Kitabı oku: «Полет»

ПОЛЁТ

Взмах. Сто секунд инерционного движения, и снова взмах. Сто секунд… Взмах. За каждый интервал я пролетаю несколько тысяч километров. Это очень медленно, но мне надо ещё раз всё обдумать и понять окончательно, прав ли я? Впрочем, смысла нет в этом, конечно, но хочу понять для себя, что я сделал не так? И не совершил ли непоправимой ошибки, позволив поставить побуждения, пусть и благородные, но не более чем эмоции, над высокой целью сохранения Вида?

Слегка напрягаю мышцы, и могучие крылья послушно расправляются. Поток солнечного ветра ударяет в них, прибавляя скорости, но я пока не собираюсь переходить на галактический режим и снова складываю их.

Сто секунд. Гравитационные поля планет тормозят полёт, но я не тороплюсь.

Я лечу сквозь вселенную, оставляя позади миры. Одни холодны и пустынны, другие кипят, захлёбываясь горячей материей, но все они без малейших признаков жизни. Да, пожалуй, Земля – уникум в своём роде среди сотен парсеков биологически мёртвого космоса.

Взмах. Плазменный поток Звезды стекает с перьев причудливыми, светящимися струями.

Крошка Лит тихо спит в силовой колыбели. В момент взмаха, когда моя тень соскальзывает с неё, голубые волны ионных пучков скользят по сложенным крыльям моей дочери. Она на миг открывает глаза, улыбается и снова погружается в сон.

Сто секунд. Взмах.

Где сейчас Ольми? Что делает? Ужин готовит? Или стирает в ручье носки этого… Дикость какая! Ольми, красавица Ольми, едва ли не последняя представительница редчайшего Вида, продирается сейчас сквозь тайгу с бородатыми грубиянами, чуть не убившими её, сидит вечерами у костра и пьёт вместе с ними отвратительно пахнущую жидкость с примесью дыма? А всё из-за того, что я в своё время не проявил должной твёрдости. Прав ли я?

* * *

Мы вышли к Земле через шесть биологических лет после старта, но не стали бы делать остановку, если бы не Лит. Она очень устала к тому времени. Нет, она не жаловалась, но в больших глазах её затаилась печаль, погас прежний задорный блеск. И решение было принято.

Я решил облететь планету в поисках подходящего места. Тогда-то сердце первый раз кольнула тревога. Я ощутил радиоволны многочисленных источников. Плохой признак. Планета оказалась заселённой, и социо-биологический фон оставлял желать лучшего. Не было стройности, музыкальности в общем хоре голосов. Каждый говорил в отдельности, никого не слыша вокруг себя. Атмосфера загрязнена химическими продуктами сгорания… Вобщем, мне ничего здесь не понравилось, и только состояние дочери заставило поддаться на уговоры Ольми.

Мы выбрали глухой уголок огромного леса, подальше от населённых пунктов, возле небольшой порожистой реки. Температура, влажность воздуха, уровень радиации звезды, – всё было ниже нормы, но пять-шесть планетарных циклов вполне можно было отдохнуть.

Можно было бы, если бы не вездесущие аборигены. Что о них сказать? Первое впечатление, конечно, оставляло желать лучшего – низкорослые, бледные, нескладные и суетливые. Они явились на следующий же день. Их голоса стали слышны примерно за час до того, как они вышли на нашу поляну.

– Нам следует уйти, – предложила Ольми.

– Вряд ли это поможет, если они заметили нас раньше. Да и вероятность повторной встречи довольно высока – я просчитал. Слишком большая плотность населения. От всех не набегаешься.

– Тогда придётся менять вид.

– Разумеется, если не хотим вызвать интерес.

– Боюсь, я совсем разучилась, ведь это первый обитаемый мир за последние годы!

Она не разучилась и справилась довольно быстро. Мне же понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя и освоиться с новыми ощущениями. Наверное, я глуповато выглядел, потому что Ольми засмеялась. Потом я почувствовал её руку на своём плече.

– Извини. Я забыла, что у вас это происходит по-другому. Ты в порядке?

