Kitabı oku: «Благословенные монстры», sayfa 2

Yazı tipi:

– Нет, не хотят, – ответила аколийка. – Цветистые письма с мольбами о прощении никогда не бывают искренними.

– Твои кузены не стали бы…

– Рашид, не будь дураком, – решительный тон Париджахан насторожил Надю, и она озадаченно нахмурилась. – Мы можем умереть здесь или умереть там.

– Хотя бы подумай об этом, – мягко сказала Надя.

Аколийка еще крепче обхватила ее руками:

– Я тебя не брошу. Только не теперь, когда мы потеряли его.

– Он уже был потерян, – пробормотала Надя. – Я знала, что лес его убьет, но и подумать не могла, что все случится именно так.

Париджахан замерла, а Рашид бросил на нее очень странный взгляд. Почему бы ей не взять всю вину на себя? Ведь она с самого начала знала, что Малахия не вернется из леса, только не ожидала, что его убьет Серефин. Но, в любом случае, это было неизбежно. Она вступила в игру против него, и он проиграл.

А ей досталось разбитое сердце.

– Даже если ты заранее задумала… – начала Париджахан.

– Задумала, – подтвердила Надя. – И очень сожалею о том, что сделала, но пути назад уже нет.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ввалилась Катя, таща за собой за запястье одного растерянного мага крови.

– Садись, – сказала Катя.

Сверкнув глазами, Остия продолжила стоять до тех пор, пока царевна сама не опустилась на стул. Ее и без того криво постриженные волосы свалялись комками, а повязка больше не прикрывала пустую глазницу, обрамленную шрамами.

Она тихо выругалась на транавийском и сняла с бедра книгу заклинаний, бросив ее на стол. В комнате воцарилась напряженная тишина.

Предплечья Остиии были испещрены свежими порезами. Некоторые из них уже начали покрываться коркой, а из других продолжала течь вязкая кровь, но девушка держалась так, словно ничего не замечала.

– Ничего не выходит, – прошипела она.

– Попробуй еще раз, – настаивала Катя.

– Подождите, – вмешалась Надя, но тяжелый взгляд царевны тут же заставил ее осечься, и она откинулась на спинку стула.

Остия покачала головой и, открыв свою книгу заклинаний, озадаченно нахмурилась.

– Я даже не могу их прочесть, – сказала она надломившимся голосом.

– Можно? – спросила Надя, нерешительно протянув руку за книгой.

Остия молча кивнула в ответ. Перевернув несколько страниц, Надя убедилась, что могла прочесть написанный текст: он совершенно точно был на транавийском, но в словах как будто не было смысла. Словно им не хватало чего-то важного.

– Для меня это выглядит как полная бессмыслица, – сказала Остия.

– Мы уезжаем, – объявила Катя. – Вы достаточно долго упивались своим горем и жалели себя. Пора отправляться в Комязалов. Мне нужно поговорить с отцом.

Встретившись с напряженным взглядом Остии, Надя тяжело сглотнула. Похоже, у них с транавийкой появилось что-то общее: обе девушки не горели желанием предстать перед царем.

3

Серефин Мелески

«Велес не различает правду и ложь. Для него все едино. Правда и ложь – это всего лишь слова, а слова ничего не значат».
Записки Влодзимежа

Лучше бы Серефин умер от потери крови. С тех пор как его охватила лихорадка, он не раз размышлял о том, как хорошо было бы просто сдаться.

Когда он пришел в себя, то не понял, где находится. Его окружали темнота и холод. Кто-то свернулся калачиком рядом с ним – что было совсем на него не похоже, – и его разрушенный мир начал складываться воедино, когда он понял, что это Кацпер. Серефин дотронулся до повязки на левом глазу, а вернее – до пустой глазницы. Прикосновение вызвало вспышку боли, похожую на невыносимую мигрень, но он больше не чувствовал себя так, словно ему в голову воткнули острое лезвие.

Серефин все еще чувствовал кровь брата на своих руках, чувствовал, как воля жестокого бога заглушает его собственную, пытаясь захватить сознание и использовать тело в своих неведомых целях. С тех пор он больше не терял контроля над собой. И для этого потребовалось всего лишь вырвать свой собственный глаз.

