Kitabı oku: «Тёмные времена души. Карта смерти»

Yazı tipi:

Изображение на обложке Элиана Исааковна Арнтгольц

Корректор Оксана Сизова

ISBN 978-5-0056-4547-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Я посвящаю эту книгу своей бабушке, Екатерине Иосифовне, которой не стало спустя месяц, как я начала писать книгу. Эту книгу я не планировала, я её увидела перед сном со всем её содержимым. Герой книги, дедушка, очень мне напоминал мою бабушку – тот же возраст, семейные традиции и ценности, житейская мудрость, накопленная годами. Жизнь в деревне в довоенное время в моей книге по рассказам бабушки. Книга оказалась во многом пророческой для меня. Год был очень тяжёлым. Кроме бабушки, не стало моего любимого кота Яши, в книге он Пушок, не стало моего папы. Ещё многих близких не стало, то и дело приходили плохие новости. Я умудрилась переболеть модной болезнью, симптомы очень схожи с теми, что описаны в книге за четыре месяца до болезни. Да и войнуха на моём горизонте появилась за полгода до.

Уже пишется вторая книга, продолжение. Так же, как и первую, я её не выдумывала, не задумывалась над сюжетом и героями, это как-то приходит само в процессе письма, даже не знаю заранее, что будет дальше, и это вызывает интерес. Так давайте же перейдём к первой книге – «Карта смерти».

Дисклеймер: «Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещённых действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет».

Тёмные времена души

Осень… Серое небо затянуто тучами, вот-вот снова заморосит мелкий дождь… Трава под ногами ещё зелёная, но уже усыпана опавшими листьями. Мокро… В воздухе чувствуется свежесть, запах соснового бора доносится до нас. Чуть ниже по тропинке озеро. Водная гладь ровная, в ней так хорошо отражается бор тёмно-зелёного и голубого цвета. А ещё в небе изредка можно увидеть косяки птиц, улетающих на юг. Тишина, спокойствие, умиротворение и немножко грусть – вот что ощущается здесь. Как будто время остановилось или очень сильно замедлилось. Суета, тревожность, навязчивые мысли и срочные планы здесь просто не живут. Это место идеально для созерцания природы, отдыха, перезагрузки, может, даже для вдохновения. Здесь мы и собираемся провести ближайшую неделю. Мы – это я и мой дедушка. Меня зовут Вадим, я молодой человек среднего возраста, холост, без вредных привычек. Я айтишник, самый типичный из этой профессии. Высокий, худой, сутулый, а ещё очкарик. Бледный, часто с красными глазами и уставшим видом. Со спортом у меня всегда были не лады, так что тяжелее кружки с кофе себя не напрягаю. Ещё я работаю из дома, доставку всего необходимого заказываю на дом, благо, что в мегаполисе это всё доступно круглые сутки. Могу неделями не выходить из дома без необходимости. Это моя жизнь, и она вполне меня устраивает. Как-то так сложились обстоятельства, что я оказался здесь. Конечно, в этом целиком и полностью заслуга моего деда. Он у меня «Санта-Клаус». Не в том смысле, что вижу его раз в год. У него кучерявые белые волосы, белая пушистая борода и круглые очки. Если ещё надеть красный новогодний костюм, то просто копия Санта-Клауса. Так он поздравлял нас – малышню – с Новым годом много лет подряд в моём детстве. Вообще, он у меня классный, очень добрый, он очень любит жизнь и идёт с оптимизмом по ней. В свои восемьдесят пять он бодр, весел и очень даже энергичен для своего возраста. Зовут его Моисей. Вообще, он сельский житель. Он родился и вырос в деревне, большую часть жизни провёл в сельской местности, на природе. Но возраст берёт своё, и родители приняли решение забрать деда в город. Не по душе ему городская жизнь. Давно он меня просил поехать с ним за город, любит он рыбалку, охоту, собирать грибы, в общем, все эти деревенские увлечения. А тут как-то друзья рассказали мне про интересное место, и я решил рвануть на природу с дедом, сменить картину мира, перезагрузить свой компьютер в голове. И вот сидим мы рядом на двух пенёчках, в резиновых сапогах, плащах с капюшонами, а перед нами на костре стоит чайник, закипает… В котелке остывает уха. Первый день рыбалки завершился небольшим уловом – тремя рыбёшками. Но уха вышла отменная, да и картошка запеклась хорошо. День завершается, начинает темнеть, руки стали мёрзнуть, вот ещё чуть-чуть – и появится пар изо рта. Греем руки о кружки с горячим чаем. А чай бесподобный! Дед говорит, это липовый цвет и ещё что-то, я точно не помню. Он вообще много чего знает. Все растения и целебные свойства, разбирается в грибах и ягодах. А ещё он знает много историй, сказок и всяких рассказов. В детстве я любил проводить время у деда в деревне. Мы собирались с деревенскими ребятами и могли часами слушать его истории. И эти истории никогда не повторялись. Мы, как заворожённые, с открытыми ртами слушали рассказы и ловили каждое слово деда. Ещё он был на войне, и у него есть пиджак, весь увешанный медалями и наградами, он его достаёт только раз в год на День победы. Он не любит тему войны, никогда не рассказывает про это. Он говорит, что это страшно, но долг отчизне он отдал. А по-другому быть и не могло.

