Kitabı oku: «На берегу Тёмного моря»
Andrew Peterson, Joe Sutphin (ill.)
On the Edge of the Dark Sea of Darkness
© Сергеева В.С., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 202
* * *
Посвящается брату
Об Ануоте – коротко
Вот что гласят старинные сказания. Когда в первый день от сотворения мира (того самого, где происходит эта история) проснулся первый человек на свете, он зевнул, потянулся и произнёс, глядя на то, что первым попалось ему на глаза:
– А, ну вот.
Этого человека звали Дуэйн, и первым он увидел камень. Рядом, впрочем, сидела женщина по имени Глэдис, с которой Дуэйн постепенно нашёл общий язык. В последующие века этой первофразе учили детей, и внуков, и племянников – и так до тех пор, пока все живые существа, обладающие речью, не начали называть мир вокруг «Ануот».
Ануот состоит из двух континентов, разделённых водным массивом, который носит название «Тёмное море тьмы». К Четвёртой эпохе негостеприимные земли, лежащие к востоку от моря, получили название «Дань», однако к нашей истории они имеют мало отношения (за исключением того, что там зародилось Великое Зло, втянувшее почти весь Ануот в Великую войну).
Это было безымянное зло. Его так и звали – Наг Безымянный. Он правил, сидя в замке Трог, на самой высокой вершине Убийственных гор, и многое ненавидел в Ануоте, но сильнее всего – Верховного короля Ветрокрыла с острова Анниера. По какой-то неведомой причине Наг и его мерзкие орды двинулись на запад и захватили Сияющий Остров Анниеру, и там, вместе со своими благородными подданными, пал добрый король, и настал конец его дому.
Не удовлетворившись, безымянный Злодей (по имени Наг) выстроил флот и переправил свою ужасную армию на другой берег Тёмного моря тьмы, в Скри. Он покорил и разграбил эти земли за девять лет до начала нашей истории.
О континенте Скри – ещё короче
Весь континент Скри – это зелёные луга и равнины. Не считая, конечно, Каменных гор на севере. Они белы от снега, хотя когда снег тает, что-то зелёное там в конце концов появляется.
На юге сплошь лежат равнины Пален-Джобдж – несомненно зелёные. Не считая, конечно, Глибвудского леса. За равнинами тянутся Линнардские леса, доходя до самого края карты – если только её не составлял человек, обитавший в тех отдалённых краях.
Обитатели равнин, лесных опушек, гор и берегов великой реки Блап жили в мире и благоденствии. Не считая, конечно, вышеупомянутой Великой войны, которую они проиграли и которая в корне изменила всю их жизнь.
После поражения короли Скри и их приближённые – точнее сказать, все, кто претендовал на престол, – были казнены, а простые жители Скри научились выживать под игом Клыков Даня. Клыки расхаживали на двух ногах, как люди, и во многом походили на людей, не считая зелёной чешуи, покрывающей туловище, змеиной морды и двух длинных ядовитых клыков, торчащих из ненасытной пасти. Ещё у них были хвосты.
Когда Наг Безымянный покорил Скри, Клыки заняли все города и деревни и принялись собирать налоги и притеснять свободных скриан. Нет, жителей Скри никто не трогал – если к полуночи они успевали вернуться домой. И если не держали дома оружия и не жаловались, когда соседа вдруг увозили за море, откуда он больше не возвращался. Но кроме жестоких Клыков и постоянной угрозы смерти и пыток, в Скри, в общем, нечего было бояться. Ну, разве что Каменных гор, где бродили длиннозубые косматые бóмнубли с ненасытной утробой, да ещё Ледяных прерий (тем немногим смельчакам, которые жили на этих холодных пустошах, ежедневно приходилось сражаться с остроястребами). Равнины Пален-Джобдж на юге были и красивы, и безмятежны, не считая крысуков, шныряющих в высокой траве. Один фермер из Южного Торборо утверждал, будто видел крысука размером с мипа-однолетка, который, в свою очередь, ростом почти со взрослого хоркнея (а тот, как известно, немногим меньше кроблика).
До того как, ревя, низвергнуться с Фингапского водопада, река Блап течёт тихо и привольно. Она прозрачна как горный ручей; рыба, которая в ней водится, вкусна и безопасна. Не считая, конечно, тех многочисленных созданий, которые ядовиты на ощупь, а также рыбы-кинжала, которая, как известно, запрыгивает в лодки и насквозь пронзает даже самых дюжих рыбаков.
