Kitabı oku: «Анархизм. Сочинения одного из лидеров мирового анархического движения начала ХХ века», sayfa 3

Предисловие

Около двадцати одного года назад я услышала первого великого оратора-анархиста – неподражаемого Иоганна Моста. Мне казалось тогда и много лет спустя, что сказанное слово, брошенное в массы с таким чудесным красноречием, с таким энтузиазмом и огнем, никогда не могло быть стерто из человеческого разума и души. Как мог хоть один из множества людей, стекавшихся на собрания Моста, избежать его пророческого голоса! Несомненно, им достаточно было услышать его, чтобы отбросить свои старые убеждения и увидеть истину и красоту анархизма!

Единственным моим страстным желанием тогда было научиться говорить на языке Иоганна Моста, чтобы и я могла достучаться до масс. О, наивность юношеского энтузиазма! Это время, когда самое сложное кажется детской забавой. Это единственный период в жизни, достойный внимания. Увы! Этот период непродолжителен. Подобно Весне, период «бури и натиска» пропагандиста порождает росток, хрупкий и нежный, который должен созреть или погибнуть сообразно с силой его сопротивления тысяче превратностей.

Моя великая вера в чудотворца, сказанное слово, больше не существует. Я поняла, что его недостаточно для пробуждения мыслей или даже эмоций. Постепенно, и после немалой борьбы с этим представлением, я пришла к выводу, что устная пропаганда в лучшем случае является средством пробуждения людей от их летаргии: она не оставляет прочного впечатления. Сам факт того, что большинство людей посещают собрания только тогда, когда их возбуждают газетные сенсации, или потому, что они ожидают, что их позабавят, служит доказательством того, что у них на самом деле нет внутренней потребности учиться.

Совершенно иначе обстоит дело с письменным способом человеческого выражения. Никто, кроме тех, кто сильно интересуется прогрессивными идеями, не будет утруждать себя серьезными книгами. Это подводит меня к еще одному открытию, сделанному после многих лет общественной деятельности. Вот оно: несмотря на все требования образования, ученик примет только то, чего жаждет его разум. Эта истина уже признана большинством современных педагогов в отношении незрелого ума. Я думаю, что это в равной степени верно и в отношении взрослых. Анархистов или революционеров можно воспитать не больше, чем музыкантов. Все, чего можно добиться, – это посеять семена мысли. Разовьется ли из этого нечто жизненно важное, во многом зависит от плодородия человеческой почвы, хотя нельзя упускать из виду и качество интеллектуального семени.

На встречах слушатели отвлекаются на тысячу несущественных вещей. Оратор, каким бы красноречивым он ни был, не может избежать рассеянности толпы с неминуемым результатом, что ему не удастся быть принятым. По всей вероятности, он даже сможет выразить себя.

Отношения между писателем и читателем более интимные. Верно, что книги лишь то, чем мы хотим их видеть, или скорее то, что мы в них читаем. То, что мы на это способны, демонстрирует важность письменного выражения по сравнению с устным. Именно эта уверенность побудила меня собрать в одном томе свои идеи по различным темам личной и общественной важности. Они представляют умственную и душевную борьбу в течение двадцати одного года – выводы, сделанные после многих перемен и внутренних переосмыслений.

Я не настолько оптимистична, чтобы надеяться, что моих читателей будет так же много, как слушателей. Но я предпочитаю обращаться к тем немногим, кто действительно хочет учиться, а не к тем, кто приходит развлекаться.

Что касается книги, то она должна говорить сама за себя. Пояснительные замечания лишь отвлекают от изложенных идей. Тем не менее я хочу предупредить два возражения, которые, несомненно, будут выдвинуты. Одно относится к эссе «Что такое анархизм…», другое – к «Меньшинству против большинства».

