Kitabı oku: «Редактируя судьбу», sayfa 2

***

Супермаркет оказался очень близко, практически за углом. Ну, не супермаркет, конечно, а так, лавочка местного значения. Ассортимент бедненький, но все необходимое для того, чтобы не умереть с голоду, есть: чай, кофе, хлеб, какие-то молочные и мясные продукты. Я с интересом рассматривала упаковки и пыталась догадаться, что в них находится – ни единого названия на английском, сплошной иврит, будь он неладен! Купив самое необходимое, вернулась домой, вскипятила чайник и с чашкой кофе села на низкий диван.

Итак, что мы имеем? Эта большая комната использовалась Леной под мастерскую – она была художницей. В Москве она занималась книжной иллюстрацией, а что она делала после переезда, я толком не знала. Учитывая мое отношение к его сестре, Андрей предпочитал в наших с ним разговорах вообще обходить эту тему. Я даже помню, когда это умолчание началось, вернее тот разговор, после которого имя его сестры перестало звучать в нашем доме. Они с матерью еще жили в Москве, это было года через два после нашей свадьбы. Мой муж в очередной раз к ним сорвался после звонка сестры, порушив имевшиеся у нас с ним планы. Я точно не помню, что это были за планы, но меня это разозлило ужасно. Именно злость свою я помню отчетливо, черную злость на него и его семейку, которая продолжает считать его своей собственностью. Вернувшись домой, он попытался объяснить мне, что такое срочное у них стряслось, а я прервала его, причем очень резко и грубо, чего обычно никогда не делала.

– Я не желаю больше ничего слышать о них, – сказала я. – Их жизнь – это только твое дело, даже не пытайся сделать меня частью этого вашего сумасшедшего семейства. Мне достаточно того, что их интересы ты всегда ставишь выше моих. С этим мне придется смириться, может быть, когда-нибудь я даже привыкну, но не думай, что я это пойму и приму. Я не хочу иметь с ними ничего общего.

Как сейчас помню его реакцию: на лицо как будто тень упала, таким оно сделалось серым. Он не стал упрекать меня в черствости, только сказал: «Мне жаль, но ты всегда будешь иметь с ними одно общее – меня». Мне, слава богу, хватило тогда ума ничего ему не ответить. Мы разумно решили не углублять этот конфликт, но с тех пор он просто сообщал, что уходит, даже не вдаваясь в подробности. Если я спрашивала, куда, он коротко говорил: «К своим».

Однако, объективности ради, не я была инициатором этой войны. Когда мы начали встречаться, он очень долго не хотел знакомить меня со своими родными. Я знала, что отец умер, Андрей живет с матерью и сестрой. Сестра – его близнец, и они очень близки. Он уже переехал ко мне, а я все еще не была с ними знакома, а если я предлагала пригласить их к нам, то слышала в ответ «пожалуй, не стоит». Не то, чтобы мне они были нужны, но такая ситуация представлялась странной и неправильной. Я даже как-то впрямую спросила его, почему он прячет меня, и получила в ответ: «Ты им не понравишься». Вот так, честно и откровенно.

– Господи, а что во мне не так? Я что уродина? Или, может быть, дура? Я не умею себя вести в обществе и ем руками? – возмутилась я.

– С тобой все нормально, но ты забираешь меня из семьи, поэтому ты по определению их враг.

– Это они тебе сказали?

– Нет, но мне и говорить не надо, я и так это знаю.

– И что же теперь нам делать? – я была совершенно сбита с толку.

– Ничего, просто жить. Ты же не за них замуж выйдешь, а за меня.

Вот так он сделал мне предложение, в самый, казалось бы, неподходящий и неромантический момент.

