Kitabı oku: «Тени не исчезают в полдень», sayfa 14
Глава 22
Шёпот растворился в воздухе. Свет хлынул в глаза. Алек не заметил, как странный сон перешёл в реальность. Он сел на диване, скинул плед. Сознание прояснилось. Алек точно, до мельчайших деталей, помнил странный сон. Не должны сны быть такими чёткими!
В голове что-то шумело и потрескивало. Перед глазами стелился туман. Казалось, Алек совсем не спал. И то странное состояние, те воспоминания были видениями. Тень была в нём ночью, переметнулась от Андрея.
При мысли о Воронцове Алек вскочил. Плед грудой упал к его ногам. Он увидел комнату в раннем утреннем свете. И она показалась непривычно приветливой. Андрей мирно спал в кресле, забыв о дежурстве. Алек не стал его будить. Тихо на цыпочках он прошёл к двери в спальню и постучал.
За стеной раздались шаги, щёлкнул замок, и показалась взъерошенная голова Макса. Алек спокойно выдохнул. На этот раз пронесло.
– Что с Андреем? – Макс сразу проснулся. Взгляд его стал осознанным.
– Спит. – Алек махнул на кресло. Он и сам был бы не прочь закрыть глаза хоть на полчаса.
Андрей словно услышал, что речь шла о нём. Или тень вернулась к своему временном хозяину. В любом случае, когда Алек подошёл к дивану, чтобы поправить плед, Андрей был уже на ногах.
Медлить не стали, сразу поехали в отдел. Макс отказался заезжать на свою квартиру. Алек отдал ему рубашку и брюки. Всю дорогу проклятая память подкидывала картинки из видений. Ещё и день так некстати предстоял сложный. Сеня обещал приехать. У него видео…
Алек ошибся только в одном – Сеня не приехал, а прибежал. Он возник на пороге через десять минут после того, как все собрались. Руслана сегодня не было. Олег говорил что-то про собрание или параллельное расследование. Алеку было всё равно. Но отсутствие Руслана радовало. Никто хоть не будет обвинять его и Багова во всех смертных грехах.
Сеня догадался, что говорить о видео при всех не стоит. Он незаметно положил флешку на стол Алека. Неразрешимый вопрос срочно нужно было решать. Алек не знал, чему довериться. Логика подсказывало, что слишком много он скрывает от ребят. Но чутьё кричало, что Андрей невиновен. И чем дольше Алек об этом думал, тем сильнее верил.
– Видео у меня. – Он наклонился над столом Андрея.
– Покажи.
Алек запустил видео без звука на ноутбуке Андрея и отошел к окну. Во-первых, чтобы не вызвать подозрений. Во-вторых, чтобы не видеть этого снова.
Ночь. Нож. Безумие в глазах. И день. Табельный пистолет. Удивление и пустота.
Андрей пересматривал видео раза три. И с каждым разом лицо его всё больше походило на камень. Он остановил запись, откинулся на спинку кресла. Алек подошёл ближе. Андрей устало прикрыл глаза и сжал виски, словно у него вдруг разболелась голова. Так это и выглядело со стороны. Поэтому никто не обратил внимание.
– Это не я, – выдохнул Андрей. Руки его обессиленно опустились.
Алек не ответил, как бы ни хотелось уверить его в своей преданности.
– И что это значит?
Алек вжался в стол и медленно обернулся. Сердце колотилось так, что в кончиках пальцев Алек чувствовал его удары. Олег высился перед ним безмолвной громадой. Скрестив руки на груди, он смотрел на экран. Сдвинутые брови явно не предрекали ничего хорошего.
Олег повторил вопрос и перевёл взгляд на Алека. Что-то похожее на обвинение и сожаление одновременно мелькнуло на обычно безэмоциональном лице. И Алек рассказал, предварительно отключив звукозапись. Рассказал во всех подробностях, прибегая к помощи ребят. Видео пересмотрели ещё с десяток раз. Все искали в нем какую-нибудь зацепку: неверную тень, не ту ведущую руку. Ничего. Манера драки, жесты, внешность – всё было Андрея.
Едва придуманные теории с треском проваливались. Алек думал об отпечатках пальцев, которые мог лже-Андрей оставить. Но ни к чему, кроме ножа, он не прикасался. И это тоже наталкивало на мысли о подмене.
