Kitabı oku: «Древние греки. От возвышения Афин в эпоху греко-персидских войн до македонского завоевания», sayfa 4
Глава 3
«Темные века» и Гомер
Конец существованию микенской цивилизации положил период разрушений и беспорядков, во время которого дворцы были сожжены, а административный аппарат – уничтожен, и, когда последовавшие за этим «темные века» завершились, в Греции и в бассейне Эгейского моря все очень сильно изменилось. Основным новшеством стало появление в регионе дорийцев, в эпоху классики занимавших значительные части Пелопоннеса, Крита, Родоса и край Юго-Западной Малой Азии. В легендарной традиции это переселение представлено как возвращение потомков героя Геракла – таким образом новоприбывшие легитимировали свое право на его наследие. Дорийцы на кораблях проплыли из Навпакта на Пелопоннес, одержали победу над внуком Агамемнона, и три брата, которые вели их в бой, основали три дорийских государства: Аргос, Спарту и Мессению. Беженцы из Пилоса и других поселений наводнили Аттику, на которую впоследствии напали Гераклиды. Оракул обещал им победу, если они сохранят жизнь царю Аттики Кодру, но он был благороден и сумел придумать, как сделать так, чтобы его убили, и Аттика была спасена. Сыновья Кодра возглавили переселение, шедшее вдоль побережья Эгейского моря, и основали в Малой Азии города Ионии, а Гераклиды также направили поселенцев на Крит, Родос и в другие области. Весь этот рассказ имеет такое же отношение к исторической действительности, как история о Хенгесте, Хорсте и установлении контроля англосаксов над Англией. В нем не настолько много вымысла, чтобы он стал полностью бессмысленным, но в действительности (эти факты стали известны нам благодаря тщательным археологическим исследованиям) все было гораздо сложнее.
Одного лишь распространения диалектов древнегреческого языка почти достаточно для того, чтобы доказать, что некоторые подобные передвижения действительно имели место. Как правило, диалекты делят на две группы – западную, в которую входят дорийский и связанный с ним северо-западный диалекты (на последнем говорили в Элиде и других городах), и восточную, к которой относятся ионийский, эолийский и аркадо-кипрский диалекты. На ионийском диалекте разговаривали в Ионии, на островах центральной части бассейна Эгейского моря и на Эвбее; его слегка измененная форма использовалась в Аттике. Эолийский диалект был распространен на острове Лесбос и на азиатском побережье, расположенном напротив Греции, хотя там он находился под влиянием ионийского, а также в Беотии и Фессалии, где для него была в большей или меньшей степени характерна примесь северо-западного диалекта. Термины «дорийский», «эолийский» и «ионийский» придумали сами греки, проводившие классификацию своего языка. Понятие «аркадо-кипрский» изобрели современные исследователи, стремившиеся с его помощью подчеркнуть близкое родство, существовавшее между диалектом, на котором говорили жители Аркадии, и тем, что использовался на далеком Кипре. Это родство поразительно, особенно в свете того факта, что в историческую эпоху обитатели горной Аркадии были отрезаны от моря дорийцами, жившими на востоке и юге, и обитателями Элиды, населявшими северо-запад. Маловероятно, что жители Аркадии поддерживали прямые и постоянные контакты с населением Кипра после окончания доисторической эпохи, когда, как можно предположить, на общем «предке» обоих этих диалектов разговаривали на Пелопоннесе, на побережье, а также в глубине страны.
Выше уже говорилось, что не следует ассоциировать диалекты древнегреческого языка с различными группами захватчиков, но дорийцы стали исключением из этого правила. Одной из основных характерных особенностей западной группы диалектов древнегреческого языка является то, что они не подверглись изменениям, характерным для диалектов восточной группы и уже по большей части отразившимся в письменных источниках микенской цивилизации. Можно предположить, что в доисторическую эпоху, когда происходили эти фонетические изменения, дорийцы и те, кто говорил на диалектах, связанных с дорийским, не поддерживали тесные контакты с людьми, использовавшими диалекты восточной группы, а жили в другом регионе, вероятно расположенном за пределами области, на которую распространялось влияние микенской цивилизации. Всю языковую ситуацию в целом, включая связь между диалектами, использовавшимися в Аркадии и на Кипре, можно, как сказано выше, объяснить, предположив, что на раннем этапе развития аркадского диалекта, пришедшемся на время существования микенской цивилизации, на нем говорили на значительной части территории Пелопоннеса и что в результате переселения, имевшего место в более поздний период, на полуострове оказались дорийцы и другие племена, отрезавшие жителей Аркадии от моря. Рассказ о переселении дорийцев позволяет нам найти объяснение, соответствующее фактам.