Учитывая все обстоятельства, это была небольшая цена за свободу.

Серефин устроился поудобнее и прижался лбом к затылку Кацпера, надеясь, что сегодняшняя ночь пройдет без кошмаров.

Но он снова оказался на фронте, а вокруг стоял оглушающий шум. Крики, плач и реки крови. Стрела, просвистевшая возле его лица, оцарапала щеку, и теперь его тоже заливала кровь. Подругу Серефина, Ханну, порубили на куски калязинские мечи, рассекая ее плоть с такой скоростью, что это просто не могло быть реальностью. Когда один из мечей нацелился на Серефина, он резко проснулся и, вздрогнув, провел рукой по волосам, пытаясь убедить себя, что фронт остался где-то позади, в далеком прошлом. Он был весь мокрый от пота, а его судорожные вдохи сменились мелкой дрожью, и он уткнулся головой в колени, изо всех сил стараясь взять себя в руки.

– О, доброе утро, – сонно пробормотал Кацпер, и от хриплых ноток, прозвучавших в его голосе, по телу Серефина пронеслась не менее лихорадочная волна согревающего тепла. – Это всего лишь ночной кошмар.

– Но когда ты находишься во сне, он кажется таким реальным, – пробормотал Серефин, прежде чем поднять голову.

Кацпер прищурился, когда на его лицо упал луч света, проникший сквозь щель их наскоро поставленной палатки.

– Ох, кажется, мы проспали. – Его смуглая кожа была теплой, а темные кудри растрепались после долгого сна. – Ты выглядишь так, словно тебе уже лучше, – с надеждой в голосе сказал он.

Они не просто проспали до полудня. Они вообще не должны были спать одновременно: кому-то из них стоило остаться на страже, но с каждым днем это становилось все сложнее и сложнее.

Серефин кивнул, теребя край своей повязки.

– Лихорадка прекратилась. Надеюсь, это хороший знак и я все-таки не умру.

– Или это плохой знак и ты все-таки умираешь, – сказал Кацпер.

– Выметайся из моей кровати.

Кацпер тихо рассмеялся, сел и перегнулся через Серефина, потянувшись к своей сумке:

– Это даже нельзя назвать кроватью. Снимай повязки.

Серефин ненавидел этот процесс, но все-таки послушно развязал бинт и начал осторожно его разматывать, открывая остатки своего левого глаза. Кацпер достал из сумки чистые бинты и на мгновение обхватил лицо Серефина ладонями.

– Как я выгляжу? – спросил Серефин. Все это время он избегал любых возможностей увидеть свое отражение.

– Как лихой разбойник. Потрепанный, но очаровательный, – с легкостью ответил Кацпер, и Серефин поднял бровь.

Кацпер осторожно провел пальцами по лицу своего короля. Его прикосновение было нежным и легким, как перышко, и Серефин с трудом удержался от того, чтобы не утащить Кацпера обратно в спальный мешок.

– Без шрамов не обойдется, – пробормотал Кацпер. Он дотронулся до пореза, который заканчивался возле губ Серефина. Заживая, тот слегка натягивал уголок его рта. – Некоторые люди будут судить тебя по внешнему виду, и твое лицо может их напугать.

Серефин закрыл глаза.

– Но я не из их числа, – продолжил Кацпер, понизив голос, и осторожно снял последний бинт.

Не выдержав долгого молчания, Серефин открыл глаз: старый целитель зашил его другое веко, пока глазница не заживет.

– Кацпер?

Моргнув, Кацпер опустил руки.

– Прости, – сказал он. – Опухоль поползла вниз. Тебе больно?

– Кровь и кости, да.

Серефин постоянно испытывал боль. Бесконечная мигрень то немного угасала, то разгоралась с новой силой.

Кацпер немного замялся, прежде чем прижать ладонь к щеке Серефина:

– Главное, что ты выжил.

– О, так, значит, все настолько плохо.

Последовавшая тишина не очень-то воодушевляла.

– Кацпер.