«Почему вы не говорите, как все будет устроено при анархизме?» – это вопрос, с которым мне приходилось сталкиваться тысячи раз. Потому что я считаю, что анархизм не может постоянно навязывать будущему железную программу или метод. То, с чем приходится бороться каждому новому поколению и что оно менее всего способно преодолеть, – это бремя прошлого, сковывающее нас всех, как сетью. Анархизм, по крайней мере в моем понимании, оставляет потомкам свободу развивать свои собственные особые системы в гармонии со своими потребностями. Наше самое живое воображение не может предвидеть возможности расы, освобожденной от внешних ограничений. Как же тогда кто-то может наметить линию поведения для грядущих? Мы, дорого платящие за каждый глоток чистого, свежего воздуха, должны остерегаться стремления сковывать будущее. Если нам удастся очистить землю от мусора прошлого и настоящего, мы оставим потомкам величайшее и самое надежное наследие всех веков.

Наиболее удручающая тенденция, распространенная среди читателей, состоит в том, чтобы вырвать одно предложение из произведения, как критерий идеи или личности писателя. Фридриха Ницше, например, осуждают как ненавистника слабых, потому что он верил в сверхчеловека. Неглубоким толкователям этого гигантского ума не приходит в голову, что это видение сверхчеловека также призывало к такому состоянию общества, которое не порождает расу слабаков и рабов.

Это та же узкая позиция, которая видит в Максе Штирнере не что иное, как апостола теории «каждый сам за себя, черт его побери». То, что индивидуализм Штирнера заключает в себе величайшие социальные возможности, полностью игнорируют. Тем не менее верно и то, что если общество когда-нибудь и станет свободным, то это произойдет благодаря освобожденным индивидам, чьи свободные усилия создают общество.

Эти примеры подводят меня к возражению, которое будет выдвинуто против «Меньшинств против большинства». Без сомнения, я буду отлучена от церкви как враг народа за то, что отрицаю массу как творческий фактор. Но я предпочитаю это, чем грешить демагогическими банальностями, которые так широко распространены в качестве приманки для народа. Я слишком хорошо понимаю болезнь угнетенных и обездоленных масс, но я отказываюсь прописывать обычные нелепые паллиативы, которые не дают больному ни умереть, ни выздороветь. В отношении социальных недугов невозможно быть слишком экстремальным, кроме того, экстремизм, как правило, истинен. Мое неверие в большинство продиктовано моей верой в возможности личности. Только когда последний становится свободным в выборе соратников для достижения общей цели, мы можем надеяться на утверждение порядка и гармонии из этого мира хаоса и неравенства.

В остальном пусть моя книга говорит сама за себя.

Эмма Гольдман

Что такое анархизм и за что он в действительности выступает

 
Анархия
Хулима вечно и не понимаема всегда,
Ты – ужас современный, дикий страх.
В миллионов крике ты – порядка крах,
Ты – бойня и убийств неистовая злоба.
Вольно же, пусть кричат. Кто за слово
Не хочет заглянуть и смысл искать,
Тем никогда его и не понять, удел их
Слепцами меж слепцов век коротать.
Но сила, ясность, чистота твоя, о слово,
Вмещает все, о чем я мог мечтать.
Тебя хочу потомкам передать,
Когда себя они от спячки пробудят,
При свете солнца иль в грозу и бурю,
Но час придет, когда ж не мне сказать!
Я – анархист! И потому не буду
Ни вами я, ни вы мной управлять!
 

Джон Генри Маккей

История человеческого развития – это одновременно история отчаянной борьбы каждой новой идеи, возвещающей более светлое будущее. В упорной любви к укоренившимся традициям приверженцы старины никогда не колеблются пустить в ход самые подлые и жестокие методы борьбы, лишь бы затормозить наступление нового, в какой бы форме оно ни выражалось. Нам нет нужды обращаться к далекому прошлому, чтобы понять, какая сильная оппозиция, какие громадные трудности и препятствия стоят по пути к реализации любой прогрессивной идеи. Дыба, машина для завинчивания пальцев и кнут еще живы среди нас, а рядом с ними арестантская роба, общественная ненависть – все сопротивляется смело идущему вперед духу.

Анархизму не приходилось надеяться избежать судьбы всех других новаторских идей. Напротив, как самое революционное и бескомпромиссное течение, анархизм не мог не столкнуться с невежеством и злобой мира, который он намеревался перестроить.