Вот уже и совсем стемнело. Пьём чай, греемся у догорающего костра.

– Благодать-то какая, внучек! Вот уважил ты деда, так уважил! Какая красотища и пруд, и сосновый бор рядом. А воздух, воздух-то какой, вздохнёшь полной грудью и жить хочется. Сколько мне той жизни-то осталось…

– Прекрати, дед, ты у меня ещё поживёшь да и правнуков дождёшься.

– Даст бог, дождусь! Внучек, годы идут, а я не молодею, силы уже не те… Да и память уже подводит, иногда вчерашний день с трудом вспоминаю, а вот дела давно минувших дней, как сейчас, всё до мельчайших подробностей помню. Молодость на то и дана, чтоб жить, любить, гулять, новое узнавать. Пока тебя хоть что-то может удивить – ты молод. Внучек, а семьёй бы уже пора обзавестись тебе. Я понимаю, молодёжь сейчас не торопится себя обременять семьёй, детьми… Ценности у вас другие, а может, их совсем нету, я вот не пойму. Все стремитесь в город. А что город? Серые бетонные стены, закроетесь в своих многоэтажных коробках, воздуха нет, природы нет, да и жизни тут нет. По полдня протрястись в транспорте, какое же здесь здоровье надо иметь… Общаетесь по интернету, соседей своих знать не знаете. Мы так не жили и здоровее всех вас вместе были. Не перебивай! – повысив голос, сказал дед. – Знаю, ваше поколение ни в чём не виновато, времена сильно изменились, время сейчас другое. Но послушай совет повидавшего жизнь человека. Какое бы ни было время, но семья всегда должна быть на первом месте. Это смысл жизни. Деньги – это всё наживное, тряпки не приносят счастья, а вот семья, тут и самые плохие, и самые хорошие эмоции испытываешь. А одному человеку быть негоже. Вот Библия что говорит, Адам и Ева – это и есть человек. А поодиночке они лишь половинки. Найди себе хорошую девушку, создайте семью, и вот увидишь, как всё наладится. А теперь давай тушить угли и идём в дом, совсем уже стемнело и зябко стало.

Я молча встал, начал заносить посуду с едой в дом. Тушить угли. А сказать-то и нечего. Дед, как всегда, прав, и прав на сто процентов. Мне иногда кажется, что он читает мысли, видит человека насквозь, от него невозможно что-то скрыть. На душе у меня и вправду беспокойно, кошки скребутся, чувствую какой-то в жизни тупик. И здесь я поэтому не случайно.

