Kitabı oku: «Рассказы Доброго Психа»
Вместо предисловия
Развелось нынче психологов. Всяких-разных. Куда ни плюнь – попадешь в психолога. А вот в 90-х эта профессия только начала входить в моду, в тренд, как сейчас говорят. Экзотика была такая: психологи! И за спиной нас иногда называли «психи». А сейчас мы сами себя так называем. Ну, да что с психов взять?!
Я из тех «психов», что были молодыми в 90-е годы. Когда были в тренде… Тогда на этом можно было сделать неплохие деньги. Но мне не нравилось делать деньги, зато нравилось делать добро. Ну, да псих есть псих, что с него взять?! Так что знакомьтесь: я – Добрый Псих.
И мне жутко нравилось работать с детьми, особенно с неблагополучными. У меня был свой детский волонтерский отряд. В основном – из самых несчастных детей. Именно они-то и были самыми золотыми волонтерами.
А потом я сама решила стать мамой для таких детей со страшным прошлым, вырвать, спасти как можно больше подростков из сиротской системы, которую между собой усыновители и приемные родители называют не детдом, а «детлом». К настоящему моменту мне удалось усыновить и взять под опеку пятерых подростков. Так я стала не просто Добрым Психом, но еще и Мамой..
И вот на старости лет захотелось Доброму Психу и Маме поделиться кое-какими историями из своей многолетней практики, а также своими рассказами и «современными сказками», в основе которых все так же – моя жизнь Доброго Психа и жизнь моих пятерых детей.
С уважением и любовью к читателю
Елена Бекетова,
Добрый Псих,
счастливая приемная мама и усыновитель пятерых детей
ТРИ ДЕВОЧКИ.
НАДЯ
Надя родилась в высококультурной семье. Ее дедушка был известным художником. Мама, светская дама, как водится, стала искусствоведом. Но не сложилось в личной жизни. Лет за 30 родила без мужа – для себя. Дочку назвала Надеждой. Но на самом деле надежды у светской дамы были совсем другие: сделать в искусствоведении карьеру и устроить личную жизнь. Дочка всему этому явно мешала.
С самого детства Надя была никому особо не нужна. К тому же была не особо красива. Не из тех деток, которых можно нарядить в пышное платьице и хвастаться перед подругами. Мама сама признавалась, что мечтала о дочке-Мальвине, а родился какой-то Буратино…
Надя привыкла быть изгоем. Вначале дома, у мамы, затем в школе. Замкнутую девочку открыто травили в классе. Мать не вмешивалась. Когда дома собиралась высококультурная публика и рассуждали об искусстве, мать не показывала Надю: замкнутый некрасивый ребенок был склонен забиваться в угол и смотреть оттуда глазами затравленного волчонка.
Вначале она плакала. Потом стала запираться в комнате, кричать и ломать вещи. У девочки развивалась депрессия и психопатические черты личности.
Мать собралась замуж за доктора наук. Будущему мужу стали мешать истерики Насти. Только тогда мать решила обратиться к психологу. Так девочка попала ко мне.
Я всегда любила детей. В том числе – изгоев и «затравленных волчат». Надя почувствовала это и потянулась ко мне. Ее единственными друзьями были книги. Она показывала мне свою библиотеку. А я рассказывала ей о добре и о нашем волонтерском отряде. Она попросилась в этот отряд. Здесь ее приняли, разумеется. Она была одним из лучших моих волонтеров
Я объяснила маме, что девочка не родилась ни с депрессией, ни с психопатией. Что ей очень нужна материнская любовь. Мама внимательно слушала и старалась. Пыталась проявлять терпение и заботу. Но все же никак не могла полюбить ребенка-Буратино.
Девочка любила сидеть и общаться со мной среди своих книг. Мы много разговаривали на возвышенные темы. Это у нас называлось «поговорить о мирах». Надя так и говорила:
– Давайте поговорим о мирах.