«Сложно верить в то, чего нет». Олег говорил так о мистике до всего этого. Алеку невероятно захотелось задать тот вопрос ещё раз. Но Андрей не позволил. Одной фразой.
– И не верить в то, что видишь,
– Что странно, так это, что сегодня была спокойная ночь. До сих пор никого не убили, – перевела тему Камилла.
– Значит, или это игра. Или убийца не решается на новое дело, – заключил Олег.
И в такт ему, тем же тяжёлым, надтреснутым голосом Андрей добавил:
– Это не конец.
Алек оставался при своём мнении: если убийства продолжатся, все обвинения с Андрея автоматически будут сняты. И тогда тень из разряда фантастических теорий перейдёт в аргументированный факт. Но нельзя спокойно допустить убийство, сидеть и ждать – значит, играть по его правилам.
– Остаётся найти следующую жертву, – обречённо произнёс Олег. Все как-то сразу приняли, что новые убийства будут. Как странно выходит: значит, Алек уже оправдал Андрея.
– Надо искать связь, – выпалил Сеня и в восторге от своих неозвученных мыслей бросился к ноутбуку.
Алек рванул за ним и остановился за его спиной, через плечо глядя на экран. Сеня искал что-то в базах, в соцсетях, отмечал, выписывал, иногда спрашивал. Скоро к этой странной работе присоединились остальные. Списки росли. Списки людей, связанных с кем-нибудь из отдела или с лицами, замешанными в прошлых убийствах. Выбирать среди них грешных людей было особенно сложно. Грязные тайны найдутся у каждого.
Все прекрасно понимали, как бесполезны эти таблички предположений. Но создавать видимость работы, хотя бы пытаться что-то сделать лучше, чем покорно ждать. Когда стучать по клавиатуре надоело окончательно, а списки начали казаться бредом, решено было разделиться и поехать по адресам предупреждать и узнавать о тенях и новых знакомствах.
Разделиться решили по парам. Оставлять одного Сеню было нельзя ни в коем случае. Андрея и Макса решили разделить, на всякий случай. Так что Алек, проводив взглядом машины Камиллы и Олега, выехал вслед за ними.
Алек нарочно не думал о деле. Он вспоминал, как посмотрели друг на друга и тут же отвели взгляд Камилла и Макс, когда Олег предложил им ехать вместе. Он бессовестно разглядывал сосредоточенное лицо Сени. На светофоре Алек рассматривал соседние автомобили. Один из них, ярко-красная маленькая Lada, всё мелькал впереди. Алек почувствовал, как по спине пробежал холодок. Новый светофор. Машина встала. Lada горела впереди, среди белого, серого и чёрного. Она сжалась вдруг. Вокруг потемнело. И откуда-то издалека раздался детский голос.
Алек сидел на водительском сидении огненно-красного старенького Москвича. Он уже почти сполз под кресло, пытаясь дотянуться до педалей. Ника со всей силы дёрнула соседнюю дверь и неуклюже залезла в машину.
Рванул ветер. Или это завёлся мотор.
– Алек, едем уже, – крикнул Сеня.
Красная Lada умчалась. Вместе с ней улетели воспоминания. Под гудки недовольных Алек переехал пешеходный переход и свернул в проулок. Где-то здесь был первый адрес из списка.
Алек оставил машину во дворе. Сеня выпрыгнул первым. Алек сейчас только заметил, что он сжимает в руке плоский рюкзак: прихватил с собой оборудование.
Первой, к кому они зашли, была женщина, уже немолодая, но ещё не старая, по фотографиям совсем уж ничем не примечательная. Она встретила незваных гостей на пороге квартиры в домашнем выцветшем платье в огромный горох. С заколотыми волосами и без макияжа она выглядела ещё старше.
Алек действовал точно по плану, говорил готовыми фразами, не выдавал ничего лишнего. Сеня переминался с ноги на ногу у порога. Женщина выслушала, поставила подпись, согласилась не выходить из дома и соблюдать осторожность. Алек уже закончил, когда совершенно случайно взгляд его упал на магнитик, прикреплённый к двери. Простой с первого взгляда, незаметный: сердце, витиеватые буквы в середине. Но что-то щёлкнуло, завертелось. Исчезли трещины, багровый посветлел до малинового. Как живые, расползлись тонкими змейками буквы и свернулись в новые.
