Kitabı oku: «Лето 1969», sayfa 3
Fly Me to the Moon
«Люди так легко бросаются словами “замужем, есть дети”, будто мелочью швыряются», – думает Блэр. Никто и не заикнется о драме, следующей за супружеством и родительством. Так стоит ли удивляться, что Блэр оказалась застигнута врасплох?
Она познакомилась с Ангусом Уэйленом, профессором МТИ, потому что встречалась с его младшим братом Джоуи. Блэр только выпустилась из Уэлсли, а Джоуи – из Бостонского колледжа. Она преподавала продвинутый курс английского и литературоведение старшеклассницам школы Уинсор. Джоуи мечтал переехать в Нью-Йорк и «заняться бизнесом», а пока работал капитаном одной из лодок-лебедей в Бостонском общественном саду и жил с Ангусом в Кембридже.
– Мой брат – чокнутый гений, – рассказывал он Блэр. – Сотрудничает с НАСА, работает над высадкой на Луну.
Блэр навострила уши:
– Он астронавт?
Блэр была одержима астронавтами. Пробковую доску на стене своей комнаты в общежитии она обклеила фотографиями Джима Лавелла, Пита Конрада и самого красивого астронавта, Гордона Купера.
– Не совсем, – разочаровал ее Джоуи. – В смысле сам не полетит в ракете. Он делает расчеты, благодаря которым ракета взлетает.
«Ну почти», – подумала Блэр. Если они с Джоуи в конце концов поженятся, у нее будет деверь – почти астронавт!
Хотя Блэр считала себя современной женщиной, мысль о замужестве не выходила у нее из головы. Почти все ее одноклассницы из Уэлсли к моменту окончания учебы были помолвлены. Исключением стала лучшая подруга Блэр, Салли, которая тоже хотела сделать карьеру.
По-настоящему современная женщина, считала Блэр, может иметь и то и другое.
Ей нравился Джоуи. Веселый красавчик, с которым так легко. Разве что слишком уж поверхностен, но, рассуждала Блэр, ее искушенности хватит на обоих.
Джоуи был по уши влюблен в нее, и его энтузиазма хватало на двоих. Однажды он послал ей охапку алых роз в Уинсор, и администрация решила доставить букет прямо посреди лекции о писательнице Карсон Маккаллерс. Ученицы Блэр просто попадали в обморок, о героине романа «Участницы свадьбы», Френки, все позабыли, девушки зарывались носами в цветы и вдыхали то, что, как они наивно полагали, было ароматом настоящей любви.
На следующие выходные после такого отвлекающего вручения роз Джоуи пригласил Блэр на прогулку вдвоем на лодке-лебеде. Было начало октября, листья в Бостонском общественном саду ярко пылали. Джоуи доехал до середины пруда, достал бутылку игристого и разлил вино в стаканчики из вощеной бумаги. Они с Блэр пили, болтали и смеялись, пока не опустились сумерки. В какой-то момент начали целоваться, по-настоящему целоваться, лодка-лебедь накренилась сначала в одну сторону, потом в другую. Джоуи отстранился, задыхаясь.
– Пойдем ко мне? – попросил он. – Пожалуйста?
Блэр не хотела показаться легкодоступной, но игристое ударило ей в голову.
– Хорошо, – ответила она, – но ничего не обещаю.
Жилище Джоуи занимало весь первый этаж одного из роскошных особняков на Маунт-Оберн-стрит. Блэр ожидала увидеть холостяцкую берлогу – постеры Джейн Мэнсфилд и Мэрилин Монро, кучи грязного белья, пустые банки из-под пива, – но, когда Джоуи открыл дверь и провел Блэр внутрь, она была приятно удивлена. В прихожей висела картина Эдуарда Мане «Бар в “Фоли-Бержер”» в рамке, а где-то в доме играл Рахманинов.
«Искусство? – изумилась Блэр. – Классическая музыка?»
– Черт, – выругался Джоуи, – мой брат дома.
Войдя в гостиную, Блэр быстро оценила обстановку: персидский ковер, кожаный диван, зеркальный сигарный столик и, что впечатляло более всего, стена с книжными полками от пола до потолка. В дальнем конце комнаты во главе длинного стола сидел мужчина и работал при свете трех массивных свечей. Это и был брат Джоуи, поняла Блэр, Ангус, почти астронавт. Он склонился над блокнотом и что-то яростно строчил. Казалось, Ангус даже не заметил, как они вошли.