– Да, – я открыл глаза. Мир изменился в новом восприятии. В радиодиапазоне я больше не видел, и не слышал, поле зрения значительно сузилось. Я ощущал непонятные запахи, усилились тактильные ощущения… Но вопреки ожиданиям паники не было. Физическая моя сущность испытывала странное умиротворение. Мне было спокойно и хорошо в окружении огромных деревьев, незнакомых запахов и цветов. Я поднял голову. Дивной красоты небо высилось над лесом. Спокойный оттенок глубокой голубизны, перемежаемый рыхлыми белыми грудами облаков…

– Красиво, правда?

Перевёл взгляд на сестру. Даже в чужом, непривычном обличии она не утратила изящества – я ведь и воспринимал её глазами аборигена!

– Да. Необыкновенные ощущения.

Легче всех трансформацию перенесла Лит. Пока я пытался очухаться и справиться с собой, она уже весело скакала по поляне, восторженно разглядывала цветы и насекомых. Таким образом, появившиеся на нашей поляне туземцы застали там мужчину, женщину и крошечную девочку. Единственное, пожалуй, чем мы отличались от представителей коренного населения планеты – это причёсками. Волосы отливали изумрудной зеленью, – тут уж мы ничего не могли сделать. Только у Лит косы, которые заплетала ей Ольми, сияли цветом закатного солнца.

С туземцами на поляну выкатилась маленькая четырёхлапая зверушка, которая весело тявкала до момента, пока не заметила нас. Глаза у неё сделались очень круглые, она издала сдавленный писк и, пятясь так, что едва не наступала на собственный хвост, отползла поближе к хозяевам.

Аборигены, глядя на нас, перекинулись парой-другой слов, коротко рассмеялись и принялись за свои дела. Они поставили палатку, развели костёр. Мы старались всем своим видом показать полное безразличие к соседям и наслаждались отдыхом. (Следует признать, что даже в не совсем привычных условиях переход от электронного обмена к естественной пище очень приятен.)

Был уже поздний вечер, когда один из аборигенов подошёл к нам.

– Ребята, идёмте к костру. Чаю выпьем, а то вы тут сидите одни… Ещё ребёнка простудите.

– Благодарим, – улыбнулась ему Ольми. Она говорила, чуть растягивая слова, низким приятным голосом. Как непривычно было слышать чужую речь!..

– Вы заботливы. Мы посетим вас.

Их было пятеро, совсем молодых парней, искателей приключений, как они представились. Правда, один из них, самый старший, не присоединился к общему хору. Он молчал и только улыбался чуть иронично. Спутники же его оказались довольно разговорчивыми, и за короткое время мы много о них узнали – и что учатся они в авиационном институте, живут в Киеве, сейчас на каникулах и так далее. Понимать лавину информации помогало сканирование их зрительных образов, довольно, впрочем, примитивных. При таких(!) возможностях мозга и органов чувств я ожидал от туземцев большего.

В тайгу их привела романтика и любовь к пешим походам. Мне понравилось, что они не проявили особого любопытства, удовлетворившись ответом, что мы на отдыхе.

Чай восторга не вызвал. Он был горек, и, кроме того, содержащиеся в нём ароматические травы в горячей субстанции утратили почти все свои полезные свойства. Он напоминал запахом гурм – любимую пищу наших бывших соседей по планете, из-за которых мы теперь бороздим Вселенную.

Свободнее всех себя чувствовала Лит. Она весело болтала с одним из парней, угощавших её сладостями, и звонко смеялась над его шутками. Мне пришлось напомнить ей, что она не дома, и следует быть внимательнее. Она только рукой махнула в мою сторону: «Ладно!». Даже туземная зверушка перестала её бояться. Почти. Во всяком случае, подползла ближе и, замерев от страха, всё же позволила погладить себя по длинным кудрявым ушам.

Темнеет здесь быстро. Скоро поляна освещалась одним лишь костром. Аборигены стали готовиться ко сну. Ольми собрала кружки, ложки и с сомнением глянула в сторону речки, до которой было около пятидесяти метров ночи.

– Вы не поможете мне? – обратилась она к молчаливому парню. Всё получилось так естественно! Девушка боится темноты и просит проводить её, тем более что у костра остался один Виктор. Да, так его звали – Виктор.