– Твой глаз так и не восстановился полностью, – наконец сказал он. – Но я все еще верю, что ты поправишься.

Серефин не был настроен так оптимистично. Вокруг него все еще порхали мотыльки. Что-то было не так. Как будто его разобрали на части и собрали снова в неправильном порядке. Долгое путешествие через весь континент, проделанное по прихоти беспощадного бога, не пощадило его здоровья.

Кацпер тщательно очистил пустую глазницу, прежде чем снова перевязать голову Серефина и осторожно поцеловать его в лоб.

Они покинули крошечную калязинскую деревню несколько недель назад, хотя Серефин был не в том состоянии, чтобы путешествовать. Но последнее, чего он хотел, – это застрять в Калязине без возможности вернуться домой. Только, похоже, этот кошмар стал его новой реальностью. Он понятия не имел, что происходит на фронте или при дворе.

Сев на корточки, Кацпер убрал оставшиеся бинты обратно в рюкзак. Закончив сборы, он застегнул рубашку и с сомнением посмотрел на свой военный мундир.

– Не надевай его, – сказал Серефин, приглаживая свои спутанные волосы, после чего завязал их в хвост. И когда они успели так отрасти?

Кацпер сел рядом, чтобы натянуть сапоги, и Серефин прижался лицом к его плечу. На мгновение юноша напрягся, но затем все же прислонил висок к голове Серефина. Так было всегда: секундное колебание, возникавшее каждый раз, когда Кацпера охватывала неуверенность. Серефин научился определять эти моменты сомнения.

Он знал Кацпера три года, но это были три долгих года, наполненные хаосом. Когда люди узнаю́т друг друга в необычных обстоятельствах, вроде полей сражений или мучительных ночных дежурств, их познания можно назвать довольно специфичными. Серефин знал, что Кацпер вырос в Зовече – одной из южных провинций Транавии. Он был чуть ли не самым младшим из пяти детей, и почти все его братья и сестры побывали на фронте, прежде чем вернуться домой на ферму. Но Кацпер ненавидел грязь, так что деревенская жизнь явно ему не подходила. Он не любил выращивать растения, но его очень интересовало, какое воздействие они могут оказать на человека. В частности, его привлекали яды. Жизнь человека легко можно было нарисовать в общих чертах в спокойные моменты между столкновениями со смертью на фронте.

Кацпер занялся шнуровкой сапог, и Серефин поднял голову, чтобы изучить его лицо, размышляя о мелочах, которых не знал. Ему было известно самое основное о каждом солдате своего полка, но мелочи? Это давалось сложнее.

У Серефина не было друзей. Он просто не знал, как их заводить. У него была только Остия: они привязались друг к другу с самого детства и взаимно решили, что так должно быть всегда. Она пошла на войну только ради него.

А вот Кацпер… Он помнил тот день, когда повысил Кацпера и принял его в свой внутренний круг. Вспомнил, как их отношения становились все менее и менее официальными. Это был медленный процесс. Постепенно Кацпер становился увереннее и уже мог отпускать шуточки про Серефина, не извиняясь за свое поведение, он словно говорил не с принцем, а с обычным человеком. В Серефине зарождалось какое-то новое чувство, которое обжигало его изнутри каждый раз, когда Кацпер улыбался. Он даже не осознавал, насколько доверял своему помощнику, пока Гражик не погряз в хаосе и Серефин не начал постоянно обращаться к нему за советом.

Так откуда взялись эти сомнения?

Он протянул руку и коснулся шершавой щеки Кацпера, заросшей легкой щетиной.

– Сер?..

Серефин поймал последние буквы своего имени губами. Кацпер издал жалобный низкий звук и обхватил шею короля одной рукой, поглаживая чувствительную кожу большим пальцем.

Он хотел узнать Кацпера так близко, насколько это вообще возможно. К сожалению, обстоятельства, в которых они оказались, совершенно к этому не располагали.

– Что это было? – спросил Кацпер, переводя дыхание.

– Почему ты так напрягаешься, когда я до тебя дотрагиваюсь?

Кацпер растерянно моргнул:

– Что?