А в 17 лет она умерла. Умерла трагически. Мать делала все, что я говорила, но получалось как-то неискренне. Девочка чувствовала это. В выпускном классе ее впервые в жизни пригласили в гости одноклассники. Она в восторге побежала туда. А там… там были наркотики. Ей предложили попробовать – она отказалась. Сверстники разозлились, вспомнили, что она «изгой». Одурманенные наркотиками мозги не знали жалости. Ее стали бить: как смеешь быть не такой, как все. Потом ударили кухонным ножом – много раз. Втыкали нож, пока не умерла.
Ее мама прибежала ко мне, убитая горем. Я работала теперь уже с травмой потери. А в душе тысячу раз спросила себя: насколько лично я виновата в смерти Нади? В том, что так и не смогла объяснить матери главного – ребенка надо любить и принимать…
Через год мама попросила меня помочь ей найти другую девочку для удочерения.
ВЕРОЧКА
Вера родилась в асоциальной семье. Ее мама была алкоголичкой. И бабушка тоже. Верочка жила в избе с разбитыми окнами, откуда органы опеки изъяли ее и поместили в детский дом. Ни мать, ни бабушка ни разу даже не навестили Веру. Обычная детдомовская история.
Я приезжала со своими волонтерами в этот детский дом. Это были, напомню, 90-е. Детдома были переполнены. Мои волонтеры-школьники заботились о детях, как могли. Вера выделялась среди других детей. Воспитатели говорили о ней: «Она очень-очень добрая, готова отдать последнее и передпоследнее». Однажды я слышала, как она в свои 5 лет спросила у других детей: «Как вы думаете, каких людей больше – хороших или плохих?» Выслушав ответы, подняла вверх палец и торжественно объявила: «И все же хороших людей больше». Когда мои волонтеры подарили ей куклу, он тут же отдала ее другим девочкам. Мы дали ей шоколад – она разделила его между другими, ничего не оставив себе. Когда в игре дети случайно упали в крапиву и в голос заревели, она вначале подняла всех, отряхнула и успокоила и только потом отошла в уголок и стала тихо хлюпать носом сама. Мои ребята читали малышам вслух детские рассказы – она слушала внимательно и обязательно делала какой-то очень взрослый и добрый вывод, например: «Надо сочувствовать людям!» Очень хотела научиться читать.
Когда высококультурная мама погибшей Нади попросила меня подобрать ей дочку в детдоме, я сразу подумала о Верочке. Верочке очень-очень нужна была семья. Я даже примчалась к ней и начала взахлеб рассказывать о Верочке – какая она умная, добрая и хорошая. Но что-то в лице высококультурной дамы меня остановило – я вдруг поняла, что история Нади может повториться. И, наступив на горло собственному доброму порыву, я предоставила ей искать свою Мальвину самостоятельно.
Вскоре она, и правда, взяла в детдоме маленькую красавицу. И искренне любила ее, хотя девочка была не очень-то умна и добра. Тем более, что дама к тому времени была уже замужем – и дочку брала не одна, а вместе с мужем. И муж был в восторге от маленькой Мальвины. Так что все у них стало – в их, разумеется, понимании вполне благополучно. А про бедную Надю попросту забыли.
Ну, а Верочке я подобрала других родителей. Это были мои друзья – такие же, как я, волонтеры. У них уже был ребенок. Но и Верочке нашлось там место. На дворе были те самые 90-е: усыновить было (в отличие от современности) очень легко. Когда за Верой пришла эта супружеская пара с сыном, им экспромтом пришло в голову сочинить полудетскую сказку о том, что Вера – их родной ребенок, потерянный в роддоме, а раньше она жила у «чужой злой тети». Никогда не забуду, как Верочку одевала новая мама, а девочка охрипшим от волнения голосом пыталась крикнуть на весь белый свет: «За мной пришла НАСТОЯЩАЯ МАМА! А раньше я жила у чужой злой тети…» Мне вспомнилась знаменитая сцена из фильма «Судьба человека» с Бондарчуком: Ванюшка в кабине грузовика кричит: «Папка, родненький! Я знал… я знал, что ты меня найдешь!» Потом она, сияя, раздавала другим детям привезенные родителями подарки. И ничего не оставила себе. Ну, а новоиспеченный Верочкин брат, также свято поверивший в ту же добрую сказку, привез и отдал детдомовским детям свое главное сокровище -новенький велосипед.
