Kitabı oku: «Ведьмин Кут», sayfa 4

Иван-да-Марья

– Марьянка, ты чего тут делаешь? Ты плачешь что ли? – вся весёлость и улыбка вмиг слетели с Нютки, вбежавшей в хлев, чтобы схорониться тут от подружек, с которыми играли они в прятки.

Она вытерла рукавом вспотевшее личико и пригладила растрепавшиеся рыжие волосы, а затем присела под бок к своей старшей сестре. Та насупилась, отвернулась вдруг, словно стыдясь своих слёз, притихла, но недолго выдержав, разревелась вновь, рыдания душили её, она захлёбывалась слезами, и не в силах была остановиться. Уронив голову на руки, она вздрагивала всем телом, прислонившись к огромной куче душистого сена, лежащей в углу.

– Марьянка, – потрясла её робко за плечо Нютка, – Чего случилось-то?

Старшая сестра подняла своё опухшее от слёз лицо, поглядела на сестрёнку и выдохнула:

– Замуж меня выдают!

– За Ваньку? – ахнула от радости Нютка, и прижала ладошки к раскрасневшимся от бега, полуденной жары и услышанной новости, щёчкам.

– Если бы, – Марьянка вновь отвернулась, и, уткнувшись в сено, зарыдала.

– А за кого же? – удивлённо протянула Нютка, которой исполнилось недавно девять лет, и которая в любви понимала лишь одно, что главное найти своего человека, а дальше всё будет, как в сказках, что рассказывала им соседка, баба Стася – «и жили они долго и счастливо».

– Ведь ты же Ваньку любишь, – толкнула она сестру в бок, – И он тебя тоже. Али разлюбила ты его?

– Я? Я разлюбила? – Марьянка, которой весной исполнилось шестнадцать, в гневном порыве повернулась к сестрёнке, – Да я его пять лет уже люблю!

– Значится, он себе другую зазнобу нашёл? – ахнула Нютка, – Вот же ж гад…

– Не смей так про него говорить, – Марьянка сунула ей под нос кулачок, – Он хороший. Он меня вона как любит, с ярмарки ленточек мне привёз и бусы стеклянные, а, знаешь, сколько они стоят? Он, поди, месяц коров пас, чтобы их купить, денег копил.

– Ничего я тогда в толк не возьму, – вовсе запуталась Нютка, – Чего же ты ревёшь-то коли?

– Да не за Ваньку меня выдают-то, глупая ты! – воскликнула Марьянка и стукнула кулаком по полу.

– Как не за Ваньку? – округлила глаза Нютка, – Да за кого же, коли не за него?

– В том-то и дело, что, – Марьянка глянула на сестрёнку своими серыми бездонными глазищами, и прошептала, – За Гурьяна Авдотьевича…

И тут же отвернулась, словно стыдясь своих слов.

Нютка замерла на месте, забыв и дышать, она, раскрыв рот, глядела во все глаза на старшую свою сестру и хлопала ресницами.

– Рот закрой, муха залетит, – тихо сказала ей Марьянка и придвинулась ближе.

Нютка тут же, как обычно, примостилась к ней и обняла. Жили они с сестрицей дружно, друг друга любили без памяти, всё вместе, всё ладом. Марьянка Нютку и вынянчила. Жили они бедно, рассиживаться матери с детьми некогда было, работала в поле с утра до ночи, отец по реке лес сплавлял. А девчата дома управлялись, порой соседская баушка заходила, Настасья её звали, да ребятня её бабой Стасей кликали, проверяла девчат, да сказки им рассказывала, усадит их на завалинку рядом с собою, одну справа, другую слева, и примется за рассказ. Да ладно у неё выходило, так, что и заслушаешься.

Много сказок знала баба Стася, да всё добрые, светлые. Вот и росли девчушки с чистым сердцем, людям открытым, да и родители их воспитывали в вере да любви. Только жили они тяжело, всё им с великим трудом доставалось, иным вот, бывает, богатство само в руки плывёт, всё в жизни гладко да ладно, а кто-то всю жизнь горбатится до седьмого пота, чтобы хоть копейку заработать, да с голодухи не помереть. Такими и были родители Марьянки и Нютки, работали честно и трудно, да всё одно, в достатке не жили.