Дом я и вправду снял очень хороший. На первом этаже гостиная с большим камином, удобные кресла рядом, самое время его разжечь и погреться. Небольшая кухня со всем необходимым. На втором этаже две раздельные спальни, все удобства, конечно же, в доме и даже есть баня. Все рыболовные снасти и экипировку для загородного отдыха, так же, как и машину, взял напрокат. Но чтобы не травмировать деда ценами и не довести до инфаркта, я решил изначально эту информацию скрыть, а рабочая версия такая: дом – собственность моих друзей, которые любезно пригласили меня погостить, ну и заодно одолжили удочки и всё необходимое для приятного времяпровождения на природе. Ну а машина в аренде, но за сущие копейки, правда. Дед, конечно, не был готов увидеть такой роскоши, он собирался как в поход, и термос, и кипятильник, и чего только с собой он не прихватил, и даже чай, который он собирал из трав, состав этого чая знает только он, но чай и вправду какой-то бесподобный. Я, будучи человеком тревожным и очень беспокойным, выяснил, что интернета тут нет, телефонная связь часто не берёт, а ближайший магазин в десяти километрах отсюда. Я заранее позаботился об аптечке, на всякий случай, средствах первой помощи, выяснил, где находится ближайший медпункт, и закупил продуктов на всю неделю, а также одноразовую посуду из прессованного картона, так как я целиком и полностью за экологию. Мы разожгли огонь в камине, я открыл бутылочку красного вина, я знал, что дед иногда любил пропустить по стаканчику красного, но исключительно ради здоровья.

– Дед, теперь целую неделю только я, ты и природа. Интернета тут нет, нет и телевизора. А давай как раньше, в детстве, ты будешь рассказывать истории. Я знаю, у тебя их много в запасе. Мне всегда так нравилось их слушать. Дед, а расскажи, как вы жили, как всё было раньше.

Дед взял в правую руку стакан с вином, пригубил чуть-чуть, накрыл ноги пледом. Глаза у него заблестели, и с чувством полного удовлетворения и с улыбкой на лице он откинулся на спинку кресла и, глядя на горящий огонь в камине, начал свой рассказ.

– Ну слушай, внучек! Во времена моего детства, да и юности, было всё совсем по-другому. Даже сравнивать не надо. Два разных мира. Две разные планеты. Другие люди, другие нравы. А начну я рассказ про нашу семью. Сколько мне ещё осталось, лишь Богу известно, а род свой и историю свою знать надо. Семья была у нас большая, у мамки моей я был самый младший, а ещё старший брат и восемь сестёр. Отец у нас был плотник, золотых рук мастер. В его руках всё ладилось, цены ему не было. Вся деревня к нему ходила за помощью и из городов к нему ездили. В доме и табуретки, и стол, и вся утварь была его руками сделана. Матушка с детьми да по хозяйству хлопотала. Грамоте не была обучена, ни читать, ни писать не умела. Вместо подписи ставила крестик. Все события по церковному календарю знала. Но была добрейшей души человек. Времена тогда были тяжёлые. Войны, революция, голод, разруха. Ни газа, ни света, никаких удобств. Жили в глухой деревне, двести километров до районного центра. Школа у нас была в пятнадцати километрах от дома. Если что случись, за врачом отправляли в другой город. Ни асфальтированных дорог, ни телефона… Ничего не было… Ни одежды, ни обуви… Дом у нас был небольшой, одна комната. Посреди стояла большая печь, печь – это всё, и еда, и тепло. Большой стол, табуретки, были кровати, лавки, так и жили. В печи готовили, а на печи спали. Были ещё сени – это неотапливаемая веранда, там летом спали на соломе. Был погреб, там мы хранили продукты, стояли кадушки с соленьями. Вот выдастся грибной год, за лето и осень насобираем грибов да засолим, зимой уже не так голодно. Места у нас были глухие, непроходимые. Посторонние редко к нам забредали. Белые грибы, подосиновики, подберёзовики, лисички и грузди, водились все грибы. И ягод было много. И рыбачить ходили, щука, окунь, плотва водились. Был у нас и огород с садом. И скотину водили, как же без этого. Куры, гуси, корова – кормилица наша, козы и молоко, и шерсть, а зимой вот тебе и носки да платки. Что посеешь, то и пожнёшь. Что летом вырастишь, то и соберёшь. Летом и траву косили да сушили сено на зиму. Летом трудились с восхода и до зари, а зимой уже пожинали свои труды. А если вдруг лето неурожайное или скотина попередохла, совсем плохо, голодно было. Сядем, помню, за печку и жуём сухие яблоки, засушенные с лета, те, что на компот. Матушка, бывало, хлеб нам последний отдаст, а сама говорит, что не голодная. Тяжёлые были времена. А когда я в школу пошёл, на зиму у нас трое валенок было, три пары, так мы по очереди в школу ходили. Школа в пятнадцати километрах была. Помню, мамка телогрейку мне посильнее подпоясывает, платком пуховым обмотает и провожает до саней. Сосед на лошади с санями нас в школу возил да своих четверых ребят. В школе один букварь на весь класс. Так и учились. Книгам радовались. Уроки при свечке учили. А к сентябрю мамка из старья какого-нибудь рубашку пошьёт, вот тебе и одежда в школу. Нищета была, внучек…

