться, девушка сжимает руками коврик, чтобы оставаться на месте, беспорядочно всхлипывает и стонет.
Титов обхватывает ее под животом, помогая удерживать устойчивое положение. Накрывает грудью спину. Прижимается лицом к ее затылку. Ее волосы щекочут ему нос, но по какой-то причине это больше не раздражает его. Он вдыхает особенный запах Евы. Стенки влагалища туго сжимают его член, но из-за обильности ее возбуждения это не затрудняет движения. Ему хочется стонать с каждым совершенным им ритмичным толчком.
– Бл*дь… Ева… Это настолько приятно… – стонет ей в шею.
– Да… Адам-м-м… я просто… сейчас… умираю… Адам-м-м…
– Это потому что ты моя, Эва… Для меня… Моя…
Ее голова запрокидывается вверх, а спина сильнее прогибается. Проникновение непроизвольно становится глубже, и они оба стонут, не в силах больше говорить.
Ева быстро кончает, сжимаясь и истекая соками. И Титов, дождавшись, когда пульсация ее плоти прекратится, забывается в своей эйфории.
10
Некоторое время спустя Титов пьет кофе и задумчиво рассматривает застывшую посреди кухни Исаеву. Все еще не знает, как начать серьезный разговор. Не хочет ассоциировать ее с тем человеком, который убил его отца и пытается уничтожить его самого.
Грудь Адама сжимается, препятствуя нормальному функционированию организма, затрудняет дыхание.
Хр*н с тем, что она Исаева!
Его Ева – это просто Эва.
Но ему необходимо внести какую-то ясность в их отношения. Понять, чего она от него хочет.
– Зачем ты приехала, Ева? Что у тебя случилось?
Повисшие вдоль ее тела руки медленно сжимаются в кулаки.
– Я в порядке. У меня все хорошо.
Но он знает, что это ложь. В глубине души она горит.
– Я могу тебе помочь.
Неожиданно. Для них обоих.
– Мне не нужна твоя помощь. По правде говоря, ничья не нужна.
Титов глубоко вдыхает и поджимает губы.
– Тогда сними футболку, Ева. Я хочу тебя осмотреть.
Она приоткрывает рот и замирает. Не спешит выполнять требование. И подозрения, что закрались в его сознание во время секса, когда она упорно не разрешала снять с себя топ, углубляются.
– Я жду, Эва.
– Нет. Я не стану…
Отставив чашку, Титов подходит к ней и хватает край футболки, которую она у него одолжила после ванны. Ева пытается сопротивляться, отчаянно отталкивая его руки. Ее широко открытые глаза таят немую просьбу – остановись.
Но он не отступает. Раздевает ее.
Оставшись в одних лишь трусиках, девушка прекращает движение. Не пытается прикрыться руками, потому что это бесполезно. Замечает, как напрягается лицо Титова. Слышит, как замирает его дыхание, и как срываются ругательства.
Он видит красно-синие пятна вдоль ее ребер. Испытывает резкую боль. Та просто разрывает его грудную клетку. Перекрывает дыхание. Ускоряет сердцебиение. Повышает температуру тела.
Он хочет убить того, кто посмел это сделать.
Без промедления. Без выяснения обстоятельств.
Уничтожить.
Взгляд Титова буквально ослепляет Еву. Внутри нее вспыхивают искры надежды, которых не возникало уже долгое время, и это очень сильно ее пугает.
Она вздрагивает и опускает веки.
– Все хорошо у тебя? Говоришь, нет проблем? Черт возьми, Ева…
– Это не проблема, – останавливает его быстрым хриплым шепотом. – Это случайность. Я просто упала. Со всеми такое бывает.
Когда они снова встречаются взглядами, Адам до крови закусывает губу.
– Перестань врать, Ева. Укажи направление. Я убью этого зверя.
Исаева прилагает усилия, чтобы рассмеяться. Чувствует, как этот смех продирает гортань, а глаза наполняются жгучими слезами.
– Откуда столько участия, Титов? – резко переводит дыхание. – Правда, если ты думаешь, что меня избивают, то это просто смешно.
