Kitabı oku: «Красная строка. Коллективный сборник №2», sayfa 23

Алёна Кубарева

«Встраивающийся писатель»

(о книге Нины Кроминой «Красная косынка»)

Книга Нины Александровны – точно не на один укус. «Прочитал – и забыл» – не про неё. К этим рассказам возвращаешься. Многажды. Каждый раз – с трепетом, в котором и радость – от новой встречи с уже знакомыми героями, и одновременно печаль: сколько ещё предстоит открыть? Сколько грусти вновь выльется на бедную – но тем и богатую – читательскую голову?

Казалось бы, ничего особенного автор не рассказывает. Обыденная жизнь, обычные ситуации. Но как много Нина Александровна умеет видеть в привычном! Сколько аспектов бытия – физического, духовного! Сколько вопросов ставит – и ни на один не стремится отвечать, терпеливо дожидаясь, пока читатель уловит сам – неважно, сколько ему придётся нырять в тексты!

Есть писатели, прочитав рассказы, повести, романы которых больше никогда не будешь прежним. Слова, смыслы, открытия их словно встраиваются в тебя… Становишься этаким мутантом и видишь всё в ином свете, словно бы через какой-то волшебный – часто не самый радужный – фильтр. Он делает картину мира прозрачнее, яснее, синее (ср. с английским blues – грусть), быть может, даже мрачнее. Но обязательно – честнее. И тревога, возникающая с потерей ненатурально-весёлых красок и обретением более точных и строгих образов, как если б с глаз внезапно упала пелена, – наверное, и есть то самое должное философское настроение, которое так превозносили Шопенгауэр и Хайдеггер. У каждого такие встраивающиеся писатели – свои. Для меня это, прежде всего, Салтыков-Щедрин, Леонид Андреев и… Нина Кромина.

Бывает, что изменения замечаешь не сразу. Вот рассказ «Балласт». Не могу сказать, что он моментально мне понравился (я познакомилась с ним два года назад) – слишком жёстко, даже непривычно жестоко ведёт себя Антонина Фёдоровна, жена главного героя. Да и другие – тоже. Однако… Спустя время обратила внимание, что в качестве пароля для входа в социальные сети из всех возможных вариантов я выбираю «балласт». Именно в связи с рассказом Нины Александровны; раньше я такого за собой не замечала. Выходит, это слово, со смыслом, вложенным автором, не отпускает, не позволяет думать о другом, а едва – хоть на секунду – его забудешь, заставляет оборачиваться и вспоминать. Оно в меня встроилось. Без «балласта», как и Антонина Фёдоровна, больше жить не могу.

В принципе, ничего нового. Всё – по великому физиологу Ивану Павлову: «Поменяй питание, и ты станешь другим человеком». Конечно, перед нами – пища духовная, но большой разницы нет. Полезна ли она, добротны ли привнесённые ею в нас правки? Если они увеличивают остроту зрения, ума, сердца – безусловно. К философам не ходи.

Рассказ «Одинокая звезда» ранил осколками антизеркала Снежной Королевы (мы помним, в сказке Андерсена оно было злым; у Нины Кроминой же – наоборот). В том смысле, что заставил плакать. Вот эта лоскутно-фрагментарная, крупными мазками писаная история нелюбви к себе – а отсюда и к ближним, без уточнений и нравоучений, совершенно рвёт сердце. Боль героев передаётся и нам. Мы сочувствуем Тане и вместе с ней забиваемся в шкаф, не в силах понять, отчего же это всё с нами происходит? Почему мы так ненавидим людей, которые нас любят? Неужели за слабости? А у кого их нет? Можно наговорить массу умных слов – про незавершённую сепарацию от матери, про повторение семейных сценариев и что всё это давно известно науке психологии. А можно сказать так, как Нина Александровна. Один раз. Повторить – невозможно: уникальная манера изложения, собственный, годами размышлений и писательского труда выношенный (а лучше сказать, выстраданный) стиль. Тут нет места зависти. Только восхищение.

Трогательна мини-повесть «День согласия и примирения». Вообще, о каждом произведении Нины Александровны можно говорить долго и подробно – до того они насыщенные, наполненные жизнью, с которой встречается каждый из нас. И в то же время автор умеет видеть в ней грани, большинству подчас незаметные. Нина Кромина – художник, открывающий нам новое в уже, казалось бы, известном.