Дед замолчал. Слёзы на глаза накатываются.

– Извини, внучек! Без слёз наше детство невозможно вспоминать. Ни игрушек, ни книг, ни нормальной одежды и обуви не было. Нищета, да голод, да тяжёлый физический труд. Но не только мы так жили, так жили все. Ну да ладно, что было, то было. Давай лучше я расскажу тебе про место, где мы жили. Деревня – место было необычное. Я б даже сказал – странное. Вдали от цивилизации, дальше от нашей деревни были только непроходимые леса и топи с болотами. Места наши пользовались дурной славой, может, поэтому не было желающих здесь селиться. Раньше такие места называли проклятыми или чёртом меченые. Вот идёшь по деревне, с одной стороны снег валит и темно, а по другую сторону солнце светит. Или идёшь по лесу, густая чаща, еле пробираешься, тут вдруг полянка посреди леса, как будто выжженная, ни травинки, сухие деревья перекорёженные. И воздух тяжёлый стоит. Ни птички, ни зверя какого, ни жучка, ни паучка. И звериный дикий страх появляется ниоткуда.

Дед допил вино и говорит:

– Утро вечера мудренее. Давай, внучек, спать! Знаю я, чем тебя буду завтра развлекать. Расскажу я тебе завтра про одну церковь.

Наступило утро. Я проснулся в хорошем настроении, потянулся…

В комнате было свежо, дом изнутри был деревянный, поэтому в воздухе чувствовался запах дерева. За окном было пасмурно и шёл дождь. Я решил ещё понежиться в кровати. А на первом этаже дедушка уже готовил кофе и завтрак. Он всегда был ранней пташкой и вставал чуть ли не с первыми лучами солнца. И приговаривал: «Кто рано встаёт, тому Бог даёт».

Раздался стук в дверь.

– Вставай, лежебока, нас ждут великие дела! Кстати, завтрак почти готов, и я жду тебя внизу.

Я не заставил себя долго ждать. Утро выдалось дождливое, и дождь только усиливался. Пришлось отложить рыбную ловлю и прогулку по лесу. Но завтрак мы организовали на веранде. А ещё дед где-то откопал огромный дровяной самовар. Это была очень удачная находка, тем более что в доме были дрова. После завтрака на свежем воздухе мы принялись за разжигание самовара. Для меня это было в первый раз и оказалось очень увлекательное занятие. Дождь всё не унимался. Мы вынесли кресла из дома на веранду, устроились рядом с горячим самоваром и наслаждались созерцанием этих прекрасных заповедных мест. С веранды дома открывались чудеснейшие виды на озеро, тёмная гладь его была покрыта рябью дождя, и хвойный лес окружал его. В правую сторону от дома уходила дорога, вдоль неё встречались и берёза, и другие лиственные деревья. Дождь стучал по крыше веранды, и струи воды стекали вниз. Звук то усиливался, то замолкал ненадолго.

– Дедушка, думаю, сегодня мы проведём день именно здесь. Может, расскажешь что-нибудь интересное? Ты вчера пообещал, – решил напомнить я.

