Kitabı oku: «Белая лилия»

Елена Виг

Yazı tipi:

Моему мужу – автору идеи и вдохновителю всех моих побед

ISBN 978-5-0051-8648-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Фото H. ARMSTRONG ROBERTS

КАК ВОЗНИКЛА ЭТА КНИГА

История этой книги, надо сказать, достаточно странная.

Ее сюжет полностью – с начала до конца – приснился моему мужу летом 2020 г.

Приснился, но не забылся при пробуждении, что обычно происходит с нашими снами. А потому он смог утром мне его вполне связно и очень эмоционально изложить, отставив в сторону чашку любимого кофе.

Закончив, он просительно посмотрел на меня: «Ты сможешь об этом написать подробно? Мне кажется, что этот сюжет – не просто сон. Мне его кто-то послал, и поэтому важно, чтобы эта история была рассказана!»

Отказаться я не смогла и на несколько месяцев оказалась выключена из жизни, когда голый каркас начал обрастать плотью фактов, событий, образов, которые обступили меня, едва я открыла дверь в жизнь предвоенной Франции…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Пролог

Колеса стучали тук-тук, тук-тук, тук-тук. Поезд увозил ее из Парижа, а, возможно, и из страны. Про-щай, про-щай, про-щай вторило в такт колесам ее сердце. Когда-то один очень умный человек сказал, что на войне нужно взять все свои воспоминания, спрятать их в самый дальний угол сознания, запереть их там на замок, а ключ убрать с глаз долой до лучших времен. Она так и пыталась жить все это время. И днем ей это удавалось. Но, стоило ей закрыть глаза, он приходил и садился на край ее кровати. Они разговаривали, она чувствовала прикосновение его пальцев к своей щеке. Иногда ей казалось, что только потому она и жива, что ждет приближения ночи, чтобы остаться с ним наедине.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук, вы-жить, вы-жить, вы-жить…

Она закрыла глаза.

– Ты знаешь, что меня увозят от тебя? – спросила.

– Конечно, но это все ерунда. Я всегда с тобой, не бойся, – услышала ответ.

Она не боялась.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук, – стучали колеса.

Вы-жить, вы-жить, вы-жить, – отбивало ритм ее сердце…

Париж. Весна 1935 год

– Господин Пьер, – помощница просунула голову в комнату, чуть приоткрыв дверь, – простите, господин Пьер, но Мари очень просила вас подойти в гостиную.

Ах, как некстати! Он так долго не мог ухватить ускользающий образ, который станет наконец ключом ко всей новый коллекции! И вот сейчас, когда что-то начинает получаться, когда кажется, что еще пара минут тишины и мысль, наконец, обретет ясность, отольется в форму и цвет – его опять отвлекают! Ну что там могло случиться, что Мари не может решить самостоятельно!? Они уже давно работают вместе, он доверяет ей, как самому себе, а может даже и больше. Она – настоящий профессионал, которому не надо повторять дважды. Так что сейчас не так?

Пьер с досадой откинулся в кресле. Придется идти, а значит, сегодняшний день опять потерян для творчества. Когда он открывал этот Дом моды, то единственное, чего ему было нужно, это место, где он мог бы воплощать в жизнь свои идеи. Придумывать платья, рисовать их, подбирать для своих творений нужную фактуру – вот то, что ему действительно нравилось. А по факту оказалось, что большую часть времени ему приходилось разбираться с клиентками, выслушивать их пожелания, иногда претензии. Как будто он виноват, что его наряд, который он придумывал для молодой и стройной девушки, на пожилой и расплывшейся даме смотрится совсем по-другому.

Но покупатель всегда прав, поэтому надо ублажать и тех, чьи формы не вызывают в нем восторга. И он ублажал, как мог, придумывая различные накидки, скрадывающие полноту, менял длину платья, а, иногда и сам силуэт. После этого у него нередко возникало чувство, что он взял шедевр и грубо замазал его краской, скрыв всю красоту. Но женщины были довольны, платили очень неплохие деньги, что позволяло «Дому моды Монти-Леви» выживать и иногда, правда, значительно реже, чем это ему мечталось некогда, создавать по-настоящему красивые вещи. Вот и теперь он шел по коридору и готовился к разговору с очередной дамой, которой не понравилось то, что она увидела в зеркале, как-будто он мог, как волшебник, поменять это отражение, скинув с нее пару десятков лет и столько же килограмм.