Свадьба была очень скромная, его мать на нее не пришла, а сестра удостоила. В ее внешности не было ничего отталкивающего, но она поражала полным отсутствием вовлеченности в происходящее. Казалось, она не понимает, зачем она здесь, и что от нее хотят. Муж представил нас друг другу. Помню, что я улыбнулась и протянула ей руку. Это рукопожатие было совсем не дружеским – ее рука была вялой и такой же холодной, как и взгляд. Мы кивнули друг другу, она отошла в сторону и, кажется, за весь вечер ни с кем так и не заговорила.

Со свекровью я все-таки познакомилась через пару месяцев. Возможно, она надеялась, что семейная жизнь моему мужу быстро наскучит, и он вернется домой, но, не дождавшись, решила посмотреть своей сопернице в лицо. Мы были приглашены на обед, о чем мне Андрей сказал не без удивления.

– Мне надо готовиться к худшему? – спросила я.

– Не знаю, возможно, но прошу, что бы они ни говорили, не принимай это близко к сердцу. Помни, что ты моя жена, и я тебя люблю.

– Тогда, мой рыцарь, постарайся, чтобы они меня не обижали.

Разговор за столом не клеился, все время повисали неловкие паузы, но я не собиралась упрощать моей новой родне задачу. На задаваемые вопросы отвечала четко и развернуто, как отличница на экзамене, но не прикладывала никаких усилий, чтобы поддерживать беседу. Наконец свекровь не выдержала.

– Александра, вы все время молчите, вам обед не понравился?

– Нет, спасибо, все было очень вкусно, – вежливо сказала я. – Просто я ответила на все вопросы о моих родителях, о бывшем муже, о работе, и не знаю, о чем еще говорить.

Она, естественно, почувствовала в моем тоне издевку, но даже бровью не повела. Эта женщина умела держать себя в руках. Поняв, что со светской частью мероприятия закончено, она перешла к делу.

– Вы ведь знаете, что после смерти моего мужа Андрей – единственный мужчина в доме, и что у него есть определенные обязательства перед семьей?

– Да, я в курсе.

– Я очень надеюсь, что на этой почве у нас не будут возникать разногласия.

Вот так, просто не семейный обед, а деловые переговоры!

– Мама, я очень надеюсь, что ты понимаешь, что у меня перед Сашей тоже теперь есть обязательства? – вступил в разговор мой муж.

– Понимаю, конечно, и мне бы хотелось, чтобы ты смог со всем этим справиться, – был ответ.

Иными словами: твои обязательства перед женой нас не касаются, это твое личное дело, но от обязательств перед семьей тебя никто не освобождает. Я бы, естественно, высказала все, что я думаю по этому поводу, но тут Андрей положил свою руку мне на колено и несильно его сжал, что могло означать только одно – «Молчи!». Я подчинилась. Словом, «обед прошел в теплой и дружественной обстановке».

***

Уже никого из участников того обеда, кроме меня, нет в живых, а я сижу в чужой стране, пытаясь понять – как получилось, что именно я должна разобрать осколки той старой жизни и решить, что с ними делать?

Кофе давно остыл, я вылила его и налила новый, сделала бутерброд с сыром и съела все это стоя, прямо на кухне. Времени рассиживаться уже не было, надо было собираться на ужин, но ехать в ресторан на голодный желудок мне не хотелось. Я и так была не в лучшей форме после практически бессонной ночи и тяжелого перелета. Надо было в топку своего организма забросить хоть какие-нибудь калории, иначе из меня получится плохой собеседник на этом ужине.

***

Мой телефон зазвонил ровно в шесть – Владимир был настоящим профессионалом. Мы ехали молча, я понимала, что задавать ему вопросы о его боссе совершенно бесполезно, он все равно не ответит. Доехали до гостиницы, в которой, видимо, жил Евгений Иванович и прошли сразу в ресторан. Тот ждал нас у бара: темный костюм прекрасно сидел на его высокой фигуре, светлая рубашка без галстука подчеркивала неофициальность этой встречи.

– Отлично выглядите, – он окинул меня оценивающим взглядом и, поставив стакан с водой на стойку, показал рукой на столик у окна. – Готовы перекусить?