– Да, да, я помню! Про церковь… Про церковь хотел рассказать. Ну так слушай. Историю эту рассказала мне моя покойная бабушка, Матрёна, царство ей небесное. Это ещё было до моего рождения. Это сейчас есть ЗАГС, архив или ещё какие учреждения, а раньше этим занималась церковь. Вот народился в семье ребятёнок, в церкви его и окрестят, и запишут, и венчаться туда, и отпевать покойного. Там, где мы жили, была большая старинная церковь. Находилась она между двумя деревнями, на перекрёстке четырёх дорог. В народе такую дорогу «чёртов крест» называли. Церковь была белого камня, с высокой колокольней и позолоченным куполом. Даже странно для нашей глуши. Но поговаривали, что раньше здесь был крупный город, который то ли под землю провалился, то ли в одночасье исчез неизвестно куда. Жили здесь и богатые промышленники, которые пожертвовали деньги на строительство храма и наняли лучших художников иконописи. Строительство шло долго, и делалось всё основательно. Храм был каменный, с арочными окнами, внутри мозаика и библейские сюжеты до самого купола храма. Рядом с храмом стояла колокольня, каждый день в одно и то же время можно было услышать колокольный перезвон. За храмом находилась купель, вода там никогда не замерзала, даже в крещенские морозы смельчаки ныряли в прорубь. Заведовал всем этим местный батюшка Илларион. Человек высокодуховный, праведник, все его очень любили и уважали, считали почти святым. Даже шутили, что для освещения в темноте надо батюшку позвать, нимбом посвятить. Батюшка и вправду был человеком добрым, отзывчивым, всем помогал, кому словом, а кому делом. Жена у него была умница и красавица и восемь детишек. Раньше люди были богобоязненные, жили, соблюдая заповеди, старались не грешить, молились ежедневно, соблюдали посты, в церковь ходили не только на большие церковные праздники, но и еженедельно. Постились, причащались, каялись и исповедовались. Детей нарекали именами, как полагалось по святцам. Вот меня Моисеем нарекли, тогда часто давали библейские имена. Батюшка ежедневно заутренние и вечерние молитвы проводил, крестил младенцев, венчал пары, отпевал усопших, приходил к тяжелобольным отпускать грехи и помолиться о здравии. В большие церковные праздники – Рождество Христово и Пасху – тут собирались люди со всех окрестных деревень службу отстоять, помолиться да попросить себе да своим близким лучшей доли да отпущения всех грехов. Но не все жители были такими. На окраине одной из деревень жила горбатая старушка. Давно ли она там появилась и откуда приехала, бабушка уже и не помнила, говорила лишь одно: «Старуха была мерзкая, как будто пахло от неё дурно, и при её взгляде на человека у него холодело сердце и пробегали мурашки по спине». Благо старуха была нелюдимая и чуралась окружающих. А людям дела до неё не было. Ходила она каждую заутреннюю службу в храм, молилась и отбивала поклоны, а больше всего она молилась у иконы Николая Чудотворца. Икона была огромная, во весь рост, святой выглядел очень серьёзно. Со временем Илларион начал замечать что-то неладное с иконой, то вроде цвет меняет, как кровью наливается, то Николай Чудотворец как вроде подмигивает или ехидно улыбается. Это всё на какой-то миг. Батюшка даже начал подозревать себя в нездоровье, может, утомился. Мимо иконы пройдёшь, руки холодеют, то холодом спину обдаст, а то жаром как ошпарит. Долго батюшка присматривался и прислушивался к происходящему.

Однажды одна из прихожанок обратилась к батюшке:

– Батюшка преподобный, уделите мне минуту вашего времени, нехорошие вести у меня для вас. Хочу с вами с глазу на глаз переговорить.

– Да, матушка, могу время уделить. Служба закончится, люди разойдутся, а вы ждите меня на улице у храма, погода-то сегодня какая, благодать.

Сказано – сделано. После службы батюшка вышел из храма, его ждала прихожанка Евдокия.

– Слушаю вас, матушка! – обратился Илларион.