Для того чтобы хотя бы вскользь упомянуть все то, что говорили и творили против анархизма, пришлось бы написать целый том. Поэтому я разберу только два главных возражения. А при разборе попутно постараюсь объяснить, за что выступает анархизм.

Странность отторжения анархизма состоит в том, что она вскрывает связь между так называемым развитым интеллектом и невежеством, хотя, учитывая относительность всего сущего, это не должно казаться странным. Невежественной массе выгодно не претендовать на знание или терпимость. Она всегда действуют импульсивно, рассуждая как ребенок. «Зачем?» – «А затем». Однако отторжение анархизма невежественной массой заслуживает такого же внимания и обсуждения, как и оппозиция интеллектуалов.

Каковы же резоны этого отторжения? Во-первых, анархизм, пусть служащий прекрасным идеалом, нереализуем. Во-вторых, анархизм выступает за насилие и разрушение, а посему его необходимо отвергнуть, как преступный и опасный путь. И интеллектуалы, и невежественный народ судят не на основании точного знания предмета, а понаслышке или исходя из неправильного понимания.

Реализуемо, по выражению Оскара Уайльда, или нечто в реальности уже существующее, или осуществимое в текущих условиях. Однако именно против этих самых условий анархизм и выступает, и всякая идущая с ним на компромисс реализация неверна и неразумна только поэтому. Потому подлинный критерий реализуемости состоит не в том, чтобы предлагаемая реализация оставила нетронутыми неверное и неразумное, а в том, достанет ли ей силы и жизненности уничтожить болото застарелой косности и построить и утвердить новую жизнь. В свете такой логики анархизм полностью реализуем. Более какой бы то ни было другой идеи он помогает освободиться от неверного и неразумного старого и построить и утвердить новую жизнь.

Вражда и ненависть в невежественном человеке постоянно подогревают самыми ужасными рассказами и историями об анархизме и анархистах, от которых кровь стынет в жилах. О них полагают возможным говорить самые отъявленные гадости. Поэтому для неинтеллигентного человека анархизм – это нечто наподобие бяки для детей – чудовище, все пожирающее и несущее разрушение и насилие.

Разрушение и насилие! Но откуда же знать рядовому обывателю, что самым свирепым элементом в обществе, несущим насилие, выступает невежество, а анархизм борется именно против разрушительной силы невежества? Он не знает также, что анархизм, основывающийся на самой природе, разрушает не здоровые ткани общественного организма, а паразитические наросты, вытягивающие из общества все жизненные соки. Анархизм лишь очищает почву от всякой гадости и дряни, чтобы она могла затем принести здоровые плоды.

Кто-то сказал, что для осуждения требуется куда меньше умственных усилий, чем для того, чтобы думать. Распространенная повсеместно умственная лень, господствующая в обществе, доказывает, что это верно. Вместо того чтобы основательно разобраться в вопросе, рассмотреть его происхождение и значение, большинство людей предпочитают или огульное осуждение, или поверхностное или пристрастное порицание незначащих мелочей.

Анархизм заставляет человека думать, исследовать и анализировать каждое предложение. Однако, дабы не обременять читателя излишними подробностями, я также начну с определения, которое затем постараюсь развить.

АНАРХИЗМ – философия нового общественного строя, основанного на свободе, не ограниченной никакими человеческими законами: согласно этой теории все формы правления основываются на насилии и поэтому ложны, вредны и не нужны.

Новый общественный строй опирается, разумеется, на материальную базу, однако, хотя все анархисты согласны с тем, что главное зло сегодняшнего дня лежит в экономике, устранить это зло, по их представлениям, можно только разрешив все вопросы, касающиеся всех сторон жизни – как личной, так и общественной, как внутренней, так и внешней.