Об Игиби – в двух словах
На окраине городка Глибвуд, который расположился на утёсах, вздымающихся над Тёмным морем, стоял маленький домик, в котором жило семейство Игиби. Домик был самый простой, хотя необыкновенно уютный, очень красивый и опрятный (даже несмотря на то, что у Игиби было трое детей). А когда по вечерам в окнах горел свет, казалось, что домик светится любовью.
Что можно сказать о семье Игиби?
Не считая того, что они вечно засиживались до ночи за всякими интересными разговорами и пели, работая в поле, и того, что их дедушка Подо Рулевой любил сидеть на крылечке, пыхтя трубкой, и разных приятных мелочей вроде кружки с сидром зимним вечером, они жили не так уж счастливо. И даже очень несчастливо – потому что в Скри кишели Клыки Даня.
1. Едет Чёрная Карета
Джаннер Игиби лежал в постели, дрожа и зажмурившись. Он прислушивался к жуткому стуку Чёрной Кареты, которая катилась по дороге в лунном свете. Его младший брат Тинк похрапывал на верхнем ярусе кровати; сестрёнка Лили, судя по дыханию, тоже спала. Джаннер осторожно приоткрыл глаза и увидел белую как череп луну, которая ухмылялась ему в окно. Он изо всех сил старался не думать о плохом, но в голове у него звучал стишок, которым с давних пор в Скри пугали детей. Мальчик лежал в тусклом лунном свете, и губы у него шевелились сами собой.
Вдоль по берегу реки
Едет Чёрная Карета,
Скачет лошадь, мглой одета,
На козлах злой возница.
Крепче спи, моё дитя,
Пусть она проедет мимо –
А не то, неутомима,
За тобой примчится.
Ты покинешь милый дом
В чёрном чреве ледяном.
В тюрьме сырой, в краю чужом,
Поставлен на колени,
Вдали от родины не раз
Оплачешь горько страшный час,
Когда явились тени.
Вдоль по берегу реки
Едет Чёрная Карета,
Скачет лошадь, мглой одета,
Беда вот-вот случится.
Неудивительно, что Джаннер не смог заснуть, услышав слабый стук копыт и позвякивание цепей. Он живо представил себе ворон, которые то кружили над Каретой, то присаживались на крышу. Ему казалось, что он слышит хриплое карканье и хлопанье чёрных крыльев. Мальчик сказал себе, что у него просто разыгралось воображение. Но он знал, что каждую ночь Чёрная Карета останавливалась у домишки какого-нибудь бедолаги и навсегда увозила его детей.
Всего лишь неделю назад его мать оплакивала исчезнувшую девочку из Торборо. Сара Коблер была ровесницей Джаннера; они как-то раз виделись, когда Коблеры проезжали через Глибвуд. Но теперь Сару увезли навеки. В ту ночь она лежала в постели – точно так же, как Джаннер теперь. Наверное, она поцеловала родителей на ночь и помолилась перед сном. А потом за ней приехала Чёрная Карета.
Она бодрствовала в ту минуту?
Слышала ли она фырканье чёрных коней за окном, видела ли пар, вырывающийся из их ноздрей?
Её связали?
Она сопротивлялась, когда её заталкивали в Карету словно в пасть чудовища?
Но что бы ни делала Сара, ничего не помогло. Бедняжку разлучили с семьёй, и точка. Родители устроили по Саре поминки. Уехать в Чёрной Карете – всё равно что умереть.
Это могло случиться с кем угодно, в любой момент, и ничего нельзя было поделать – только надеяться, что Карета не остановится на твоей улице.
Стук копыт, потрескивание и позвякивание эхом отдавались в ночи. Чёрная Карета приближалась.
Неужели она повернёт на тропинку, ведущую к дому Игиби?!
Джаннер стал молиться.
Малыш, пёсик Лили, лежащий в изножье кровати, поднял голову и завыл, глядя на окно. Джаннер увидел сидящую на сухой ветке ворону. Он затрясся и натянул одеяло до подбородка. Ворона повернула голову и заглянула в окно. Она словно рассматривала мальчика с округлившимися от ужаса глазами, в которых отражался лунный свет. Джаннер замер, пытаясь как можно глубже уйти в недра постели, чтобы ворона его не заметила.