Большинство племен, говоривших на диалектах западной группы или тех, в которых присутствовали элементы северно-западного диалекта, считали, что их предки пришли на территорию Греции относительно недавно. В то время как обитатели Афин и Аркадии заявляли, будто места, в которых они жили в эпоху классики, являются их исконной родиной, дорийцы, жители Элиды, Беотии и Фессалии верили, что происходят от завоевателей, пришедших издалека через непродолжительное время после окончания Троянской войны. Другим архаизмом в Илиаде Гомера стало многократное упоминание в ней беотийцев, что приводило в недоумение еще Фукидида, ведь речь в поэме идет о событиях, происходивших в Греции до этих завоеваний, а значит, новоприбывшие народы не должны в ней упоминаться. Память о противостоянии между новыми и старыми племенами продолжала жить в сознании греков и, как и многие современные расовые теории, способы ее выражения могли быть крайне нелогичными. Конфликт между населенной дорийцами Спартой и Афинами, где жили потомки ионийцев, произошедший в V в. до н. э., обострил чувство собственной исключительности, свойственное Фукидиду и его современникам. В Спарте и Фессалии сохранился другой пережиток более глубокой древности – зависимость завоеванного населения, представителей которого в Лаконии называли илотами, а в Фессалии – пенестами, от захватчиков.
О том, как все это происходило, мы узнаем больше благодаря археологическим раскопкам. В последней половине XIII в. до н. э. в городах микенской цивилизации царило беспокойство. Коринфский перешеек был перегорожен стеной, местоположение которой свидетельствует о том, что она предназначалась для защиты Пелопоннеса от нападений с севера. Укрепления Микен и Тиринфа, а также афинского Акрополя были не единожды значительно усилены. Удар, которого ожидали греки, был нанесен около 1200 г. до н. э., когда в Фокиде, Беотии, Коринфии, Арголиде, Лаконии и Мессении многие поселения были разрушены, а другие покинуты жителями. Цитадель в Микенах сильно пострадала, крепость в Тиринфе была уничтожена, а дворец в Пилосе – сожжен. Возможно, Афины лежали в стороне от основного пути, по которому двигались захватчики, так как на Акрополе не прослеживаются следы сильных разрушений.
Жизнь в той или иной степени восстановилась, но это бедствие имело многочисленные далеко идущие последствия, связанные с отчаянным положением, в котором оказался рассматриваемый регион. В XIII в. до н. э. на юге Пелопоннеса, в Лаконии и Мессении, жило большое количество людей, но после 1200 г. до н. э. плотность населения в этих областях значительно уменьшилась. В сами Микены возвратились выжившие, попытавшиеся вернуться к прежнему образу жизни, но ее уровень заметно снизился, а в другие поселения люди так и не вернулись. Плотность населения в Ахее на севере Пелопоннеса и на островах, расположенных у западного побережья, после 1200 г. до н. э. значительно увеличилась, что может свидетельствовать о переселении туда людей, стремившихся сбежать из мест, оказавшихся в эпицентре бедствия. В Западной Аттике на протяжении некоторого времени существовало поселение, жители которого использовали микенскую керамику. Но безопаснее было в восточной части Аттики, защищенной невысокой горой Гимет, где продолжала жить процветающая микенская община. Не менее изобильной жизнь была на островах, особенно на Родосе и Косе, входивших в Додеканес, а также в Милете, расположенном на азиатском побережье. На находящемся чуть дальше Кипре, на протяжении долгого времени импортировавшем микенскую керамику и изделия из бронзы, теперь появились микенские переселенцы, пришедшие на остров несколькими волнами. Пока нам доподлинно неизвестно, что происходило на севере Греции, но микенские поселения, возможно, существовали в Фессалии.