Дверь почему-то была белой и гладкой. В ней отражалась кухня: разложенный стол, накрытый яркой скатертью, заставленный тарелками и стаканами, деревянные спинки стульев, узорчатая светлая плитка. И он сам – вихрастый мальчишка в заляпанной футболке, только-только примчавшийся с улицы.
Мама суетилась у столов. Сегодня праздник. Алек давно должен быть дома. Скоро придут гости. Но Алек разглядывал магнит. Он прекрасно помнил его целым. И когда трещина успела разделить пополам гипсовое сердце?
Алек отвернулся. Картинка подёрнулась рябью. Уже тот же магнит валяется под ногами, вдребезги разбитый, разбросанный осколками по кухне. И на плитке виднеются царапины. Она не выдержала удара. Алек смотрел на то, что осталось от сердца и букв с тайным страхом. Мама не поругает. Мама в больнице. Но почему, почему этот старый магнит упал именно сегодня? И как он упал, если Алек к холодильнику не прикасался?
– Да, всё поняла, спасибо.
Алек вынырнул из воспоминаний. Лёгкие обожгло, будто он и в самом деле нырял под воду. Сколько прошло? Минута, пять? Судя по тому, как удивлённо смотрела эта обычная женщина, точно не минута.
Алек сдавленно попрощался и вышел, захлопнув дверь. Спёртый воздух подъезда был пропитан запахом свежей краски. Алек и не заметил, когда поднимался.
– Что-то случилось? – Сеня сжал пальцы в замок, облизал губы. Он боялся. Значит, времени прошло достаточно.
– Случилось, – не задумываясь, признался Алек. – шестнадцать лет назад.
И он поспешно сбежал вниз по лестнице.
Следующим в списке был молодой человек с приятными манерами, какой-то дальний родственник Олега. Вроде Олег и не знал о его существовании. И всё прошло по той же схеме. Только магнита на двери не оказалось, и Алек спокойно вышел из квартиры.
Они шли по пыльной пустой дороге. Машину оставили, быстрее пешком. Ветер стих совсем. В застывшем воздухе висел запах и даже привкус лаванды. Для Алека это был запах детства и свободы. Он удивлялся, как не возвращались проклятье воспоминания. И какая-то его часть даже хотела их возвращения. Что-то было магическое в этой сладкой грусти. Вспоминать счастье всегда грустно.
Впереди ковром стелилась пожелтевшая от духоты трава на газонах. Она пожухла от серости, чтобы слиться с окружающими её домами. Пыль кружилась, вилась в наэлектризованном воздухе. И когда свет пробивался сквозь кроны, пылинки мерцали. Их полёт превращался в танец. И сами они казались снегом, который забыл, когда ему следует падать.
Снежинки падали. Медленно. Колючие. Холодные. Красивые, но почему такие острые? Они забивались под ворот куртки. Алек нашёл капюшон, и целый ворох снежинок осыпал лицо. Теперь щёки горели не только от слёз.
Алек смотрел, как покрывается пятнами серый асфальт. Снежинки садились на него, и таяли, и пропадали, становились такой же холодной и колючей водой, слезами серого, крепкого асфальта.
Снежинки кружились, кристально-чистые, белые, одинокие. Они не были похожи на снег. Они падали редко, по одной и застывали в воздухе. Снег звенит. Они уныло шелестели. Снег обнимает. Они впивались иглами.
Рой погибших мотыльков. Они потеряли крылья и падали, чтобы раствориться, исчезнуть в серости асфальта или на горячей коже Алека. Не снег. Пепел. Такой же мёртвый, пустой. Прошлый.
Алек шагал по асфальту. Он давил снежинки, и тёмные влажные следы оставались от его ботинок. Алек шёл, сопровождаемый струйками обуглившегося пепла. Пепел тоже надо сжигать. Он читал что-то такое. Мысли запутались. Алек не помнил, не понимал, не видел ничего, кроме снежинок.
А за спиной протяжно прогудел, зашумел и замолк поезд.