– Батюшка, горе у нас! Не знаю, с чего и начать…

– Давайте с начала! Что случилось? Чем я могу вам помочь?

– Батюшка, не сочтите меня за умалишённую, юродивую какую. Икона улыбается, злобный оскал я вижу. Страх пробирает аж до костей, дух перехватывает, кровь в жилах стынет.

– Ты про какую икону говоришь, Евдокия?

– Да как же про какую? Николай наш, Чудотворец!

– Знаю, творится что-то неладное, заметил я давно, да вот грешил, что почудилось мне иль нездоровится. Но раз уже и люди замечают, значит, и вправду плохи дела у нас.

– Батюшка, Абара это. Церковный бес у нас завёлся! Ходит тут одна карга старая, всё поклоны челом отбивает. Господи, прости меня за сквернословие! Слышала я однажды, кому она молитвы читает да поклоны отбивает. Молитвы-то перевёрнутые, тарабарщина какая-то. А апосля всего – НИМА, НИМА. Аминь наоборот. Веретница она. Люди-то от неё шарахаются, как от огня бегут. Батюшка, не по себе мне от всей этой чертовщины. Делать-то что?

– Матушка Евдокия, на всё воля божья, Господь послал нам эту напасть, Господь и поможет нам с этим справиться. Общими усилиями мы эту нечисть выведем. Обращусь за советом к главному протоиерею, как правильно поступить. Прошу вас сохранить тайну о происходящем, сеять смуту сейчас ни к чему, и не вправе мы творить самосуд. Матушка, если что ещё неладное заметите, сообщите мне. А теперь ступайте с миром! Да поможет вам Бог!

С этими словами батюшка перекрестил Евдокию и откланялся восвояси.

Дом батюшки находился неподалёку от церкви, изба деревянная, как и у всех, ничем не примечательная. Не успел батюшка войти в дом, как к ним постучали. На пороге стоял мальчонка лет десяти, отдышавшись, он спешно рассказал, зачем его послали.

– Батюшка Илларион, срочно послали за вами. Деду Федоту совсем плохо, захворал он… Просит вас… грехи отпустить… вот-вот помрёт…

Батюшка сообщил супружнице своей, что спешит к больному, и отправился в путь. Дед этот жил неподалёку, минутах в двадцати ходьбы. Прибыли быстро. Родственники сообщили, что дед совсем плох, бредит, горячка у него, и проводили к больному. Дед Федот лежал в кровати, бел как полотно. Увидав попа в рясе, перекрестился и, чуть приподняв голову, хриплым голосом застонал:

– Батюшка, отпусти грехи мне, чую, старуха-смерть пришла за мной, стучит уже в избу. И давеча в храме икона смеялась мне в лицо, злобно, с ухмылкой.

– Что за икона? – спросил батюшка.

– Чудотворец… Отпусти грехи, каюсь… каюсь…

Старик захрипел. Выпустил последний вдох и умер на руках святого отца. Батюшка закрыл старику глаза, положил на кровать. Родственникам сообщил, что отпевание проведут поутру.

Батюшка возвращался домой неспешно, весь в раздумьях. Таких тяжёлых дней ему давно не приходилось переживать. Значит, и вправду в последние недели ему не причудилось и не показалось, что в его приходе творится что-то неладное. А ведь грешил на усталость. Батюшка шёл и сам себя корил за то, что не углядел, что допустил такое… И Евдокия, и старик видели, что творится такое. Может, ещё кто видел. Срам-то какой. В церкви, в храме Божьем, чертовщину развели. Это ж позор какой. Решил батюшка заутреннюю службу отмолить, отпеть старика и отправиться в путь к своему другу и наставнику протоиерею Константину. Пятьдесят вёрст пути. По дороге домой зашёл к Ивану, сообщить, чтоб завтра к обеду запрягал лошадей, к Константину поедут.