Птица сорвалась с ветки и улетела. Луну закрыло облако. Стук копыт и скрип Кареты стали стихать и постепенно смолкли совсем.
Джаннер лежал затаив дыхание. Он медленно выдохнул и услышал, как Малыш постукивает хвостом по стенке. При мысли о том, что пёсик тоже не спит, мальчику стало не так одиноко. Вскоре он заснул, и ему снились тревожные сны.
2. Навоз, молоток и картупель
Поутру все страхи развеялись.
Солнце светило ярко, утренняя прохлада постепенно сменялась дневным зноем, а Джаннер представлял, что он умеет летать. Он смотрел, как над пастбищем порхают стрекозы, и воображал себя стрекозой, пытаясь понять, что она видит и чувствует. Вот лёгкий порыв ветра отбрасывает стрекозу через весь луг, швыряет её направо и налево, то поднимает выше верхушек деревьев, то заставляет круто спускаться к самому морю… Джаннер думал: будь он стрекозой, он бы смеялся от радости (если стрекозы, конечно, умеют смеяться) – ведь тот, кто летает, не боится споткнуться. Джаннеру казалось, что в последние несколько месяцев он совсем разучился владеть руками и ногами. Кисти стали длиннее, ступни больше, и мать недавно пожаловалась, что он очень неуклюж.
Джаннер полез в карман и, убедившись, что никто за ним не наблюдает, достал сложенный листок. В животе у него что-то вздрогнуло – совсем как в ту минуту, когда он нашёл эту бумажку неделю назад, подметая мамину комнату. Джаннер развернул листок и посмотрел на нарисованного мальчика, стоящего на носу небольшой парусной лодки. Мальчик был худощав и темноволос, он очень походил на Джаннера. В небе висели пышные белые облака, а волны осыпали лодку брызгами, которые были нарисованы так натурально, что, казалось, стоило их коснуться – и рисунок расплывётся от влаги. Внизу стояла подпись: «Мне двенадцать лет. Я провёл два часа в одиночку в открытом море. Лучший день в моей жизни».
Кто этот мальчик, написано не было, но Джаннер знал, что на рисунке изображён его отец.
Никто не говорил ему об отце – ни мать, ни дедушка. Джаннер мало что о нём знал. Но найти этот рисунок было всё равно что распахнуть окно в тёмной комнате. Джаннер окончательно убедился, что в мире есть нечто большее, чем перспектива до самой смерти жить в городке Глибвуд. Он раньше никогда не видел вблизи лодку. Он наблюдал за ними с утёсов – за точками, которые, оставляя за собой пенный след, похожий на белую ленту, устремлялись навстречу приключениям. Джаннер представлял себя на собственном корабле, он чувствовал на лице ветер и солёные брызги – точь-в-точь как мальчик на рисунке…
Джаннер вздрогнул и обнаружил, что стоит опершись на вилы по колени в колючем сене. Вместо морского бриза ему в лицо ударило облако мякины и пыли, в нетерпении поднятое конём по кличке Данни, запряжённым в повозку с сеном, которое нужно было отвезти в амбар. Джаннер трудился с самого рассвета и уже съездил туда-обратно три раза, желая поскорее закончить со своими обязанностями.
Городок праздновал День Дракона. Для Джаннера это был единственный повод порадоваться, что он живёт в захолустном Глибвуде.
Горожане целый год ждали Дня Дракона. Как будто все жители Скри съезжались в Глибвуд на праздник. Джаннер с восторгом думал про состязания и лакомства, странных людей из далёких краёв и драконов, поднимающихся из Тёмного моря тьмы…
Джаннер, насколько он помнил, ни разу за двенадцать лет не выезжал за пределы Глибвуда. День Дракона был для него редкой возможностью повидать свет – и отличным поводом быстро перевезти сено. Мальчик вытер пот со лба и с тоской посмотрел на стрекозу, которая зигзагами уносилась прочь. Он налёг на вилы и, охнув от натуги, забросил кипу сена в повозку. В то же мгновение Джаннер наступил на камень, засыпанный разбросанным на земле сеном, споткнулся и упал прямо в свежий конский навоз.
Мальчик вскочил, отплёвываясь и вытирая лицо. Данни, взглянув на него, фыркнул и принялся жевать траву – а Джаннер побежал умываться.