Алек вздрогнул, коснулся щеки и одёрнул руку. Влажная. Воспоминания не могут быть настоящими! Он моргнул, быстро, чтобы согнать слезы. Снежинки исчезли. Их снова заменила пыль. Только Алек никак не мог отделаться от мысли, что и пыль эта похожа на пепел.
Они снова шли. И дорога не заканчивалась. А часы упрямо показывали, что прошло пять минут.
– И зачем мы это делаем? – Сеня ускорился, чтобы поспевать за Алеком. Он уже почти бежал.
Руденко сбавил темп. Вопрос Сени застал его врасплох. Просто это был тот самый вопрос, который крутился в голове последние несколько минут. Все прекрасно понимали, что найти нужного человека в городе, не зная ни одной приметы, невозможно. И всё равно упорно искали
– Чтобы не ждать. – Алек пожал плечами. Он представил пустой отдел, по которому, переворачивая документы и папки, гуляет озорник-ветер. Нет, оставаться там было бы невыносимо.
– Алек… – Сеня осёкся, опустил глаза и несколько шагов прошёл молча. Алек не настаивал, ждал, пока он сам продолжит. – Так, просто вспомнил, что Милана говорила… Люди всё делают, чтобы не сидеть на месте.
Точно. Алек чуть не споткнулся. Нога угодила прямо в одну из многих ям на дорожке. Вот он, настоящий ответ. Люди идут на любое безумие, чтобы делать хоть что-нибудь. От отчаяния в безвыходных ситуациях принимаются самые нелепые и рискованные решения. Люди говорят, много и бессмысленно, чтобы заглушить тишину и неловкость. Люди смеются, шутят, гуляют до ночи, когда им плохо. Алек знал. Знал на собственном опыте, какой громкой может быть тишина, каким острым может быть ничего.
– Она не виновата, – прошептал Сеня. – Она хотела вырваться…
Люди рвут и крушат все рамки, когда их вдруг лишают свободы. Но когда свобода эта перед носом, никто её не замечает. Люди всё делают, чтобы чувствовать себя свободными. Не одна Милана виновата в том, что лицо её превратилось в маску. Она бросала вызов тем, кто её ограничивал. Сеня рвался в полицию, подключился добровольцем к расследованию, взламывал системы в сети, и всё потому что его ограничивали. Влад, вырвавшись из строгих рамок семьи, пытался доказать себе и всем кругом, что он живёт, что он может жить, как сам захочет. Алек, он ведь сам повторял те же ошибки, в детском доме ради свободы строил свою систему, ломал себя, переступал через детские принципы. Разве не был он тогда безумцем? А потом свобода хлынула на него. Он вдохнул незнакомый запах новой взрослой жизни, и этот запах опьянил его. И снова он куда-то бежал, жаждал чего-то, верил и совершал ошибку за ошибкой, потому что не мог остановиться.
Люди всё делают ради движения.
Алек ещё шёл. И ещё мелькали где-то далеко одинаковые серые дома. Но он не замечал, как ноги касались земли. Он шёл и чувствовал чужие, невесомые шаги за спиной. Вместе с пульсом они били по голове, звучали и внутри, и снаружи. Это тень читала спутанные мысли.
– А я понял, почему люди боятся теней, – неожиданно выпалил Сеня.
Алек остановился. На лице Сени триумф смешался со строгой грустью. Что-то детское ещё плескалось на дне его глаз.
– Тени неподвижны.
Подъезд. Лифт. Дверь. Алек постучал. Ему открыли быстро, не спрашивая, кто там. Алек показал удостоверение и вошёл в уютную квартирку. Над головой тихо звякнул колокольчик…
Алек говорил с молоденькой девушкой-студенткой и не слышал её ответов. Слишком громкими стали собственные мысли. И память повторяла тихий звон колокольчиков снова и снова. Колокольчиков над дверью ювелирного магазина, в котором всегда был слишком большой для маленького городка поток покупателей.
Алек разглядывал украшения на прилавках за стеклом. Он остановился тогда на золотом кулоне. Только молодой влюблённый взгляд всё забегал на обручальные кольцах. Продавщица пошутила тогда:
– Не медлите, молодой человек. Любовь и ускользнуть может.