В гостиной он увидел Мари, которая разговаривала с женщиной, стоявшей к нему спиной. Высокая, стройная, небольшая голова на длинной шее, волнистые темные волосы подняты на затылке и заколоты красивым черепаховым гребнем. Одна прядь выбилась из прически и девушка небрежным движением убрала ее за ухо. В этом движении было что-то завораживающее, и он задержался на пороге, пытаясь представить лицо обладательницы этой прекрасной фигуры и шикарных волос. Мари заметила его, что-то сказала девушке, и та обернулась…

Что произошло потом, он помнил уже плохо, потому что шел к ней, как во сне. В гостиной было еще несколько клиенток и закройщиц, кто-то с ним здоровался, он рассеянно отвечал, но видел только ее лицо, повернутое к нему в пол оборота, ее глаза цвета морской волны, опушенные длинными ресницами. Подойдя, он даже не сразу понял, что не поздоровался. Он молча смотрел на незнакомку и ощущал, что хорошо ее знает, хотя встретились они впервые. Девушка тоже молчала.

– Господин Пьер, – прервала неловкую паузу Мари, – это госпожа Боне. Она принесла старинные кружева и хотела бы, чтобы мы сделали ей платье с такой отделкой. Поэтому я рискнула попросить вас прийти.

Мари знала, как ее хозяин не любит, когда его отрывают от работы, и пыталась оправдаться.

– Простите, если это неуместно, но я действительно немного покопалась в бабушкином сундуке и не смогла пройти мимо такой красоты, – госпожа Боне протянула ему рулон тончайшего кружева шириной сантиметров десять. В рулоне была как минимум пара метров. – Если вы скажете, что такое сейчас не носят, то я пойму и не обижусь.

– Я попробую что-нибудь придумать, – сказал Пьер, лишь мельком взглянув на кружево, – приходите завтра, я покажу кое-какие наброски.

Он продолжал в упор смотреть на девушку, и это уже стало выходить за рамки приличия.

– Хорошо, – сказала она, немного покраснев, – я зайду завтра. В двенадцать вас устроит?

– Да, конечно. Мари, – обратился он к закройщице, – вы не могли бы взять кружево? Нам надо его измерить, и потом мы сможем вам его вернуть. Подождете минуту?

– Я вам его оставлю до завтра, не тревожьтесь! До свидания, Мари, до свидания, господин Пьер.

Она слегка поклонилась им обоим и пошла к выходу. Пьер молча смотрел, как она уходит. Вот с мелодичным звоном открылась и закрылась за ней входная дверь. Через непрозрачное стекло он увидел, как девушка повернула налево. Не сказав ни единого слова ошарашенной Мари, он тоже направился к выходу.

Он быстро пошел за ней и догнал на перекрестке, когда она остановилась переждать проходящий транспорт. Пьеру показалось, что девушка не удивилась, увидев его рядом.

– Я что-то забыла или вы меня преследуете? – улыбнувшись, спросила она.

– Преследую. Хочу пригласить вас на чашечку кофе.

– И считаете, что я соглашусь?

– Надеюсь, – сознался он. – Я же не маньяк, и обычно так себя не веду.

Девушка улыбнулась и покачала головой.

– Если гарантируете, что не маньяк, тогда ведите.

Они перешли дорогу и пошли в сторону реки. Оба шли молча, причем ее молчание было понятно: ненормальный кутюрье приглашает клиентку, которую только что увидел и даже имени которой не знает, выпить кофе, и, при этом даже не пытается ее развлечь разговором. А он должен был говорить, он хотел столько сказать ей, но слова теснились в его голове, они мешали друг другу, не желая становиться в очередь. Он вдруг – на своем опыте – понял смысл выражения «потерять дар речи». Похоже, что своим предложением выпить кофе он исчерпал все свои возможности, и теперь просто тонул под волнами нахлынувших на него эмоций.

Они вошли в кафе и сели за столик.

– Кофе? – спросил подошедший официант.

– Да, два, – сказала девушка, так и не дождавшись от него подтверждения.

Официант быстро ретировался, поняв, что этой паре предстоит серьезный разговор.

– Вы так и будете молчать? – спросила девушка, когда официант ушел.

У Пьера был вид человека, которого разбудили от глубокого сна, и который не может сообразить, где он находится.