– А что же получит Вера? – забеспокоились воспитатели.
– Вера получит весь мир, – высокопарно ответила я.
Мои волонтеры, наблюдавшие за происходящим чудом, захлюпали носами.
Прошли годы. Вера вместе с братом закончили медицинский, стали врачами. Она до сих пор считает, что хороших людей больше и что надо сочувствовать. Верит ли она в детскую сказку о «настоящих родителях» и «чужой злой тете»? Вряд ли. Но мы это не обсуждали. Зачем? Она хороший человек и она счастлива.
В тот момент, когда мы забирали ее из детского дома, я поняла, какого ребенка я возьму в свое время. Такого, как Вера.
КСЕНИЯ
Ксения родилась в тундре. Под романтичной Полярной звездой. В совсем не романтичной пьяной трущобе. Но природа щедро одарила ее и красотой, и умом, и чудесным характером. Всем, кроме одного – нормальных родителей. Когда мать ушла в очередной пьяный загул, бросив голодных маленьких детей одних дома, соседи, наконец-то, вызвали полицию – и детей забрали в больницу. Потом – приют и детдом. Мать появилась один раз и исчезла – теперь уже насовсем.
В это время я искала ребенка – наконец-то, для себя.
На дворе стояли уже не лихие 90-е. Не пойдешь в детский дом и не спросишь: «Есть у вас тут девочка – самая-самая добрая?» Не возьмешь ребенка за руку и не уведешь под честное слово. Компьютерная база данных – зашифрованные, как в шпионской игре, несколько сот тысяч российских сирот. Поиски наугад.
На мой поисковый запрос компьютер выдал под тысячу анкет. Как здесь найти СВОЕГО? И в этот момент у меня разыгралась фантазия. Как будто душа Надюши подошла ко мне со словами:
– Я при жизни не нужна была маме. А сейчас про меня вообще все забыли. Мне сейчас было бы за тридцать. Но я осталась подростком, почти ребенком. Ничего не успела в этой жизни. А ведь я мечтала стать психологом, как Вы. Хотела помогать людям. А можно Вы все же станете моей мамой? Очень прошу.
Я люблю фантазировать и мечтать, поэтому решила поговорить с образом, созданным моим же воображением:
– Мне очень жалко тебя, моя девочка. Но я не хочу, чтобы у моей дочери была депрессия и психопатия. Я хочу такую девочку, как Верочка.
–У меня не будет депрессии и психопатии, обещаю Вам. Такой меня сделала моя мама. Она не любила меня. А Вы будете любить. Можно? Ну, пожалуйста! Я очень хочу жить…
Я атеист и материалист, не верю ни в бога, ни в черта, ни в переселение душ. Зато верю в свой опыт детского психолога и в то, что человек всегда может добиться своей цели. Две недели, глядя в компьютер, я обзванивала одну за другой сотни опек необъятной страны. И спрашивала: «Есть ли у вас очень добрая девочка, которая готова отдать последнее и перепоследнее?» Таков был мой запрос. Я искала СВОЕГО ребенка. И вот за 6 тысяч километров, на Крайнем Севере, мне ответили: «У нас есть Ксюша, она именно такая. Ей десять лет. Мы не встречали больше подобных детей». Ксюши не было в базе данных стоящего передо мной компьютере: причины сугубо технические. Но она была там, за 6 тысяч километров. И я послала на нее документы в тот же день.
Когда я прилетела за ней ранним утром, Ксюша выбежала мне навстречу с криком: «Мама!» А потом взобралась мне на колени и очень серьезно сообщила: «Много лет назад аист нес меня к тебе, но поднялся сильный ветер, – и аиста по ошибке унесло на Север к злой чужой тете. Но я очень ждала, что ко мне придет НАСТОЯЩАЯ МАМА. И аист прилетел к тебе и рассказал про меня. И вот ты прилетела за мной».