Упомяну ещё один прелестный рассказ – «Шурочка». Этакая кружевная розетка на строгом фасаде, игривая виньетка, хитроумный орнамент! Непохожая ни на какую другую вещь в книге, лёгкая и изящная, искрящаяся, сумасшедшая игра воображения, света и тени, которая, думаю, понравится любому («Поймёт не только взрослый, но даже карапуз!»¹) – так ловко и цельно (хочется написать, прикольно) она сделана. Каким контрастом на фоне словесной красоты выступает неподдельная драма (а то и трагедия) Шурочки!.. Без этой чудесной истории наше представление о таланте автора было бы неполным.

Философская концепция некоторых рассказов Нины Кроминой вызывает желание поспорить. Рассмотрим рассказ «Трофеи». Можно ли ставить на одну доску И. Сталина и современного интернет-деятеля, ничем особенным в государственном управлении не отличившегося? Что символизирует эта пара? Преемственность и «я знаю, саду цвесть, когда такие люди в стране российской есть»²? Или, наоборот, полный упадок? Мне показалось, автор сама до конца для себя это не определила – отсюда, возможно, и моё читательское недоумение. Такие характеристики, как «решительный взгляд стальных (вот тут и кроется сравнение с «вождём всех народов») глаз», «волевой подбородок», по идее, говорят о том, что писатель симпатизирует своему герою. Но как тогда с этим вяжутся размышления о печальной судьбе русской интеллигенции, о том, что мы её теряем, если уже не лишились полностью? Кстати, какая именно интеллигенция имеется в виду? Допустим, дореволюционная и советская – суть одно и то же (хотя, например, Ксения Алексеевна Нагибина, потомственная дворянка, своих соседей, рабочих и бывших крестьян, называла «холуями»³, и, думаю, не одна она придерживалась такой точки зрения; а ведь среди этих «холуёв» были и те, кто впоследствии героически сражался за Родину, получил сам или дал своим детям высшее образование, развивал науку, культуру и т.д.). И на смену этой интеллигенции пришли «новые хозяева жизни» – рыночные торговцы. В 90-х, действительно, многим казалось, что они-то и есть наши главные недруги. Однако сейчас, спустя тридцать лет, имеется подозрение, что это не так и есть опасности похлеще. Одним словом, вопросов, связанных с этим произведением, у меня лично много. Но: можно не соглашаться с авторским видением, при этом в любом случае поднятая проблема не оставляет равнодушным. А это, полагаю, – главное.

Не в том ли мастерство писателя, когда вне зависимости от того, нравится, не нравится, невозможно пройти мимо? Обязательно начнёшь вчитываться и искать, искать, искать. А вдруг через день-другой оно откроется и… встроится? Что это будет за смысл-слово? Каким новым человеком после этого станешь? И как будешь себя чувствовать и смотреть на мир?

Не торопите события. Скоро узнаем.

Примечания

¹ Из стихотворения «Пластилиновая ворона» Э. Успенского.

² Парафраз строки из стихотворения В. Маяковского «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка».

³ Из повести Ю. Нагибина «Тьма в конце туннеля».

Нина Кромина

Разомкнуть мир

(О фотохрониках Наталии Ячеистовой)

(Ячеистова Н. И. Незнакомка в тумане. – М.: Издательство “Адамантъ”, 2018. – 44 c.

Ячеистова Н. И. Мне мил Милан. – М.: Издательство “Адамант”, 2018. – 40 c.)

Почему люди перечитывают книги? Почему меня в разгар пандемии потянуло вытащить из книжного шкафа именно эти небольшие книжки? Одна из причин – фестиваль «Славянские традиции в Праге», организованный Ириной Сергеевной Силецкой, который состоялся в режиме он-лайн в этом, 2020 году. В номинации «Малая проза о Чехии и Праге» Наталия Ячеистова заняла третье место.

Другая причина – закрытый на карантин мир. Как хочется его разомкнуть, увидеть то, что не видела, или же наблюдения были недостаточно зоркими, я смотрела лишь глазами, забыв про сердце, ум…

И вот дарована возможность уйти от насущного и переключиться на вечное.