Бежало времечко, росли девчатки. И полюбила Марьянка Ивана, пастуха из их деревни, семья у него тоже была из бедных, ровня Марьянке. Оттого друг друга они понимали, ладили промеж собою. Иван-то постарше был на два года. И этой осенью хотел он к любимой свататься, да на Покрова и свадьбу играть, для того копил он денег, летом стадо пас, а зимой вырезал из дерева посуду да игрушки затейливые, и ездил на ярмарку продавать. Что-то отцу с матерью отдавал, ведь он старшим в семье был, а остальное откладывал. Два года уже, как пообещались они с Марьянкой друг дружке вместе быть, сердце никому не отдавать. И тут вдруг Гурьян Авдотьевич…

Нютка пожала плечами и встрепенулась:

– Не возьму я никак в толк, откуда он к нам пожаловал-то?

– Откуда-откуда, – вздохнула Марьянка, гладя сестрёнку по головке, – Из дому своего и пришёл. Заявился намедни, и сразу напрямки тяте и заявил, мол, жениться я хочу, отдайте за меня свою старшую. Жить хорошо будет. При доме богатом, при хозяйстве, нужду, мол, как вы мыкать не станет, да и вам помогу, подсоблю и с лошадкой, и с коровкой, не обижу, калым за невесту дам хороший.

– Да когда же было это?

– Ты в тот день с подружками по грибы в лес бегала, вот и не видела. А я не стала тебе сказывать, сердце бередить.

– А что же маменька с тятей?

– Что они? Отказали сначала, мол, ещё чего, тебе, Гурьян Авдотич, уж за сорок, а нашей Марьянке шестнадцать годков всего по весне исполнилось-то.

– А он что? – Нютка, взяв сестру за ладошки, заглядывала ей в глаза.

– А он отвечает, мол, дело ваше. Только от моих лет ей же лучше – помру, так богатой вдовой останется. Детей мы с Варварой, женой покойной, не нажили, все в младенчестве померли, всё моё хозяйство дочери вашей останется. Отец тут и задумался. Они в ту ночь долго с маменькой шептались, а наутро и объявили мне, что, мол, согласны они меня отдать за Гурьяна Авдотича.

– А ты что?

– А я реветь стала, на колени перед ними повалилась, смилуйтесь, говорю, пожалейте вы меня, нешто я вам чужая, что вы эдак поступаете, ведь Ваня ко мне свататься хочет, любим мы друг друга. Маменька вздохнула только, глаза отвела, а тятя так ли глянул на меня, что похолодела я. Сроду он так на меня не глядел, всегда был ласков да добр, а тут, как бес в его вселился. Нет, бает, пойдёшь и точка. Хоть жить не будешь, как мы. Всю жизнь горбатимся, угробились на чужих людей, а с Гурьяном хозяйкой в доме жить станешь, в достатке и довольстве. На него вон, пол деревни работает. Честь для тебя, что он к тебе посватался. Да и где это видано, чтобы родителям перечили? Сказано тебе – пойдёшь, значит пойдешь. А с Ванькой чтобы больше не видалась, увижу вас вместе или услышу от кого, что гуляли или хоть стояли рядом, так выпорю хворостиной.

Нютка слушала, раскрыв рот:

– Да что же делать-то теперь, Марьянка?

– Удавлюсь я, – зло прошептала девушка.

Нютка вскрикнула, заревела в голос, бросилась на шею к сестре, принялась осыпать её поцелуями:

– Марьянушка, родненькая, не говори, не говори эдак, услышит лукавый и доведёт до петли уж точно. Грех-то какой!

Она широко перекрестилась, а после сурово и строго глянула на сестру.

– Выйдешь ты за Ваньку.

Марьяна с удивлением уставилась на сестрёнку:

– Как же мне супротив родительской воли пойти?

– А вот так, пойдёшь и всё. Чего осени ждать, сейчас, сразу женитесь.

– Эх, Нютка, было бы всё эдак просто, – вздохнула тяжко Марьянка, – Тятя сказал – прокляну, ежели ослушаешься. А как же жить после, с родительским-то проклятием?

– А не будет проклятия, – заявила Нютка, – Бежать вам надобно.

– Как бежать? Куда? – оторопела Марьянка.

– Да хоть куда, свет большой, и везде люди живут, – ответила Нютка, – Вона сколько людей на свете, и добрых немало. А мы всё равно бедно живём, ничего ты не теряешь, бегите с Ванькой отседова, и живите в любви.