Джоуи был заметно возмущен.
– Я думал, ты собираешься на факультетский обед.
Ангус не ответил. «Он работает! – подумала Блэр. – Оставь его в покое». Однако стало ясно, что удалиться в спальню для любовных утех будет невежливо.
– Ангус! – воскликнул Джоуи. – Уходи! Мы хотели бы уединиться.
Брат предупредительно поднял указательный палец, дописывая заметки.
– Все! – Он захлопнул блокнот и, похоже, только потом очнулся. – Кто это «мы»? – удивился Ангус, тут же заметил Блэр и вскочил: – Привет!
Он неуверенно двинулся к гостье, как будто та была экзотической птицей и в любой момент могла упорхнуть.
– Вы кто?
За стеклами очков Ангуса, как заметила Блэр, скрывались нежные карие глаза. Ее голова гудела от игристого.
– Блэр Фоли, – представилась она, протягивая руку. – Приятно познакомиться. У вас отличная квартира. На входе я заметила репродукцию Мане, мою любимую картину.
– Вы изучали историю искусств? – спросил Ангус.
– Я думал, ты собираешься на факультетский обед, – настаивал Джоуи.
– Вообще-то литературу, – сказала Блэр, – а именно женщин-романисток. Если быть точной, Эдит Уортон.
– Эдит Уортон, – эхом повторил Ангус.
Блэр приготовилась выложить стандартную краткую биографию Уортон – американская писательница, которая родилась в высших кругах нью-йоркского общества и стала первой женщиной, получившей Пулицеровскую премию по литературе, – ведь многие, особенно мужчины, понятия не имели, кто такая Эдит Уортон. Но внезапно Ангус сказал:
– Я прочитал все ее книги.
– Правда? – Блэр решила, что Ангус над ней смеется. – И какой ваш любимый роман?
Джоуи громко фыркнул – именно такого пренебрежения Блэр обычно и ожидала от мужчин, обсуждая Уортон. Она проигнорировала насмешку.
– «Эпоха невинности». Графиня Оленская противопоставляется незапятнанной лилейно-белой Мэй Велланд, – ответил Ангус.
– Вы действительно его читали! – поразилась Блэр.
– Да. Я же сказал, что прочитал все.
– Конечно. Просто… Джоуи сказал, вы астрофизик.
– Астрофизикам не разрешается наслаждаться Уортон? – язвительно усмехнулся Ангус.
Блэр была ошеломлена. Она почувствовала внезапное родство с ним, будто они оба посетили одну и ту же далекую страну.
Джоуи схватил блокнот брата и поднес к пламени свечей.
– Убирайся отсюда, Ангус, или от твоих трудов только дым останется!
– Джоуи! – возмутилась Блэр.
Ангус покачал головой.
– Он всегда так делает. Ведет себя как капризный ребенок. – Он взял Блэр за руку. – Позвольте пригласить вас на обед?
Блэр взглянула в теплые карие глаза Ангуса и подумала: «Все крайне усложнилось».
Свадьба Блэр и Ангуса состоялась в «Юнион Клаб». Восхищенная женихом Экзальта оплатила небольшое, но пышное торжество. Для бабушки люди либо были выдающимися, либо оставались незамеченными – третьего не дано. Сама Блэр относилась к последней категории. Впрочем, как и большинство.
Блэр ожидала, что Экзальта с презрением отнесется к высокому интеллекту Ангуса, но бабуля посчитала Уэйлена просто замечательным, а после обручения Блэр и Ангуса мнение Экзальты о внучке, похоже, значительно улучшилось.
Блэр понравилась роль невесты. Она была в восторге от приталенного, сильно расклешенного книзу платья-трампет с кружевным верхом, атласным поясом под грудью и низким вырезом сзади. Наряд заказали у Присциллы из Бостона, и подгоняла его по фигуре сама Присцилла, из-за чего Блэр почувствовала себя Грейс Келли.