Серефин тут же пожалел о своих словах и отвел взгляд. Он не был готов к этому разговору.

– Н-нет, я… не обращай внимания…

– Погоди, – сказал Кацпер, поворачивая лицо Серефина обратно к себе. – Это происходит неосознанно.

– М-м.

– Потому что ты король.

Это был не тот ответ, который хотелось бы услышать Серефину.

– Я просто Серефин, – сказал он с нотками отчаяния в голосе.

– Я знаю. Ты – это ты. Но в то же время ты – нечто большее.

Серефин отвернулся и сжал губы. Им пора было выдвигаться в путь.

– Не надо от меня закрываться, – растерянно сказал Кацпер, нахмурившись. – Мы можем об этом поговорить?

– Разве тут есть о чем говорить?

– Вообще-то да.

– Я не хочу все усложнять.

– Я понимаю. Но этот разговор не обязательно должен быть сложным. – Кацпер взял его за руку, провел пальцами по его ладони и снова отстранился. – Прости. Я буду внимательнее следить за своей реакцией. Но и ты должен помнить, что я нарушаю тысячи правил, и мне нужно время, чтобы к этому привыкнуть.

– Каких таких правил?

– Не прикидывайся дураком, Серефин. Тебе нужен наследник. Твои придворные и так ненавидели меня за то, что я везде таскаюсь за тобой следом.

Серефин вздохнул. Он был так уверен, что корона никогда не перейдет к нему, что совсем не задумывался о своих обязанностях как будущего короля. Не то чтобы его сильно волновала проблема наследника. Не то чтобы его заботило мнение двора, но это было важно для Кацпера, который находился в уязвимом положении из-за своего невысокого статуса. Серефин в очередной раз задумался: не причинил ли он больше вреда, чем пользы, втянув Кацпера в придворную жизнь?

– Может быть, Транавии вообще больше не существует.

– Преувеличение масштабов катастрофы – отличный способ уклониться от ответственности, – сухо ответил Кацпер.

Серефин бросил на него косой взгляд и закрыл свой единственный глаз, потирая переносицу костяшками пальцев.

– Прости, – прошептал он, закрыв лицо руками, и его тут же пронзила острая боль. – Ох.

– Ты только что оправился после двухнедельной лихорадки, так что я не могу по-настоящему на тебя злиться. – Кацпер поцеловал его в щеку. – Думаю, нам обоим нужно подготовиться к этому разговору, чтобы яснее выразить свои чувства.

– Фу.

– Ну, тогда я оставлю тебя здесь. Вернусь в Транавию и сам стану королем.

Серефин усмехнулся:

– Это государственная измена.

– Ну что ж, значит, так тому и быть.

Шутки помогали Серефину расслабиться, и Кацпер прекрасно это знал. Он крепко сжал руку молодого короля.

– Что волнует тебя на самом деле? – мягко спросил Кацпер, и Серефин подумал, что это нечестный вопрос, потому что его волновало все.

Он волновался, что если – если, если, если – они доберутся до дома, их зарождающимся отношениям придет конец, по тем самым причинам, о которых говорил Кацпер. Он волновался, что Остия не выбралась из леса живой. Волновался, что весь этот путь был проделан напрасно. Волновался, что они умрут и ему так и не удастся по-настоящему узнать Кацпера.

– Думаешь, жрица говорила правду о Транавии? – спросил Серефин. Его пугала мысль о том, что магия крови исчезла, словно ее и не существовало.

– Не знаю, – ответил Кацпер, прищурившись, после долгой паузы, а затем поднял свою книгу заклинаний.

Он нахмурился и молча протянул ее Серефину, но тот тяжело сглотнул:

– Она твоя.

– Я… – Кацпер осекся. – Вроде все нормально, но… – он покачал головой, – что-то не так. Я не знаю, что с ней делать.

– Кацпер, ты прекрасно знаешь, как пользоваться магией.

Еще одна причина, по которой он боялся возвращаться в Транавию. Что заставило Кацпера позабыть о неотделимой части его существа? Почему Серефин все помнил? Почему его пощадили?

