Kitabı oku: «Господин Кокаларис», sayfa 5
Отступив от бабули, я хмуро глянула в небо, а потом на ворота.
– Чья воля? – насторожилась я. – Вы, что… его – того?
БабМаша промолчала, а через миг до слуха отчётливо долетел гневный рык.
– Тво-ою ма-ать! – проревел Кокаларис и сердито застонал.
Испугавшись, я рванула за ворота и увидела, что он стоял у открытой дверцы и, опустив голову, тяжело упирался в кузов. Ветер высоко вскидывал полы его чёрного пальто, а полетевшие с неба хлопья снега украшали волосы не тающей сединой. Я смотрела на Афоню и растерянно топталась на месте, не зная, смогу ли помочь. Ну а вдруг?! Кровь Ивана-царевича и всё такое. Но как только решилась и сделала шаг, ко мне вдруг подскочила бабуля и, схватив за руку, потянула назад.
– Да вы что?! – завопила я. – Не надо!
БабМаша молча толкнула меня в объятия ещё сонного Димки и, кликнув удивлённого Алексея, побежала с ним закрывать ворота. Они так торопились, как будто с той стороны на наш дом пёр гигантский дракон. Ну, судя по звукам, было вполне похоже. Однако, как только ворота закрыли, рычанье стало медленно угасать и вскоре вовсе стихло. Дед Лёша понуро огляделся и выдохнул:
– Туды ему, поганцу, и дорога. Однако… что ж вы всё утаили, Марьюшка? Почему я не знал?
– Так нужно было, Алёшенька, – вздохнула бабМаша. – Не сдержался бы ты, ведь сам же знаешь, и раньше бы всё решил, до девочки. А чёрное сердце Афоньки должно в руках у неё побывать – так матушка хотела. И вот случилось. Некому будет силушку тянуть из славной землицы нашей.
Дед Алексей обиженно прошёлся взглядом по выползавшим из дома гостям.
– Все знали, кроме меня. Эх, Марьюшка! – горестно выдохнув, он двинулся к крыльцу.
А бабМаша на миг заломила руки, печально глядя деда, а потом решительно повернулась к гостям и засияла:
– Свершилось! Вот и пришла… Договорить бабуля не успела: за воротами вдруг взревел мотор, заскрипели шины, и к небу взвилось облако снежной пыли. БабМаша и гости растерянно переглянулись, а мне наоборот стало легче – холодящий душу ужас отступил. И словно в тон моему настроению в небе снова показалось солнце, а ветер унёс свой пронзительный шлейф, а с ним и снежную тучу. Я быстро выпуталась из Димкиных рук и сердито двинулась к бабуле.
– И почему у меня такое ощущение, что всё это… какая-то подстава? – спросила я, пытаясь уловить её взгляд.
– Не понимаю, – смутилась бабМаша, а потом всё же призналась, что и её болезнь, и моя авария – всё продумано. И участие егеря подтвердила. И даже – мама дорогая! – лося.
– А если бы я разбилась?
– Исключено. С тобой была защита Матушки.
– Да что она против бесчувственного железа! – парировала я. – И Кокаларис…
– А это сила его чар над тобой довлеет, – пропела бабушка.
У меня аж дыханье перехватило.
– Да вы… – воскликнула я и, оттолкнув от себя Димку, бросилась в дом.
У дверей комнаты мне едва не стало дурно: она была на месте. Висела себе на петлях, как ни в чём не бывало, и ждала, пока её откроют. Ну, я так и сделала. Внутри комнаты тоже царил порядок, как будто и не было драки, тушек зайца и утки, и… ларца. Ничего не было. Рванув из комнаты, я с досадой нашла всех гостей и бабМашу в приподнятом настроении за обеденным столом. Из кухни плыл приятный запах пирога.
'Они всё забыли?' – растерянно подумала я, и через миг убедилась, что в памяти близких сохранился лишь случай с аварией и моё время в больнице. Про Афоню и тем более про его родословную, увы, никто ничего не знал. Ага, Матушка замела следы. Зато мой ревнивец, как только услышал имя другого мужчины, тут же нервно засопел и спросил: 'это кто?'.