– Да, если честно, то даже более, чем готова, голодна, как собака.

– Вот и отлично! Как устроились?

– Нормально.

Я мысленно сравнила свое скромное жилище с роскошным интерьером этого пятизвездочного отеля и усмехнулась. Моя усмешка не осталась незамеченной.

– Что-то не так, вы как-то погрустнели? – спросил он.

– Нет, все абсолютно нормально. Моя грусть не имеет к нашему ужину никакого отношения, так что не переживайте.

– Ну и ладно. Сейчас поедим, чего-нибудь выпьем, глядишь и полегчает.

Я была благодарна, что он не стал допытываться, отчего грусть. Я бы все равно не сказала, но сил придумывать вежливые отказы у меня не было. Появился официант, принес хлеб, тарелочку с разноцветными шариками масла и вторую с маленькими, на один укус жареными пирожками. Все, жизнь налаживается! Главное – не съесть это сразу, соблюсти хоть какие-то приличия.

Мы выбрали, что будем есть, причем выбор для меня был сложен – хотелось всего, впрочем, как и всегда в ресторане. Вот поэтому я и стараюсь не приходить слишком голодной, чтобы не бросаться на первое попавшееся на глаза блюдо, иметь возможность хотя бы дочитать меню до конца.

– Позвольте мне выбрать вино? – спросил Евгений Иванович.

– С удовольствием, я в вине вообще ничего не понимаю и даже особых предпочтений не имею.

– А вот я немного разбираюсь.

– Чаще в ресторанах бываете.

– Да, наверное, – засмеялся он. – Вы будете есть мясо или рыбу?

– Мясо.

– Ну и отлично!

Он показал подошедшему официанту строчку в меню, тот кивнул, черкнул что-то в блокноте и ушел.

– Вы здесь, как я понял, по делам? – начал он разговор.

– Да, а вы?

– Отчасти. Моя жизнь – это вообще сплошные дела.

– Почему вы не берете в деловые поездки жену?

– У меня ее нет. Я уже давно разведен.

– Ну тогда, подругу, ведь тоскливо, наверное, когда только дела, дела, дела?

– Вы правы, бывает тоскливо. Тогда я приглашаю в ресторан симпатичную незнакомку и приятно провожу с ней вечер за ничего не значащим разговором.

– Резонно, я даже теперь представляю, как выглядит эта симпатичная женщина, – засмеялась я. – Ну что ж, по крайней мере, теперь все роли в этой пьесе распределены.

– Точно! – он тоже улыбнулся. – Только не поймите меня неправильно. Мои намеренья чисты, как слеза ребенка. Это, знаете, как разговор двух попутчиков в поезде, волею судьбы оказавшихся в одном купе. Поезд едет, колеса стучат, разговор идет, а через несколько часов остановка, и они разойдутся в разные стороны и больше никогда друг друга не увидят.

– Да, хорошо представляю эту картину. Вообще очень люблю поезда. В детстве, когда видела проходящий мимо поезд дальнего следования, всегда хотела оказаться в нем и ехать куда-нибудь.

– Куда конкретно?

– Да это неважно! Главное, что впереди неизвестность, другая жизнь.

– Вот бы никогда не подумал. Мне кажется, что вы такое воплощение разумности, стабильности, упорядоченности.

– Произвожу такое скучное впечатление?

– Ну почему скучное? Хорошее впечатление. Разве разумность – это скучно?

– Черт его знает! Зависит от меры этой разумности. А вы могли бы запрыгнуть на площадку поезда, не зная, куда он направляется, просто потому, что захотелось перемен?

Евгений Иванович ответил не сразу.

– Нет, пожалуй, на такое я не способен. Я умею принимать решения, кардинально меняющие траекторию жизни, но перед этим довольно долго думаю, изучаю ситуацию. В моем деле такая спонтанность не подходит, слишком много денег на кону.

– Мне в этом смысле легче, но, честно признаться, я с возрастом тоже потеряла эту способность.