Народ вокруг начал вытирать слезы.
– А что ты любишь, Ксюша? – спросила я.
– Читать, – был ответ. – У нас дома есть библиотека?
Я кивнула:
– У тебя будет своя библиотека. Читай и собирай ее всю жизнь.
– Спасибо, – восхищенно ответил ребенок.
Я выложила на стол подарки для детей. Ксюша серьезно раздала их все, ничего не оставив себе.
– А что же получит Ксюша? – забеспокоились воспитатели.
– Ксюша получит весь мир, – высокопарно объяснила я во второй раз в жизни.
В тот же день вечером кто-то из детей чем-то обидел Ксюшу. Совершенный пустяк, но детдомовские дети, прошедшие в жизни ад, часто бывают обидчивы и вспыльчивы до крайности и не умеют управлять своими эмоциями. Ксюша вспылила и вылетела, швырнув какую-то вещь. И попыталась спрятаться, заперев за собой дверь кладовки.
– Ксюшенька, – остановила я ее. – я буду тебя очень любить. А раньше тебя просто не любили. Не надо ломать вещи и прятаться за запертой дверью. У тебя не будет ни депрессии, ни психопатии.
Десятилетний ребенок задумался и притащил чистую тетрадку.
– Мама, объясни мне, что такое «депрессия» и «психопатия»? Выслушала мою лекцию, что-то записала под мою диктовку. Потом подумала и надписала тетрадь: «Записки будущего психолога».
А вечером обняла меня и попросила:
– Мама, давай поговорим о мирах…
………………….
Сейчас в интернете гуляет много вымышленных историй о счастливом усыновлении. Все это мило, но видно, что выдумка и что авторы, как говорится, «не в теме». Эти три истории – реальные. Изменены только имена – кроме имени моей дочери Ксении. Она хочет быть психологом и помогать людям и совершенно не возражает против таких публикаций.
ЛУЧШИЙ ПРОЕКТ.
Светлой памяти Александра Марова
Второгодник впервые вошел в новый класс, втянул голову в плечи и замялся на пороге.
– Он лысый! – заорал двоечник и хулиган. Отличница Соня, сидевшая рядом с ним, строго толкнула его в бок.
– Как тебя зовут? – спросила Соня новенького.
– Арсений, – еле слышно прошелестел он и опустил голову в ожидании насмешек и издевок. Попробуйте вообразить себе, каково мальчишке в четырнадцать лет облысеть. Когда подростки буквально повернуты на внешности. Когда одноклассники показывают на тебя пальцем и брезгуют садиться с тобой за одну парту. Он было совершенно здоров, просто вдруг взял и облысел. Врачи беспомощно развели руками. А дети в школе, в его предыдущем классе, устроили Арсению настоящую травлю. «Я не пойду больше в школу», – сказал он однажды, придя домой. «Не ходи», – сказала мать. Вот он и не ходил целый год. Пока учителя не пришли к маме с милицией и не обязали все же отправить его в школу, только уже на второй год.
Новый класс был, в общем-то, добрым и дружным. Поэтому хулигана и двоечника никто не поддержал. Запросто пригласили: «Проходи, Арсений». Он по стеночке просочился на последнюю парту, сел там в одиночестве и боязливо притих. Начался урок.
Отличница Соня была настолько строга и серьезна, что мальчишки даже не глядели в ее сторону. Она всегда и везде ходила в школьной форме с красным галстуком, а волосы гладко зачесывала в тугой хвостик. Она читала книги о подвигах и о женах декабристах и мечтала о светлом коммунистическом завтра. Скажете, чудик? Но она охотно разрешала списывать всему классу и предлагала свою помощь любому из ребят по любому предмету. Поэтому в классе ее считали очень добрым чудиком. Над ней не шутили: это было бесполезно. Кто-то когда-то давно попытался пошутить – она ответила доброй улыбкой и предложила помощь. И охота шутить у ребят пропала. И еще она как-то умела оказывать на людей хорошее влияние. Как – не знал никто, даже она сама. Даже хулиган и двоечник, которого посадили к ней для перевоспитания, несколько остепенился.