– Вы, наверно, думаете, что я ненормальный, – наконец сказал он. – Похоже, что так оно и есть, потому что я знаю, что вы – моя жена.

– Господи! Вы точно ненормальный! Вы даже не знаете, как меня зовут!

– Я не знаю, как вас зовут, но я знаю вас, и знаю, что люблю вас, и что мы женаты. Я это совершенно точно знаю, точнее, чувствую, – поправился он.

– Господин Пьер, если бы я не знала, что вы известный на весь Париж мастер, то я бы сейчас же позвала жандарма и сказала, что ко мне пристает какой-то сумасшедший.

– Пожалуй, это было бы правильное решение, – засмеялся он. – Простите, я совершенно не хотел вас напугать. Просто в тот момент, когда я вас увидел, я на мгновение провалился в какую-то другую реальность, в которой мы были вместе, и вы были моей женой. Эта картина была такой яркой, такой реальной! Я понимаю, что со стороны это выглядит полным бредом, ведь я действительно даже имени вашего не знаю.

– Лили, Лили Боне, – она улыбнулась и церемонно подала ему через стол руку.

– Пьер Леви, вернее, Пьер де Леви, но вы это и так знаете.

– Да, конечно, знаю. Кто же в Париже не знает Пьера де Леви!

– Ну, вот видите, возможно, что репутация у меня и не самая лучшая, но я точно не маньяк.

– Я ничего не знаю про вашу репутацию, кроме того, что вы делаете самые красивые платья в Париже, – созналась Лили.

– Спасибо! Даже не знаю, смогу ли я соответствовать столь высокому мнению.

– Уж постарайтесь! Если вы испортите бабушкины кружева, будет страшно обидно! – засмеялась Лили.

Он тоже засмеялся.

– Если я сделаю вам платье вашей мечты, вы выйдете за меня замуж?

– Вы шутите?

– Нет, нисколько. Как ни дико это звучит, но я совершенно серьезно. Конечно, если я вам совершенно не нравлюсь, то я не буду настаивать.

– А платье все равно сделаете?

– О, да! Вы будете в нем самой прекрасной женщиной на земле! Да вы и без него будете прекрасны, – сказал он, и прозвучало это, почему-то, очень грустно. – Вы из тех женщин, которых можно одевать во что угодно, они все равно будут хороши. Таким я не нужен.

– Еще как нужны! Каждой женщине нужно красивое платье!

– Я знаю, что любому бриллианту нужна оправа, но и без оправы он не перестает быть бриллиантом. Вы хоть сами-то понимаете, насколько красивы? – спросил он почти сердито.

Лили растерялась. Этот разговор уже переставал быть легким флиртом. Она видела, что Пьер совершенно серьезен и действительно мучается, хотя не понимала, в чем она виновата.

– Я никогда над этим не задумывалась, – призналась она, – но я думаю, что это ведь не очень плохо?

– Я бы предпочел, чтобы вы не были так красивы, – сознался он, – потому что я бы все равно любил вас и, возможно, у меня было бы больше шансов на взаимность.

– У вас они и так есть, – улыбнулась она. – Кто же может устоять перед вами – таким красивым и талантливым?

– Лили, не нужно надо мной смеяться! – взмолился он, и ей показалось, что он сейчас заплачет.

– А я и не смеюсь, – сказала она без улыбки и посмотрела ему прямо в глаза. – У вас определенно есть шанс завоевать мое сердце, даже если платье мне не понравится.

***

Отныне они встречались почти ежедневно. Утром Пьер работал в Доме моды, рисовал, принимал посетительниц, обсуждал с ними фасоны и детали отделки, был мил и улыбчив, но часам к пяти сбегал ото всех, быстро переодевался и, пролетев пулей через гостиную, захлопывал за собой входную дверь. Все сотрудники с интересом следили за бурно развивающимся романом и знали, что теперь никакие встречи нельзя назначать на вторую половину дня. Но это совершенно не означало, что хозяин отошел от дел. Наоборот, он был как никогда продуктивен. Утром, когда закройщицы и швеи приходили на работу, они уже видели свет в его кабинете. Между собой они шептались, что, возможно, он и ночует в ателье, хотя чистые и всегда отглаженные рубашки этого не подтверждали. Хотя, кто знает, может быть, просто их запас висел в шкафу в его кабинете, куда не было доступа никому, даже его секретарше. Уборщица, мадам Рено, была единственным человеком, кто мог туда зайти чтобы убраться и протереть пыль. Она же отвечала за то, чтобы у Пьера всегда был запас свежемолотого кофе, который он себе заваривал в большой кружке. Возможно, что ей и было поручено следить за его гардеробом. Но, если это и было так, то об этом все равно никто бы не узнал, потому что мадам Рено, молчаливая работящая женщина средних лет, была из тех, кому можно без страха доверить семейные секреты – информацию она не выдала бы даже под пыткой.