Мне всегда не хватало терпения довести дело до конца. Например, по возвращении из экскурсионного тура всегда было огромное желание записать впечатления. Но, увы, фотографии складывались в файл, а текст так и оставался не написанным. Моя же подруга по ЛИТО «Точки» Наталия Ячеистова не только записала впечатления от путешествий, но и издала две небольшие книжки: одну про Чехию – «Незнакомка в тумане», другую – про Милан: «Мне мил Милан». Удачные названия, удобный формат, приятные фотографии на обложке и в тексте, достаточно крупный текст. Сначала расскажу о «Незнакомке в тумане». Неспешное повествование, личностное восприятие чешского мира, обращение к историческим ракурсам и преданиям, попытка понять чешский характер, сопоставить его с внешностью чехов, желание пройти по местам, где в предыдущих поездках побывать не удалось. Наталья отмечает архитектурные особенности зданий, вспоминает знаменитых людей, которые жили или бывали здесь. За каждым поворотом улицы, вечерним туманом, косым дождем автор ощущает тайну, поселившуюся в городе со времён Голема. Ей кажется, что ночью в старой гостинице, где она остановилась, раздаются приглушённые звуки, снится что-то загадочное и необычное. Необъяснимое переносится из прошлого в настоящее, из сна в действительность. В Праге, на Ольшанском кладбище, бродит печальная девушка с распущенными волосами, в средневековых замках немного жутко. Но мистика мистикой, а жизнь в Праге в те времена, о которых пишет Наталья Ячеистова, била ключом, звучала классическая музыка, джаз!.. Автор не чурается этой многоликой Праги, ей всё в ней по душе!

А вот – вторая книга – «Мне мил Милан». Прочитав первую же фразу, почувствовала стиль Карамзина. Да, и как от него уйдёшь, описывая путешествие автора из России? «Итак, друзья мои, вернувшись из Милана, спешу поделиться с вами своими впечатлениями…»

Итак, Италия. Не та, гоголевская, что у виллы Боргезе, а та, что издали кажется слишком деловой и успешной. Но Наталия Ячеистова начинает своё путешествие с Соборной площади. И это задаёт тон всей книге. От пражского флёра нет и следа. Строгое повествование, описание величественной архитектуры и истории, ощущение причастности при посещении храмов. Сколько светлого христианского чувства испытывает автор в капелле святой Наталии, она прикладывается к святым мощам и ей кажется будто святая «знает о ней и благословляет». Прикосновение к неземному и вечному испытывает автор и при созерцании фрески Леонардо да Винчи в церкви Санта-Мария-делле-Грацие. Во всю стену трапезной – потускневшая от времени «Тайная вечеря». Последняя трапеза Иисуса с учениками: «Один из вас предаст меня». Автор, описывая фреску, рассказывает об апостолах, об их смятении. «И только Иуда сидит неподвижно – он знает ответ». «Ничто невозможно без Твоей помощи, Господи! И, напротив, всё возможно в Тебе!» – восклицает вдохновленный автор.

Богу богово, но какой же Милан без «Ла Скала»! Мраморные лестницы, зрительный зал «отделанный деревом, красным бархатом и позолоченной лепниной», музыка Пуччини, публика в бриллиантах и серое дерево декораций на сцене… но и разочарование, сожаление, немного юмора.

Заканчивая путешествие по Милану, Наталия Ячеистова фотографирует миланцев, рассказывает о их внешнем спокойствии, любви к детям и собакам, делится впечатлениями о современном городе, о кварталах моды и бутиков (какая женщина может устоять перед красотой и изяществом!), удобном транспорте, весёлых трамвайчиках…

Ну, а мы пока дома… Сейчас не до путешествий. Надо делать всё возможное, чтобы не подцепить вирус.

Я уверена, что времена, разобщившие на время людей, скоро закончатся, и мы опять будем путешествовать, общаться и радоваться жизни. А пока… давайте вспоминать и радовать друг друга впечатлениями от недавних странствий!

Татьяна Медиевская

Веретень как «верша революции»

(рецензия на повесть Александра Сизухина «Кучинский веретень»,

«Москва», 2020, № 7)

Повесть написана в модном нынче и востребованном стиле нон-фикшн с элементами вымысла. В тексте два героя: поэт символист Андрей Белый и Мальчик. Эти герои, казалось бы, ничем, кроме подмосковного Кучино, не связаны, они появляются и исчезают на страницах повести не последовательно, а произвольно, по воле автора.