Но ее голос теряет эластичность, отказываясь проявлять те ноты, что она ему навязывает. Слезы грозятся пролиться в любую секунду. Адам, как назло, не реагирует на издевку в ее голосе. Упрямо смотрит ей в глаза.
Не выдерживая этого взгляда и своих эмоций, она стремительно отворачивается. Титов встает за ее спиной, но больше не касается. Она чувствует лишь тепло, идущее от его тела к ее.
– Ева? Это делает твой отец?
Вопрос, который окончательно взрывает ее равновесие.
Мотает головой, слишком сильно отрицая то, что для Адама уже не является тайной. И все же он ждет, что Ева поделится этим с ним самостоятельно.
Только она не в состоянии ни подтвердить, ни опровергнуть его догадки.
– Скажи мне, Эва.
Такие вещи нельзя озвучивать. Разве он этого не понимает? О таком не говорят. Но Титов продолжает напирать.
– Это делает твой отец?
«Скажи ему…»
«Нет!»
«Что, если после этого станет легче…»
«После этого будет только хуже. Все станет слишком реальным»
«А вдруг, вообще ничего не изменится?»
«Не скажешь – никогда не узнаешь»
«Никогда…»
– Да.
Короткое слово, но такое опаляющее. Опустошающее. Выжигающее изнутри.
– Я убью его, Ева.
– Ты не можешь убить моего отца. Ты, – порывисто вздыхает, – в любом случае, не должен никого убивать.
– Убью.
Обернувшись, Исаева отталкивает его и, подняв с пола футболку, прикрывает дрожащее тело.
– То, что ты говоришь… Боже, да все, что мы делаем – это не имеет никакого смысла, – наконец-то, в ее голос возвращаются нужные ей холодные ноты. – Я же намереваюсь уничтожить тебя, Адам. А ты – меня! Я собираюсь наказать тебя за все, что ты совершил! За Захару… Я не прощала тебя, если вдруг показалось… Все, что между нами происходит, начиная с Дальницкого – это не серьезно, – приходя в замешательство, делает паузу.
Понимает, что не должна была этого говорить Титову. Не планировала ничего подобного. Все произошло спонтанно и, что хуже всего, эта тирада произнесена больше для себя. Чтобы напомнить реальное положение вещей.
Злится. Толкает Адама в грудь.
– И я не должна предупреждать тебя. Ты сам все знаешь.
«Давай…»
«Твой ход, Титов…»
Он смотрит на красные полосы на ее шее, следы своей неосторожной ласки. Заглядывает в ее черные глаза.
Образ Евы его задевает. Но он пока не может этого озвучить, чтобы не испугать ее.
– Эва, Эва… Знаешь, в игре с чужими чувствами все-таки есть одно исключительное правило, – заворачивая язык, прикусывает его. Выдыхает, в попытках сохранить полноценную хладнокровность. – Нужно быть очень осторожным, если вступаешь в игру с нехорошим человеком. Особенно, если ты сам – нехороший. Именно в таких, по закону Мэрфи[1], влюбляются, – Исаева высокомерно задирает нос и следом же за этим взволнованно сглатывает. А Титов усмехается, наслаждаясь тем, что она ловит каждое его слово. – И если уж мы дошли до предупреждений, любимая моя гадина… – его голос непроизвольно становится хриплым. – Я буду тем, кто навсегда уведет тебя из дома отца.
Судорожно выдыхая, Исаева смотрит на него, не в силах отвернуться. В который раз рассматривает покрывающие его рельефное тело черные штрихи татуировок, знаки и символы, косые надписи. Поднимается обратно к его глазам и понимает, что именно его взгляд решает для нее все. Абсолютно все. То, как Титов смотрит на нее. Не важно, что говорит, каждый его взгляд заставляет ее загораться восторгом.
Но сегодня еще и слова Адама имеют необычайную силу. Сердце Евы выходит из строя. Сжимается и несется, словно сумасшедшее.
[1] Закон Мэрфи – шутливый философский принцип, который формулируется следующим образом: все, что может пойти не так, пойдет не так. Иностранный аналог «закона подлости».