Из-под карандаша Пьера выходили все новые прекрасные модели платьев, и никто больше не удивлялся, что условная женщина, на которую эти платья были надеты, на рисунках всегда неуловимо напоминала Лили Боне. Да, эта женщина была прекрасна! Ей, высокой и стройной, как никому подходили платья с длинной узкой юбкой, клиньями расходящейся книзу, укороченные жакеты с расширенными рукавами, отороченными мехом или изысканной вышивкой. Именно для Лили он создал свои платья-костюмы с юбкой и верхом из той же ткани, которые были одновременно и элегантными и практичными. На ее длинной шее так замечательно смотрелись и нити жемчуга, и бусы из цветных камней – малахита, бирюзы, лазурита! Лили была его музой, но живая женщина, которую он каждый вечер видел, была куда больше, чем муза, и возлюбленная вместе взятые.

Пьер уже разменял четвертый десяток. Он был молод, красив, все красивые женщины Парижа с удовольствием шили платья в его ателье, и, естественно, он встречался с некоторыми из них. Это не были серьезные увлечения, но женщины его любили, и он отвечал им взаимностью. Но, когда в его жизни появилась Лили, он не просто почувствовал, что встретил свою женщину, это было нечто большее. Пьеру казалось, что до их встречи он просто не жил, и, если она вдруг уйдет, то и его жизнь кончится. Банальные слова о том, что она необходима ему, как воздух, приобрели совершенно конкретный смысл. Они гуляли, сидели в кафе, разговаривали. Он держал ее за руку и, когда она уходила, еще долго ощущал тепло ее ладони.

Он больше не говорил ей о том видении, которое посетило его в день их первой встречи. Возможно, боялся, что она сочтет его ненормальным, но оставаясь один, он мысленно обращался к посетившим его образам. Вот они идут по бульварам, и она что-то оживленно ему рассказывает. Ее лицо обращено к нему, и Пьер может в подробностях описать цвет ее помады, мягкую шляпу, надвинутую почти до самых бровей и даже пар изо рта при разговоре. На улице холодно, видимо уже зима, потому что на ней надето пальто из плотной ворсистой ткани, отороченное светлым пушистым мехом. Пьер видит, как поддерживает ее за локоть, чтобы она не поскользнулась на замерзших лужах.

Он не понимал, как такое возможно. Сейчас весна, он только что встретил эту женщину, не мог он помнить ничего, что еще не произошло, однако понимал, что это был не сон. Он уже не удивлялся своей неразрывной связи с Лили, тому, что мог с первого взгляда предсказать, в каком настроении она будет сегодня, куда предложит пойти. И именно поэтому Пьер больше не заговаривал о браке, чувствуя, что она еще не готова. Проводив ее до дома в первый день знакомства он, прощаясь, сказал, что будет ждать, когда она сможет его полюбить и стать его женой. Если для этого потребуются годы – пусть! Но это должно быть ее решение, потому что для себя он уже все решил.

– Хорошо, – сказала она серьезно, – договорились.

***

Когда Лили сказала Пьеру, что не знает, что она красива, она немного лукавила. Ей шел уже двадцать первый год, она была из довольно состоятельной и уважаемой семьи и понимала, что если она только этого захочет, то желающие на ней жениться выстроятся в длинную очередь под ее дверью. Ее мать, Этель Боне, была озадачена тем, что дочь не проявляет никакого интереса к замужеству. На все разговоры об этом Лили только пожимала плечами и фыркала, как норовистая кобыла. Отец в этих перепалках, к счастью, участия не принимал, потому что его мнение в семье было законом, и, если бы он решил, что Лили пора выходить замуж, ей пришлось бы покориться и начать искать себе подходящего мужа. А ей куда интересней было помогать отцу в его делах, вести переписку с клиентами и поставщиками на трех, помимо французского, языках – английском, испанском и португальском, которые она довольно прилично знала. Семья владела сетью магазинов, торгующих чаем, кофе и специями, а также португальскими винами, которые поставляли их родственники, жившие в Португалии. Лили всегда казалось, что разбираться в сортах кофе куда интереснее, чем быть замужней дамой и выращивать выводок детей!