Основная ткань текста об Андрее Белом состоит из подлинных писем, дневников и воспоминаний самого поэта и его окружения: Блок, Цветаева, Горький, Мейерхольд, Маяковский, Ходасевич, Пастернак – созвездие серебряного века русской поэзии. Перед читателем зримо встают человеческие черты гениальных образов, очищенных от глянца советской и постсоветской пропаганды. Читая письма и дневники, почти физически ощущаешь боль, страх, ранимость, отчаяние поэта, мучительность его реальной жизни, и как уход от этого, подъем в духовные выси, в творчество – в гениальные провидческие стихи и жесткую, даже страшную заумную прозу. Таким образом, письмо, запечатлевающее личность автора (а иногда и адресата), оказывается и важным культурным свидетельством.

Автор приводит поэтические и прозаические цитаты из произведений Андрея Белого, умело вплетая их в ткань повествования, состоящую в основном из подлинных документов эпохи и коротких связок – выдуманных диалогов и контекста. Например, замечательно выписана сцена «беседы» (допроса поэта) в ГПУ.

Язык первой части ярок, образен и стилистически подражает языку 1920–1930-х годов, что, несомненно, является удачной находкой автора. «В короткий светлый промельк дня успевал написать лишь несколько строк в Дневник. Борис Николаевич перелистнул последние страницы.

Воскресенье 28-е Декабря, Кучино 1930 г.

Мороз 22°, 30 год кончается явной агонией. Боже, сил больше нет, опять подкатывают ужасы 19-го года, уже в деревне тиф, Москва полна больными, света нет, топлива нет, пищи нет. Какое-то дьяволово колесо. Для чего люди пережили лишения 19-го года, чтобы через 10 лет без всяких видимых мотивов опять попасть в ужасы голода, холода и болезней?»

В повести есть еще один главный герой – двенадцатилетний Мальчик, живущий в Кучино в начале 1960-х. Он ловит рыбу, ходит в советскую школу, влюбляется одновременно в учительницу и одноклассницу, и в конце становится жертвой хулиганов. История трогательная и пленительная. Однако, мне, как читательнице, в прошлом ученице советской школы, показалось не правдоподобным, что девочка в больнице поцеловала Мальчика в губы. Отрадно заметить, что язык истории про Мальчика написан хорошим русским языком, редким для современной прозы: «Солнце всходило всё выше, отчего роса и земная влага начали испаряться, а пространство вокруг, вибрируя, заполнялось волнами эфира. И вдруг из этих эфирных вибраций появилась девочка в пёстреньком ситцевом платьице с красной авоськой в руках, – в сетке косо лежал батон белого горчичного хлеба».

Еще один герой повести – село Кучино с речкой Пехоркой, история места, где провел три последних мучительных года поэт Андрей Белый и жил школьником Мальчик. Автор предлагает читателям ознакомиться с краеведческим исследованием Кучино, рассказывает, кому оно принадлежало до революции и затем сообщает, что в имение заезжал великий граф Лев Николаевич Толстой с супругой Софьей Андреевной, приводит отрывки из дневников, цитаты из «Анны Каренины». Мне показалось это интересным, но излишним. Такие сведения, на мой взгляд, утяжеляют ткань повести, затрудняют и без того сложное восприятие текста – произвольные «перескоки» автора от Белого к Мальчику и обратно.

Зачем автору понадобился Мальчик? Этот вопрос меня мучил на протяжении всей повести. Это отчасти разъясняется в эпилоге – Мальчик, или М. П., это местный краевед. Кроме того, отрывки документов, приведенные в эпилоге, весьма интересны и познавательны.

Повесть не свободна от недостатков. Название – «Кучинский вертень» – сложное и не вполне понятное. Читатель хотел бы погрузиться в историю с первых строк, вместо того, чтобы рыться в «гугле». Не очень понятно, почему так названа повесть об Андрее Белом. Это аллегория или символ, что «вершей революции» (слово «веретень» может восприниматься как верша для ловли рыбы) пойманы и сварены, как рыбы в ухе на костре красного террора, лучшие представители русской интеллигенции?

В целом повесть понравилась: увлекательная, загадочная, дышит ушедшим временем. Поздравляю автора с победой над таким сложным и интересным материалом.