Марьяна смотрела на сестрёнку своими большими, серыми глазищами:

– Откуда ж ты умная такая взялася? Ведь сама ещё махонькая, а думы-то какие…

– А разве я не верно баю?

– Верно, пожалуй, только, как мне с Ванюшкой свидеться? Меня тятя караулит теперича, со двора выходить не велит.

– Об том не беспокойся, я всё устрою, – важно сказала Нютка, после вздохнула горько, погрустнела, – Тяжело мне будет без тебя остаться, только ради счастья твоего уж как-нибудь вытерплю я, авось после когда-нибудь и свидимся мы с тобой.

– Непременно свидимся, Нюточка, вот те крест, только пусть время пройдёт, да уляжется всё, и я найду тебя!

– Значится, решено, – вскочила на ноги Нютка, – Ступай в дом, да виду не показывай.

– Решено, – Марьяна вытерла слёзы, улыбнулась.

Нютка взяла корзинку и отправилась в лес, будто по грибы, сама же завернула в поле, где Иван коров пас. Он сидел под старой, разбитой грозой, берёзой, и жевал соломинку. Увидев, Нютку, он обрадовался:

– Нютка, вот хорошо-то, что ты пришла? Ты можа знаешь, отчего Марьянка ко мне больше не выходит? На что осерчала она?

– Замуж её выдают, – ответила Нютка.

– Как… замуж… За кого? – подскочил на ноги Ванька.

– За Гурьяна Авдотича.

– За Гурьяна?? Да ведь старый он!

– Старый да богатый зато, – отрезала Нютка.

– Вона что, она на богатство, значится, повелась, – Ванька повёл плечом, усмехнулся горько, сплюнул на траву.

– Э-э, – протянула Нютка, -Вона как ты о Марьянке думаешь, значится, а я-то думала ты её взаправду любишь, до гроба станешь любить. А ты…

– А что я? Я как любил, так и люблю её! – воскликнул Иван, – Это она любовь нашу предала, на деньги клюнула.

– Я к тебе с весточкой пришла от сестры, да вижу, не больно-то они тебе и нужны, что Марьянка, что весточка, – отвернулась Нютка и зашагала по тропке прочь.

– Погоди-погоди, – кинулся за ней Иван, – Какая весточка-то?

– А-а, – хитро блеснула зубками Нютка, – Дык любопытно, стало быть?

– А то как же! Сказывай уже давай.

– Бежать она хочет.

– Бежать?

– Да.

– Со мною?

– А то с кем же.

Ванька задумался, после рассмеялся радостно:

– Стало быть, любит она меня? Любит! Любит!

Он подхватил Нютку на руки, подкинул в воздух и закружил над луговыми цветами, что разноцветным хороводом замелькали у Нютки перед глазами.

– Поставь, дурак, а то уронишь!

– Эка ты деловая, – рассмеялся Иван.

– А то как же, с вами научишься. Одна давиться собралась, другой сидит и в ус не дует, пока его невесту за другого взамуж отдают, тьфу.

– Так что же делать-то?

– То-то же, сразу бы так, – Нютка зашептала, – Сроку тебе даю два дня, после приходи ночью под эту берёзу, Марьянка тебя тут ждать станет. Ты ведь деньги на свадьбу скопил?

– Ну.

– Баранки гну, вот и хватит вам попервой, а там чай с руками оба, заработаете.

– Батюшки светы, я и не ведал, что ты такая разумная, – подивился Иван, – А то гляди, к тебе бы посватался, а не к сестре.

– Вот ещё, – задрала нос Нютка, – Ты мне не нравишься. Старый больно. И нос картошкой.

Иван только расхохотался.

– Значит, понял всё?

– Понял-понял. Через две ночи, на третью, под этой берёзой стану ждать.

– Ну, я пошла.

– Ступай с Богом.

Иван вдруг догнал её на тропке, развернул к себе, обнял крепко, слёзы застыли в его глазах:

– Спасибо тебе, Нютка, доброе у тебя сердечко, хорошим ты человеком вырастешь.

– Чего там, – смахнула она слезу, – Как вот я без Марьянки жить стану, вот оно дело-то…

– А мы приедем за тобой, пусть только время немного пройдёт. Обещаю тебе.