Блэр обожала облизывать марки для приглашений, а потом проверять почту на наличие ответных открыток. Они позвали пятьдесят гостей, приняли приглашение сорок два человека. Блэр попросила сестру Кирби быть свидетельницей, лучшую подругу Салли – подружкой невесты, а сестру Джесси – младшей подружкой невесты. Для оформления торжества Блэр выбрала пионы и лилии, палитру розового и зеленого, потрясающе подходящую июньскому дню. Ягненок и утка на приеме стали приятной заменой говядине и курице, Экзальта согласилась на французское шампанское. Блэр и Ангус танцевали под песню «Унеси меня на Луну», шутливый намек на работу жениха; они держались за руки под столом во время милого, смешного и очень пьяного тоста Джоуи Уэйлена («Мы все переживали, что ты никогда не найдешь себе жену. И точно. Это я ее нашел»). После приема Блэр переоделась в персиковое шелковое платье и туфли в тон и пара побежала сквозь душ из риса к автомобилю молодоженов, черному кабриолету Ангуса – «Форду-Гэлэкси» шестьдесят шестого года, украшенному креповой бумагой и пустыми консервными банками.
Медовым месяцем стала неделя на Бермудах в отеле «Гамильтон Принцесс» – розовый песок, мужчины в гольфах, секс. Ангус оказался искусным любовником; похоже, природный дар, как и мозги, ведь муж признал, что до нее ни с кем по-настоящему не встречался.
Однако именно в медовый месяц Блэр узнала, что гибкий, молниеносный разум дается Ангусу высокой ценой. На третье утро их поездки муж отказался вставать с постели. Он не спал, просто лежал, глаза его были открыты, но пусты. Блэр положил руку ему на лоб. Кожа была прохладной.
– Ангус, ты меня пугаешь. Что случилось?
Он покачал головой, сморщив лицо, и, казалось, едва не расплакался.
– Что такое, Ангус? – испугалась Блэр. Разумеется, ответ мог быть только один: он не любит ее, он зря на ней женился. – Ангус?
– Прошу, уйди, – ответил муж. – Ненадолго. Мне надо побыть одному.
Блэр вышла. А что еще ей оставалось? Она почувствовала облегчение из-за того, что проблема хотя бы временная.
Блэр побродила по гостиничному саду, где повсюду цвели июньские розы и порхали бабочки, затем меланхолично посидела с чашкой кофе на террасе, пока не минул час. Подойдя к номеру, она услышала через дверь голос Ангуса. Он разговаривал по телефону, и Блэр решила, что это хороший знак. Она постучала и вошла.
Ангус сказал собеседнику:
– Мне пора. До свидания.
Блэр пересекла тусклую спальню и поцеловала мужа в лоб. По-прежнему прохладный.
– Как ты себя чувствуешь?
– Немного лучше.
Блэр ждала, что Ангус скажет, с кем разговаривал, но он промолчал, и она решила, что лучше не спрашивать.
– Мне очень жаль, – сказал Ангус. – Иногда я просыпаюсь, и меня просто… парализует.
Блэр заверила его, что извиняться не стоит. Она переживала, вдруг муж перегрелся на солнце или не выспался. Еще подозревала, что Ангус слишком много работает. Даже здесь, на Бермудах, он сидел на балконе за маленьким круглым столиком и корпел над расчетами, а когда заканчивал, брался за одну из привезенных книг. Муж читал «Сиддхартху» Германа Гессе на немецком или «Смерть Ивана Ильича», по его словам, «чтобы расслабиться».
– Ты слишком много думаешь, Ангус, – заметила Блэр. – Мозгам нужен отдых.
– Не в этом дело, – ответил он, – просто так иногда случается. Это недуг.
Затем он признался, что подобные «приступы» посещают его с подросткового возраста. Паралич – психический и эмоциональный – приходил и уходил капризно, как бродящий по дому призрак; невозможно было предсказать ни его причину, ни продолжительность. Ангус лежал в больницах, ему делали анализы, прописывали таблетки, но ничего не помогало.
– Я не говорил тебе, поскольку не хотел, чтобы ты решила, будто выходишь замуж за ущербного, – продолжил он.
– Я бы никогда так не подумала, дорогой, – ответила Блэр. Она вспомнила, как Джоуи назвал Ангуса «чокнутым гением». Тогда Блэр решила, что младший брат попросту ревнует старшего.