Татьяна Кромина

Татьяна Кромина – мама Оли Кроминой и редактор избранных произведений дочери. Оля Кромина родилась в 2010 г. в Москве. Пишет короткие стихи, редко – рассказы, больше занимается художественным творчеством. В 2019 г. рассказ «Северное сияние» получил диплом I-ой степени на II-ом литературно-творческом конкурсе «Мир глазами ребёнка» (номинация «Проза»).

Шкатулка памяти

Дерево не может жить без корней, человек тоже. Только для человека корни – это память о предках, знание истории семьи и страны. Жизнь каждой семьи – маленький кирпичик, из таких кирпичиков и строится всеобщая история. Вот так незаметно каждый из нас становится участником одной большой летописи государства, связь между поколениями не обрывается. Но на долю некоторых выпадают испытания, которые превращают просто участников событий в настоящих героев. Именно таким героем я считаю своего прадедушку Белавина Александра Алексеевича.

Я появилась на свет почти в один день с героем моей семьи – прадедушкой Белавиным Александром Алексеевичем. Он родился 6 февраля 1904 года, а я через 106 лет – 5 февраля. Папа и бабушка Нина Александровна часто рассказывают мне о нём, а еще они хранят письма прадедушки с фронта к прабабушке Гофман Веронике Георгиевне и его боевые награды в «шкатулке памяти», как я её про себя называю.

Родился мой прадедушка в подмосковном городе Орехово-Зуево. Его отец работал инженером на текстильной фабрике Морозовых. А мама занималась детьми, в семье было пятеро детей: три мальчика и две девочки. Еще отец прадедушки открыл две гимназии в городе – сначала женскую, потом мужскую. А его дед был священником.

Мой прадедушка Александр учился в школе хорошо. Но первые испытания настигли его уже в голодные послереволюционные годы: в возрасте 14 лет ему приходилось ездить на крышах поездов за хлебом, надо было помогать семье выживать. Мне кажется, в эти трудные годы у прадеда и стал формироваться стержень победителя.

Постепенно жизнь при новом советском режиме восстановилась и закипела. Спорту и танцам в их городе тогда уделяли очень большое внимание. Прадедушка был очень хороший спортсмен и танцор. И конечно, спорт тоже укрепил его характер и силу воли. В институт Александра не приняли, хотя он сдал экзамены на отлично. После революции в институты принимали в основном детей крестьян и рабочих. Тогда он окончил чертежные курсы и стал работать инженером по строительству заводов.

Вот примерно в такую мирную и устроенную его жизнь ворвалась война. В 1941 году ему было 37 лет. Институт, где он работал, отправили в эвакуацию в Свердловск, сейчас это Екатеринбург, оттуда его и призвали. Это было 13 февраля 1942 года – через неделю после его 38-летия, я узнала об этом на сайте «Память народа». Сразу он был направлен на Волховский фронт, в подчинение 80-ой стрелковой дивизии, которая была сформирована из 1-ой гвардейской Ленинградской стрелковой дивизии народного ополчения. Так прадедушка оказался в Ленинградской области недалеко от реки Мги. В то время по реке Мге проходила линия фронта. Его определили в разведроту, в которой он и провоевал всю войну.

Уже с 1 апреля 1942 года он участвовал в боевых действиях, а 7 апреля было первое боевое крещение, об этом я узнала тоже благодаря ресурсу «Память народа». Папа часто мне рассказывал про первый бой. Это одно из самых страшных военных воспоминаний. Первый бой произошёл спонтанно. Их везли на поезде, но вскоре высадили и дали задание выбить немцев. Показали, где находится враг. Оружие дали только каждому пятому, некоторым из безоружных перепали гранаты. И пояснили, что все равно в живых из вас останутся немногие, кто живым до немцев добежит.