Алек смущённо улыбнулся и попросил кулон. Больше над его головой не прозвенел этот колокольчик.
Следующим был паренёк лет семнадцати-восемнадцати, едва ли не ровесник Сени. Он оказался таким разговорчивым и любопытным, что Алек даже о тени забыл. Ребята не заметили как оказались на столом с кружками чая. Хозяин квартиры выставил на стол свои скромные запасы сладкого и, поджав ноги к груди, расположился на диванчике смежной с кухней комнатки. Он много говорил. Алек слушал и посматривал на список.
После разговорчивого молодого человека чёрточки напротив имён появлялись всё быстрее, одна за другой. И в арифметической прогрессии темнело. Как только выходили из очередного дома, Алек подмечал, что ещё ниже опускалось солнце и гуще становились облака.
В конце концов, когда стемнело совсем, он предложил заканчивать похождения и возвращаться в отдел. Сеня одобрил. Тем более, что с конца города, до которого они добрались, до отдела ехать надо было не меньше получаса.
Алек напряжённо следил за дорогой. Когда взгляд чего-то невидимого бил в спину, он не мог заставить себя расслабиться. Алек думал о том, что марафон воспоминаний закончился. Это к лучшему. А последние погибшие мотыльки садились на панель и разлетались, словно живые, от звуков радио.
Где-то далеко раздался гудок отправляющегося поезда. Алек пожалел, что выбрал более короткий путь…
Тень дала ему спокойно доехать до перекрёстка. Но стоило на секунду прикрыть уставшие глаза, и дорога исчезла. Алек не ехал. Это мимо мчался состав, гремя, крича, поскрипывая так, что уши закладывало. Алек слишком рано вышел на перрон. Это отъезжал предыдущий поезд.
– Десять минут, – пробормотала Ника, сняла рюкзак с плеч, поставила на чемодан и потянулась, разминая затекшую спину.
– Десять минут, – эхом отозвался Алек.
Билет жёг сквозь карман куртки. Алек, ещё недавно уверенный в своём решении, медленно начинал жалеть. Десять минут, и унесётся вперёд гремящий состав, заберёт его с собой, в центр, навстречу перспективам, жизни, о которой он мечтал, которой жаждал все эти годы. О которой мечтала и тараторила с восторгом Ника.
Это вторая попытка уехать. И на этот раз Алек уедет. Навсегда.
Она не пришла.
Алек одёрнул себя. Кто пришел бы, после того, что было? Алек в лицо ей крикнул, что забудет, начнётся новая жизнь, в которой прошлому места не останется. Первый пункт он уже не выполнил. Главное не облажаться со вторым.
Рядом были люди. Лица. Алек вздрогнул. Неужели он добровольно загонял себя в очередную ловушку?
Ника растерянно улыбалась. Алек старался смотреть на её сияющее личико. А время утекало сквозь пальцы. Из десяти минут осталось пять.
– Мы правильно делаем? – Ника подняла глаза на него. Ждала.
– Конечно, – дрогнувшим голосом подтвердил Алек. – Мы ждали этого.
Ника тоже вспоминала. И тоже сомневалась. Только она не бросала здесь человека, которому почти совсем начала доверять.
Минута. Поезд с шумом катил свои громоздкие вагоны по рельсам. Мимо спешили люди, гремели колёса чемоданов, шуршали сумки и пакеты. Люди превратились в реку, которая никак не могла решить, куда течь, и потому текла сразу в обе стороны. Голоса тоже стали рекой и текли над людьми, сопровождая их и путаясь ещё сильнее.
Алек заметил нужный номер вагона и влился в эту реку. Он перехватил у Ники чемодан и протискивался сквозь толпу к дверям. А люди суетились и толкались, путались сами, путали друг друга.
«Вот все они хотят уехать», – думал Алек. – «А будет ли для них этот поезд поездом в новую жизнь и билет – билетом в один конец?» Наверное, нет. Потому что эти люди вернутся, когда только захотят. А Алек не сможет вернуться к Майе и заявить, что передумал. И тем более не сможет сказать времени: «Остановись, дай второй шанс. Этот билет для Алека – билет в будущее. А из будущего, как известно, не возвращаются.