Появление Пьера внесло сумятицу в ее жизнь. Не то, чтобы она мгновенно в него влюбилась. Да, он был красивый, умный, светский, утонченный и, к тому же, талантливый. Но не это было главным. Он был не такой, как все. Вокруг нее было много молодых людей, готовых говорить ей комплименты, и это было ужасно скучно. Лили заранее знала, что скажет ее собеседник в той или иной ситуации. Все ее знакомые были, как говорится, «из хороших семей», а поэтому – вежливые, галантные и совершенно предсказуемые. Она нравилась им, но никто не пылал к ней страстью – в их кругах это было не принято.

Глядя в глаза Пьеру, Лили видела, что он действительно одержим ею, но это его чувство ее не пугало, а, скорее, привлекало, как тянет к себе открытый огонь в холодную пору. Они встретились на следующий день в ателье, и он принес штук пять вариантов платьев, отделанных кружевом – одно прекраснее другого. На каждом рисунке внизу была нарисована белая лилия.

– Это ваша подпись? – спросила она Пьера, разглядывая изысканный цветок.

– Нет, это ваш знак, не мой, – ответил он.

– Ну, конечно, – улыбнулась она, – ведь я же Лили, как я сразу не сообразила!

– Нет, дело не в имени. Просто оно очень подходит вашему образу, а цветок – суть этого образа.

– Я – цветок?

– Да, и притом прекрасный!

– Я должна это воспринимать, как комплимент? – спросила она.

– Нет, как данность, – ответил он без улыбки.

Он вообще был очень серьезным, с ним нельзя было вести легкую светскую беседу ни о чем, во всяком случае, ей. С другими своими клиентками он, возможно, и был светским львом, но только не с ней, и ей это чрезвычайно импонировало. Словом, не прошло и месяца, как Лили влюбилась в этого странного мужчину, так мало похожего на всех окружающих. А, полюбив, испугалась. Одно дело – любить, а другое – стать женой. Ей нравилось, как она сейчас жила: работа в фирме отца по утрам, прогулки и вечерние рестораны с Пьером, и ей не хотелось что-то менять. Муж, дети, ведение собственного дома – к этому она была не готова. Лили совершенно не понимала, что ей делать: ей не хотелось выходить замуж, но и потерять Пьера она тоже не могла.

Как всегда, он почувствовал изменение ее настроения.

– Лили, тебя что-то беспокоит? – спросил он.

Они шли по Люксембургскому саду, их любимому месту прогулок. Шелестели листья деревьев, шуршал гравий под их ногами. Лили долго молчала, собираясь с мыслями. Но, в конце концов, только он и мог разрешить эту дилемму, поэтому она честно поделилась своими сомнениями.

– Понимаешь, я люблю тебя, – сказала она, – но я не хочу выходить за тебя замуж.

Он остановился, взял ее за руки и повернул к себе, чтобы лучше видеть выражение ее лица. Она не сопротивлялась и даже рискнула посмотреть в его глаза.

– Объясни мне, почему ты не хочешь за меня замуж, – не грубо, но требовательно спросил он.

– Я не за тебя не хочу замуж. Я вообще не хочу замуж. Если бы я хотела, то ты был бы единственным, за кого я бы вышла, но я не хочу.

– Но почему?

Лили аккуратно освободилась от сдерживающих ее рук, и они молча продолжили движение по парку.

– Вот, пойми, – сказала она после некоторой паузы, – я смотрю на свою мать. Она очень красивая и умная женщина. Она играет на фортепьяно, с детства этому училась, читает и говорит на трех языках. Она из очень культурной семьи, где всем детям давали прекрасное образование. Зачем? Она вышла замуж в девятнадцать, а через год уже родилась я. Потом было еще двое детей, которые умерли, а сейчас у меня еще две младшие сестры. Ей сорок, у нее было пятеро детей, большой дом, в котором, несмотря на прислугу, ей хватает работы. И что? Для чего она училась? Ты думаешь, она сейчас играет на фортепьяно? Редко, совсем редко. Да, она обучила меня и сестер, она переписывается с родственниками на их языке. Но могла бы и на французском, они все этот язык знают. Зачем она училась? Ты можешь мне ответить?