Я до сих пор спрашиваю себя, почему она обратила на него внимание? Что привлекло представительницу редчайшего и благороднейшего вида в туземце случайно найденной, затерянной в Галактике планетки? Красота? Объяснить всё чисто внешней привлекательностью Виктора было бы странным. Да и какая там привлекательность?!… Острый ум? Так он молчал всё время! И опять же молча встал, и пошёл за Ольми. Темноты она, конечно, не боялась. Кого в лесу ей(!) бояться, если всё зверьё при нашем появлении разбежалось в радиусе десяти километров? Она хотела просто поближе познакомиться с Виктором. Разговор мне передала коротко, сочтя нужным опустить подробности.

Вода обжигала руки осенним холодом, но Ольми мыла посуду очень медленно.

– Почему вы всё время молчите?

– Мне есть, о чём молчать.

– Вы не похожи на своих товарищей. Они так общительны!

– А я им совсем не товарищ. Просто одному по тайге идти не уютно, вот и пристал к их компании.

– Так вы не просто путешествуете?

– Просто так по лесу только бездельники шатаются. В верховьях реки, километрах в двухстах отсюда город начинают строить. Я и каменщиком могу, и плотником, – всему научился. Так что, без работы не останусь. А вы, дамочка, побыстрее шевелитесь, а то, как бы ваш муженёк не забеспокоился, что вы надолго исчезли.

– Муженёк? – Ольми на секунду задумалась над значением слова. – А, нет, Ройм мне вроде как брат. Наши родовые ветви параллельны. Мужа у меня нет. Я не нашла ещё соответствующего моему генотипу. У нас с этим очень строго.

– Понятно. Вы иностранцы? Я так и думал. А вот скажите, чего в такую даль забрались? Да ещё ребёнка притащили?

– У нас не было выбора. Лит нуждалась в отдыхе. Почти шесть лет пути – слишком большая нагрузка для неё.

– Это здесь отдых?! Пижонство – вот что это! Такие чистенькие, ухоженные едут отдыхать в медвежью глухомань, полную гнуса!

Он сказал это довольно резко, и непонятно было, чем вызвано его раздражение?

– В вашем голосе нет доброты, значит, вы несчастливы, – тихо произнесла Ольми. Она кончила мытьё, сложила горкой посуду и теперь сидела, обхватив руками колени и глядя на Виктора ясными зелёными глазами. Впрочем, он в темноте их не видел.

– Счастье? – он усмехнулся. – Было у меня счастье, да вышло. Всё это писатели придумали. Гнилое всё, понимаешь? Чуть у тебя трудности – глядишь, а вокруг уже нет никого, ни друзей, ни даже врагов. Пустота. Вакуум. А потом всё по новому кругу начинается… Ты закончила? – Он встал. – Пошли.

Ольми вернулась задумчивая.

– Ему плохо, – сказала она. – У него что-то случилось, но он замкнут в своей печали. Должно быть, они не делят свои чувства с Родом.

– Когда держишь в себе переживания, это слишком большая нагрузка на нервную систему! Если ни все такие, представляю, сколь короток их жизненный путь!

– Другая цивилизация, другие законы.

– Верно. И тебе в первую очередь нельзя забывать об этом. Будь осторожна и помни о нашей цели. Путь предстоит долгий, и за минимальный срок надо успеть отдохнуть.

Стало весьма прохладно. Недалеко от нас умиротворяюще журчала река, слегка шумели деревья, навевая покой и расслабленность. Ольми и Лит устроились под кедром и спокойно спали. Я же сидел рядом и думал. Сначала хотел заняться расчётом дальнейшего курса, но мысли возвращались к Виктору и Ольми. Почему она так прониклась его судьбой? Что говорило в ней? Чисто женское стремление утешить? Пусть сочувствием, но хоть немного облегчить чью-то боль? Или что-то более глубокое, что мы обрели, перейдя в чужую сущность?..

А может, зря я сгущаю краски? Может, ничего страшного? Ну, приняла к сердцу чужую печаль, посочувствовала, – это ведь свойственно Истинно Разумным. Да, Виктор не вызвал у меня симпатии, но это скорее от подсознательных опасений, связанных с моей задачей охранять женщин Семьи.