Подробное изучение истории человеческого развития раскрывает перед нами два элемента, резко сталкивающиеся друг с другом, хотя теперь приходит понимание, что эти элементы не чужды друг другу, но тесно связаны между собой и гармоничны, если только их поставить в надлежащие условия. Это – личные и общественные инстинкты. На протяжении долгих веков личность и общество вели беспощадную кровавую междоусобицу, стремясь одолеть друг друга, не понимая значения и важности оппонента. Личные инстинкты – важнейший фактор развития, роста, склонностей, усилий и реализаций человека, общественные инстинкты – столь же важный фактор взаимопомощи и социального благополучия.

Объяснение борьбы между человеком и окружающей его средой напрашивается само собой. Первобытный человек, не в состоянии понять себя, а еще меньше идею единства всей жизни, чувствовал себя в абсолютной зависимости от слепых неведомых сил природы, всегда готовых посмеяться над ним и дразнить его. Из этого положения вышло религиозное представление о человеке как ничтожной пылинке, зависящей от верховных сил на небе, которых можно умилостивить лишь полным смирением. Все старые сказки и саги основаны на этой идее, она же – центральный мотив библейских преданий, рассказывающих об отношениях человека к Богу, государству и обществу. Всюду и везде повторяется одна и та же мысль: человек ничто, внешние силы – все. Так, Яхве терпит человека только при условии полного смирения и упования на его милость. Человек может иметь всю славу и величие на земле, но у него не должно быть самосознания. Государство, общество, нравственные законы – все поют ту же песню: человек может иметь всю славу на земле, но у него не должно быть самосознания.

Анархизм – единственная философия, дающая человеку самосознание, утверждающая, что Бога, государства и общества нет, что их обещания пустые, ничего не значащие слова, поскольку исполнимы лишь при условии полного подчинения человека. Анархизм поэтому есть учитель единства жизни не только в природе, но и в человеке. Нет конфликта между личными и общественными инстинктами, как не может быть конфликта между сердцем и легкими, первое – приемник драгоценной жизненной эссенции, вторые – хранилище элемента, делающего эссенцию чистой и сильной. Личность – это сердце общества, содержащее эссенцию общественной жизни, общество – это легкие, элемент распределяющий, делающий жизненную эссенцию – то есть личность – чистой и сильной.

«Единственная ценность в мире, – сказал Эмерсон, – деятельная душа, она есть внутри каждого человека. Деятельная душа видит абсолютную истину, выражает истину и творит». Другими словами, личный инстинкт – ценность в мире. Подлинная душа видит и создает живую истину, из которой рождается еще большая истина – возрожденная социальная душа.

Анархизм – великий освободитель человека от доселе державших его в плену миражей, судья и умиротворитель двух сил личной и социальной гармонии. Чтобы исполнить это единство, анархизм объявил войну всем гибельным влияниям, до сих пор мешавшим гармоничному единению индивидуальных и социальных инстинктов, личности и общества.

Религия – область человеческого ума, собственность – область человеческих нужд и потребностей, а правительство – область человеческого поведения, все они оплот порабощения человека и всех ужасов, к которым оно ведет. Религия! Как она господствует над умом человека и унижает его и развращает его душу. «Бог – все, а человек – ничто», – учит нас религия. Но из этого ничего Бог создал царство столь деспотическое, тираническое, столь жестокое, столь ужасно требовательное, что с самой поры появления богов миром правили лишь слезы, кровь и мрак. Анархизм поднимает человека на восстание против этого черного чудовища. «Разбей свои умственные оковы, – говорит анархизм человеку, – потому что, пока ты не будешь думать и рассуждать самостоятельно, ты не освободишься от власти тьмы, величайшего препятствия на пути к всеобщему прогрессу».

Собственность, область человеческих нужд – одновременно отрицание прав на удовлетворение нужд человека. Было время, когда собственность претендовала на божественное право, когда она обращалась к человеку с теми же словами, как и религия: «Жертвуй собой! откажись от себя! подчинись!» Дух анархизма пробудил человека от его прострации. Теперь он гордо выпрямился и его лицо обращено к свету. Он научился видеть, сколь ненасытна, всепожирающа и опустошительна природа собственности, и готов нанести этому чудовищу смертельный удар.