Остаток лета минул в блаженном тумане. Поскольку у студентов МТИ были летние каникулы, Ангус смог присоединиться к Блэр на Нантакете. Пока она загорала на Клиффсайд-бич, он работал над своими исследованиями за столом деда Блэр.
Часто они встречались ближе к вечеру в тенистом саду рядом с библиотекой, покупали в молочном баре один на двоих рожок мягкого шоколадно-ванильного мороженого и прогуливались обратно к «Все средства хороши». По вечерами ужинали с семьей, а потом или ехали на пляж, где занимались любовью на заднем сиденье автомобиля, или гуляли по Мэйн-стрит, сидели рядышком на скамейке, передавали друг другу сигарету и любовались мерцающим огнями городом. Раз в неделю устраивали ночное свидание в «Опера Хауз», с его классическими европейскими официантами, всеми до единого пожилыми и с тяжелым акцентом, или в «Шкипере», где разносчики студенческого возраста пели популярные мелодии. Однажды Блэр и Ангус проехали на велосипедах до маяка Санкати-Хед; в другой раз привели четырехметровую яхту Экзальты «Бостонский китобой» к Коату, где засели на пляже под зонтиком. В тот день они были единственными людьми в округе, поэтому Ангус развязал верх бикини Блэр и стал целовать ее спину, затем повалил и занялся любовью прямо на открытом месте, где их могли увидеть проплывающие мимо яхтсмены. Блэр пришлось признать, что это только усилило возбуждение.
После возвращения в город с затянувшегося медового месяца произошла первая ссора.
Ангус сказал Блэр, что не хочет, чтобы она и дальше преподавала в Уинсоре.
– Ты о чем? – возмутилась Блэр. С первого августа она работала над планами уроков и заказала тридцать копий романа «Хорошего человека найти нелегко» Фланнери О’Коннор.
Ангус знал об этом! Школьницы писали Блэр на Нантакет, восторгались, что она будет преподавать у них.
– Разумеется, я вернусь.
– Нет, – отрезал Ангус. – Мне надо, чтобы ты оставалась дома и вела хозяйство.
– Какое хозяйство? – спросила Блэр, хотя знала, что он имел в виду уборку дома, готовку, покупки, стирку и текущие дела. – Ангус, да я спокойно справлюсь и с преподаванием, и с домоводством.
Муж поцеловал ее в нос, и она чуть не отмахнулась, настолько покровительственным был этот жест.
– Разумеется, справишься. Но тебе не нужно работать. Я получаю много денег, и у нас есть твой трастовый фонд.
Под трастовым фондом он имел в виду пятьдесят тысяч долларов, которые Блэр получила, окончив Уэлсли. Теперь они лежали на счете в банке Бостона на ее и Ангуса имя.
– Те деньги нельзя тратить на ежедневные расходы, – заявила Блэр. – И ты это отлично знаешь.
– Блэр, – вздохнул Ангус, – я не желаю жить с работающей женой. Моя профессия очень обременительна. Пойми, ты нужна мне дома. Я понимаю, что любой брак требует компромисса, поэтому и отказался от места в Кембридже.
– Постой, – воскликнула Блэр. Это правда, она ратовала за то, чтобы жить в Бостоне, и теперь они с Ангусом снимали современную квартиру с двумя спальнями на Коммонвелс-авеню. Но Блэр и не подозревала, что это решение поставит под угрозу ее карьеру!
– Блэр, прошу тебя.
– Да что мне делать целый день?
– То же, что и другие женщины, – парировал Ангус. – А если останется свободное время, будешь читать.
Блэр открыла оставшиеся свадебные подарки. Некоторые из них она вернула (тостеры, чайные чашки, ангорское одеяло, которое линяло, как сенбернар), а некоторые расставила по квартире (хрустальные вазы, блюда для конфет, марокканский тажин, который никогда не пригодится, но будет стильно смотреться на открытой полке в обеденном уголке).
Она написала благодарственные письма канцелярскими принадлежностями с выгравированной монограммой БФВ. Открыла счета в фермерской лавке «Сейвенорс» на Чарльз-стрит, в винной лавке, в хозяйственном магазине. Поместила фотографии с церемонии и приема в белый альбом с фольгированной надписью на обложке «Наша свадьба».