Во время урока Соня неоднократно бросала в сторону задней парты очень серьезный взгляд. При этом успевала читать под партой очередную книгу о подвигах. Она видела, что Арсений боится всего и всех. «Бедняга! Надо помочь», – решила девочка. На перемене он встала, собрала свои вещи и серьезно сообщила двоечнику: «А тебе я уже помогла, справишься сам». И пересела на заднюю парту к лысому Арсению.
Мальчик удивленно поглядел на нее. Она улыбнулась. Потом подвинула ему свою тетрадь: «Списывай! Ты, наверное, отстал от программы. Давай буду приходить к тебе вечером и помогать». После уроков они вместе шли домой. Нет, он не нес ее портфель – такой романтики строгая отличница не одобряла. Да он и не посмел бы предложить. Она просто очень серьезно предложила:
– Давай дружить!
Арсений растерялся. Потом почувствовал к ней доверие и разоткровенничался: сообщил, что они с мамой диссиденты (на дворе стояли 70-е годы ХХ века, между прочим!!!). Увлеченно рассказал про Солженицына и про радиостанции «Свободная Европа» и «Голос Америки». Девочка пришла в ужас и стала доказывать, что «коммунизм – это светлое будущее», а «вражий голос» все врет. Арсений ругал на все корки СССР – Соня прославляла советский строй. Арсений восхищался эмигрантами на Запад – Соня считала их предателями Родины. Они спорили со всем максимализмом юности – и от их криков дрожали небо и земля.
– Ты – жертва коммунистической пропаганды, – горячился он.
– А ты – контра недобитая, – парировала она.
Но они не поссорились и не разошлись в разные стороны, а весело рассмеялись. Им было удивительно интересно друг с другом. Он пригласил ее зайти к нему и познакомил с мамой. Девочка изумленно озиралась: в огромной квартире царил полнейший беспорядок, тут было много людей и совершенно нечего есть. Мальчик объяснил, что у них дома собирается «богема», «непризнанные гении». Мать мальчика, весьма харизматичная дама, никогда и нигде не работавшая, возглавляла этот богемный салон. Все спорили об искусстве. Толковали об авангарде и прочих модных течениях. О том, что в «этой убогой стране» не ценят гениев. Вот если бы уехать в Америку…
Мальчик показал девочке свои рисунки. Они были необычны. И явно талантливы. Она сказала, что ему обязательно нужно учиться живописи. Его богемная мама тут же вмешалась: «Не нужно. В этой убогой стране талант все равно не признан». По-видимому, лозунгом мамы в принципе было: «Не делай!» Девочка удивилась – она всегда считала залогом успеха действие.
Потом она пришла домой – в свою очень правильную по тем временам семью. Здесь много трудились, ежедневно смотрели программу «Время» и считали, что НАТО и диссиденты – корень мирового зла. Родители очень ревностно относились к судьбе дочери, считали, что ей надо получить блестящее образование и удачно выйти замуж за перспективного молодого ученого или начинающего дипломата. Она рассказала об Арсении и его необычном доме. Родители переглянулись и строго-настрого запретили дочери ходить в столь подозрительное место.
Однако молодым людям нужно было доспорить. Ну, вот прямо очень-очень нужно. И на следующий день после уроков они спорили в школьном дворе. И снова от юношеского пыла дрожали небо и земля. Так стало повторяться каждый день. Споры длились часами, но мальчик и девочка не уставали друг от друга. И ни разу не задели друг друга. Эти встречи и споры стали главным в их жизни.
Постепенно одноклассники стали захаживать к Арсению. Прошел слух, что его мама разрешает курить. Хвалить диссидентов. И обсуждать авангард и прочие модные течения. Слушать «запрещенные» песни и вести «запрещенные» разговоры. Это нравилось молодежи: молодежь вообще любит то, что под запретом. А Соня по-прежнему спорила с другом часами в школьном дворе.
– Сонька, ты жертва коммунистической пропаганды! – шутя, обзывался он.
– Сенька, а ты – контра недобитая, – задорно улыбалась она.