– Конь в пальто! – огрызнулась я и взглянула на руку, в которой недавно держала каменное сердце Кокалариса. Удивительно, но на ладони остались чуть подсохшие красные пятна. А что, если именно они не позволили мне всё забыть? Возможно. Ох! И что теперь? Ну и зачем мне эта память?!
***
Дело было вечером, всем делать было нечего. Ведь героиня дня – а то бишь я – тихо злилась в своей комнате и не спешила выходить, зачем-то разбирая и снова собирая сумки. Благо, дверь была на месте и закрыта на ключ, так что попытки толкнуть её с той стороны не увенчались успехом. Мне не хотелось их видеть: ни Мулю, ни Димку, никого. Они-то поиграли в сказку и забыли, а мне за что такое 'счастье'?! Я не стремилась узнать о своих 'корнях' настолько глубоко, и шутки папы про то, что наш дедушка – Иван-царевич, воспринимала с юмором. А как иначе?! И уж тем более не думала, что новый очаровательный знакомый вдруг окажется бессмертным Кощеем, мечтавшим безопасно забрать своё сердце.
А мою душу какого чёрта зацепил?! Ведь говорила ему Ядвига – 'не увлекайся', так нет же, все чары в ход пустил. Хотя… я же тоже развесила уши. И со стороны реальной жизни знакомство с Кокаларисом спокойно можно озаглавить 'Мой больничный роман'. А вот его продолженье вне больницы – погруженье в чудо. И как я ни ворчала, всё же… одно с другим сливалось в такой волшебный водоворот, что голова кружилась. А ещё…
Проще говоря, мне стало жаль себя – такую глупую, доверчивую дуру. Утешеньем была мысль о том, что моё общенье с Кокаларисом, наши встречи, разговоры, его касания и взгляды – не прошли зазря. Для него. Ну, раз он уцелел и шустро укатил подальше, моё исцеленье и его заботу засчитали – великая Матушка оказала милость. Чего же он тогда рычал?
Прекрасно понимая, что не получу ответа, я тихо выбралась из 'укрытия' и, подхватив куртку, вышла на освещённый двор. Недалеко от ворот мрачно выступал силуэт моего разбитого 'немца'.
– Да, красавчик, – усмехнулась я, погладив холодный металл. – Во имя справедливости, нас бросили с тобой на амбразуру. Спасибо, что не подвёл! Больше не покатаемся.
Небо над головой подмигнуло огоньками звёзд, а по лицу скользнул прохладный ветерок – как будто погладил.
– И всё? – усмехнулась я небесам. – И вам не совестно? А я… представляете, я хочу продолженья банкета. Уж если вы явили чудо и оставили мне память, сделайте что-нибудь ещё. Хорошее.
За воротами раздался шум подъехавшей машины. Обомлев, я застыла столбом и уставилась на калитку. Сердце тревожно пропустило удар. Железная щеколда взметнулась, и… во двор решительно вошёл высокий крепкий мужчина. Заметив меня, он пригляделся и вдруг окликнул.
– Папа! – ахнула я, узнав родной голос, и восторженно повисла на шее довольного молодца с рыжевато-седой шевелюрой.
– А кого ждала моя царевна? – улыбнулся Пал Иваныч. – Добра молодца, небось?
– Нет, тебя, – всхлипнула я. – Ты меня спасёшь?
– Конечно. А от кого?
– От себя самой.
– Разберёмся, – рассмеялся папа.
И меня действительно спасли: рядом с папой все мысли о Кокаларисе заныкались куда подальше – до поры до времени. Забылась глупая обида на бабМашу и деда Лешу, а вот Димка…
Когда спустя два дня мы вернулись в город, случилось очевидное – мы расстались. И обаятельный Кощей был не причём: просто мне не удалось смириться с народной истиной, что 'коль ревнует – значит, любит'. Ну, не хотелось мне такой любви!