Закончив накопившиеся дела, Блэр обнаружила, что не знает, чем себя занять. Ангус предложил ей читать, но теперь, когда у Блэр были целые часы для чтения, дни для чтения, потенциально вся супружеская жизнь для чтения, книги потеряли свой блеск, и в ней стала расти обида.
Ангус сказал, что хочет видеть жену дома, но зачем? Он все время работал. Вел занятия, курировал студентов-выпускников, а большую часть его бодрствования поглощала миссия «Аполлон-11». Мужа никогда не было дома, и Блэр вскоре задумалась, не совершила ли она ошибку, променяв одного брата Уэйлена на другого. Джоуи Уэйлен сделал Блэр секретный свадебный подарок – тонкую серебряную зажигалку с выгравированной надписью: «Я полюбил тебя первым. Навеки твой, Джоуи». Каждый раз, закуривая сигарету, Блэр ощущала себя тайно, восхитительно желанной. Действительно, разве можно было придумать подарок лучше? Блэр очень хотелось, чтобы Ангус обнаружил зажигалку; она стала оставлять ее на улице выгравированной стороной вверх. Но мужа не волновали мелочи жизни Блэр, так что если между ними и был хотя бы один маленький секрет, то исключительно по его собственной вине, думала она.
В конце сентября Ангус отправился в Хьюстон, затем на мыс Кеннеди. Блэр осталась присматривать за домом. Она купила книгу «Освоим искусство французской кухни» и решила, что станет искушенным поваром, дважды в месяц сможет устраивать модные приемы, вечера с коктейлями и изысканными закусками, где разговор будет сосредоточен на литературе, искусстве, музыке, истории и путешествиях. Несколько лихорадочных дней Блэр цеплялась за мечту об этих салонах, воображая их в том же духе, что и встречи, устраиваемые герцогом и герцогиней Виндзорскими. Но потом она трижды попыталась и не смогла приготовить съедобный poulet au porto – цыпленка в портвейне – и поняла, что Ангус никогда не сможет выделить два вечера в месяц для дома, а друзей у них все равно нет.
В середине октября планировался ежегодный обед для преподавателей, тот самый, который Ангус лихо пропустил годом ранее. На этот раз он проходил у доктора Леонарда Кушина, профессора микробиологии в отставке; тот жил на Ирвинг-стрит, через несколько домов от самой Джулии Чайлд. Блэр с нетерпением ждала праздника: наконец-то представилась возможность выйти из дома и пообщаться. Она долго трудилась над картофельной галетой с топленым маслом, тимьяном и розмарином: порезанная на тонкие ломтики, та станет изысканным общим блюдом. Блэр не терпелось познакомиться с коллегами Ангуса и насладиться общением на солидные темы. Она хотела выглядеть серьезной и интеллектуальной, поэтому решила надеть черные брюки клеш с черной водолазкой. Пышные светлые волосы собрала в аккуратный хвост и закрепила черно-оранжево-розовым шарфом Пуччи, подаренным подругой Салли. Блэр подумывала надеть серебряные серьги-кольца, но побоялась, что те будут выглядеть легкомысленно. В том же ключе она поступила и с макияжем: использовала только карандаш для бровей и прозрачный блеск для губ.
Когда Блэр спустилась вниз, Ангус спросил:
– Во что это ты вырядилась?
Блэр подхватила галету двумя стегаными прихватками и пошла вперед к машине. Ангус много знал об астрофизике и немного об Эдит Уортон, но ничего не понимал в женской моде.
Или понимал?
К ужасу Блэр, другие присутствовавшие на обеде жены облачились в платья-футляры или пышные юбки осенних цветов – золотисто-розового, огненно-оранжевого, бордового. Все гостьи были причесаны и накрашены, с накладными ресницами и яркой помадой. Блэр приветствовала миссис Нэнси Кушин, которая была лет на тридцать моложе уважаемого профессора Кушина. Блэр передала Нэнси галету. Остальные жены – Джуди, Кэрол, Марион, Джоанна, Джоанна и Джоанна – бросали на новенькую косые взгляды, расставляя подносы с закусками, большей частью состоящими из трех ингредиентов: сливочного сыра, оливок и зубочисток.