Как заснул, я и сам не заметил. Всё-таки, сколь сильно влияет ритм планеты на наши биопроцессы!

Два дня прошли без приключений, но Ольми, несмотря на все мои предостережения, большую часть времени проводила с аборигенами. Я не спрашивал, о чём они говорили, но видел реакцию Виктора. Впервые за это время он улыбнулся, по-доброму улыбнулся. Суровый облик его чуть-чуть смягчился.

Вообще же, аборигены оказались не столь примитивны, какими выглядели вначале. Они рассуждали о высоких материях, о категориях этики, о любви. Я даже проникся к ним некоторым уважением… До утра следующего дня, когда они проявили себя с совершенно неожиданной стороны. Я так до конца и не распутал этот клубок противоречий. Впрочем, такой цели не было.

Вот только Ольми, хотя ум её много гибче, придётся трудновато при анализе ситуаций.

* * *

Было около четырёх часов утра, когда я пошёл к реке умыться. Виктор собирал сучья на противоположном берегу. Набрав охапку, он бесстрашно ступил в ледяную воду босыми ногами. Бросив дрова возле палатки, начал разводить костёр. Я подошёл.

– Утреннее приветствие!

– Здорово, – буркнул он, даже не взглянув в мою сторону, затем принёс воды, поставил чайник на камни импровизированного очага. Из кучи сушняка потянуло едким дымом.

– Вы всё время так рано встаёте? Ваши спутники ещё спят.

– Эти бездельники будут валяться часов до десяти, а я привык ценить время.

– Пожалуй, вам следует его ценить. Сколько вы живёте? Лет двести?

Виктор как-то странно на меня посмотрел и не ответил.

– Могу я узнать род твоей деятельности?

Он снова глянул на меня, и взгляд мне не понравился. Чёртовы аборигены со своими сложностями! Но должен же я выяснить, в чём тут дело!

– Если это секрет, не говори, конечно. Но Семья-то у тебя есть? …

Опять не о том спросил?! Но что может быть естественнее вопроса о семье? Что может быть почётнее ответа «да, есть!»?

– Была, – неохотно ответил он. Спасибо, что ответил!

– А куда делась? – удивился я. – Погибла?

– Ну, зачем так сразу? – он протянул мне пачку сигарет и, не дождавшись ответа, прикурил сам от веточки из костра. – Жива-здорова. Даром, что уже не моя.

– Разве это возможно?

– Почему нет? Когда жена уходит к твоему бывшему другу и компаньону… Да по закону и не жена даже, а просто подруга, так что ничего криминального. Обычная житейская ситуация.

– Обычная?! – не удержался я. – У нас бы за такое из Рода изгнали! Впрочем, если генетическая несовместимость… Наказали бы за безответственный выбор. Тоже хорошего мало, но хоть не изгнали бы.

– Строго у вас, – хмыкнул он.

– Раньше было, – махнул я рукой. – Сейчас каждый сам по себе, хотя от традиций непросто отказаться. И молодёжь надо правильно воспитывать. А они все такие своенравные.

– Молодёжь? А себя, значит, уже в старики записал? Тебе тридцатник-то исполнился?

Он бросил окурок в костёр и раскурил новую сигарету.

– Я вообще-то с тобой о сестре хотел поговорить.

– А что такое? Я её обидел?

– Нет… – я не знал, как подобрать слова, чувствуя, что в дипломатии не силён совершено. – Вы много времени вместе проводите.

– В вашей секте это не принято?

– Почему в секте?

– Ну, или в общине. Не знаю, откуда вы явились, из каких пещер. Говоришь ты странно, выглядишь странно… Хотя сейчас странно удивляться чему-то. Полная свобода… Так что там с твоей сестрой?

– Я вижу, какими глазами ты смотришь на неё. Она очень привлекательна, согласен…

– Но я по генетическим показателям не подхожу, – с сарказмом закончил он.

– Про это даже упоминать излишне.

Он подошёл ближе, оказавшись на пол головы выше меня. Некоторое время молча смотрел сверху вниз.

– Твоя сестра – умная, добрая девушка. И вполне самостоятельная. Она сама решит, что для неё лучше. А тебе добрый совет: не вмешивайся.