Нютка внимательно поглядела в его глаза, а после отвернулась и зашагала прочь.

***

На третью ночь погода уже с вечера выдалась смурная, накрапывал дождь, небо затянуло тучами, собиралась гроза, было ветрено и похолодало. Сестрёнки приготовились к тому, чтобы ночью выбраться из избы и бежать в луга, за деревню, Нютка решила провожать Марьянку.

– Как же ты после одна в деревню вернёшься? Нет уж, оставайся дома, – настаивала Марьянка, – Да ещё, гляди, ненастье какое собирается.

– Нет, – упрямо мотала головой Нютка, – Ни за что не останусь. Я всё устроила, я и решать стану идти али нет.

– Ишь какая, – вздыхала Марьянка, с волнением поглядывая на небо и надвигающуюся бурю.

– Чего колобродите там? Спать идите! – позвала с крыльца мать.

– Идём-идём…

***

У старой берёзы ждал их Иван. Возле него фыркала лошадь. Уж у кого он её достал, неведомо было.

– Молодец, однако, – подумала про себя Нютка.

Она обняла сестру в последний раз, и обе, рыдая, еле выпустили друг друга из объятий.

– Поезжайте с Богом, – сквозь слёзы, всхлипывая махнула рукой Нютка, – Только меня не забывайте никогда.

– Да что ты такое говоришь, разве я тебя забуду, миленькая ты моя? – обняла её Марьянка, – Мы с тобой обязательно встретимся. Ну, нам пора. Беги в деревню! Да будь осторожна!

– Прощай…

Иван обнял Нютку и расцеловал в обе щеки.

Нютка смотрела, как всполохи молний освещают две фигуры, сидящие на лошади, что удалялись вдаль. Вскоре тьма скрыла их из глаз, и она, в голос рыдая, побрела домой в этой непроглядной глухой темноте, но из глубины сердца поднималось тепло и радость за то, что любовь победила и в этот раз, как в сказках бабы Стаси. Так и должно быть на свете. Родные души должны быть вместе, несмотря на все преграды. Нютка обернулась, постояла с минуту, и побежала бегом домой под хлынувшим с неба проливным ливнем.

Вальпургиева ночь

Яринка, чуть отодвинув край занавески, и притаившись у окна, наблюдала за тем, как аккурат перед их хатой прилаживает молодую берёзку, только нынче срезанную в роще, красавец Демьян. Пряча счастливую улыбку и затаив дыхание глядела она на то, как Демьян, закрепив тонкое белоствольное деревце в земле, принялся украшать его разноцветными лентами да пряниками, вышитыми платочками да цветами, и сердце девушки затрепетало от счастья.

– Так и знала, так и знала я, что люба ему, – кружилось в её головке, – А значит, нынче ночью на берегу реки станет он танцевать только с нею вокруг майского дерева, изукрашенного, как та же берёзка, лентами да цветами яркими весенними.

Демьян поднял глаза, и, увидев Яринку, что замечтавшись, не успела спрятаться за занавеску, улыбнулся ей и подмигнул. Девушка вспыхнула, задёрнула скорее белоснежную ткань и прижалась спиной к простенку.

– Увидел, таки. Вот стыдоба, теперь всё поймёт. Да и чего там понимать, коли на её лице всё само написано, – от стыда щёки девушки пылали ярче полевых маков, что цветут в изобилии на Петровском лугу, – Да что теперь…

Она приложила к щекам ладошки, чтобы охладить их, и тут в окно постучали.

– Яринка, выходи, – тихонько позвали из-за приоткрытого ставня.

О, этот голос узнала бы она из сотен других. Так сладко мог говорить только он, самый красивый парень на селе, Демьянушка, глаза его чёрные, что спелая черешня, волосы волною ложатся, губы, ах какие губы… Яринка зажмурилась. Глянешь на них и мысли грешные сами в голову идут, после на исповеди у старенького глухого попа отца Стефания приходится чуть ли не на всю церковку кричать об том, ох, и стыдно. Да что поделать, коли кровь молодая кипит в венах и сердце рвётся из груди? А на дворе весна, весна какая! Сады все в молочной пене, вишни цветут да яблони, аромат их плывёт над хатами, кружит голову, на лугах разноцветье трав россыпью самоцветов раскинулось, а по ночам такие звёзды над деревнею в небе мерцают, что только о любви и думается об эту пору.