К тому времени, как Блэр закончила знакомиться, Ангус исчез.
– Вы не видели моего мужа? – спросила она у Нэнси Кушин.
– Мужчины в кабинете, – ответила Нэнси, подняв нарисованные карандашом брови. – Они пьют бурбон, курят сигары и говорят о науке.
Блэр предложили бокал шабли – принятый с благодарностью, – а затем палочку сельдерея, начиненную сливочным сыром с лососем и увенчанную тончайшими ломтиками оливок, от которой она сначала отказалась, но потом передумала и взяла.
Блэр повернулась к сидящей рядом женщине с бирюзовыми тенями на глазах, идеально подходящими к ее шелковому жакету-болеро.
– Вы читали в последнее время что-нибудь интересное? – Блэр надеялась, что соседка – кажется, одна из Джоанн – не назовет «Раковый корпус» Солженицына, который сама она дважды начинала, но сочла слишком мрачным.
Наверное-Джоанна воскликнула:
– О нет! Единственная книга, которую я прочитала за последнее время, – «Зайчонок Пэт».
На следующий день Блэр подала документы в Гарвард на специальность «английский язык». Она не сказала Ангусу ни слова, пообещав себе, что это просто розыгрыш; просто хотела узнать, сможет ли поступить. Через три недели Блэр получила письмо – ее приняли. Занятия начинались в январе.
Когда в тот вечер Ангус вернулся домой – без четверти одиннадцать, – Блэр не спала и ждала его с письмом о принятии и парой бокалов хорошего виски, которое купила, чтобы отпраздновать событие.
Ангус был недоволен тем, что жена все еще не в постели.
– Что бы это ни было, придется подождать до утра, – сказал он. – Я чувствую приближение приступа.
– Просто быстро прочти, пожалуйста, – взмолилась Блэр и сунула ему в руки письмо.
Ангус прочел, выражение его лица не изменилось.
– Это прекрасная новость, – сказал он, закончив, и Блэр прижала руки к сердцу. – Но ты не поедешь.
– Что? – не поверила ушам Блэр. – Но это же Гарвард. Я поступила в Гарвард, Ангус!
– Разве ты не рассказывала, что в Гарварде учился твой дедушка? Наверное, это помогло.
Блэр еле удержалась от пощечины.
– Я не упоминала им о деде, – выдавила она сжатым голосом. Однако стрела попала в цель: Ангус не верил, что Блэр могла поступить в Гарвард благодаря собственным заслугам. И это указывало на скрытую, более тревожную истину: Ангус не считал Блэр такой же умной, каким она считала мужа.
– Мы договорились, что ты не будешь работать, – припечатал Ангус.
– Это не работа. Это – учеба! Ведь ты, как никто, должен…
– Блэр, – оборвал ее Ангус. – Мы это уже обсуждали. А теперь спокойной ночи.
Блэр хранила письмо о принятии в Гарвард в ящике для нижнего белья, где оно бросалось ей в глаза каждый день. Она решила, что вернется к этой теме через несколько недель, в утренние часы, – возможно, на выходных, когда Ангусу не нужно будет рано уезжать в университет. Она убедится, что муж хорошо себя чувствует. Приготовит хаш из солонины с яйцами-пашот, его любимое блюдо, и сообщит, что поступает в Гарвард, несмотря на возражения. В конце концов, на дворе шестьдесят восьмой год; муж не может указывать ей, что делать.
Свой первый День благодарения они провели в доме Экзальты в Бикон-Хилл. Блэр приготовила Tarte Normande aux Pommes – нормандский яблочный тарт Джулии Чайлд – и с гордостью преподнесла бабушке, которая передала угощение повару. Затем Экзальта оперлась на руку Ангуса и повела его в библиотеку на коктейли и канапе. На День благодарения Экзальта всегда подавала моллюсков на половинках раковин, блюдо с французским соусом и орешки к коктейлям. Блэр попробовала моллюска, а через несколько мгновений бросилась в ванную комнату в задней части дома – уборную для слуг, – потому что ее стошнило.
Неделю спустя стало окончательно ясно: она беременна.