«Собственность – это воровство», – сказал великий французский анархист Прудон. Но только без риска и опасности для вора. Монополизируя объединенные человеческие усилия, собственность отняла у человека принадлежащие ему по рождению права и выгнала его на улицу бедняком и отверженным. Собственность не прикрыта даже обычной надоевшей отговоркой, что человек не создает достаточно для удовлетворения всех своих нужд. Каждый начинающий студент политической экономии знает, что в течение последних десятилетий производительность труда далеко превысила нормальные потребности. Но каковы могут быть нормальные потребности у ненормального института? Единственная потребность, признаваемая собственностью, – ненасытная жажда получения все большего и большего богатства, поскольку богатство означает власть, право подчинять, давить, эксплуатировать, порабощать, оскорблять и развращать. Особенно гордится могуществом, огромным национальным богатством Америка. Бедная Америка! На что ей все ее богатства, если люди, составляющие ее народ, бедны и жалки, если живут они в нищете, грязи, среди преступлений, без луча надежды и радости – бездомная, бездушная армия, человеческая масса, готовая стать добычей эксплуататоров!

Все признают истину, что любой бизнес, если его доходы не покрывают расходы, неизбежно приходит к банкротству. Однако занятые производством богатства не усвоят даже такой простой истины. Каждый год цена производства в человеческих жизнях все больше и больше растет (50 000 убитых и 100 000 раненых в Америке за прошлый год), а доходы масс, помогающих созданию богатств, все уменьшаются. Тем не менее Америка продолжает закрывать глаза на неизбежность банкротства в производственном бизнесе. Но это не единственное ее преступление. Еще фатальнее преступление по превращению рабочего в простой придаток машины, у которого меньше воли и решительности, чем у его стального и железного господина. У человека отняты не только продукты его труда, но и право свободной инициативы, оригинальности, интереса к производимому и самое желание производить.

Настоящее богатство заключается в полезных и красивых вещах, создать которые помогают сильные, красивые тела, а также в окружающих условиях, рождающих желание жить. Но если человеку суждено в течение 30 лет жизни наматывать хлопок на веретено, катать тачки с углем или строить дороги, то ни о каком богатстве не может быть и речи. От такого работника мир получит только безобразные вещи, отражающие скучное и безобразное существо – слишком слабое, чтобы жить, и слишком трусливое, чтобы умереть. Удивительно, что есть еще люди, которые восхваляют этот мертвящий метод централизованного производства как прекраснейшее достижение нашей эпохи. Они абсолютно не в состоянии понять, что если мы будем продолжать так же подчиняться машине, то наше рабство будет полнее, чем во времена короля. Они не желают знать, что централизация означает не только смерть свободе, но и здоровью и красоте, науке и искусству, ибо все это невозможно в механизированной атмосфере, где все протекает по часам.

Анархизм может только отвергнуть подобный способ производства: его цель – самое свободное по мере возможности выявление всех открытых сил человека. Оскар Уайльд описывает совершенную личность как развивающуюся в совершенных условиях и не раненую, не изуродованную и не находящуюся в опасности. Совершенная личность, таким образом, возможна только при таком состоянии общества, когда человек может свободно выбирать себе характер труда, условия труда и сам труд. Поскольку для одного человека мастерить стол, строить дом или обрабатывать землю может быть тем же, что для художника рисовать, для ученого делать открытия, – трудом вдохновения, страстного желания и глубокого интереса к делу, дающему человеку творческую силу. Если таков идеал анархизма, то экономическая его система должна сводиться к добровольным производственным и распределительным кооперативам, постепенно развивающимся в свободный коммунизм, как лучший способ производства с наименьшей потерей человеческой энергии. Однако анархизм также признает за каждым отдельным человеком или группой людей право устраивать в любое время другие формы организации труда, соответствующие их вкусам и желаниям.

Поскольку такое свободное проявление человеческой энергии возможно только при полной личной и общественной свободе, то анархизм направляет свои силы против третьего и величайшего врага всякого социального равенства, а именно регулирующего человеческое поведение государства, организованной власти и писаного закона.