Безоружным велели бежать и добывать себе оружие самостоятельно, либо у убитых товарищей, либо в рукопашной схватке с врагом его завоёвывать. А чтобы они не повернули, за их спинами поставили пулеметчиков. Так они и пошли в первый бой. Падали замертво боевые товарищи, но нужно было идти вперёд. Чудом прадедушка вместе с немногими выжил в первом бою, но получил небольшое ранение, единственное за всю войну. Потом рассказывал дочери, когда ему стало совсем страшно, он вдруг ясно увидел свою маму, бой будто остановился, ему показалось, что тихо-тихо стало, и он увидел её, как она стоит на коленях в своей комнатке перед иконами и молится за него. И страх отступил. Мать всю войну молилась. Он всегда говорил, что сила молитвы материнской помогла ему вернуться с войны. А его друзья-однополчане говорили про него, что он заговорённый. Очень часто их рота ходила в разведку боем, и из всей роты возвращалось всего несколько бойцов, а среди них он. А однажды он пришел с задания и отдыхал в блиндаже, и начался сильный-сильный обстрел. А нужно было кому-то идти и нести в штаб донесение, но все, кто был рядом с ним боялись, потому что огонь был очень сильный и стали просить его, чтоб он пошел, потому что ему ничего не будет, а их убьют. И тогда он взял это донесение и пошел. А когда он немного отошел, в тот блиндаж прямым попаданием ударил снаряд. И всех, кто там был, убило.

Прадедушка прошел всю войну разведчиком. Всё было через труд и терпение, полную самоотдачу себя, а зачастую и самопожертвование… Особенно под Ленинградом. Однажды, когда прадедушка был в разведке, он неожиданно ослеп. Просто ослеп. Он лежал в засаде и вдруг понял, что ничего не видит. И тогда его однополчанин вытащил его на себе с боевого задания. Он полз впереди, а прадедушка держал его за сапог и полз вслед за ним. Так они и вернулись. Как выяснилось в медпункте, он потерял зрение от нехватки витаминов. Потому что условия жизни были трудные, вокруг были болота, они, можно сказать, все время жили в болотах и питание было плохое. А от слепоты медсестра его лечила ягодой морошкой. Собирала рядом в болоте. Вскоре зрение восстановилось. Так сама природа помогла ему выздороветь. Я мечтаю навестить эти места с отцом, чтобы лучше прочувствовать судьбу моего прадеда.

Сержант Белавин Александр Алексеевич особенно ценил и дорожил наградой «За оборону Ленинграда», которой был награжден 22 декабря 1942 года. Еще из этих мест он в своем сердце унёс имя для своей дочери, моей бабушки. Когда она родилась, он, никому не сказав, пошел и окрестил её Ниной, потому что во время обороны Ленинграда воины видели, как в небе над ними возвышалась, молилась и оберегала их равноапостольная святая Нина. И в день именин бабушки у нас в семье всегда вспоминают и день снятия блокады Ленинграда, потому что это один и тот же день.

Сейчас, правда, этот город называется по-другому, он называется Санкт-Петербург, это папа называет его Ленинград, потому что, он говорит, была блокада Ленинграда, а блокады Санкт-Петербурга не было. А я думаю, что какая разница, как он называется, может быть Санкт-Петербург более правильно, потому что это его старинное название, и ещё я думаю, что наш дедушка защищал ведь не название города, а людей и всю нашу страну, и весь мир.

Потом прадедушка участвовал и в освобождении Польши, воевал в Германии, а победу встретил в Чехословакии. Незадолго до победы совершил подвиг по захвату языка, за который был награжден орденом Красной Звезды. А вообще, как мне рассказывали, он не любил говорить о войне, наверное, он не хотел об этом вспоминать и в письмах с фронта ничего о войне не писал, или писал односложно, например, что вот был в походе, что здоровье хорошее, чтобы не волновались за него. Я бы, наверное, тоже, если бы была на войне, ничего страшного бы домой не писала. Ведь не будешь же писать родным о том, что, когда человек умирает, он становится тяжелее. Это из редких прадедушкиных рассказов, он как-то рассказал, что, бывает несёшь раненного товарища и вдруг почувствуешь, что стало тяжелее нести. А это значит, что товарищ умер. Это страшно, и я, если бы это видела, тоже никогда об этом не говорила бы. Но забывать об этом тоже нельзя, потому что, если о всём этом забыть, это может повториться.

Рассказы отца и бабушки о моем прадедушке я обязательно передам своим детям и внукам, чтобы не оборвалась связь поколений, чтобы они не чувствовали себя деревьями без корней. И чтобы никогда не такая война не повторилась. Мы должны помнить, какой дорогой ценой досталась нам наша победа. Да, это страшно, но это наша история. В будущем мне бы хотелось подробно восстановить боевой путь прадеда. Первые шаги на этом пути я сделала уже сейчас.