Илларион всё рассказал супруге, что замечал неладное, рассказал про Евдокию, про старика и сообщил о своих планах поехать к своему наставнику посоветоваться и попросить помощи. Тут подошёл старший сын, который помогал отцу в церковных делах, и говорит:

– Отец, а я тоже раз видел икону со страшной ухмылкой, но не придал этому значения, думал, почудилось. Отец, извини, что не сказал! А горбунья эта и вправду возле этой иконы поклоны отбивает да на коленях молится.

Младшие этот разговор услыхали, им интересно стало, что это за горбунья такая. Может, ведьма настоящая. Они ещё ведьмы ни разу не видели. Решили они побежать на болота, на окраину деревни, посмотреть на ведьмин дом. Может, чего интересного увидят. На улице лето, темнеет только к ночи. Дорога и тропинка к дому горбуньи были хорошо видны, мальчишки быстро добрались до места. Поутихли. Растерялись. Один из ребят подошёл к окну и заглянул внутрь. Затем обернулся и подал знак другим двум подойти. Все вместе они заглянули. В комнате горело много свечей, в углу стояла кровать, а ней лежала горбунья, видимо, спала. В это время в тазике с водой мылись блюдца, чашки да ложки, а метла сама мела пол. А над табуреткой в воздухе зависли спицы, они сами вязали носок. Мальчишки переглянулись друг на друга и рванули бежать оттуда что есть мочи, не оглядываясь.

А в избе тем временем спохватились искать мальчишек, куда они могли на ночь глядя подеваться.

Прибежали они домой, грязные, мокрые, чумазые. Они бежали так, что несколько раз проваливались на болотах, а младший ещё и лицом на дороге в пыль упал, одни только глаза торчали. Пока их отмывали в тазу, они всё и выложили, как подслушали случайно рассказ отца и как решили посмотреть на ведьмин дом. А дальше уже всё, что увидели там. Родители, конечно, их поругали за такие вольности, но факты есть факты, горбунья та и вправду оказалась ведьмой. Родители строго-настрого запретили ходить туда и велели молчать обо всём увиденном и услышанном. Мальчишки уже и пожалели о том, что узнали такой секрет. Ночь в доме Иллариона прошла беспокойно, мальчишки то и дело просыпались и плакали, а батюшка не мог уснуть, всё не покидали мысли, что же делать… На следующий день, закончив свои дела, Илларион вместе с Иваном отправились в путь.

Батюшку Константина он знал давно, ещё со времён духовной семинарии, а затем служил в помощниках у батюшки Константина в его приходе. Батюшка был уже в преклонном возрасте, с длинною седою бородой, худощавый. Илларион знал, на что способен Константин, был уверен в помощи; даже было время, Константин отчитывал бесоватых, занимался экзорцизмом, так что опыт в таких делах был. Экзорцизмом могли заниматься не многие, лишь единицы, и среди них был Константин удостоен такого разрешения и особого звания.

По приезду Илларион всё рассказал Константину о том, что творится в его приходе, о храме и иконе. Что приехал просить совета и помощи. Было решено на следующий день собрать всё необходимое, и отправиться обратно вместе, и провести обряд изгнания бесов из храма. Константин уверял, дело несложное и тем более поправимое. Кто бы мог подумать, как на самом деле всё обернётся.

Собрав чёрной четверговой соли, восковых свечей с особым ингредиентом для этих целей, ладанов, книги с молитвами, они отправились в путь.

Супружница Иллариона ждала гостей, накрыла стол и накормила мужчин с дороги. А после трапезы заговорили о делах насущных.

– Илларион, следует начать сегодня к полуночи, затем ещё пару дней, а там будет видно, нужна ли ещё будет моя помощь. И ещё нужен третий мужчина, кому ты доверяешь?

– Преподобный Константин, возьмём старшего моего сына Степана, он служит у меня. Ему я доверяю как себе.

– Как скажешь… А хозяюшку этого дома благодарю за гостеприимство и трапезу!