Следы на ладонях остались, но побледнели, напоминая размытый рисунок хной. Глядя на них, я вспоминала наши встречи с Кокаларисом, вздыхала и злилась то на себя, то на него. Мол, какой же я оказалась дурой! Да и он хорош, Бессмертный Тощий! И всё в таком духе.
Вот только надолго моей злости не хватило: нужно было учиться и нагонять упущенное – ведь в мае уже сессия. Неделя в универе легко вернула меня в привычный загруженный ритм, и казалось, что до каникул уже ничего не изменится. Ну, в моей личной жизни точно. Однако я ошиблась.
В середине мая мы с подругой удачно сдали половину сессии и, получив передышку, решили отдохнуть. Договорившись о месте и встрече, я устало окинула взглядом холл универа и пошла проверить расписание. Ну так, на всякий случай – вдруг что-то изменилось. И пока я увлеченно рылась в сумке, продолжая шагать к заветной цели, со мной случилась обычная оказия. Ну, такие сценки часто бывают в молодежных фильмах: когда героиня рассеянно натыкается на героя и давит ему на любимую мозоль. Не знаю, имелась ли такая у моей преграды, но грудь у него оказалась крепкой. То, что это именно он, я поняла сразу, первым делом глянув на оттоптанный ботинок – чёрный такой, блестящий. А я его – каблуком. А может, пронесло? Во всяком случае, "преграда" не зашипела от боли, издав лишь какой-то фыркающий звук.
– Ой, простите, – виновато улыбнулась я, наконец-то решившись взглянуть в лицо обладателя крепкой груди. И… так и застыла, не веря своим глазам: передо мной стоял господин Кокаларис собственной персоной. Правда, заметно постаревший – лет на двадцать, а то и тридцать.
Прежде чёрные волосы поседели до платины, а на лбу прорезались глубокие морщины. Вдобавок, Афанасий смотрел на меня поверх оправы дорогих очков, придающих лицу солидность.
– Все в порядке, – мягко заметил он, и знакомый бархат голоса моментом вывел меня из ступора. Собравшись с духом, я отступила на шаг и неуверенно спросила:
– Господин Кокаларис?
Довольный взгляд и теплая улыбка лучше всяких слов сказали, что я не ошиблась. Слегка кивнув, Афанасий поправил очки и, подавшись ко мне, загадочно зашептал:
– Добрый день, Вероника! Приятно, что вы меня узнали, но… с некоторых пор я Афанасьев. Константин Афанасьев, доцент на кафедре.
– Серьёзно?! – изумилась я, невольно тоже переходя на шепот.
– А что такого? У меня даже степень есть. Не верите?
– Ну, почему же, верю, – кивнула я. – Из вас получится славный препод.
– Я тоже так думаю. А пока… – кашлянув, Афанасьев не спеша огляделся и осторожно тронул меня за локоть.– Вы не торопитесь? Нет? Тогда давайте найдём другое местечко и там поболтаем. Согласны?
Ну, ещё бы я возражала! На нас уже и так смотрели с любопытством – мол, чего она с преподом шепчется?! Да и мысль о предстоящем разговоре моментом пробудила мой трезвый разум, отсеяв смятение.
– Да, поболтаем, – оживилась я. – За углом универа есть аллея, а неподалеку- уютное кафе.
– Прекрасно, – кивнул Афанасьев, – кофе с булочкой будут очень кстати. Ведите.
И мы двинулись. Но как только вышли на свежий воздух, мой проснувшийся разум тут же потребовал объяснений. И начала я с самого простого:
– Господин Афанасьев, а как вы меня нашли? Это все-таки не Дубцы, а огромный город.
Он довольно хмыкнул. – Это было не сложно. На этот случай у меня всегда есть хитрый телепоиск. – Афанасьев склонился к моему плечу и опять зашептал: – между прочим, я не удержался и подло стащил его у тетки Ядвиги. Только ей не говорите. Пусть и дальше подозревает лешака.