– Я понимаю, что чего-то не хватает, – Кацпер склонил голову набок. – Но не знаю, чего именно.

Транавия была построена на магии крови. Все транавийцы использовали мелкие заклинания в быту, и без них страна бы просто рухнула. Серефин не мог смириться с мыслью, что его дома, возможно, уже не существовало. Может быть, калязинские войска уже переходят границу, чтобы сравнять Транавию с землей.

Но разве он не должен попытаться спасти свою страну? После всего, что он уже сделал? Скорее всего, трон захватил Руминский, но Серефин мог без особого труда вернуть себе власть. Мятежный аристократ был всего лишь досадной помехой, и все его последователи, не задумываясь, перейдут на сторону законного короля, преследуя свои личные интересы. Придворная политика волновала Серефина меньше всего. Он боялся, что вслед за ним в Гражик придет нечто более опасное.

Серефин не видел в Калязине проблему. Как и в их своенравных богах.

Но…

Что такое он освободил? Что наделал? Он не был настолько наивен, чтобы полагать, будто расплата за его поступки настигнет только Калязин. Серефин понимал, что не сможет просто вернуться домой и забыть о произошедшем, пока это королевство кошмаров будет гореть синим пламенем. Катя предупреждала, что, если один из старших богов пробудится ото сна, все окажутся в опасности, и Серефина скребло плохое предчувствие насчет того, кем на самом деле являлся второй бог, с которым он разговаривал. Он изгнал этот голос из своей головы, но это еще не значило, что его владелец больше не нес угрозы.

– Я не знаю, что мне делать, – сказал он.

– Я тоже, – признался Кацпер.

– Но ведь ты – мой голос рассудка!

– Честно говоря, сейчас я вовсе не чувствую себя рассудительным.

– Думаю, пока что нам не стоит возвращаться в Транавию, – сказал Серефин, борясь с желанием опустить голову и спрятать лицо в ладонях.

– Мы даже не знаем, кто из наших спутников сумел выжить и где они сейчас. Какие у нас есть варианты? Надя знает, что ты убил Малахию, и наверняка захочет отомстить…

– Она не станет этого делать.

– У тебя невероятно оптимистичный настрой, учитывая, что она была в него влюблена. И не стоит забывать о царевне.

Серефину нравилась Катя, и это настораживало, но, возможно, все дело было в его усталости. Он провел последние три года, убивая калязинцев, что тогда казалось ему совершенно справедливым. И, хотя война казалась несомненным оправданием его поступков, он хотел, чтобы она наконец закончилась. Вряд ли Серефин смог бы снова выйти на поле боя и сражаться с той же убежденностью, что и прежде. Одна упрямая калязинская клиричка и высокомерная царевна навсегда изменили его взгляд на эту войну, и он был благодарен им за это.

Но Транавия осталась совершенно беззащитной. Его это не устраивало. Он хотел мира, а не капитуляции. У него еще осталась гордость.

– Мы не знаем, жива ли Остия, – тихо сказал Серефин. Кацпер закрыл глаза, словно внутри него происходила какая-то борьба. – Я не могу оставить ее здесь.

– Конечно не можешь. За это она бы вырвала тебе второй глаз. Но если она не…

– Прекрати.

– Тебе нужно взглянуть правде в глаза.

– Нет. Нет. Ты, – он ткнул Кацпера в грудь указательным пальцем, – прошел через ад вместе со мной и Остией. Мы столько всего пережили, что какому-то проклятому лесу и кучке жалких богов нас не одолеть.

Кацпер поднял руку и переплел их пальцы, отчего сердце в груди Серефина предательски екнуло. Долгие недели Серефин находился в плену горячечного бреда, но теперь видел все кристально ясно.

– Мы ее найдем. А потом отправимся домой.

– Как ты собираешься искать ее, Сер?

– С помощью магии.

Кацпер затих. Серефина раздражал взгляд, застывший в темных глазах его возлюбленного: там светилось что-то, подозрительно похожее на жалость. Он схватил книгу заклинаний и раскрыл ее на случайной странице. Его сердце чуть не остановилось.