Знакомые с древнегреческими легендами исследователи пришли к казавшемуся им вполне логичным выводу о том, что разрушение столь большого количества микенских центров было связано с появлением в этих местах дорийцев и других захватчиков. Однако продолжение жизни в старых микенских городах, откуда люди не уходили или куда потом вернулись, свидетельствует против этого предположения. Так, в Арголиде не было найдено ничего, что могло бы свидетельствовать о появлении там новых поселенцев на протяжении примерно 150 лет. Бедствия, произошедшие в Греции, можно объяснить, не связывая их с дорийцами, так как около 1200 г. до н. э. в Восточном Средиземноморье и его окрестностях было множество довольно агрессивно настроенных переселенцев. Лучше всего датированы проблемы, с которыми пришлось столкнуться египтянам: на пятом году правления Мернептаха, то есть примерно в 1225 г. до н. э. (правда, не все ученые пришли к единому мнению относительно датировки его царствования), на Египет напали ливийцы, которым помогали «народы моря», а около 1190 г. до н. э. Рамсес III был вынужден противостоять еще более масштабному продвижению этих кочевников по территории Палестины, причем как по морю, так и по суше. Держава хеттов в Анатолии приходила во все больший упадок и погибла в конце XIII в. до н. э. Подобные события происходили повсеместно. Бедствия, обрушившиеся на микенскую цивилизацию, относятся к тому же времени. При этом совершенно не важно, насколько продолжительным был этот период неурядиц (археологические данные не позволяют нам приводить точные датировки или определить, какие конкретные факты имели место одновременно). Если эти события действительно происходили по одной и той же модели, мы сможем предположить, что переселенцы, разграбившие Грецию, затем рассредоточились по другим регионам, возможно чтобы принять участие в нападении на Египет.
В результате многие микенские греки переселились в те части страны, которым был нанесен наименьший урон, а наиболее активные и предприимчивые отправились в соседние регионы. В самой Греции цари с их многочисленными сокровищами, многоступенчатой чиновничьей иерархией, сложным бюрократическим аппаратом, слишком грузным и нестабильным, вряд ли сумели сохранить свое положение после всех этих бедствий. Дворец в Пилосе так и не восстановили, и вряд ли писцы продолжили свою работу где-то еще. Все выглядит так, будто большинство подданных царей разбежались. В распоряжении оставшихся греков, вернувшихся в Микены, уже не было столь богатых ресурсов. У нас нет источников, которые позволили бы нам судить о том, чем тогда занимались обитатели Микен, каким образом были организованы все еще процветающие микенские общины, рассредоточившиеся по всему бассейну Эгейского моря и Восточной Аттике, и что происходило в областях, где микенская цивилизация прекратила свое существование.
Тем не менее археологические источники свидетельствуют о том, что в течение XII и XI вв. до н. э. прослеживалась определенная преемственность культур. Сохранились некоторые здания, неизменными остались костюм и погребальный обряд, как в Арголиде, так и на островах, входивших в Додеканес, появились новые типы керамики, тем не менее не вышедшие за рамки микенской традиции. Кроме того, эти области поддерживали отношения друг с другом, а также с минойским Критом, переживавшим последний этап своего существования. Следовательно, в Арголиде, Ахее и других районах остались люди, сохранившие по крайней мере некоторые привычки, характерные для старой знати, а для этого им было необходимо держать под своим контролем по крайней мере часть территории. Община, жившая на территории афинского Акрополя, вероятно, существовала за счет расположенной ниже долины. Эти люди все еще в той или иной степени могли выйти в море, а обитатели Эгеиды продолжили завозить из сопредельных стран предметы роскоши. В тот период в изучаемом нами регионе стало появляться, хотя и в небольшом количестве, железо. Однако нам не следует даже пытаться спрашивать себя о том, кто в XII в. до н. э. управлял греками, жившими на островах бассейна Эгейского моря. Мы даже не знаем, как было организовано их общество до того, когда на материк пришла беда. Что касается областей, где микенская цивилизация прекратила свое существование, мы можем предположить, что тогда эти земли продолжали возделывать крестьяне, владыки которых погибли или пропали. Жившие незаметно, они не оставили после себя археологических находок. Возможно также, что некоторые районы оставались пустыми до тех пор, пока там не осели новые переселенцы.
Отличить дорийцев и других переселенцев от остальных греков можно в основном благодаря диалектам, на которых они говорили. Дорийцев, несомненно, объединяло несколько религиозных праздников, а также ряд общественных институтов, в частности их племенной строй, о котором речь пойдет в главе 5. Однако в нашем распоряжении нет археологических данных, которые позволили бы нам с уверенностью говорить о каких-то особых чертах, характерных для них, возможно за исключением более простого костюма – узкого хитона, застегивавшегося на плечах с помощью больших фибул. Наоборот, нам следует предположить, что, придя в Грецию, эти люди позаимствовали и приспособили под себя многое из оставшегося после предшествовавшей им цивилизации. Делать какие-то выводы о том, что происходило с ними на протяжении большей части 2-го тыс. до н. э., очень нелегко. В некоторых отношениях, особенно с учетом их языка, этих людей можно считать неотъемлемой частью Греции среднеэллинского периода. Однако они не принимали участия в жизни цивилизации, сложившейся на юге около 1600 г. до н. э., но при этом поддерживали с ней какие-то контакты, так как, когда они направились на юг, там их не считали кем-то совершенно незнакомым. Вероятно, они жили в почти не исследованной археологами области на северо-западе, а именно на территории Эпира.