Ну, вот как с ним разговаривать?! Я ходил по поляне, не зная, что делать и как с этим типом общаться.

– Чаю будешь?

– Нет.

– Как хочешь, – и он налил себе полную кружку бурой жидкости. Добавил примирительно. – Садись. Не мельтеши.

Я сел на камень напротив, пригладил обеими руками зачёсанную назад свою непокорную изумрудную шевелюру. Виктор хмыкнул. Потом отпил из кружки.

– У тебя не просто хорошая сестра, Роман. Она удивительная! Искренняя, понимающая. Всем женщинам, которых я знал до неё, что-то было нужно – деньги, положение в обществе. Я в своё время был довольно известной личностью и довольно обеспеченной. Сейчас я – никто. Ни кола, ни двора, ни прошлого, ни будущего – такого, какое было и уже не будет. Ну и вокруг как-то разом все исчезли – друзья, подруги… Грош им цена оказалась. Солидный грош, большой, но всё-таки грош – и не более. У меня философский взгляд на всё, так что, ни обид, ни претензий ни на кого не держу. Получил, что заслужил. Вернее, раз получил, значит, заслужил. Но и доверие к людям ушло. Знаешь правило трёх «Н»? Никому, никогда, ничего! Вот это стало моим кредо. И вдруг в глухой тайге – а где же ещё? – встречаюсь с чистотой, непосредственностью, пониманием. Она наивно немножко рассуждает – да, но… Свет от неё исходит. Если бы я хотел иметь рядом женщину, то только такую. Чтоб любила таким, каков есть, со всеми недостатками и бедами. Сможет она? – он вопросительно глянул.

– Я пытаюсь объяснить, а ты не хочешь слушать.

– Ну, говори.

– Не представляю, как это вообще могло произойти – ну, ваш контакт – ведь мы не принадлежим к антропоидной расе, и что может быть общего…

– А к какой расе вы принадлежите? С очень голубой кровью? Ну-ну.

– Я думал, ты давно догадался.

– Догадался о чём?

– Что мы – не люди.

– Только психов мне не хватало, – устало вздохнул он и покачал головой. – Ну и кто ж вы? Энлонавты? А где тарелка?

– Не понял.

– Средство ваше транспортное где, спрашиваю? На чём прилетели на землю грешную?

– Ты мне не веришь, – понял я. – Впрочем, меня волнует не вера, а покой моей сестры, поэтому…

Неспешную беседу нашу прервал шум у палатки. Четырёхлапая зверушка заливисто лаяла и прыгала в возбуждении, а один из студентов лихорадочно рылся в вещах.

– Что ищешь, Серёга? – крикнул Виктор.

– Ружьё где?!

– Под спальником, вон там, с краю. А зачем? Медведя увидели?

– Какого медведя?! Ты что?! Там птерозавр!!

– Кто-о-о?!

– Птерозавр! Настоящий! Я шёл, а он сидит… На берегу!

– Не может быть! Где?!

– Там! – парень махнул рукой в сторону, где река делала крутой поворот за высокий скальный выступ. Через секунду трое студентов с брезентом и ружьями уже бежали в указанном направлении.

– Живьём надо брать!

– Ща поймаем!

– Тише вы! На всю тайгу громыхаете.

Сбивчивые фразы затихли между деревьями.

– Что такое «птерозавр», – спросил я у Виктора и уже через миг, уловив в его сознании рисунок огромной доисторической птицы, мчался за аборигенами, кляня свою недогадливость. Лит! Моя маленькая Лит! Она любила ходить к небольшой заводи за излучиной реки смотреть рыбок!..

Низко растущие ветки исхлестали лицо. Я не успевал уворачиваться, продираясь сквозь колючие кусты. Отчаянная возня на берегу, крики, шум непонятной борьбы подгоняли меня.

Аборигены пытались натянуть брезент, навалившись кучей на что-то отчаянно трепыхающееся и всхлипывающее. С разбега я отпихнул одного парня, и он свалился в воду, другой попытался оттолкнуть меня, прорычав что-то нечленораздельное. Подбежавший Виктор обхватил меня за плечи и выволок из общей кучи. Я ударил его ногой.

– Пусти!

– Ты что, спятил?! – мощный рывок отбросил меня в сторону.