Он помог Нике подняться, потом поднял чемоданы и сумки и только тогда сам запрыгнул на подножку. В последний раз его пылающие щёки обдало слабым ветром родного города. Порыв этот словно ворвался из прошлого. И Алек, окинув взглядом платформу, нырнул в вагон.
Когда поезд, подрагивая, завёл свою песню, Алек, стоя у окна, заметил на секунду её силуэт, скрытый среди других провожающих. Она пришла. Или Алек просто слишком хотел в последний раз её увидеть.
Глава 23
Алек гипнотизировал телефон. Он наконец дышал свободно, открыл окно до упора, и свежий воздух щипал за выставленный локоть, остужал щёки. И вместе с тем мысли. Алек думал о воспоминаниях, о словах Сени. И о телефоне. Он ждал звонка. Он надеялся ещё, что не придётся возвращаться в пустую квартиру. Пустота – лучший сообщник страха.
Телефон услышал его мольбы. Он тихо завибрировал, и Алек судорожно, одной рукой придерживая руль, схватил его и не глядя принял вызов.
– Привет, ну что там?
Ника. Алек с первого же слова узнал её голос.
– Ничего нового. – резкий поворот, съезд с главной дороги. Медленно потянулась в полутьме ровная полоса фонарей. Алек не замечал, куда едет. Руки сами вели его.
Ника спрашивала, Алек отвечал. Ей он говорил всё, не скрывая. И чем больше говорил, тем ярче осознавал, сколько вокруг него на самом деле таин. Алек ото всех что-то скрывал. И как после этого он мог быть уверен, что никто больше ничего не скрывает?
– Приезжай к нам, – предложила Ника. Алек поймал себя на мысли, что ждал этого предложения. Он уже ехал к Нике.
– Лина с тобой? – можно было не спрашивать.
Пять минут тишины – ровно столько понадобилось Алеку, чтобы добраться до дома Ники. Он остановился у подъезда, выискивая ключи в рюкзаке. Тяжёлая железная дверь смотрела на него надменно и немного подозрительно. Ключи как назло выскальзывали из липких пальцев и терялись среди всякого барахла.
Алек чертыхнулся и встал на одну ногу, чтобы поставить рюкзак на колено второй. Стоять так было неудобно, зато куда удобнее стало ловить ключи.
Об освещении в этом дворе и не слышали. Старый сутулый фонарь, покрытый слоем ржавчины и налёта, стоял на углу. Он сморщился, покосился, поседел, совсем как человек. И светил он тускло, подмигивая и тихо жужжа. Света его не хватало и на пару метров, не то что на весь двор.
– Есть. – Алек вытащил ключи и вскинул руку над головой, словно кто-то мог видеть его, кроме чёрного кота в чёрной тьме двора. Он накинул рюкзак на плечо и вошёл в подъезд. Горячий воздух пропах чем-то грязным, сырым и неприятным. Алек поспешно взбежал по лестнице и остановился перед дверью с аккуратным номером двенадцать. Постучал три раза, быстро, как в детстве договорились стучать они с Никой. Традиция сохранилась до сих пор.
Дверь открылась и закрылась снова за спиной. В доме пахло теплом, свежесваренным кофе и совсем немного – корицей. Ника в свободном домашнем костюме встречала его со скромной улыбкой на пороге своего уютного уголка. В жёлтом свете лампы её глаза казались зелёными. Вот сколько раз Алек предлагал ей снять другую квартиру! И всегда Ника находила повод отказаться.
Лина выскользнула из кухни и остановилась, прислонившись к косяку. Алек озирался по сторонам, словно впервые видел это место. Оно изменилось до неузнаваемости. Хотя нет, оно осталось прежним. Это Алек изменился.
В прошлый свой приезд сюда Алек ничего не видел, кроме деревянного стола кухни и огромного окна напротив, ничего не чувствовал, кроме горячего чая, и ничего не слышал, кроме голоса Ники. Сейчас квартира приобрела в его глазах новый смысл. Алек вспоминал своё скромное жилище. Оно было простым, пустым, ограниченным стенами и дверями. Да аккуратное, немного стильное, но оно не жило. А квартира Ники жила.