Следов разрушений, с помощью которых можно было бы проследить и датировать появление дорийцев на юге, археологам найти пока не удалось, и самой убедительной, если не единственной, является гипотеза о том, что оно пришлось на время окончательного исчезновения микенского административного аппарата. Находки, сделанные в Арголиде, свидетельствуют о том, что в середине XI в. до н. э. в культуре произошли заметные перемены. В некоторых областях поселения немного переместились, и по крайней мере в ряде случаев зафиксированы более поздние погребения, устроенные на руинах предшествовавших им домов. Умерших хоронили в одиночных облицованных камнем могилах, которые археологи называют цистами, а не в семейных камерных гробницах, как во время существования микенской цивилизации. Исчезли и другие характерные для нее черты, и признаков изменений достаточно для того, чтобы отнести их ко времени, когда дорийцы овладели землей, которую они будут занимать на протяжении всей эпохи классики. Примерно в то же время прекратили свое существование микенские общины, прежде жившие на островах бассейна Эгейского моря и на востоке Аттики.
В поселениях в Арголиде, где, по мнению исследователей, жили пришедшие в эту местность дорийцы, использовалась керамика, тесно связанная с применявшейся тогда же в Афинах. Она принадлежала к стилю, самому раннему из появившихся в Греции железного века, получившему название протогеометрического, так как он стал предтечей более позднего геометрического стиля, и сформировавшемуся в западной части Аттики. Там примерно за поколения до начала сооружения в Арголиде первых гробниц, относящихся к периоду господства в керамике протогеометрического стиля, в районе Керамик, рядом с которым в более поздний период находились ворота Афин, был основан новый некрополь с одиночными захоронениями в могилах-цистах. В самых ранних из этих могил была обнаружена керамика, относящаяся к довольно примитивному типу, получившему название субмикенского, от которого эволюционным путем, без каких-то резких изменений, произошла прото-геометрическая керамика, впоследствии распространившаяся по другим областям, включая Арголиду. Это вызывает новые вопросы о соотношении между микенскими и постмикенскими поселениями. Одиночные погребения в цистах не были чем-то новым для Греции – это был довольно распространенный в среднеэлладский период способ захоронения, периодически использовавшийся и в более позднее время, но основным новшеством, характерным для кладбища в Керамике, стало то, что на нем встречаются только цисты, а камерные гробницы полностью отсутствуют. Вывод о том, что это свидетельствует о возрождении более раннего погребального обряда, связанном с выходом на историческую арену населения, прежде находившегося в подчиненном положении, вызванным неспособностью старой микенской знати содержать себя, является крайне соблазнительным. Сторонники другой точки зрения, представляющейся мне более правдоподобной, утверждают, что если цисты, найденные в Арголиде, принадлежат переселенцам, то аналогичные захоронения в Керамике также можно приписать какому-то пришлому населению, занявшему земли, которые на протяжении долгого времени были заброшены, и со временем ассимилировавшемуся с оставшимися там местными жителями. Эволюционное изменение стиля керамики соответствует любой из этих гипотез, так как ни в одном из данных случаев не происходили потрясения, способные прервать гончарные традиции.
Так или иначе, в Греции произошли значительные перемены, и эта цивилизация избрала другой путь развития. В тот период, в конце XI в. до н. э., своеобразие цивилизации должно было быть более заметным, чем факторы, которые вели к постепенному взаимопроникновению. Вряд ли мы сумеем узнать больше того немногого, что нам известно о том, каким образом ситуация в Греции наконец стабилизировалась. Мы считаем необходимым выделить три модели взаимоотношений между пришлым и местным населением, которые в той или иной степени отразятся на обществе более поздних периодов:
1. В некоторых областях захватчики оказались в большинстве и сумели ассимилировать местное население. Так, для Арголиды характерны некоторые признаки сохранения додорийского населения, относящегося к разным слоям общества, но в эпоху классики этот регион был полностью дорийским с точки зрения языка и общественных институтов, поэтому в нем не прослеживаются какие-либо внутренние этнические противоречия. Беотийцы, речь которых представляла собой определенное смешение диалектов, в более позднее время тем не менее также, очевидно, считали себя единым племенем.