И тут вдруг всё кончилось. Застыв в изумлении, планетяне смотрели вверх. Едва не касаясь верхушек сосен, над тайгой медленно летела Ольми. В утреннем солнце поблёскивали мелкие, похожие на чешую перья, огромные крылья изредка плавно взмахивали. Я невольно залюбовался её совершенством. Полуулыбка Ольми обнажила три ряда белоснежных игольчатых зубов.

Краем глаза я видел потрясённое лицо Виктора…Он узнал её!

– Не может быть, – прошептал он и кинулся к одному из своих спутников, вскинувшему ружьё. – Не смей! Не стреляй!

Громыхнул выстрел. Взрослого представителя нашей расы убить трудно даже в планетарной форме, но покалечить, принести боль, – это да. Ольми, однако, не пострадала. Пуля сбила лишь часть её великолепного зелёного гребня из длинных тонких перьев на голове. Что было дальше, я не видел. Оттолкнув студента, ещё вчера угощавшего мою дочурку конфетами, а сегодня с азартом обматывающего её ножки капроновым шнуром, я размотал брезент, швырнул в сторону.

Лит лежала на речной гальке, закрыв глаза. Правое крыло было неловко подвёрнуто, в перья забился песок. Можно ли винить её за неосторожность? Она ещё ребёнок и не умеет ежесекундно контролировать себя, особенно при смене Вида. Увлеклась, загляделась, – и вот…

Я поправил трёхметровое крыло дочери, положил на своё плечо её голову и осторожно поднял. Я нёс её на руках до нашей поляны и слышал сзади голоса. Виктор что-то объяснял товарищам. Когда они вернулись к палаткам, ни один из них не смотрел мне в глаза.

* * *

– Ты тоже так выглядишь?

– Боюсь, что ещё страшнее, – кивнул я. – Будь осторожен. Могу съесть ненароком.

Неудачно пошутил.

Виктор оглядел меня с ног до головы.

– Поверить трудно… Всё как у людей! … Ящеры летающие, – он тряхнул головой. – Контакт, чёрт возьми. Встреча разумов…

Я не понял, сожаление было в его голосе или толика радости, если он вообще на неё способен.

– А как вы это делаете?

– Что именно?

– Ну, это… – он развёл руки в стартовом движении крыльев.

– Нужда заставит, всему научишься.

Он о чём-то задумался, глядя на стену высоченных сосен. Потом уселся на плоский камень.

– Разучился я природой любоваться. А ведь завораживает! Ну, скажи, нет?

Я пожал плечами. Чёрный затихший лес вызывал мало эмоций.

– А-а, тебе всё равно не понять, – он глянул на небо. – Дождь будет. Вот и осень. Заморозки бы не ударили. Они здесь ранние. Успеть бы дойти до места.

– Мы завтра улетаем.

– Попутного ветра, – Виктор на секунду замолк и откусил кусочек хвоинки. – Или что там у вас дует.

– Поговорить надо напоследок.

– Говори.

– Ольми хочет остаться.

– Что дальше?

Тут я взорвался.

– Из-за тебя же, будь ты неладен! Допускаю мысль, что ты не сознаёшь всей серьёзности и трагизма данной ситуации, но можешь просто поверить мне?! Нас осталось всего несколько сотен, и, если каждый решит посвятить себя миссионерской деятельности на первых попавшихся планетах, раса перестанет существовать! Ты должен…

Он вдруг резко встал. Глаза его зажглись недобрым огнём.

– Потише, дружище, сбавь тон. И запомни: я никому ничего не должен. Понимаешь? Я расплатился со всеми долгами и теперь живу, как хочу, в своё удовольствие. Ни до кого – слышишь? – ни до кого мне дела нет. Плевать я хотел на вас и ваши проблемы…

– Вот и скажи это ей, – я вдруг почувствовал, что устал. Дикая планета, дикие жители, ставящие свои эмоции выше судеб целой расы! Поди, растолкуй, что Вселенной нет дела до всяких там взрывов страстей!