По ту сторону поля брат Джаннера Тинк (его настоящее имя было Кальмар) сидел верхом на коньке крыши, держа в зубах два гвоздя, а в руке молоток. Тинк пытался прибить отставшую доску, но так дрожал, что ему никак это не удавалось. В раннем детстве он пугался, даже когда дедушка сажал его на плечи; Тинк натужно хохотал, но глаза у него выпучивались от страха, пока он вновь не оказывался на земле.
Дедушка Подо всегда поручал латать крышу Тинку, поскольку считал, что мальчику нужно побороть страх. Но одиннадцатилетний Тинк никак не мог совладать с собой. Дрожа как лист, он вынул из зубов гвоздь и робко стукнул молотком, а потом посмотрел через поле и увидел, как Джаннер, споткнувшись, рухнул с головой в водопойную колоду. Тинку очень хотелось поскорей закончить и поиграть со старшим братом в зибзи1 в честь Дня Дракона.
На крыше от Тинка не было никакого проку, зато по земле он бегал не хуже оленя.
От первого же удара деревянным молотком гвоздь выскользнул из пальцев. Тинк тщетно попытался подхватить его, покачнулся и в страхе лёг на живот, уцепившись за горячую от солнца крышу. Гвоздь и молоток поехали в разные стороны и упали на землю. Тинк застонал: теперь предстояло аккуратно добраться до лестницы и спуститься. А значит, праздничные развлечения откладывались на неопределённый срок.
– Ты ничего не потерял?
– Бросай сюда, – буркнул Тинк.
Послышался смех. Молоток, вращаясь, взлетел в воздух и упал на крышу рядом с ним. Мальчик набрался храбрости и дрожащей рукой схватил инструмент, прежде чем тот успел съехать обратно.
– Спасибо, Лили, – сказал он, стараясь говорить спокойно.
Лили снова села на крылечко у задней двери и принялась чистить картупель, что-то напевая под нос. Малыш лежал у её ног, в теньке, виляя хвостом и тяжело дыша.
Затем Лили поднялась, опираясь на маленький деревянный костыль, и смахнула с подола очистки. Подхватив ведро, она заковыляла к дому. Малыш бежал за ней.
Правая нога ниже колена у девочки была изогнута внутрь под странным углом – так, что ступня боком волоклась по полу. Но Лили давным-давно научилась ходить с опорой, и каждый год дедушка делал ей костыль побольше, попрочнее и покрасивее. Нынешний костыль Лили был вырезан из тиса и украшен по всей длине фиолетовыми цветочками.
Лили поставила ведёрко с чищеным картупелем на стол, рядом с мамой, которая возилась над огромным котлом похлёбки.
– Спасибо, детка, – сказала Ния, вытерла руки о передник и заправила выбившиеся пряди волос за ухо.
Она была высока и изящна, и Лили подумала: мама так красива, что простое платье кажется на ней королевским нарядом. Руки у Нии загрубели от многолетнего тяжёлого труда, но тем не менее они ловко заплетали Лили косы и нежно гладили сыновей по щеке, когда она целовала мальчиков на ночь.
– Позови-ка дедушку, – попросила Ния. – Он уже целый час торчит в саду, а это может значить лишь одно…
Лили рассмеялась:
– Швапы вернулись?
– Боюсь, что так.
Едва Ния повернулась к котлу, над головой что-то снова загремело. Она провела взглядом по потолку, следуя за звуком. За окном мелькнул молоток, а с крыши донёсся сдавленный стон.
– Сейчас подберу! – крикнула Лили, захромала к двери и бросила молоток Тинку.
Джаннер между тем вприпрыжку подбежал к дому, мокрый до пояса. Пахло от него ужасно, и следом летел целый рой зелёных мух.
Отправившись в сад, на поиски дедушки, Лили услышала, как мама, возмущённо ахнув, погнала Джаннера из кухни. И тут же его стукнул по голове упавший в очередной раз деревянный молоток.
3. Швапы в мешке
Одноногий дедушка Лили стоял на коленях и рычал. Со стеблей вокруг свисал мясистый красный картупель, из земли длинными рядами торчали круглые головки латука. Поветрушка, морковь и коринка – любимая ягода Лили – были ещё мокрыми от росы.
Дедушка Подо, как и Лили, неплохо управлялся с одной ногой – с той разницей, что вместо костыля у него была деревяшка ниже колена. Он никогда не рассказывал, как потерял ногу, но все и так прекрасно знали, что в бурной молодости дедушка был пиратом. Каждый вечер он развлекал внуков рассказами о своих морских приключениях.