Алек слышал дыхание стен. Наверху потрескивало что-то, что-то это прыгало по потолку, шкреблось и шептало. Пол поскрипывал. Он тоже говорил. А Ника, наверное, понимала, поэтому не хотела отдавать квартиру. Вместо обоев стены здесь были усеяны всем тем, что составляло жизнь Ники. Здесь были картинки, маленькие, любительские. Но живые. И полки с книгами, блокнотами, записными книжками, немного пыльными и иногда потрёпанными. У каждой из этих полок была история.
Алек шёл, как во сне. Из окна падал на него лунный свет и стелился по деревянному полу тоненькой дорожкой. Он отражался от лакированной поверхности, как от водной глади. Алек шёл по воде и по свету. И рядом совершенно спокойно шла Ника. Луна играла её волосами, которые казались теперь серебристыми. Здесь Ника была королевой.
– А теперь ты мне всё расскажешь, – заявила она с показной строгостью. Это был приказ королевы. Алек не мог ослушаться.
Он прошёл вслед за Никой на кухню. Лина смущённо опустила глаза и так и осталась стоять у косяка, когда Алек занял своё любимое место напротив окна. Перед ним уже стоял кофе. Ника опустилась на стул напротив. Она ждала, положив подбородок на сплетённые в замок пальцы. И Алек рассказал ещё подробнее про воспоминания, тени, Сеню, Багова, Андрея, про свои подозрения. И, сказав всё это вслух, он окончательно запутался.
Алек заметил, как Лина тоже присела за стол, на самый край стула. Натянутая, как струна, спина, спрятанные между коленями руки говорили о не меньшем волнении и интересе. Лина медленно оправлялась от потери, но ещё боялась выздоровления. Ника успела сказать это по телефону. Лина ещё чувствовала себя виноватой перед Владом.
– Андрей оправдается перед вами, – задумчиво пробормотал Ника. – Если будет новое убийство… это вполне может быть он.
Алека как по голове ударило. Слова оказались тяжелее приклада, которым он получал уже на операциях. Ника спокойно отпила кофе, развернулась, дотянулась до жалюзи и закрыла их. Алек смотрел на неё и пытался осознать, как, как могла Ника так легко обвинять Андрея. И как одной фразой она всё разрушила.
– Убийство, в котором кого-то подставят, – продолжала накидывать Ника.
– Зато Багова можно будет выпустить, – отшутился Алек и залпом осушил кружку. На самом деле ему было не до смеха.
– Я не обвиняю Андрея. – Ника вскочила на ноги. Снова она прочитала мысли Алека до того, как тот успел их озвучить. Если нет связи между сёстрами и братьями, то Алек просто не знал, как объяснить это.
– Тогда кого? – Алек не заметил, как заговорил с сестрой как с коллегой. А Ника прекрасно вжилась в роль полицейского.
– Человек, у которого есть возможности и неплохая связь с каждой из жертв и с каждым обвиняемым. Кто-то, кто мог подстроить то же убийство Нагилёва и нападение на вас Андрея, – набрасывала она. Алек запрокинул голову, перевернул чашку и горькие капельки кофе упали на язык.
– Это не человек, – повторил он безумную и самую возможную одновременно версию.
– Но это должен быть человек, – подала голос Лина.
Разговор их походил на спор мыслей в голове Алека. В деле этом было три подозреваемых: Андрей, мистическая тень и неизвестный вполне реальный убийца. Алек обязательно продолжил бы эту мысль, если бы под рукой не завибрировал телефон. На этот раз он бросил взгляд на экран и принял вызов. Ночь обещала быть нескучной.
– Алек, я приеду? – без предисловий заявила Маша.
Алек ожидал другого. Он даже растерялся на секунду. А Маша продолжала тараторить:
– Нам надо поговорить. Это срочно. Не по телефону.
Заинтригованный и напуганный одновременно таким напором Алек выдавил из себя согласие и отправил вдогонку адрес Ники. Телефон лёг на стол. Обсуждения продолжались. Но Алек больше не вникал в них.
Домофон зазвонил через полчаса. Маша вихрем влетела в квартиру, шлейфом за ней потянулся запах сырости из подъезда. Маша остановилась там, где перетекает в кухню коридор. Она бесстыдно разглядывала Нику и Лину, новые лица на минуту отвлекли её от Аоека. А Руденко сгорал от нетерпения.