– Ольми – представительница редчайшего Вида. Если она не найдёт достойного партнёра, её Род исчезнет. А она внушила себе, что должна помочь тебе, душу отогреть. «Может ли человек жить с ненавистью в сердце?» Это её слова. Нелепость какая! В то время как высочайшая цель…

– Слушай, ты, демагог пернатый, – снова прервал меня Виктор, – может, у вас и принято оценивать друг друга по ширине пасти и количеству зубов, о людях хотя бы не суди.

– Зачем же ты мне грубишь? Ты прав, я мало знаю вас, но ведь уже по тебе одному, как представителю общества, могу судить о земной цивилизации и при том далеко не с лучшей стороны.

– Что меня меньше всего волнует теперь, так это общественное мнение и твоё тоже, – в голосе моего собеседника уже не было злости, скорее равнодушие. – Я только хотел сказать, что есть вещи, о которых не говори, коль не разумеешь. Достоинство, гордость, любовь, – наверное, у вас и слов таких нет. Я много растерял, много позабыл, но корни, понимаешь, их не уничтожить. Сестра твоя напомнила, что после любой ночи рассвет наступает, а с ним – новая жизнь, в которой будет всё, о чём мечтаешь. Надо только верить. В людей верить. Грустно и нелепо, конечно, что сама она – и не человек, зато душа у неё куда более человечная, чем у иных стопроцентных «гомос». Её не держу. Надо – пусть летит, но пусть знает, что где-то там, в чёртовой бездне, есть тот, кто благодарен ей за несколько дней любви и понимания. Я буду помнить её.

* * *

Последние минуты перед отлётом. Я собираюсь с силами. Как приятно ощутить собственное, неизменённое тело! Мышцы наполняет упругая сила, ветер покидаемого мира слегка обдувает полураскрытые крылья.

Передо мной стоит Ольми, такая маленькая! Над её лбом – неровно обрезанная опалённая прядь волос – след выстрела. Рядом с девушкой Виктор. Он о чём-то спрашивает её, она отвечает, и никто – ни он, ни стоящие поодаль студенты не слышат наш диалог, ведущийся на третьем уровне сознания.

– Считаю своим долгом спросить, окончательно ли решение?

– Да.

– Ну, скажи, скажи, в чём моя ошибка? Что я не досмотрел? Быть может, обидел тебя? Ведь ты всегда со мной соглашалась, я был для тебя авторитетом. Теперь же поступки твои необъяснимы!

– Ты всё делал правильно, Ройм. – Ольми снизу-вверх глянула на меня и исчезающе маленькой в сравнении с моим огромным ростом ладошкой провела по крылу. – И если случилось что-то не так, то лишь по моей вине. Ты никогда не отступал от принятого решения и всегда будешь для меня образцом последовательности. Но я должна остаться, мой брат и друг! Должна, ибо во мне нуждаются. Мне будет очень недоставать тебя и Лит, но я не смогу жить спокойно, зная, что чьему-то сердцу пусто и одиноко, и в моих силах заполнить эту пустоту. У каждого из нас своя дорога, своя судьба, свой полёт.

– В этом мире слишком много проблем. Тебе будет невероятно трудно.

– Если хоть одной проблемой станет меньше, значит, я осталась не зря.

– У тебя никогда не будет детей.

– Это известно.

– В одиночку пересекать Галактику женщине нереально и самоубийственно, так что, если ты передумаешь…

– Прощай. И прости меня.

«У каждого из нас свой полёт» … Может она и права? Вижу, как Ольми берёт Виктора за руку, и тот отвечает чуть заметным пожатием.

Я делаю взмах…

ПОЛЁТ 2. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Решение вернуться было скорее спонтанным, чем обдуманным. Вообще-то я не склонен к поступкам, продиктованным сиюминутным желанием, потому как стараюсь всё делать на оптимальном уровне, выбирать единственно правильный вариант для той или иной ситуации.

Но, наверное, за последние полгода относительного спокойствия и размеренности жизни мне стало чего-то не хватать. Остроты ощущений? Или сейчас просто отпала необходимость в моём лидерстве, а значит, высочайшей ответственности за Вид?

Лит прекрасно чувствует себя среди соплеменников. Её благосклонности ожидают, по меньшей мере, три кандидата, но она ещё молода, и до принятия решения о выборе партнёра пройдёт минимум десять планетарных циклов. А пока Тэйлос стал ей настоящим домом, чему я весьма рад, хотя и чуточку огорчён тем, что дочь не нуждается больше в моей заботе и охране.