Например, как однажды все восемнадцать человек команды захворали, поев несвежего свинокрыла, которого они отобрали у рыбаков вблизи Фубских островов. Подо был единственным, кто не притронулся к рыбе, и ему пришлось в одиночку вести корабль сквозь бурю, в то время как остальные маялись в трюме.
– И это было ещё не самое скверное, зуб даю! – утверждал Подо. – Куда хуже пришлось, когда меня чуть не накрыл военный флот. Пушки палили, а стрелы пронзали мою шевелюру! Видите, волосы до сих пор растут неровно. И по сей день, как только почую запах свинокрыла – так сразу хочется поднять паруса и бежать куда глаза глядят…
Дети визжали от смеха, а разволновавшийся Подо вытирал платком пот со лба.
Он и теперь делал то же самое, глядя сквозь побеги поветрушки.
– Деда? – позвала Лили.
Взмахнув сучковатой дубинкой, Подо резко развернулся. Длинноволосый, седой и растрёпанный, он походил на сумасшедшего колдуна.
– А? Осторожней, внучка, я чуть не стукнул тебя по голове колотушкой! – Тут его белые кустистые брови взмыли вверх, и он поднёс к губам скрюченный палец. – Швапы! – прошептал дедушка.
Из-за куста картупеля выскочила маленькая волосатая фигурка и взвизгнула.
Подо захромал за ней.
Малыш, который до этого весело потявкивал, утратил всякое самообладание и с лаем бросился в погоню.
Обычный швап размером чуть больше сконка2; он представляет собой меховой шарик с тонкими лапками, ростом примерно до середины икры (если мерить по уцелевшей ноге Подо). Удар дубинки попал в цель – мелкий вредитель так и отлетел, но тут из травы выскочил другой и длинными жёлтыми зубами яростно впился в дедушкину деревяшку. Первый швап врезался в дерево, рухнул наземь, тут же вскочил и запустил в старика камешком. Камешек попал Подо в лоб, и несколько мгновений тот стоял, ошалело мотая головой и пытаясь сбросить швапа, который увяз зубами в его деревянной ноге.
Швапы с писком бросились обратно в траву. Секунда-другая – и они появились вновь. Один держал в мохнатых лапках картупелину, а второй охапку моркови. Зверьки увернулись от дубинки и устремились в сад.
Подо зарычал и взмахнул дубинкой над головой:
– Бросай якорь, мерзкие грызуны!
Порыв ветра всколыхнул садовую листву и растрепал седые волосы Подо. Старый пират, яростно раздув ноздри, полной грудью вдохнул морской воздух. Швап, выглянув из-за куста коринки, снова запустил в него камнем. Подо взмахнул дубинкой – и камень полетел обратно. Швапы бросились в укрытие.
– Ага!
Некоторое время зверьки пищали и переговаривались.
Подо наморщил лоб. Опустив дубинку, он поднёс ладонь к уху, как будто мог понять швапов.
Вдруг в воздухе мелькнула большая красная картупелина и угодила ему прямо в лицо.
– Не троньте мой картупель! – крикнул Подо, сморгнул мякоть и отбил вторую картупелину дубинкой. – Не троньте мой картупель! – Старик бросился в заросли, яростно завывая.
Лили улыбнулась и захромала обратно к дому, откуда нёсся аромат завтрака.
Ния молча прошагала мимо неё в сад, сорвала два листочка перечной розы и вернулась на кухню, не обращая никакого внимания на лай Малыша, яростные вопли Подо и мелькающих в воздухе швапов.
Весь мокрый, вернулся Джаннер, которому наконец удалось отмыть от навоза лицо и волосы.
– Ну, так-то лучше, – сказала Ния, сдерживая улыбку. – Я уж думала, что твоё лицо скоро порастёт свежей травкой.
Покраснев, Джаннер сел на место.
Лили и Тинк старались не хихикать.
Придвинув стул, Ния села и, поставив локти на стол и опершись о них подбородком, стала наблюдать, как дети едят. Джаннер в глубокой задумчивости смотрел в окно. Тинк согнулся над своей тарелкой как коршун; он глотал горячие оладьи и сосиски, словно боялся, что они убегут. Лили жевала и теребила подол платья, что-то напевая и покачивая головой.
– Ешьте как следует, ребятки, впереди долгий день, – с улыбкой сказала Ния.