Знакомые слова превратились в нечитаемый шифр.

Серефина одновременно бросило в жар и в холод, будто его снова охватила сильнейшая лихорадка. Из груди вырвался прерывистый вдох, и Кацпер положил руку ему на плечо.

Он знал эти заклинания наизусть и работал с переплетчиком-подмастерьем, чтобы сшить все страницы воедино. Бедная девушка выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок от перспективы написать несколько заклинаний для самого короля. А теперь он был не в состоянии прочесть ни одного из них.

Это просто не могло быть правдой.

– Что ж. Это странно, – сказал Серефин сдавленным голосом. – Почему я помню, как пользоваться магией, а ты – нет? – Он достал зителку и провел лезвием по своему предплечью.

– Осторожно, – пробормотал Кацпер.

– Наверное, не очень разумно тратить кровь на случайное заклинание, – задумчиво произнес Серефин.

Он бросил на Кацпера успокаивающий взгляд и согнул руку, позволяя каплям крови упасть на страницы. Секунды превратились в минуты.

Беда, постигшая Транавию, не обошла стороной и ее короля.

4

Малахия Чехович

«Кровь кипит под кожей. Зубы рвут плоть. Этому нет конца. Это будет длиться вечно. Мы ошиблись. Мы ошиблись. Мы ошиблись».
Отрывок из дневника Своятовой Орьи Гореловой

Малахия очнулся в полной темноте. В первое мгновение его охватила паника. Только не опять, только не то же самое. Но в воздухе не было привкуса меди и ужаса. Он находился не в сырых глубинах Соляных пещер и не в комнате церковного смотрителя.

А еще… он был не один.

Дверь отворилась с тихим скрипом, и на него упал тонкий луч света. В ноздри ударила вонь горелой плоти, и Малахия не сразу понял, что этот запах исходит от него. Он отполз назад, опрокидывая коробки, внутри которых что-то дребезжало. Его тело не слушалось, и в конце концов он упал на пол – слишком слабый, чтобы бежать или защищаться. В комнату вошла фигура, скрытая длинным плащом. Неизвестный опустился на корточки и взял юношу за подбородок, рассматривая его лицо из тени капюшона. Малахии не нравилось, что его так открыто изучали, словно какую-то диковину. Он злился на себя за то, что оказался таким слабым и уязвимым. Фигура пробормотала что-то на калязинском, но Малахия не смог разобрать ни слова и лишь озадаченно моргнул в ответ. Хотя он научился свободно говорить на этом языке, особенно после того, как Надя отказалась говорить на транавийском без крайней необходимости.

– Где я? – хрипло спросил он на своем родном языке.

Какая глупая ошибка.

Фигура схватила Малахию за горло, и он отключился, но наконец инстинкты взяли верх. Его зубы заострились, мир сузился, сходясь в одной точке, а когда из запястья появился железный шип, он бросился на загадочную фигуру, но та просто схватилась за острый конец шипа и, не издав ни единого звука, обломала его под корень. Рука еще сильнее сжалась на горле Малахии, которого в следующее мгновение резко вытащили на свет.

Первое ощущение было, что он горит.

Малахия закашлялся, выплевывая кровь, и попробовал вырваться, чтобы отползти обратно в тень, но фигура крепко прижала его к полу. От постоянных изменений, через которые проходило его тело, рубашка давно превратилась в рваные лоскуты, а оголенная кожа шипела и пузырилась, как раскаленное масло. Наконец его приподняли и оттолкнули обратно во тьму. Малахия сразу же забился в угол, как раненое животное.

Очнувшись, он снова оказался в комнате церковного смотрителя, с холодной печкой, которая все так же стояла в углу. К горлу подступила тошнота, и он выплюнул на пол сгусток желчи.

Обожженная кожа на его руке покрылась волдырями, и он стиснул зубы, шипя от боли. Свет пробивался сквозь разбитое окно, так что он осторожно отполз в сторону. Поразмыслив, Малахия нерешительно подставил пальцы под теплые солнечные лучи.

И тут же отдернул руку, зажмурив глаза от обжигающей боли и ужаса осознания. Он догадывался, что это значит. По его телу пробежала бесконтрольная волна хаоса.