Пару дней назад я с улыбкой смотрел, как она в компании друзей и сверстников резвится в волнах минерального озера, слышал беззаботный детский смех, радостные визги и вдруг понял, что сам здесь уже не нужен, что от меня больше ничего не зависит, а значит, свободен в выборе дальнейших действий. И тогда вспомнил о сестре. По большому счёту и не забывал никогда, просто насущные проблемы отодвигали на второй план мысли о ней. Теперь же, глядя на соплеменников, строящих на скалах семейные гнёзда, я думал, что Ольми заслуживает лучшей доли, чем на чужой планете, в чужом облике опекать грубого планетянина-антропоида. Быть может, помощь и сочувствие ему уже не требуются? Тогда я просто обязан вернуть её в стаю. Редчайший подвид, к которому она принадлежит, не должен исчезнуть! Вот так и родилась мысль совершить новое путешествие.

Времени на сборы не нужно. Взмах – и я покинул орбиту Тэйлоса. Ещё мгновение – и система Зелёной Звезды затерялась среди туманностей Метагалактики. В одиночку я летаю быстро. Даже когда не пользуюсь квантовыми проходами. Не люблю их, они так изматывают! Но до Земли в биологическом времени добираться очень долго, поэтому, собравшись с духом и силами, формирую вокруг себя зону пробоя и ныряю в радужный туннель.

Радуга – иллюзия светового зрения. Не может ЗДЕСЬ быть никакой радуги! Даже света, даже тени, ибо туннель – область вне времени и пространства. Говорят, возле коллапсаров можно сформировать туннель в соседнюю галактику и даже другую вселенную, но я не пробовал. Зачем? Если нет необходимости. А излишним любопытством я не страдаю. До Земли б добраться без приключений. Кто знает, насколько развились тамошние технологии? Судя по тому, что я узнал о планетянах во время последнего визита, они довольно агрессивны, и потому осторожность не помешает. Так что туннель я покинул на изрядном расстоянии до цели.

И снова, как и в прошлый раз, предаюсь тревожным раздумьям. Странный мир, очень странный. Техногенный. В иное время и сам держался бы от него в стороне, и другим не советовал приближаться. Без особой необходимости. А сейчас необходимость? Может, не такая острая – в конце-концов я уважаю мнение сестры, её решение остаться, пусть оно на первый взгляд совершенно безумное – но узнать, как она, не передумала ли, не хочет ли вернуться, должен.

На пути к планете меня не встретил вооружённый патруль – уже хорошо. Не прибавилось и аппаратов, бороздящих систему Звезды Солнце. Или цивилизация развивается медленнее, чем я предполагал?

Однако ноосфера Земли изменилась. Усложнилась. Увеличилось количество информационных масс, орбитальных механизмов. Надо просто быть осторожнее, чтоб не попасть в поле зрения какого-нибудь спутника. Визит без приглашения, и лучше его не афишировать. Кто знает, как на это отреагируют хозяева? А конфликты никому не нужны. Радушный приём тоже. Мне нет дела до планетян, их жизни и проблем. Хочу просто повидать сестру. Разве что чуть-чуть информации о речи, стиле общения, лингвистических особенностях. Чуть-чуть, не углубляясь особо в многообразие диалектов.

Я перешёл на орбитальный полёт и начал сканирование. Отыскать Ольми не составило труда. Она единственный представитель моего рода на планете, и я почувствовал её почти сразу. Даже после смены вида, преобразившись в туземку – прекрасную, надо сказать, туземку! – она осталась моей соплеменницей, а мы ведь чувствуем вибрации друг друга на значительном расстоянии.

Дело затруднилось лишь тем, что Ольми находилась почти в центре крупного поселения. Вот чего не могу понять – зачем жить так скученно?! И это при наличии огромного количества свободного места! Впрочем, местные нравы волнуют меньше всего, чтоб искать ответы по социальному устройству и традициям аборигенов. Насекомые тоже живут колониями. И плесневые грибы… Фу! О чём это я?! Гордыня обуяла за собственное совершенство. Нехорошо. Надо скромнее, скромнее.