Дети широко распахнули глаза.
– Морские драконы! – хором воскликнули они.
Ния рассмеялась и встала:
Да-да, как это бывает вот уже тысячу лет. Доедайте, и пойдём в город. Дела подождут.
Задняя дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Подо, потный и запыхавшийся.
– Швапы! – взревел он, потрясая мешком, в котором кто-то извивался и визжал. Подо стукнул по мешку дубинкой, и визг немедленно оборвался.
Малыш тявкал и подпрыгивал, прикусывая мешок.
– Двух мелких поганцев я упустил, но эти трое… – дедушка посильнее встряхнул мешок, – больше не станут жрать наши овощи, верьте слову! Паршивые воришки… – Вдруг заметив, что на него смотрят внуки и дочь, Подо кашлянул и произнёс уже спокойнее: – Ну, кончено дело. Я швырну их с утёса прямо в Тёмное море, вот только сперва съем оладью-другую, больно они у тебя вкусные, дочка.
Ния удивлённо открыла рот:
– Как можно бросать их в море?!
Подо почесал в затылке:
– Запросто. Возьму мешок – и… до свиданья. Прямо с утёса. Вот и всё.
Лили выпрямилась, с вилкой в руке и выражением ужаса на лице:
– Деда, я не позволю взять и убить их! – Она отодвинулась от стола.
Мальчики закатили глаза.
Девочка подковыляла к рослому Подо и устремила на него взгляд, полный жалости.
Старик обожал внучку, и Лили это хорошо знала.
– Они такие милые, дедуля. И никому не желают зла.
Подо фыркнул и показал ей расцарапанные руки. Но Лили не обратила на это никакого внимания:
– Они просто берут немножко овощей каждый год, чтобы прокормить маленьких швапят. Я не верю, что ты такой жестокий! Пожалуйста, дедушка, не убивай этих зверюшек! – уцепившись за рубашку Подо, она заставила старика наклониться и поцеловала его в седую щёку. – Пойдём, Малыш! – позвала девочка и вышла.
Мешок запищал, и Подо снова хлопнул по нему дубинкой, но уже с меньшим пылом. Бросив свою добычу на пол возле стола, он сел и сунул в рот оладью.
– Ну, Джаннер, внучок, – сказал Подо, отрываясь от еды, – сам знаешь: на празднике все, бывало, разойдутся, а Клыкам прямо невтерпёж, когда мы, скриане, веселимся.
– Да, сэр, – ответил Джаннер, глядя в тарелку. Обеими руками он уцепился за стул, зная, что будет дальше.
– Ты старший, и на тебе большая ответственность. Я вот что хочу сказать…
– …что я должен присматривать за Тинком и Лили и проследить, чтобы они вернулись домой целыми и невредимыми. Я каждый день это слышу, спасибо, я не дурак, – перебил Джаннер, сам себе удивившись.
Увидев удивлённое лицо матери, мальчик покраснел. Он знал, что зашёл слишком далеко, но поворачивать вспять было поздно. Многолетняя досада решила излиться именно теперь.
– Ты хочешь сказать, что я должен быть нянькой. Что я никогда не буду развлекаться, как мне хочется.
Тинк фыркнул и попытался скрыть смех, засунув в рот огромный кусок. Джаннер пнул брата под столом, но от этого Тинк фыркнул ещё громче.
– Я не хочу до самой смерти опекать младших и бегать за Тинком и Лили как наседка! Я не желаю даром тратить свою жизнь!
– Сынок… – начал Подо.
– Ты мне не отец! Будь он жив, он бы меня понял!
Джаннер тут же возненавидел себя за то, что сказал. Он тяжело дышал и смотрел на очаг, боясь взглянуть на деда. В груди у него сделалось горячо, глаза защипало от слёз. Мальчик сунул руку в карман и крепко сжал спрятанный рисунок. Как никогда раньше, Джаннеру захотелось оказаться на корабле, в открытом море, подальше от Глибвуда и своих собственных чувств.
Медленно дожевав, Подо проглотил оладью, в тяжёлом молчании глядя на внука.
– Тинк, доедай и ступай одеваться, – велел он, не сводя глаз с Джаннера.
Ния стояла у плиты и смотрела в пол, уперев руки в бока.
Старик вытер рот салфеткой и решительно положил свои загрубевшие ладони на стол.
Джаннер понял, что влип.