Маша обессиленно опустилась в угловое кресло. Её лицо было в тени. Но бледным светом оно контрастировало с темнотой, словно светилось, как тот старый фонарь. Алек пожалел, что кофе у него больше нет, и тем более нет ничего покрепче.
Черты лица Маши размылись, но глаза блестели отчаянием. Алек смутно догадывался, что так стремилась она сказать. Он должен был услышать эти слова из её губ. В голове они звучали почти не страшно. Но здесь…
– Эти тени. – Маша взяла себя в руки. – Это вестники. Ты же их чувствуешь?
Алек вздрогнул, так пронзительно звучал голос Маши. На него устремились три пары глаз. Ника смотрела со страхом, Лина – с надеждой, и только в глазах Маши он увидел своё крошечное смутное отражение.
– Да, – признался Алек.
– Два варианта. Или на тебя готовится покушение, или тебя хотят подставить, – закончила Маша и запрокинула голову навстречу белому в мелких паутинках-трещинках потолку. Алек тоже смотрел наверх. Трещины не желали складываться в картинку.
– Я просматривал свою жизнь, кусками, то, что видел вокруг повторялось в воспоминаниях. – Алека не спрашивали. Он признался сам. – Я всё помню.
– Цель или средство, – прошептала Ника. Её глаза бегали, пальцы комкали салфетку.
– Жертва, – обобщила Маша. К собственному удивлению, от этого ужасного слова Алек ничего не почувствовал.
– Тень была и с тобой. – Он постукивал ногтями по ручке кружки. Тихий звон стекла давал ритм растянутым словам.
– На несколько минут, не больше. – Маша отрицательно мотнула головой.
Призрачно бледное лицо Ники блестело от лунного света. Глаза её были совсем голубыми. И кто успел раздвинуть шторы? Теперь уже Лина что-то шептала ей на ухо. Успокаивала. Это Алек должен был сидеть рядом. Но слова не могли вырваться, они вросли в горло и мешали дышать. Алек медленно осознавал, что с ним происходило последние дни. Он вспоминал Влада в тот вечер, остекленевшие глаза Андрея. Чью роль займёт он сам?
– Ничего нельзя сделать. – Алек не узнал свой голос.
Ответом послужили пронзительная тишина и осуждающий взгляд Ники. Маша ловко перевела тему. Алек нацепил маску равнодушия и легкомыслия. Как же он понимал Влада!
Но над головой горел желтоватый свет лампочки. Кружка со свежесваренным кофе парила, распространяя по всей кухне тёплый аромат дома и уюта. Пар взлетел лениво и растворялся, не достигая потолка. У лампочки вились крошечные мошки. Слова текли неторопливо, извиваясь, как пар. Невозможно было не заразиться этим вирусом спокойствия и уюта.
Маша была совсем близко. Её рука коснулась его руки. Горячо. Обжигающе. И так приятно, до мурашек. Маша не отдёрнула руку. Алек смотрел на переплетённые пальцы и не понимал, как простое прикосновение перешло в близость. Маша лежала на его плече. Её волосы щекотали шею. Он сидел бы так, неподвижно, вечно. Потому что тишина, проходя сквозь сплетённые пальцы, становилась тёплой и чистой.
Маша вдруг напряглась. Её взгляд остановился на запястье Алека. Он мог поспорить, что знает, о чём она подумала. Что увидела.
– Ты о шрамах? – тихо спросил Алек. Маша подняла голову. В её глазах было столько страха и немой просьбы… Никто и никогда ещё не спрашивал его именно об этих шрамах, пусть и не вслух.
– Уверен? – Ника мягко коснулась тыльной стороны его свободной ладони.
Алек не был уверен. Он не хотел вспоминать. Он ненавидел шрамы, особенно эти шрамы безумия.
– Это ошибка.
Алек высвободил руки, медленно провёл по шершавой поверхности шрамов. Пальцы подрагивали и пошаркивали, словно бежали по неровной земле.
– Я хотел умереть.
Он помнил. До мельчайших деталей и снова, как наяву…
Алек сжимал лезвие, холодное, ледяное, слишком тонкое для его опухших пальцев, слишком серое для воспаленного сознания. Алек сжимал его так крепко, что капли крови проступили на коже ладони.