Мечту учиться в Гарварде пришлось отложить в долгий ящик. Блэр написала в приемную комиссию письмо, в котором объяснила, что у нее будет ребенок и хотелось бы отложить зачисление на год или два. Ответа не последовало. Вероятно, в комиссии посчитали, что отвечать не нужно, ведь само собой разумелось то, чего никак не могла принять Блэр: она никогда не будет учиться в Гарварде.
И действительно, беременность нарушила даже тот жалкий распорядок дня, который Блэр установила ранее на Коммонвелс-авеню. Она была абсолютно раздавлена. Порой целыми днями даже не выходила из квартиры. Тошнота начиналась в пять вечера, как по расписанию. Блэр проводила не менее часа, стоя на коленях перед унитазом и отплевываясь. С тошнотой помогало справиться только курение и маленький стаканчик виски, что было странно, потому что обычно Блэр пила джин, но ее беременный организм жаждал темного алкоголя, чем старше и насыщеннее, тем лучше.
В день, когда Блэр решила установить рождественскую елку, к ней пришла помочь мать. Вдвоем им удалось закрепить дерево на подставке, а затем Кейт занялась развешиванием гирлянд, пока Блэр развалилась на диване с сигаретой и стаканом «Гленливета» на два пальца, желая, чтобы тошнота наконец оставила ее в покое. Она пригласила мать и Дэвида на ужин и планировала подать сырное фондю; кропотливо нарезала кубиками хлеб, тонкими ломтиками – вяленую колбасу, которую утром привезли из магазина. Днем позвонил Ангус и сказал, что снова задержится на работе, и Блэр хотела вообще отменить совместный ужин, но Кейт настояла на том, что дочери нужна компания, и теперь Блэр могла рассчитывать на несимметричный ужин с фондю: только она и ее родители.
Блэр смотрела, как мама наматывает на елку гирлянды, бесконечно терпеливо, осторожно, тщательно и умело.
Кейт была одета в темно-зеленую кофточку и туфли, на шее – жемчуг, светлые волосы уложены в гладкий шиньон, а губы идеально накрашены. Кейт всегда была собранна, всегда безупречна. Как ей это удавалось? Блэр знала, что мать пережила темные времена. Отец Блэр, Уайлдер Фоли, воевал в Корее почти все последние годы своего раннего брака, затем вернулся домой, и пришлось, как выразилась Кейт, «вносить коррективы».
Блэр вспомнила возвращение отца. Они встретили его в аэропорту; папа был в парадной форме. За завтраком он сидел за столом в белой рубашке, курил и ел яичницу, тянул Кейт к себе на колени и рычал на Блэр, чтобы та отвела сестру и брата наверх поиграть. Уайлдер не возил Блэр в школу или на балет, этим занималась мама. Кейт готовила еду, купала их, читала сказки и укладывала спать. Блэр вспомнила, как однажды вечером родители пошли ужинать. Мать была в красном платье, отец – в парадной форме, а с детьми пришла посидеть Джейни Беккет с соседней улицы, к вящей радости Блэр.
Кейт купила колу, чтобы угостить помощницу, и Блэр украдкой поглядывала на три экзотические зеленые бутылки в ящике со льдом: детям Фоли не разрешалось пить газировку. В тот вечер Джейни дала Блэр один глоток колы, та была такой освежающей, острой и неожиданно шипучей, что у малышки заслезились глаза и защипало в носу.
Она помнила все эти подробности, но об отце воспоминаний сохранилось относительно мало. А потом он внезапно умер. Кейт нашла в гаражной мастерской тело Уайлдера с огнестрельным ранением в голову.
Тем утром дедушка повел Блэр в парк, что было крайне необычно. Вернувшись, она увидела, что дом наполнен людьми, кучей людей – соседи, мистер Беккет (отец Джейни), рой полицейских, а позже, как ни странно, к ним присоединился Билл Кримминс, смотритель дома на Нантакете.
Блэр не помнит, как ей сообщили о смерти папы; может, сама подслушала или просто догадалась. Не помнит она и маминых криков или слез. Только повзрослев, Блэр осознала необычность такого поведения, и ее словно током ударило. В шестнадцать лет Блэр поссорилась с Кейт из-за того, что не стеснялась проявлять на публике чувства к своему парню, Ларри Уинтеру. Тогда Блэр обратила спокойствие матери против нее же, заявив: «Ты не плакала, даже когда умер папа. Не проронила ни слезинки!»