– Яринка, – полушёпотом повторили из-за окна, – Ведь я тебя видел, дома ты, выходи на крылечко.

– Сейчас, – отозвалась девушка, а щёки её запылали ещё пуще.

Как в таком виде ему показаться? Это всё равно, что сразу самой первой признаться в том, что любит его без ума, да замуж предложить выйти за него. Яринка схватила холодные миски, что стояли на полке, приложила к щекам, постояла так малость, и, убрав посуду обратно на полку, направилась на крыльцо.

Свежий ветерок обдул её личико, коснулся ласково шеи, защекотал волосами, выбившимися из чёрной косы. Демьян стоял на нижней ступени, улыбался ей.

– Ну, здравствуй, красавица!

– Ах, щёки—предатели, вновь вспыхнули ярче пламени, – Яринка опустила голову ниже, – Авось в сумерках не заметит.

– Здравствуй, Демьян, – ответила она, стараясь выглядеть как можно равнодушнее.

– А я для тебя берёзку нарядил, – продолжил парень, – Видела ли?

Молча кивнула Яринка, теребя синюю ленту в косе.

– А это вот тебе я принёс, – Демьян протянул девушке ярко-красные крупные бусы, похожие на алые ягодки земляники в изумрудной траве.

Яринка подняла глаза, ахнула, не удержавшись, протянула руку, взяла бусы, погладила бережно кончиками пальцев.

– Красивые какие! – произнесла она.

– А ты всё красивее, – ответил Демьян, поднимаясь на одну ступень выше.

– Стой там! – крикнула девушка.

– Ладно, ладно, чего ты, – опешил Демьян, – Я ведь ничего… Я сказать только хотел, что нет тебя краше в нашем селе, да и на всей земле тоже. Приходи нынче ночью на берег реки. Все хлопцы и девушки там будут. Придёшь?

– Приду, – кивнула Яринка.

– А бусы мои наденешь? И сарафан свой красный, они к нему как раз.

Яринка поглядела молча на Демьяна, прикусила губу, ровно намереваясь сказать что-то, да так и не решившись, промолчала, лишь кивнула коротко в ответ.

– Ну, и славно, – обрадовался Демьян, – Да гляди, никому на танцы не обещайся!

Он спрыгнул сразу с двух ступеней высокого крыльца и махнул радостно рукой, после остановился:

– А там на берёзке прянички медовые, нарочно для тебя купил нынче на ярмарке.

– Спасибо, – ответила Яринка, – И за бусы тоже спасибо!

Она вошла в хату, но на пороге, не удержавшись, обернулась. Демьян выйдя за калитку тоже обернулся и взгляды их встретились. Яринка тут же вспыхнула вновь и быстро захлопнула дверь. Демьян рассмеялся в голос, и, сделав коленца, вприпрыжку поспешил по дороге к своему дому, чтобы как стемнеет, вновь выйти из него и отправиться на гулянку.

Нынче была Ведьмина ночь, и все ведьмы собирались нынче на Лысой горе, на шабаш, с тем чтобы петь и плясать, да хвалиться своими злыми делами, что сотворили они за этот год. В селе же в это время соберутся люди на берегу реки, где установили парни ещё днём Майское дерево, девушки изукрасили его лентами да пряниками, цветами да платками, станут молодёжь костры жечь, шуметь и плясать, чтобы и близко не подошли ведьмы к селу, ибо известно, что нынче после шабаша станут они по свету летать да людям вредить, куражиться. Бабы над дверями и окнами хаты станут кресты рисовать, да ветви еловые и рябиновые развешивать. А девки в луга пойдут, с тем, чтобы трав набрать, ведь имеют они нынче силу крепкую, всё равно как в Купальскую ночь. А ещё сегодня парни ставят берёзку наряженную возле той хаты, где милая живёт, та, что сердцу люба, чтобы таким образом узнала зазноба об их любви, а уже ночью, у костра, девицы парням ответ дадут. Ох, и трепещет сердечко в груди от ожидания – да или нет? Что скажет ему нынче Яринка? Осенью хотел он сватов в её хату засылать. Люб ли он ей? Нынче уже узнает он это, недолго осталось.

– А бусы-то приняла, – улыбнулся Демьян, – Знать, и в её сердечке есть к нему чувства.