– А может быть потому, что вас все устраивает, зачем что-то менять?

– Не знаю, может быть просто трусости стало больше. Вы правы, я теперь мадам-разумность.

– Вот совершенно не вижу причин печалиться по этому поводу.

– Год назад я бы с вами полностью согласилась. Хотя, если подумать, то год назад мы бы с вами тут не сидели.

– Мне позволено будет спросить, почему вы так поменялись за этот год?

– Да все очень просто: год назад у меня был любимый муж, и, спроси вы меня тогда, хочу ли я что-то менять в своей жизни, я бы точно сказала, что нет. А потом он умер, совершенно скоропостижно. И теперь передо мной стоит призрак одинокой старости, и мне страшно смотреть ему в глаза.

То ли вино, которое заказал Евгений Иванович, было каким-то особенным, то ли он сам был очень умелым и заинтересованным слушателем, но я сказала ему то, в чем не признавалась даже самой себе. Мне сорок пять, у меня нет ни детей, ни мужа, и теперь уже никогда не будет. А у меня впереди еще лет сорок одинокой жизни, и меня это страшит до чертиков.

– Александра, вы зря так расстраиваетесь. Я же вот живу один. И давно. Не так это и плохо, если честно. Ты сам себе хозяин, делаешь то, что хочешь, ни к кому не надо подстраиваться. А то, что скучно, так это тоже не совсем так. Есть ведь работа. Вот вы кем работаете?

– Я редактор в издательстве.

– Вам это нравится?

– Да, нравится, нормальная работа.

– Между «нравится» и «нормальная работа» есть некоторая разница. Вы, как человек, работающий со словом, должны это понимать. Так что выбирайте что-нибудь одно.

– Ну, тогда «нравится».

– Вот и прекрасно!

– Но нельзя же жить одной работой? – попыталась я возразить.

– Можно. Я именно так и живу последние двадцать лет.

– И вам никогда не бывает тоскливо от этого?

– Тоскливо? Я не понимаю значения этого слова. Вы имеете в виду «скучно»?

– Нет, не совсем. Даже не знаю, как объяснить.

– Не старайтесь, я все равно этого не пойму. Мне всегда было интересно жить. Я уходил с работы и продолжал про нее думать, так что считайте, что работал круглые сутки, потому что даже ночью мозг не отключался.

– Тогда вы счастливый человек.

– Да я и не спорю! – улыбнулся он.

– А что вы будете делать, когда перестанете работать?

– Что-нибудь придумаю. Надеюсь, что не придется.

– Что имеете в виду?

– Что не доживу до того дня, когда надо будет придумывать.

Я попыталась представить, как я до глубокой старости редактирую чужие тексты. Нет! Я, конечно, люблю свою работу, у меня она хорошо получается, начальство меня ценит, авторы любят со мной работать, но мне вдруг захотелось запрыгнуть на площадку поезда, идущего неизвестно куда. Совсем как в детстве.

***

Ужин был прекрасный, но вот уже и десерт съеден, и вино выпито. Вечер подходит к концу.

– Володя отвезет вас домой, – сказал Евгений Иванович на прощание. – Я надеюсь, вы меня простите, что не поеду вас провожать, у меня завтра очень напряженный день. Спасибо, что согласились со мной поужинать, мне это было очень важно.

– И вам спасибо. Наш поезд пришел на конечную станцию, больше мы никогда не увидимся, поэтому спасибо за этот разговор и простите, что вывалила на вас свои проблемы.

– Ну, так для этого и нужны попутчики, – пошутил он.

***

Адвокат был именно таким, каким и должен быть, как будто сошел с экрана американского фильма: примерно моего возраста, хорошая короткая стрижка, дежурная улыбка, внимательный взгляд из-под дорогих модных очков. Он огласил завещание, в котором было то, что я уже знала – мне от Лены досталась квартира, а также деньги на счете в местном банке. Но они станут моими только после завершения процедуры, которая, как я и ожидала, действительно оказалась многоэтапной. От меня сейчас требовалось только заявление о согласии принять завещание и оплата соответствующей пошлины. Этот документ уходит потом в соответствующий отдел государственного регистра, который через некоторое время принимает решение о вступлении человека в права наследования. Все контакты с регистром адвокат брал на себя.