– А она несчастна?

– Я не знаю, не думаю. Она принимает жизнь такой, как она есть, а у меня так не получается. Для нее замужество, выращивание детей – это норма.

– А ты не хочешь детей?

– Не то, чтобы совсем не хочу. Я просто не хочу становиться только женой и матерью, понимаешь?

Пьер кивнул. Он понимал, действительно понимал, что Лили – нечто большее, не только жена и мать. Он тоже это чувствовал.

– А кем ты себя видишь?

– Ах, если бы я знала! Вот я сейчас помогаю отцу, пишу письма, связанные с его торговлей. Он мне объясняет, что и как там устроено, и мне это нравится. Но я же понимаю, что я никогда не смогу занять его место.

– Почему? У него же нет наследников мужского пола.

– Потому что в нашей среде женщины этим не занимаются, – в сердцах сказала Лили. – Он, скорее, оставит руководство фирмой кому-нибудь из моих кузенов, но не мне. Об этом не может быть и речи. Да и мама никогда бы ему это не позволила. Она бы сказала, что работают только те женщины, которые должны сами зарабатывать себе на жизнь, а я не такая. Просто прошлый век какой-то!

Они опять, молча, шли под кронами деревьев. Пьер пытался понять, что значит для него это признание. Он понимал, что влюбился в необычную женщину, и мучительно пытался найти выход из этого патового положения.

– Теперь, наверно, ты бросишь меня, – грустно сказала Лили.

– Брошу? – он опять остановился, – Нет, конечно нет! Я не могу тебя бросить, даже если бы и хотел.

В его взгляде Лили опять увидела обреченность.

– Так что же нам делать? – спросила она.

– А если я скажу, что уважаю твои желания, что никогда не буду препятствовать твоим занятиям бизнесом, а детей мы заведем только тогда, когда ты сама этого захочешь?

– Так не бывает.

– Так бывает, – уверенно сказал он. – Это не очень просто, но так бывает.

Лили впервые подумала, что у этого тридцатилетнего мужчины может быть куда больше опыта в этой сфере, чем у нее.

– Я знаю, – продолжал он, – что католическая церковь не приветствует какие-либо средства предотвращения беременности, но они есть, и многие люди ими пользуются. Полной гарантии, конечно, нет, но, если ты сейчас не хочешь заводить детей, то мы можем попробовать этого избежать.

– Я ничего об этом не знаю, – краска стыда залила ее лицо. – Ты даже не представляешь, как неловко мне говорить с тобой об этом.

– Я и не думаю, что ты будешь говорить со мной. Я понимаю, что и твоя мама тебе здесь не помощник, но есть же врачи!

– Да, да, конечно.

Лили опустила голову и пошла вперед, стыдясь, что этот разговор перешел вдруг в такую физиологическую плоскость. Пьер молча шел рядом, понимая, что ей нужно собраться с мыслями. Они дошли до свободной скамейки, стоящей под большим платаном. Лили остановилась.

– Пьер, если ты сейчас попросишь меня стать твоей женой, то я скажу «да». Но я хочу, чтобы ты сам все очень серьезно взвесил.

– Дорогая, – начал он.

– Нет, постой, не перебивай меня. Я не один день думала над этим. Мы друг другу не пара.

– Не пара? Что ты имеешь в виду? – он был совершенно ошарашен этим заявлением.

– То, что твоя знатная семья ни за что меня не примет, несмотря на все мои деньги.

– Сейчас двадцатый век, моя личная жизнь их не касается, да и, честно говоря, похоже, не слишком волнует.

– Я не знаю, в каких ты отношениях с семьей, но думаю, что ты этот фактор недооцениваешь. Ты пойми, они никогда не смирятся с тем, что ты, знатный дворянин, собираешься жениться на дочери торговца.

– «Знатный дворянин! Ах, какой мезальнс!» – передразнил он Лили, – Да ладно, я это переживу. Никто и ничто не помешает мне жениться на тебе, если ты меня любишь.

– Люблю.

Он впервые обнял ее и привлек к себе.

– Тогда решено! Мы женимся!