Он подпрыгнул, схватив свисающие ветви высокой берёзы, что росла на углу улицы, у хаты бабки Вужихи, и крикнул громко:

– Эге-гей!

– Тьфу ты, нехристь окаянной! – послышалось из-за кустов, что росли в палисаде, и из калитки выкатилась круглая, как колобок теста, сама бабка, – Что ты голосишь, как оглашенной, да я чуть было не свалилась с завалинки из-за тоби!

– Прости, бабушка, не хотел я тебя испугать, – приложив руку к сердцу, поклонился Демьян, – Само так вышло. С радости.

– С радости, – проворчала бабка Вужиха, – Кака така радость нынче? Эва ночь эдака – Вальпургиева! Я вона кресты над окнами рисовала, а тут ты орёшь, так я чуть шею не свернула, лады за ветку ухватилась.

– Да ведомо мне, что Вальпургиева.

– Ну, а коли ведомо, чего шумишь?

– Дак сам Бог велел нынче, – развёл руками Демьян, – Скоро к реке пойдём петь да плясать, нечистых отпугивать!

– Чтобы их отпугивать амулет нужон, а не пляски ваши, – проворчала бабка, потом помешкав малость, полезла в карман своего передника, пошарила там, извлекла на свет Божий какой-то кривой засохший корешок, и протянула его Демьяну, – На-ко вот, возьми.

– Спасибо, бабушка, – вновь поклонился Демьян, – А что это?

– А это тебе оберег, на всякой случай, – ответила бабка Вужиха, – Время нынче двоякое, недоброе. Ежели чего, в рот его поклади – никакая нечисть тебя и не возьмёт.

– Ишь чо, – подивился Демьян, – А что же это за корешок такой? На вид неказистый какой-то.

– Ты зато больно казистый, – съязвила бабка, которую не зря на селе звали Вужихою, – Он можа и неказист, да зато шибко пользителен. Да дай-то Бог, чтобы не пригодился.

– Спасибо, бабушка, ну я пойду, тороплюсь я, – откланялся Демьян.

– Ступай-ступай, – махнула рукой Вужиха, – Работы ишшо полно до ночи. А ужо смеркатся.

Она подняла глаза и поглядела на небо, а затем поковыляла в хату, что-то бормоча себе под нос.

Демьян сунул бабкин подарочек в карман рубахи и поспешил своей дорогой.

Круглая полная луна выкатилась на небосвод. Сладким дурманом с садов заволокло кругом. Плескалась внизу под горою река. Жаркие костры горели на её берегу вокруг высокого Майского дерева, рядом с которым собралась молодёжь. Глаза Демьяна взволнованно выискивали среди толпы ту самую, единственную, ненаглядную – Яринку. Да вот же она, стоит с подружками, смеётся в голос, а на шейке – его бусы красные.

– Надела-таки! – сердце Демьяна подпрыгнуло от радости, и он поспешил к девушкам.

– Яринка! – позвал он и протянул ей руку.

Она, смущаясь, подала в ответ свою. Подружки зашептались, захихикали.

Демьян же не отводил глаз от любимой – в пляшущих отблесках костров глаза её блестели, как звёзды, чёрные волосы отражали свет, как вороново крыло, сладко пахло от неё травами и молоком, красный сарафан и белая рубаха подчёркивали точёную фигурку её. Заиграла музыка, и все пустились в пляс, долго продолжались танцы, после стали играть, через костры прыгать, хоровод водить, а как дело к полуночи подошло, собрались девки в луга идти, за травами да кореньями.

– И я с тобой, – прошептал Демьян Яринке.

– Ещё чего, – усмехнулась та, блеснув зубками, – Али ты девка красная? Жди меня здесь, скоро вернёмся мы. С хлопцами пока веселись.

И они с подружками, схватив корзины свои, со смехом и весельем припустили вверх по склону, туда, где за селом, начинались луга.

Время потянулось медленно, Демьян уже и с хлопцами поговорил, и с мужиками трубочкой подымил, и к селу сходил, проверить, не по домам ли ушли девицы, а их всё не было. Наконец, показались вдали. Только не было среди них Яринки.

– Где же Яринка? Нешто в лугах одна осталась? – подскочил к ним Демьян.

– Осталась, уж мы её уговаривали, уговаривали, да только она на своём встала, нужен ей цвет особый, а для чего не признаётся, – пожали печами девицы.