– Вы не волнуйтесь, мне за это уже заплатили, поэтому вам это не будет ничего стоить.

– Кто оплатил? Лена?

Адвокат кивнул.

– Вы хорошо ее знали? – спросила я, надеясь прояснить для себя не дававшие мне покоя вопросы.

– Я бы так не сказал. Она пришла ко мне полгода назад и попросила организовать все так, чтобы наследников ее смерть не затруднила. Да, я помню, что она именно так и сказала. Ой, простите, я забыл: она ведь вам оставила письмо.

Он порылся в папке и достал запечатанный конверт с моим именем.

– Я должна его читать здесь?

– Нет, конечно же нет, его содержимое меня не касается. Как только регистр одобрит решение о признании завещания и вашем праве принять унаследованное, я тут же с вами свяжусь. Но будет это через несколько месяцев. Тогда же вы сможете продать унаследованную недвижимость, коли захотите.

***

Адвокатская контора была довольно далеко, но я пошла домой пешком, потому что мне нужно было собраться с мыслями. В голове крутилась фраза «она пришла ко мне полгода назад», то есть примерно через месяц после нашей последней встречи на похоронах ее брата. Значит, она к тому времени уже была больна. А, может быть, это вообще была не болезнь, а самоубийство? Но ведь мне звонили из больницы, значит, умерла она все-таки в больнице. Одни вопросы, а ответ лежит у меня в сумке, в запечатанном конверте на мое имя.

Я дошла до небольшой прогулочной площадки рядом с торговым центром: по бокам зеленые островки, засаженные какими-то местными стелющимися кустарниками, а в середине развесистое дерево, вокруг которого удобные деревянные скамейки. Сев под это дерево, я достала письмо.

Александра,

прости, что приходится подключать тебя к моим проблемам. Я знаю, что ты не хотела иметь с нами ничего общего, но Андрюши нет, и больше обратиться мне не к кому.

Я простудилась весной прошлого года, простуда тянулась очень долго, и тогда мне сделали анализ крови. Оказалось, злокачественное заболевание. Вот тогда Андрей и примчался ко мне. Я не знала, что он сам болен, клянусь тебе! Я бы никогда не сдернула его, если бы знала. Он мотался здесь по всем врачам вместе со мной, искал способ, как меня вылечить. Уезжая, взял слово, что я незамедлительно лягу в больницу и начну терапию. Обещал, что через пару недель закончит все срочные дела по работе и будет со мной, пока я не поправлюсь. А потом его не стало.

Я не пошла лечиться. Врачи уговаривали, но я не согласилась. Можешь считать это отложенным самоубийством, но теперь это уже совершенно не важно. У меня было несколько месяцев, и я завершила все свои дела, во всяком случае, те, которые могла.

Квартиру я оставила тебе, хотя понимаю, что ты ее, скорее всего, продашь. Не сделала этого сама, потому что мне надо было где-то жить, а еще потому, что не смогла решить, что делать со своими работами. Я просто не смогла собственными руками выбросить их на помойку, прости. Возможно, у тебя это лучше получится. Но можешь продать квартиру со всем содержимым, пусть новые владельцы выбросят все. Я не буду к тебе в претензии ни за какое твое решение. С деньгами тоже можешь сделать все, что считаешь нужным, меня это не касается.

Вот теперь о самом главном. Я очень прошу тебя похоронить меня рядом с Андреем. Не здесь, не рядом с мамой, а рядом с ним. Мой прах хранится в крематории. Спроси у адвоката, он организует его выдачу. Не нужно никаких похорон, просто закопай меня там, где лежит мой брат. Или развей прах над его могилой. Мне все равно, что ты сделаешь, но я верю, что ты выполнишь мою просьбу.

Спасибо, и прости, что не смогла стать тебе другом.

Елена.

Я перечитала Ленино письмо несколько раз, мне все время казалось, что я опять не все поняла в нем. Странно устроена жизнь: считаешь, что все в ней просто, что черное – это черное, а белое – белое, что этот человек друг, а тот – однозначно враг. И вдруг выясняется, что ты все понимал не верно, что видна была только верхушка айсберга, а ты даже не потрудился заглянуть, что там, под толщей воды.

Как мог мой муж не броситься к сестре, узнав о ее смертельной болезни? Разве он думал в этот момент, что и сам нездоров? Я винила ее за эгоизм, его за глупость и легкомыслие. Я, как всегда, даже не спросила, зачем он едет, что там опять случилось. Я по определению считала, что это ее прихоть, каприз, желание мне досадить и показать, что она для него важнее. И кто из нас после этого был эгоистом?

Я знала, насколько сестра важна для него, но мне казалось, что женившись, он сделал свой выбор, что привязанность к ней должна остаться в прошлом. И меня страшно злило, что этого не произошло. Злость – не лучший советчик. Теперь понятно, что я сознательно заставила его закрыть от меня часть своей души, причем столь важную для него. А ведь я считала, что люблю его. Теперь я в этом уже и сама сомневалась.

Ее письмо было очень сдержанным, почти деловым. Но за этими короткими предложениями скрывалась такая боль!

«Больше обратиться мне не к кому». Инициатором переезда в Израиль была ее мать, у которой в этой стране жила бездетная и овдовевшая сестра. Свекровь вбила себе в голову, что они должны быть рядом, чтобы помогать и поддерживать друг друга. Андрей пытался отговорить ее, но тщетно. А Лена все всегда делала так, как ей говорила мать, неважно, нравилось ей это или нет.

Андрей заявил тогда, что никуда с ними не поедет, и мать месяц с ним не разговаривала, смертельно обидевшись. Одним из побудительных мотивов отъезда было желание найти Лене еврейского мужа, и у тетки были даже какие-то женихи на примете, но и тут не срослось. А может быть еще и потому, что был Андрей – самый близкий ей человек, ее вторая половинка. Ей никто не был нужен, кроме него. Я не знаю, был ли в этом чувстве сексуальный подтекст, да теперь это и не важно: они друг другу были необходимы, и никто не мог встать рядом или вклиниться между ними. Только я. «Прости, что не смогла стать тебе другом».

Господи, Лена, и ты меня прости! Могла ли я что-то изменить в наших отношениях, не будь такой зацикленной на себе? Да, наверное, могла бы хотя бы попытаться. Это было бы так правильно по отношению к Андрею! Ну почему мы так сильны задним умом? Почему понимаем, как должны были поступить тогда, когда уже ничего не исправить?

То, что она совершила, она очень точно назвала отложенным самоубийством. После смерти брата ей больше незачем было жить. Но мне было невозможно представить эти семь месяцев умирания одинокого человека. Меня обступали ее страхи, сомнения боль. Она знала, что может обратиться ко мне только после смерти. «…Ты не хотела иметь с нами ничего общего». Значит, Андрей передал ей наш с ним разговор, ведь она практически повторила мою формулировку. Как бы дорого я отдала, чтобы взять свои слова обратно! Будь у нас с ней нормальные, цивилизованные отношения, все сейчас могло бы быть по-другому, и, возможно, мой муж был бы жив. Я бы сказала ей, что Андрюша болен, температурит, кашляет, я бы попросила ее подождать, я бы умоляла его не ехать, а долечиться нормально. Но я сама поставила себя в положение стороннего наблюдателя их жизни и не имела права вмешиваться.

Я еще долго сидела под этим деревом, не находя в себе сил встать и вернуться в пустую квартиру, в которой мне предстояло окончательно избавиться от всех следов, оставленных предыдущей хозяйкой.