Как религия сковала человеческий ум, а собственность или монополия на вещи подчинила себе и сузила человеческие потребности, так государство поработило человеческий дух, диктуя ему каждый шаг поведения… «Всякое правительство, – говорит Эмерсон, – в сущности, тирания». Совершенно не важно, действует ли правительство от имени божественного права или от имени большинства. В любом случае оно стремится к абсолютному подчинению человеческой личности.

Рассуждая об американском правительстве, величайший американский анархист Давид Торо говорит: «Правительство есть не что иное, как традиция очень давнего происхождения, оно стремится перейти к потомству в неизмененном виде, но каждый раз теряет в своей целостности, оно лишено жизненности и силы отдельного человека. Никогда закон не сделал ни одного человека нисколько лучше, и именно из уважения к закону даже самые лучшие люди ежедневно превращаются в агентов и слуг несправедливости».

На самом деле основная черта всякого правительства – несправедливость. С высокомерием и самонадеянностью короля, который не может ошибаться, правительство отдает приказы, вершит суд, осуждает и наказывает за самые незначительные проступки, держась у власти посредством величайшего из всех преступлений – уничтожения личной свободы. Уйда права, утверждая: «Государство имеет в виду внушить своему народу только те качества, при которых его приказы будут воплощаться в жизнь, а казна – наполняться. Величайшее достижение государства – низведение человечества до степени бездушного часового механизма. В его атмосфере все утонченные и изысканные свободы, требующие попечения и обширного пространства, неизбежно засыхают и гибнут. Государство взыскует машины, платящей налоги и работающей без перебоя, казны, в которой никогда не бывает дефицита, и народа послушного, бесцветного, монотонного, бездушного бредущего, как стадо овец, вдоль прямой дороги меж двух стен загона».

Однако даже стадо овец восстанет против интриг государства, не употребляй то для своих целей методов тиранических, репрессивных и развращающих. Поэтому Бакунин отвергает государство как синоним отрешения от свободы личности и меньшинства, синоним разрушения общественных отношений, урезывания или даже полного отрицания самой жизни ради интересов государства. Государство – жертвенник политической свободы, и как религиозный жертвенник он принимает человеческие жертвоприношения.

Вообще вряд ли хотя бы один из современных мыслителей не согласится, что правительство, организованная власть или государство необходимы единственно для поддержания или защиты собственности и монополии. Только в этом оно доказало свою состоятельность.

Даже Бернард Шоу, при фабианстве надеющийся на чудеса от государства, тем не менее признает, что «в настоящее время государство – это огромная машина ограбления и насильственного обращения бедняков в рабов». Раз это так, тогда трудно понять, почему этот умный пропагандист все-таки хочет сохранить государство даже после того, как исчезнет бедность.

К несчастью, немало людей продолжают упорно верить, что правительство основано на законе природы, оно поддерживает общественный порядок и гармонию, сокращает преступность и не позволяет бездельнику обманывать ближних. Рассмотрим эти утверждения.

Закон природы в человеке – это такой фактор, который проявляется свободно, внезапно, без всякого внешнего принуждения и в полной гармонии с требованиями природы. Например, потребность в пище, свете, воздухе, физических упражнениях, сексе – это закон природы. Однако для проявления ему не требуется правительственный аппарат, полицейская дубинка, оружие, наручники и тюрьма. Подчинение естественному закону, если его вообще можно называть подчинением, требует лишь спонтанности и свободной благоприятной возможности. То, что правительства основываются не на таких гармоничных факторах, доказывает уже тот ужасный список насилий и принуждений, к которым прибегают все правительства мира для поддержания своего существования.

Блэкстон был прав, сказав: «Человеческие законы плохи, ибо они противны естественным законам природы».