Соня и Арсений взрослели, превращались в юношу и девушку. Юноша от застенчивости пытался «включить циника». Он говорил о свободной любви. Девочка спорила и толковала про жен декабристов. Они ни разу не взялись за руки, даже не сели рядом, только обсуждали высокие материи. Но им бело немыслимо хорошо вместе. Так прошло три года. Школьное детство закончились.
Он мечтал стать свободным художником и уехать из «этой убогой страны». Она мечтала стать учителем и ученым и послужить своей великой Родине. После выпускного вечера они проговорили всю ночь. Им казалось, что невозможно соединить несоединимое. Слишком разными были их цели. Потом они неожиданно для самих себя поцеловались. Жутко смущенные, разошлись. И каждый пошел своим путем. На очень много лет они потеряли друг друга из вида
Прошли странные 80-е, начались дикие 90-е. Уже никто не верил в коммунистическое завтра… Диссидентов никто давно не преследовал, они были даже в тренде. Напротив, скорее уж преследовали коммунистов. Многие бывшие одноклассники Сони и Арсения разбогатели. Купили джипы и мерседесы. Основали свой бизнес. Обзавелись семьями. Но потусоваться по-прежнему собирались в то же доморощенном богемном салоне, где всегда было много непризнанных гениев. Главным непризнанным гением был, разумеется, сам хозяин – Арсений. Он лежал на диване и мечтал. Что когда-нибудь создаст свой лучший проект. Он был, несомненно, талантливым художником. Прекрасно писал портреты. Люди на них были не просто как живые – он мог своей кистью передать все лучшее, что было в человеке. Его работы светились каким-то внутренним светом. Несколько раз слава пыталась осенить его своим крылом, надо было лишь собраться и приложить усилие. Но тут появлялась мама со своим обычным: «Не делай» – и он все бросал. Его картины оставались недописанными, а проекты недоделанными. Потом мама умерла, он впал в тоску и залег на диван окончательно.
Зато друзья и знакомые, среди которых было много бывших одноклассников, подметили другой его талант – безотказно помогать людям. И этот талант нещадно эксплуатировали. Вскладчину купили ему старенькую машину с большой дырой в переднем крыле. Арсения можно было в любое время дня и ночи попросить о помощи – он бросал все и ехал, куда нужно. Кто-то просил переправить на дачу вещи, кого-то нужно было подвезти к самолету, кому-то негде было жить – и он жил в его доме годами. Зоозащитники просили отвезти к ветеринару подобранное животное – и часто потом это животное «забывали» забрать и оно поселялось навсегда в его доме. Собственно говоря, ежедневные богемные тусовки и бесконечная помощь окружающим были его единственными занятиями. В его неупорядоченной жизни смешались день и ночь. Он спал урывками – и снова приходили люди, и снова звонили друзья, знакомые и знакомые знакомых с просьбой помочь, подвезти, выручить. Он вставал, пил крепчайший кофе, набивал трубку крепчайшим табаком и заводил свою машину с дырой в крыле.
Иногда он думал о Соне. Удивительно – весь класс постоянно общался, а о ней никто ничего не знал. Он вспоминал их споры и первый неожиданный поцелуй. «Интересно, что стало с нашей «женой декабриста»? – иногда гадали они с матерью, пока та была жива.
А Соня шла вперед. По стране расползался пожар войны, гремели взрывы, тонули подлодки и падали самолеты. Соня ездила добровольцем по местам катастроф во главе маленькой взрослой «тимуровской команды». Их называли «добрые спасатели».
В одной из поездок Соня простудила ноги. После этого стала ходить с палочкой, что ничуть не умерило ни ее энергии, ни пыла спасателя.
Разваливались образование и наука. Но Соня успешно занималась и тем, и другим. Довольно быстро защитила диссертацию, но – вопреки мечте родителей о карьере – пошла работать в школу. Тут у нее тоже была своя «тимуровская команда» – школьный волонтерский «Отряд добрых дел». С ее удачным замужеством у родителей тоже случился «облом»: вокруг не было подходящих «декабристов». Правда, пару раз Соня побывала в ЗАГСе – исключительно для самоутверждения, но мужья не могли угнаться за стремительностью ее добра и уж тем более не желали усыновлять детей. А вот Сонечка – теперь уже Софья Сергеевна – усыновляла.