«Больше нет Малахии Чеховича».

Ему нужно отсюда выбраться. Разобраться со своей новой… особенностью. Неужели тот сон был реальностью? Он был не один? Кровь и кости, он надеялся, что все-таки один.

«Ты никогда не одинок».

Малахия закрыл голову руками, а его дыхание стало болезненным и прерывистым. Если он останется здесь, его ждет верная смерть или что-то более страшное.

Он не привык к неопределенности. У него всегда был продуман следующий шаг, очередной план, новая цель, к которой нужно стремиться, даже если все вокруг горело синим пламенем. Он просто смахивал пепел со своего пути и продолжал идти к величию.

Но теперь, развеяв пепел, он нашел лишь тьму. Малахия не хотел жить в темноте. Тьма всегда была его верным союзником, но она никогда ему не нравилась. Он с трудом поднялся на ноги, чтобы найти место, скрытое от солнечных лучей, где можно было бы спокойно дождаться ночи. Малахия еще не решил, куда он направится, главное – подальше от этого места.

И если голос в его голове хотел смерти еще одного бога, Малахия мог бы воплотить это в жизнь. Но кто захватил его сознание? Какой бог пал так низко, чтобы связаться с еретиком?

«Твоя ересь и делает тебя таким подходящим союзником», – сказал голос.

Малахия поморщился. Значит, даже в своих мыслях он не был в безопасности. Это… не очень хорошо.

«Ересь – очень простое слово. Твое нежелание принять реальность делает тебя особенно интересным. Твоя сила, твой ум, твоя жестокость – все это я могу использовать в своих целях».

Для этого требовалось согласие Малахии. Надины боги не могли заставить свою клиричку исполнять их волю – только даровать ей силы.

«О, как мило», – в словах неведомого существа слышался вздох. И стон. И смерть, смерть, смерть.

В затылке Малахии вспыхнула острая боль, и ему пришлось опереться на стену, чтобы не упасть.

Вдруг он оказался на полу, всего в паре дюймов от полосы света. Его охватило непреодолимое желание придвинуться еще ближе, подставить свое лицо солнцу и сгореть.

«Я могу заставить тебя подчиняться. У тебя просто не останется другого выбора. Я не похож на этих самозванцев. Я – нечто большее, нечто великое».

Малахия тяжело сглотнул, а затем его тело обмякло и боль отступила. Наконец он отодвинулся подальше от света.

Серефин имел дело с калязинским богом, живущим у него в голове. Удалось ли ему разорвать эту связь? Смог ли он выжить? Малахия никак не мог решить, на что он надеялся. Может, этот мальчишка, король, его брат, был мертв. В таком случае, туда ему и дорога. Но что, если он выжил и при этом сумел освободиться от непостижимых сил, отравляющих его разум?

Нет, не так. Непостижимые – ошибочное определение. Ведь Малахия и сам был близок к этому состоянию. Всего в одном шаге от реальности, в бесконечной пустоте, ждал хаос, подвластный его воле. На самом деле, никто не мог по-настоящему контролировать хаос, но Малахия, будучи проводником, своеобразным сосудом, был способен направить эту разрушительную силу в нужное русло.

Он получил то, чего желал, но все пошло не по плану. Должно быть, он что-то упустил. Картина еще не сложилось полностью.

Стервятники. Ему нужно было вернуться к Стервятникам. Вернуться домой.

Для чего? С какой целью? Он даже не знал, сможет ли выбраться из леса. Древнее божество пожирало разум Малахии, и он не сопротивлялся, позволяя чудовищу подпитывать его безумие.

Малахия растерянно заморгал. Он находился не в церкви. Словно его разобрали на мелкие кусочки, развеяли их, а затем склеили воедино… где-то в другом месте.

На поляне.

Тихо выругавшись, Малахия медленно повернулся вокруг своей оси, чтобы оглядеться. Он уже бывал здесь вместе с Надей, но теперь поляна выглядела иначе. Сорок статуй, как и прежде, стояли в кольце. Каждая следующая выглядела еще более гротескно и странно, чем предыдущая.