Трудно представить, что правительство способно к установлению порядка или социальной гармонии, если только под этим не понимать того пресловутого порядка, который царил в Варшаве после избиения тысяч людей. Порядок, достигнутый путем подчинения и поддерживаемый террором, гарантия ненадежная, но это – единственный порядок, поддерживаемый всеми правительствами. Подлинная общественная гармония вырастает из солидарности интересов. В обществе, где у постоянно работающих людей нет ничего, а у никогда не работавших есть все, солидарности интересов, разумеется, нет, а потому и общественной гармонии быть не может. Однако организованная власть реагирует на эту сущностную ситуацию лишь раздачей еще больших привилегий уже монополизировавшим в своих интересах всю землю и еще сильнее порабощает обездоленные массы. Так, весь арсенал правительственных мер – законы, полиция, солдаты, суды, парламенты, тюрьмы, – все это ревностно работает над «гармонизацией» наиболее враждебных элементов в обществе.

Но самая абсурдная апологетика власти и закона в якобы сокращении преступности. Не говоря уже о том, что государство само по себе есть величайший преступник, нарушающий все писаные и естественные законы, ворующий под видом налогов, убивающий под видом войны и смертной казни, государство обанкротилось в борьбе с преступностью. Оно оказалось совершенно не в силах уничтожить или даже сократить ужасное чудовище, которое само же породило.

Преступление – это не что иное, как неверно направленная энергия. Пока все сегодняшние институты и экономические, политические, общественные и моральные ситуации действуют лишь в одном духе, направляя человеческую энергию в ложные каналы, пока большинство людей чувствуют себя не на своем месте, выполняя ненавистную работу, влача отвратительную жизнь, преступление останется неизбежным злом и все законы и кодексы его не искоренят, а лишь приумножат. Что знает общество сегодня об отчаянии, о бедности и нищете, ужасной борьбе, через которую должен пройти человек по пути к преступлению и падению? Тот же, кому этот страшный процесс знаком, не может не увидеть правду в следующих словах Петра Кропоткина: «Те, кто сравнит приписываемые закону и наказанию выгоды с развращающим влиянием, оказываемым им на человечество, те, кто поймет, какое страшнее разложение вносит в человеческое общество сыщик, покровительствуемый судьей и оплачиваемый правительственными деньгами под предлогом, что он помогает разоблачать преступления, те, кто пойдет по тюрьмам и увидит, во что превращается человеческое существо, лишенное свободы, подвергающееся грубому обращению тюремщиков, выслушивающее жестокие, грубые слова, претерпевающее тысячи едких, оскорбительных унижений, те согласятся с нами, что весь тюремный и пенитенциарный аппарат – проклятие, подлежащее полному уничтожению».

Устрашающее воздействие закона на бездельника слишком ничтожно, чтобы о нем стоило говорить. Если избавить общество от тщетной траты сил и средств, от расходов по содержанию праздного класса и таких же громадных расходов, которые этот праздный класс требует на свою охрану, то на общественном столе будет всего в достаточном изобилии для всех граждан, включая и случайного бездельника. Кроме того, нужно помнить, что безделье – или результат особых привилегий, или физической и умственной ненормальности. Наша современная нездоровая система производства покровительствует и тому и другому, и в высшей степени удивительно, что народ вообще еще хочет работать. Анархизм очистит труд от этого мертвящего, скучного элемента – от унижения и принуждения и стремится превратить труд в средство увеличения радости, силы, ярких красок, истинной гармонии, чтобы самый бедный человек почерпнул в труде и развлечение, и надежду.

Для того чтобы добиться такого устройства жизни, правительство с его несправедливыми, основанными на произволе, репрессивными мерами должно быть уничтожено. В лучшем случае оно может лишь навязать однообразную систему жизни для всех граждан, не разбираясь в личных и общественных различиях и нуждах. Уничтожая правительство и писаные законы, анархизм предлагает восстановить самоуважение, независимость личности и свободу от всяких стеснений и вмешательств власти. Только при наличии свободы человек может вырасти и встать во весь рост. Только при наличии свободы он научится думать, действовать и проявлять лучшие стороны. Только при наличии свободы он уяснит истинную силу общественных связей, соединяющих людей воедино и служащих подлинным основанием нормальной общественной жизни. Но что сказать о человеческой природе? Изменится ли она? И если нет, то продолжит ли она существовать при анархизме?