Первым был Димка. Тогда в одном из южных городов прогремел очередной взрыв террористов. Погибших и раненых – более 200 человек. Сонечка собрала свою тимуровскую команду и устремилась делать дело своей жизни – помогать людям. Городок был небольшой, все друга знали. Объединиться и помочь семьям пострадавших – дело элементарной организованности. Вместо этого, как у нас всегда, кругом был полный кавардак. Кто за что отвечает – непонятно. Гуманитарная помощь и благотворительные фонды разворованы. Пострадавшие предоставлены сами себе. «Что делать будем, Софья Сергеевна», – спросили ее «тимуровцы», оглядевшись. Соня присела на крыльце местной больницы и задумалась. К ней подошел мальчик лет двенадацати: «Я знаю, вы – добрые спасатели. Меня зовут Димка. Я сбежал из психбольницы». Соня посмотрела на него: «Мне надо позвонить твоим родителям, сообщить, что ты сбежал из больницы». Мальчик опустил голову. Родителей не было. Он жил в детдоме. По случайности, стал свидетелем взрыва. Ему стали мерещиться кошмары: кругом виделась кровь и фрагменты тел. Его положили в психиатрическую больницу, но тут он услышал о «добрых спасателях», убежал и пришел к ним. Она позвонила в больницу, там ответили: мол, забирайте, если он вам нужен. Позвонила в детдом – там сказали примерно то же самое. «Дурдом, – пожала плечами Соня. – Люди погибли – никому нет дела. Деньги и лекарства украли. Ребенок сбежал из психбольницы – всем все равно». Потом объяснила мальчику, что они вместе будут помогать людям – и ему станет легче. Поставила задачу: мол, ты местный, всех знаешь, собери своих друзей – пробегитесь по домам пострадавших, узнайте, где что творится и сообщите нам. Буквально через полчаса от подростков поступили первые сведения, и Сонечка со товарищами устремились вперед.
Они работали три недели, и все три недели рядом с ними вертелся Димка. Он был прекрасным помощником. Мальчик был так погружен в помощь другим людям, что забыл о своих кошмарах. Выяснилось, что он мечтал стать детским врачом. Когда пришло время уезжать, встал вопрос, что с ним делать. «Ты хочешь быть моим сыном?» – спросила Соня. Мальчик кивнул и расплакался. Лучшей доли он и не желал. Вообще-то Соня мечтала о девочке. Но не бросать же будущего врача Димку на произвол судьбы! Узнав о ее смелом решении, ушел, виновато потупив голову, первый муж.
Вторым ее сыном стал Коля. Поначалу он был учеником Софьи Сергеевны. Много лет назад Колина одинокая мама на свою беду сошлась с алкоголиком. Отчим пил горькую, бил жену и пасынка. Коля пытался защищать мать и получал сполна. Ему было не до учебы. Все деньги, заработанные матерью, отчим пропивал. Коля часто опаздывал на уроки и никогда не готовил домашнее задание, в его дневнике были одни «двойки», а одежда была с чужого плеча. В столовой он выпрашивал у других не нужную им еду. Именно выпрашивал, никогда не отнимал. В классе никто не хотел сидеть с ним за одной партой, а каждый его нелепый ответ у доски сопровождался взрывом недоброго смеха. Софья Сергеевна пригласила его в свой Отряд Добрых дел – и вот там он показал себя. Однажды 31 декабря, когда все благополучные дети водили дома хоровод вокруг елки, Коля был единственным, кто согласился ехать с Софьей Сергеевной в далекий загородный приют для одиноких стариков. Несколько километров по чистому полю, сквозь холод и метущую поземку он нес на себе почти сорок килограммов собранных детьми подарков – яблоки, мандарины, конфеты. И сам обошел убогие палаты, раздал все старикам, нашел доброе слово для каждого.