Но раньше в центре не было алтаря. Или разбросанных по поляне костей, разбитых черепов и сломанных ребер. Или свежей крови, размазанной по камням пугающими узорами.

Темная гниль начала ползти вверх по основанию статуй, а из многочисленных каменных глаз и оскаленных ртов тянулись дорожки плесени. Одно из жутких изваяний полностью почернело. В прошлый раз эта фигура совершенно заворожила Надю. Значит, сгнившая статуя изображала Марженю.

«Хотел бы я, чтобы это место не пугало меня до безумия», – отрешенно подумал Малахия. На мгновение ему показалось, что от страха у него остановится сердце. Но, если подумать, он уже был мертв.

«Многие умерли, многие умрут, многие умирают в этот самый момент. Ты далеко не такой особенный, как тебе кажется».

«Достаточно особенный, раз уж ты здесь, – обиженно огрызнулся Малахия и направился к алтарю, хотя это было явно не самое мудрое решение. – Очевидно, я тебе нужен».

Он взял в руки череп с трещиной на затылке. Судя по всему, этот человек умер от сильного удара по голове.

«Почему я? Да, я умен. Но меня точно нельзя назвать сговорчивым».

«В мире столько ничтожных и жалких смертных. Так почему бы мне не выбрать того, кто постоянно меняет ход истории, мало заботясь о своей или чужой жизни?»

Малахия поморщился. С этим доводом было сложно поспорить.

«Того, кто говорит себе, будто идет на эти жертвы ради великой цели, но на самом деле просто наслаждается страхом, хаосом и кровью».

Юноша рассеянно провел большим пальцем по черепу. Он ведь и в самом деле стремился к великой цели. Чем бы обернулись события последних месяцев, если бы он не вернулся к Стервятникам? Если бы… снова не солгал Наде?

Но ведь она лгала ему в ответ.

Малахия думал, что Надю интересует лишь происхождение ее магии. Почему он так решил? Может, потому что его самого очень заботило собственное могущество?

В конце концов, она отняла у него самое дорогое. Сделала все возможное, чтобы его уничтожить, и сожгла все мосты. Это было справедливо, даже жестоко, и Малахия мог бы восхититься ее решительностью, если бы не разъедающая ярость.

«Ты ненавидишь ее за это?»

Вопрос застал Малахию врасплох. Ненавидел ли он Надю?

Да. Немного. Безумно. Очень сильно, но недостаточно. Он злился, что не сумел предугадать ее поступка. Злился, что она причинила ему боль, что он позволил себе стать таким уязвимым. Что позволил себе полюбить ее. Это задумывалось как игра. Малахия притворялся, разбавляя свою ложь каплей правды, чтобы Надя поверила и пошла у него на поводу, но в какой-то момент границы стерлись, и он забыл, что это все не по-настоящему.

Он бы хотел оставаться безразличным. Но ненависть горела слишком ярко, слишком близко, и ему было бы лучше забыть калязинскую девушку, которая все уничтожила. Если он увидит ее когда-нибудь снова, только безразличие позволит ему принести обманщице заслуженное возмездие.

Пока Малахия еще не решил, что будет лучше: проткнуть ее насквозь или…

Он не знал, каков был другой вариант. Позволить ей убить его? А ведь она наверняка попытается это сделать. Предательство за предательство – все справедливо. И этот проклятый цикл будет продолжаться вечно. Вот почему война между их народами не прекращалась десятилетиями. Так было всегда, и так будет впредь.

Перемены, за которые он боролся, никогда не произойдут. Все его старания были обречены с самого начала.

«Да», – радостно подтвердил голос.

Малахия чуть не закатил глаза. Он вернул череп обратно на алтарь с большой осторожностью, хоть и сам не понимал почему.

«Думаешь, что твои напоминания об очевидных вещах превратят меня в существо, подобное тем, против которых я боролся всю свою жизнь? Ты же вроде как бог, так и веди себя соответственно», – он понимал, что взывать к чувствам невидимого существа совершенно бесполезно. Бог просто подтрунивал над ним.