И Кейт обрушилась на дочь с совершенно нехарактерным для себя гневом.
– Да что ты знаешь об этом? Скажи мне, пожалуйста, Блэр Баскетт Фоли. Что. Ты. Знаешь. Об. Этом!
Блэр пришлось признать, что она ничего об этом не знает, и так оставалось по сей день. Кейт, наверное, была опустошена неожиданной смертью мужа, выбита из колеи. Блэр испытывала искушение спросить мать, каково ей было найти отца, как Кейт после этого справлялась. Может, она сама что-то поймет о своем собственном браке, задав эти вопросы. Но в этот момент ее мать подняла руки, чтобы продемонстрировать елку. Огни были равномерно развешаны на ветвях на разной глубине таким образом, что получилось светящееся объемное чудо.
– Что скажешь? – спросила Кейт.
Блэр была так восхищена матерью, что не могла подобрать слов, чтобы выразить восторг. Поэтому просто кивнула в знак одобрения.
Все обещали Блэр, что во втором триместре она будет чувствовать себя лучше, так и оказалось. Апрель стал золотым периодом ее беременности. Тошнота прошла, а изнеможение немного отступило. Волосы Блэр превратились в длинные и блестящие локоны, аппетит к еде и сексу вырос непомерно. Но Ангус стал еще более отстраненным и далеким, и приступы у него случались все чаще. Те редкие дни, когда он отрывался от работы, Ангус проводил, мрачно лежа в постели.
Во вторник восьмого апреля, через два дня после Пасхи, Блэр проснулась, немедленно съела два бутерброда-гриль с сыром, карамельный пудинг, три шоколадно-кокосовых яйца и горсть черных мармеладок из пасхальной корзины, которую Экзальта по-прежнему готовила для всех четырех своих внуков, хотя трое из них уже выросли. Стоял чудесный весенний день, первый теплый день за последние месяцы. Блэр, воодушевленная приливом сахара, решила пройтись пешком от квартиры до кампуса Массачусетского технологического института, где работал Ангус, и сделать ему сюрприз. Она надела одно из новых платьев для беременных – полного размера, хотя была всего на пятом с половиной месяце. Выросший обхват талии смущал Блэр. Она казалась себе слишком большой. На Пасху Экзальта с неодобрением прокомментировала ее фигуру, и Блэр боялась, что бабушка может даже отобрать пасхальную корзину. Блэр никак не могла объяснить свою толщину, да и все в ее беременности было экстремальным – она так болела, так уставала, а теперь стала такой огромной. Блэр верила: это знак, что ребенок будет крепким, здоровым мальчиком – умным, как Ангус, красивым, как Джоуи, спортивным, как Тигр.
Она надела туфли на низком рифленом каблуке, удобные для ходьбы, но на Мальборо-стрит миниатюрная женщина с подсиненными волосами остановила ее на тротуаре, сказала, что Блэр не имеет права находиться на улице в таком состоянии, и попросила вернуться домой.
Та потрясенно уставилась на незнакомку.
– Но я только на пятом месяце, – сказала Блэр и тут же пожалела, что сообщила столь личную информацию. Она с ужасом заметила, что беременность делает ее общественным достоянием. Пожилые женщины, которые, вероятно, рожали на рубеже веков, считали, будто могут остановить ее на улице и наказать идти домой.
Блэр пошла дальше, возмущенная, но стесняющаяся сама себя. Ее платье для беременных было лютиково-желтого цвета, оно подходило к весеннему дню, но в то же время выделяло ее из толпы. Она хотела пройтись по мосту Лонгфелло и посмотреть на гребцов, но через несколько кварталов рядом остановилось такси, водитель опустил пассажирское стекло и спросил:
– Леди, куда вы направляетесь? Я подвезу вас бесплатно.
Блэр думала запротестовать, но ее ноги начали ныть, до моста было далеко, а до МТИ еще десять-двенадцать кварталов.
– Спасибо, – поблагодарила она и села в такси.
Когда Блэр добралась до кафедры астрофизики, администратор, аспирант, представившийся Доббинсом, сообщил ей, что Ангус вышел.