Ближе к полуночи мужчины отправились к храму. Для начала вокруг церкви обсыпали всё солью, чёткий круг. Затем вошли в храм. Степану доверили брызгать вокруг святой водой, после Константин скрутил восковые свечи в два факела – один Иллариону, второй Степану, – зажгли. Константин задымил кадилом, читая громко молитвы. За ним шли отец и сын с факелами и повторяли необходимые моменты молитв. Ритуал прошёл более чем спокойно. Немного потрескивали факелы-свечи, то гасли, то разгорались.

На следующую ночь повторили всё то же самое. Только вот под конец становилось чуть страшновато.

Константин сказал, что завтрашняя ночь будет важной и решающей.

Наступило завтра. Степан сделал круг солью возле храма, начал окроплять храм внутри святой водой. Взялись за факелы, всё так же, как двумя днями ранее, только после окончания молитв, что читали раньше, Константин вытащил из-под рясы маленькую книгу из коричневой кожи с красной печатью. Начал читать что-то на латыни, перечисляя имена бесов. Свечи затрещали, кадило разом потухло. Появился жуткий животный страх, резкий холод, как будто двери преисподней приоткрылись. Руки сковало холодом. Были слышны глухие стоны и крики, будто бы земля разверзлась и вся адская нечисть проснулась разом. А за спиной цокот копыт и тяжёлое дыхание в спину. По спине побежали мурашки, мужчины стояли как вкопанные от страха, голова закружилась, ноги онемели и не слушались, сердце билось так, что чуть не вылетало из груди, а в голове пульсировало, в горле пересохло, казалось, голова сейчас лопнет от напряжения, уши то закладывало и звук пропадал совсем, а то, наоборот, звук был настолько силён, что сравнить можно было только с падающими снарядами.

Константин сказал:

– Не оглядываться назад!

Он продолжил на латыни. Крики и рёв непонятных животных не смолкали, не могли эти звуки быть человеческими. В храме всё затряслось, задребезжало. А затем с грохотом ликом вниз упала икона, та самая. И всё в момент стихло. Мужчины взяли икону и пошли на выход. На пороге храма они увидели старуху-горбунью. Она стояла за соляным кругом и не могла пройти в храм. Глаза у неё горели странным цветом, из носа шёл пар. Она издавала жуткие, нечеловеческие звуки. И тут она заорала во всё горло.

– Будь ты проклят и весь твой выводок! Илларион, пенёк ты горелый! Не бывать здесь храму никогда! Заклинаю всеми силами ада! Да будет так! Слово моё крепко! Как я сказала, так тому и бывать!

И она подняла в небо свой костыль. Тут среди ночного неба громыхнул гром и засверкали молнии. Грохот был настолько сильный, что закладывало уши. Одна из молний ударила в купол храма, другая в избу батюшки Иллариона, а третья попала на порог храма. Никому не удалось выжить в этой трагедии. Храм выгорел сильно, но каменные стены остались.

А старуха после этого сильно захворала, слегла. Крики её слышались ещё несколько дней, но люди не шли её проведать. Знали – если ведьма умирает, нельзя к ней подходить, чтоб дар не передала. Спустя несколько дней после того, как крики её утихли, кто-то из местных мужиков решил убедиться в том, что старуха умерла. И после подожгли избу, выгорело всё дотла.

Ещё долгое время местные жители оплакивали усопших. Жуткая трагедия вышла. Спустя несколько лет собрали пожертвования на восстановления храма, но что-то пошло не так. При отделке храма погибли двое рабочих, произошло невольное возгорание. Храм изнутри снова выгорел. После этого это место нарекли проклятым. Больше храм не стали трогать.

С самого раннего детства я знал эту историю, поведала её бабушка. И никогда мысли даже не было у нас с мальчишками залезть туда, внутрь посмотреть или снаружи подойти ближе. Жуткое место. И все погибшие здесь даже не были погребены, они выгорели дотла.

Затем дедушка замолчал, воцарилась долгая тишина, а в воздухе зависла некая пауза, тяжёлая, с неприятным послевкусием.

История эта произвела на меня сильное впечатление, даже мороз пробежал по коже, а во рту почувствовался привкус крови. Или дедушка у меня так мастерски рассказывал, что казалось, ты очевидец событий, то ли я такой впечатлительный.