Неспокойно стало на сердце у Демьяна. На что Яринке какой-то цвет? Али приворожить кого собралась? Его? Так он и так мир к её ногам готов положить. А может не люб он ей и другого хочет она приворожить? Тоска взяла его.

– А вот пойду, отыщу её, да и спрошу прямо, хлопец я али воробей пуганый! – топнул ногой Демьян и, резко развернувшись, зашагал в сторону луга под полной жёлтой луной.

Тишина окружила его, смолкли все звуки, едва поднялся он по склону, лишь река где-то вдали плещется, да как в тумане голоса далеко-далеко слышны, будто под толщею воды. Туман застлался, пополз клоками, принялся хватать его за одежду.

– Сто-о-ой, не ходи-и-и…

Заухал в лесу филин, захохотал навзрыд.

Но Демьян шёл вперёд, всё ища глазами белую рубаху Яринки. Внезапно взметнулось что-то сверху, пронеслось со свистом, коснулось волос будто кончиками пальцев. Отшатнулся Демьян, шарахнулся, а там, сверху, смех раздался, и вновь пронёсся кто-то – быстрый и большой, а под ноги Демьяну упало что-то. Наклонился он, поднял с земли то, что с неба упало, и увидел бусы красные, те самые, что он Яринке дарил. Заколотилось сердце его в груди и бросился он бежать вперёд, не разбирая дороги, и крича:

– Яринка! Яринка! Где ты?

И тут встал он как вкопанный, ошалев от увиденного. Прямо перед ним опустились на тропку три девицы, все как есть нагишом, лишь длинные распущенные волосы прикрывали их срам.

– На что тебе Яринка, хлопец? – засмеялись они, – Мы лучше будем, да сразу трое нас! Пойдём с нами. Станем танцевать всю ночь до упаду.

Тут-то сообразил Демьян, кто перед ним, и тут же вспомнил про бабкин корешок, нащупал его скорёхонько в кармане, да и сунул в рот. А девицы вокруг кружат в воздухе, хохочут, за одежду его хватают, изловчился Демьян, да и схватил одну из них за волосы, намотал на руку и крикнул:

– А ну, отвечайте, бесовские отродья, куда вы мою Яринку дели? Признавайтесь!

Зашипели девки, что змеи, завертелись по земле, поползли к нему, зашептали заклинанья свои ведьмины, а ему всё нипочём, не берут его заклятья, благодаря бабкиному подарочку.

– Ах, чтоб тебя, – прошипели ведьмы, – Да на, подавись!

И швырнули ему в лицо ленту синюю, Яринкину.

– Ступай, куда она укажет, там твоя Яринка.

Отпустил он бесовку, и тут же взвились они все трое в воздух и скрылись в ночном небе, пролетев над макушками дубов вековых.

А лента ровно тянет сама куда-то. Побежал Демьян туда, куда она указывает, сквозь кусты да буераки, и выбежал к болоту лесному, к топи зыбкой. И увидел во тьме рубаху белую – Яринка! Бросился он к ней, на руки схватил, лежит она под кустами, недвижима. Склонился Демьян над нею, и слёзы горячие закапали из его глаз на девичье лицо.

– Яринка, очнись, милая, что они с тобою сделали, ведьмы проклятые?

Вынул он из кармана бусы красные, надел на шею её белую, и припал к её губам, не удержался. Тут и открыла глаза Яринка, не поймёт ничего, испугалась.

– Где это мы? – спрашивает.

Рассказал ей Демьян обо всём, а она в ответ:

– Помню только, как ведьмы меня подхватили, да с хохотом в топи поволокли.

– Да что за траву ты искала, почто одна осталась?

– На счастье нам, – потупила глаза девушка, – Хотела, чтобы в семье у нас был лад. Вот глупая, думала, замуж ты меня позовёшь.

– А ты согласная?

– Согласная, – прошептала Яринка.

– Да на что нам трава какая-то? Мы и без неё счастливы будем, ведь я люблю тебя пуще жизни! – подхватил её Демьян и закружил в траве высокой, – Ну, пошли же скорее к нашим, уж рассвет скоро!

И они, взявшись за руки, побежали по росистому душистому лугу назад в село. А за их спиною уже занималась на небе тонкая алая полоска нового дня, новой жизни, и новой любви…