А потом он перестал ходить в школу. Дети рассказали Софье Сергеевне, что у Коли умерла мать – не выдержала горькой жизни. Она пошла к директору школы, там ей коротко объяснили: «Не наше дело, дело органов опеки. Вечно Вам, Софья Сергеевна, больше всех надо! Не влезайте». На стук в дверь никто не отвечал, а из квартиры неслись звуки большой попойки. Участковый по телефону тоже объяснил: «Не наше дело, там каждый день такое. Не влезайте». Но она все-таки влезла. В прямом смысле – в приоткрытое грязное окно Колиной квартиры, благо первый этаж, с помощью ребят из Отряда Добрых дел: больные ноги не позволяли ей уже сделать это самостоятельно. Ребят она с собой не взяла – велела ждать на улице. Коля лежал на своей кровати, накрывшись одеялом с головой. Вначале не хотел разговаривать, потом расплакался и поделился своим безмерным горем. Рассказал, что отчим избил его маму даже перед смертью, уже лежачую. Но самый дикий парадокс заключался в том, что органы опеки решили назначить его опекуном… того самого отчима.
Софья Сергеевна пошла по инстанциям. Мягкая, добрая Сонечка устроила настоящую войну. Стучала кулаком и грозилась написать в прокуратуру. Через полгода Колю отдали ей под опеку. А еще через пару месяцев Колин отчим сел в тюрьму за пьяную поножовщину. Однако второй Сонин муж не принял ее выбора – и тоже ушел.
Потом была девочка Катюша. За ней Соня слетала через полстраны, прочитав в интернете о девочке-сироте, талантливом поэте. Прихватила с собой заодно Катюшиного братика Темку, несмотря на то, что тот хулиганил и воровал. Ее отговаривали, но она никого не слушала. Она всегда шла своим путем. Через полгода Темка – откуда что взялось? – перестал хулиганить и воровать, начал читать книги, старательно учить уроки и записался к маме в волонтеры. А поэтесса Катюша исписывала горя тетрадок чудесными стихами и посвящала их маме. Однажды в задушевном разговоре Катя тактично посетовала, что у них нет такого же доброго папы.
Мама Соня улыбнулась. Она была бы согласна на какого-нибудь папу-декабриста. Про Арсения она не вспоминала. Для нее он был «циником», «диссидентом» (разумеется, виноватом в развале страны, в терактах и гражданской войне, в крушении науки и образования). Это была, по убеждению Сони, «очень неправильная» первая любовь.
Они купили большой дом, теперь детям было просторно. И посадили сад. Завели собак и кошек, в основном – брали их во время волонтерских поездок по приютам для животных. И были счастливы всей своей большой необычной семьей.
Но однажды в ее деятельную голову пришла мысль разыскать одноклассников. При наличии соцсетей это не составляет труда. Вскоре удивленные и обрадованные «ребята», ныне взрослые и серьезные дяди и тети, предложили ей встретиться… где бы вы думали? Ну, конечно же, в богемной квартире Арсения. Где же еще встречаться?!
Соня поначалу нахмурилась. Она считала первую любовь к диссиденту и цинику своей ошибкой, да что там – чуть ли не позором. Потом махнула рукой – и поехала. Что интересно, приехала она на час раньше всех. По-видимому, где-то в глубине души все же хотела увидеть своего друга юности. В проеме входной двери перед ней предстал настоящий свободный художник. Совершено лысый, в небрежном свитере, с трубкой в зубах – теперь от него исходила своеобразная харизма, перенятая от матери. Но она видела того 18-летнего юношу. Да и он не заметил, что она опирается на палку – перед ним была все та же девочка Соня.
– Ты совсем не изменилась! – воскликнул он.
– И ты совсем не изменился, – радостно откликнулась она.
Это была неправда. Оба изменились очень сильно. Но они не замечали морщин друг у друга. И за тот час, пока подошли остальные гости, успели многое обсудить. Разумеется, в конце концов, они поспорили. Вошедшие шумной гурьбой одноклассники услышали их крики на всю квартиру:
