Kitabı oku: «Грехопадение», sayfa 3
Глава 4. Мечты
«Даже в самой худшей судьбе есть возможности для счастливых перемен»
Эразм Роттердамский
Слушая Личность в Белом, я понимал, что она, в общем, права. Все аргументы, приведённые ею, соответствовали положению дел. Разумные доводы говорили в её пользу, и у меня действительно не было поводов для недовольства. Но вся эта очевидная объективность была какой-то ненатуральной, как восковые фигуры в музее мадам Тюссо, – сходной с оригиналом, но безжизненной. Ведь жизнь – это не только внешняя форма и управляемые рефлексы, но и огромный внутренний мир.
Временами, когда существующая реальность становилась невыносимой, я, что называется, «уходил в себя». И там, в своих мыслях и фантазиях, мог рисовать красочные картины неосуществлённых желаний.
С детства я мечтал о путешествиях в дальние страны, невероятных открытиях и необыкновенных находках. Я представлял себя покорителем новых земель, отважным мореплавателем и бесстрашным первопроходцем. Мне хотелось найти затерянную во льдах Арктики Землю Санникова, несметные сокровища Инков, затонувшую таинственную Атлантиду. В своих мечтах и фантазиях я испытывал страхи, преодолевал препятствия и радовался победам. Всё это усиливало мой интерес к жизни, давало толчок к развитию.
Но по мере взросления я узнавал, что все неведомые земли уже открыты, сокровища найдены и оприходованы, а легендарную Атлантиду и вовсе придумал Платон. Мечты мои рушились на глазах и вместе с мифической Атлантидой тонули в океане неверия.
Ко времени окончания школы мой красочный, неведомый мир оказался несовместим с существовавшей реальностью. Пришло время выбрать профессию. И я её выбрал, далёкую от возвышенных мечтаний, от странствий и приключений, от призрачного счастливого детства. Серая обыденная объективность опустила меня на землю и напомнила, что пустыми мечтами сыт не будешь.
Я выбрал профессию бухгалтера, профессию простую, удобную, востребованную всегда и везде.
– И Вы сделали правильный выбор, мой дорогой, – прервала мои размышления Личность в Белом. – Для реальной земной жизни нужна востребованная специальность. К тому же, выбранная профессия давала в дальнейшем устойчивость, определённость и обозримые карьерные перспективы. Образно говоря, впереди у Вас была ровная и прямая дорога в светлое будущее.
– Вероятно, так я и думал, «наступив на горло собственной песне». Да и думать иначе в то время было опасно и недальновидно. В лучшем случае меня бы сочли неутомимым романтиком и чудаком, в худшем – сослали бы открывать новые земли где-нибудь под Магаданом. О каких морских путешествиях и новых открытиях могла идти речь в «наглухо застёгнутом на все пуговицы государстве»? Всё это детские мечты, мечты…
– Однако позволю себе напомнить, – включился в наш спор Субъект в Чёрном, – что именно романтики и чудаки совершали значительные открытия. Те, кто оставался предан своей мечте, доплывал-таки до заповедного берега. И это о них говорил классик в «наглухо застёгнутом государстве»: «Безумству храбрых поём мы песню!»
– Теперь я напомню Вам, сударь, – вступилась за меня Личность в Белом, – что «песня» эта была о прошлом, а, отнюдь, не о будущем. И «пелась» она post factum о конкретном событии. Этим нелепым примером вы сеете сомнения в душе подотчётного нам индивида. К тому же Вы должны знать, что обобщённые и абстрактные примеры не влияют на принятие решений. Это как вешать шляпу на облако в виде крючка. Если Вы претендуете на объективность, попробуйте «влезть в его шкуру».
– Сударыня, при всём желании, я не смогу этого сделать, так как я в данный момент тоже материален, – съехидничал Субъект в Чёрном.
– Не стоит всё воспринимать так дословно, я тоже говорила метафорически, – оправдывалась Личность в Белом. – Попробуйте поставить себя на его место с учётом существовавших условий, условностей и персональных характеристик, и Вы поймёте, что иное развитие событий было бы невозможным. Здесь без вариантов.
– Ваши выводы звучат как вынесенный приговор. Напомню, коллега, мы ведь не судим, а корректируем, и задача у нас с вами общая – проанализировать и исправить. Поэтому не стоит спешить и «навешивать ярлыки».
– Ах, сударь, в этом конкретном случае мне всё понятно, и не о чем спорить. Видели б Вы мой список таких же «объектов», томящихся в ожидании. Там очередь на столетья вперёд. Поэтому время моё дорого и ограничено.
– Значит, и ваш мир несовершенен, раз в нём существуют ограничения, – невольно заметил я. – Но ведь где-то должна быть НЕ ограниченная свобода?
– Безграничной свободы не может быть по определению. Мир в высшем смысле этого слова структурирован и взаимозависим. И в этом состоит его целостность. Это так же, как, например, рука не может жить отдельно от головы. А все различия заложены в исходных параметрах.
– У меня возникло почти физическое ощущение, – снова заговорил Субъект в Чёрном, – что я присутствую при ответе отличницы на уроке. Сударыня, Вы так правильно и убедительно говорите, что аж зубы сводит. Но всё-таки время – параметр относительный, а опыт Души перевесит любое количество аргументов. Поэтому мы будем работать с данным по Вашему выражению «объектом» столько, сколько понадобится, пока не найдём наиболее приемлемый выход.
И не надо ля-ля про дороговизну Вашего времени. За такие словесные обороты Вам могут ведь и счётчик включить…
– От Вашей лексики дурно попахивает серой. А прямой намёк на счётчик и вовсе – шантаж. Меня Вам не запугать никогда.
– Зная Ваш процессуальный опыт и юридическую подкованность, сударыня, я даже и не пытался. Но, ближе к телу…
Давайте попробуем определить, где же наш подопечный ошибся и сделал неверный выбор, что стало причиной ошибки и как эту ситуацию исправлять, ведь, как известно, исправить можно практически всё, пока человек ещё жив.
– Вы говорите об исповеди и покаянии, – сообразил я.
– Да, нечто подобное существует в ваших религиях, но только в урезанном и искажённом виде. Дело в том, что не ритуал сам по себе имеет значение, а исключительно лишь работа Души. И для этой работы не нужны храмы, посредники и их ритуалы. Один человек, как бы он себя ни называл, не может да и не должен судить о другом, так как оба они грешны. Безгрешные на земле не живут.
Глава 5. Исповедь
«Если бы все мы исповедались друг другу в своих грехах, то посмеялись бы над тем, сколь мало у нас выдумки. Если бы все мы раскрыли свои добродетели, то посмеялись бы над тем же»
Халиль Джебран
Воспитанный в традициях атеизма, я никогда всерьёз не задумывался на религиозные темы. Церковь была отделена от государства, даже в некотором смысле находилась в опале, поэтому любая причастность к церковному таинству, косвенная или прямая, высмеивалась и осуждалась. За религиозные взгляды или чтение подобного рода литературы «особо провинившихся» прорабатывали на комсомольских и партийных собраниях.
Им говорили о том, что строитель светлого будущего не должен цепляться за догмы средневекового мракобесия (и в этом они были правы). А за участие в церковных обрядах или присутствие в церкви во время религиозных служений могли выгнать из института или уволить с работы.
Идеологи и активисты с пеной у рта отстаивали принципы марксистско-ленинского коммунизма и готовы были уничтожить любого, кто имел отличную от общепринятой точку зрения. Но самым ужасным было как раз то, что равенство при коммунизме предполагало не равноправие, а одинаковость всех «строителей коммунизма» под руководством партии и правительства, то есть неких отдельных личностей, дорвавшихся до «руля».
И чем, собственно, отличалась новая, коммунистическая парадигма от ранее существовавшей религиозной? Да, в общем, ничем. И в той, и в другой было поклонение идолу, которого в одной традиции называли «всемогущим богом», а в другой – «великим вождём». И там, и там существовали руководители, направляющие и объясняющие народу, каким путём лучше идти к пропасти. И опять-таки те и другие бездельничали и жировали за счёт всё того же уравненного и обезличенного народа.
Это была борьба серьёзных структурных идеологий, различных по своим концепциям воинствующих группировок, преследующих одну и ту же цель – получение преференций и разных благ для себя за чужой счёт. Одна тоталитарная секта против другой.
Идеологи-коммунисты твердили, что «религия – это опиум для народа», притом, что этот народ даже не понимал значения слова «опиум». Священники в свою очередь прозвали коммунистических активистов «бесами», а их вождя – и вовсе «антихристом».
Dans la guerre comme à la guerre.
И всё-таки в «стране победившего социализма» взяла верх марксистко-ленинская доктрина. И церковь ушла в подполье готовить новый крестовый поход.
Прошли годы…
В результате внутрипартийных трений и распрей коммунистическая хватка ослабла, идеология рассыпáлась, как трухлявый мешок, и опустевшую нишу на фоне призывов к свободным рыночным отношениям вновь начала занимать церковь.
Истины ради, нужно добавить, что в «распахнутые настежь двери» нашего в прошлом могущественного государства вместе с западными буржуазными ценностями, а также капиталистическими политтехнологиями хлынули и религиозные секты различных толков и направлений.
В свете этих событий церкви стало невыгодно воевать с государством, и она выбрала более миролюбивую тактику, при этом, не изменив своих истинных целей.
Но, не смотря на амнистию церкви, открытие уже имевшихся и строительство новых храмов по всей стране, интереса к религии я так и не ощутил. Зачем посещать службы, если их можно увидеть по телевизору? А если сакральность обрядов исчезла, о каких таинствах может идти речь?
Я просто не знаю, каким должно быть таинство исповеди и в чём смысл святого причастия?
– А ты не рассуждай на общие темы, попробуй сконцентрироваться на себе, – ответил на мои размышления Субъект в Чёрном.
– Я пытаюсь настроиться, но не знаю, с чего начинать.
– Начинать всегда лучше с самого начала (тавтология получилась). В общем, начни с того, что помнишь и знаешь о себе самом. Не обязательно проговаривать всё это вслух, мы и мысли твои слышим прекрасно.
Итак, что помню и знаю…
Родился я 12 декабря 1953 года в рабоче-крестьянской, как тогда говорилось, семье. Сначала мои родители работали и жили в колхозе, а вскоре после моего рождения перебрались в город. Борьба с послевоенной разрухой подняла очередную волну индустриализации, и народ из бесправных нищенских деревень потянулся восстанавливать города.
Осознавать себя я начал в детском саду, где находился почти круглосуточно. Родители на тот момент жили в разных переполненных общежитиях и много работали, поэтому меня забирали редко и только лишь на полдня. Зато в детском саду мне очень нравилось. Там было тепло и уютно. Нас хорошо кормили и одевали. Мы много играли, пели и рисовали. А ещё нас учили писать и считать, прививали самостоятельность и правила поведения.
Это было прекрасное время, когда ещё не нужно было думать о будущем, что-то планировать, а можно было жить просто «здесь и сейчас».
Самым интересным была подготовка к праздникам, особенно – к Новому году. Мы разучивали песенки и стихи, воспитатели наряжали для нас ёлку, а в сам праздник приходил Дед Мороз со Снегурочкой. Каждый из нас за своё выступление обязательно получал подарок. На фоне всех остальных дней, этот праздник казался сказочным и волшебным.
Зима для меня в тот период особенно отличалась от остальных времён года. Несмотря на значительные холода, можно было играть в снежки, лепить снеговиков и кататься на санках. И даже находясь в помещении, я часто садился перед окном, чтобы рассматривать причудливые морозные узоры на стёклах. А если где-нибудь оставался не замороженный кусочек стекла, то через него я мог видеть деревья, покрытые инеем, и сверкающий под солнцем снег.
В те далёкие годы в детских садах не было телевизоров и магнитофонов, не имелось бассейнов и спортивных залов. Вообще развлечений каких-либо было очень мало, поэтому всё необычное, в том числе и явления природы, вызывало особенный интерес.
Я помню однажды сильнейшую грозу, когда дождь лил, как из ведра, струями стекал с крыш и сползал по оконным стёклам. Очень близко сверкали яркие молнии, и гремел гром. Нам было страшно и любопытно одновременно. Казалось, что огромное чудище движется прямо на нас, но мы должны были быть смелыми и ничего не бояться.