2. В других местах захватчики составляли меньшинство, под властью которого оказались люди, происходившие из разных племен. Подобная ситуация четко прослеживается в Спарте, где правители и те, кто находился в подчиненном по отношению к ним положении, говорили на дорийском диалекте, и в Фессалии, где диалект, на котором разговаривало завоеванное население, повлиял на единый язык этого региона более позднего времени больше, чем диалект, использовавшийся захватчиками.
3. Другие области, такие как внутренние районы Аркадии, не были завоеваны. Или, возможно, диалект, на котором говорили местные жители, доминировал над использовавшимся переселенцами. Возможно, именно такая ситуация сложилась в Афинах, если, конечно, захватчики в те времена проникли на их территорию.
Подобные сложности вкупе с географическими особенностями местности способствовали, возможно, еще более сильному, чем в предыдущие периоды, раздроблению. К примеру, судя по всему, объединение всей Аттики под властью Афин произошло далеко не сразу. Вряд ли нам стоит надеяться на то, что мы сможем выяснить, какие чувства испытывали греки, жившие в «темные века», по отношению друг к другу и внешнему миру, но следует обратить внимание на то, что именно в этот период слово «эллины» стало использоваться впервые как самоназвание всех греков. Когда в VIII в. до н. э. контакты заметно упростились, сформировавшееся в Греции общество было единым, в том числе по отношению к внешнему миру, ибо все его представители были эллинами, поклонявшимися одним и тем же богам примерно одним и тем же образом. Решающим, вероятно, стал период сразу после переселения дорийцев, когда все эти разные племена, говорившие на древнегреческом языке, стали жить вместе и сформировали новый народ, во многом отличавшийся от своих предшественников, греков микенской цивилизации, хотя, конечно, судить об этом сложно, так как из источников в нашем распоряжении имеется только керамика. Эта резкая смена направления развития повлияла на незавоеванные территории так же сильно, как и на завоеванные. Что бы ни произошло с захватчиками, подошедшими к Афинам в XI в. до н. э., – изгнали их местные жители или ассимилировали, – кому-то может очень захотеться поверить в то, что традиции микенской цивилизации там будут прослеживаться более четко, чем в районах, где местное население было полностью поглощено или подчиненно захватчиками. Было сделано вполне логичное предположение, что именно через Афины традиции микенской цивилизации передавались более поздним поколениям в форме легенд. Вне зависимости от того, насколько оно справедливо – ведь легенды действительно каким-то образом передавались, – ни память о микенской цивилизации, ни поступательное развитие характерной для нее керамики не позволяют нам предположить, что в других отношениях общество продолжало следовать по заложенному ей пути. Конечно, перемены в материальной культуре произошли, что заметно по костюму и погребальному обряду, но более важно другое – Афины почувствовали себя частью новой, постмикенской Греции, о чем можно судить по изготавливавшейся там керамике, и стали руководить ее формированием.
Во время второй волны переселений были заселены острова и азиатское побережье. Об этом нам известно очень мало. Мы не знаем, что произошло с микенскими греками, жившими в восточной части Аттики, так как в нашем распоряжении имеются только их гробницы, которые в какой-то момент просто перестали сооружаться. Возможно, ситуацию прояснит находка связанного с ними поселения. На одном или двух островах, как и в Арголиде, поселения, где использовалась протогеометрическая керамика, располагаются над слоями с микенскими жилищами и погребениями, что может опять же свидетельствовать о смене населения. В Милете микенское поселение было уничтожено, и наиболее ранняя керамика, найденная в слое, расположенном непосредственно над следами разрушения, очень похожа на ту, которую изготавливали в Афинах на протяжении периода, являвшегося переходным от субмикенского к протогеометрическому стилю. Тот факт, что предание об основании большинства поселений Ионии (если не всех их) сыновьями афинского царя имеет под собой историческую основу, подтверждается общностью языка, сходством племенной организации и празднеств. Находки, сделанные в Милете, свидетельствуют о том, что в XI в. до н. э. почти одновременно с захватом дорийцами Арголиды происходило так называемое ионийское переселение. При этом не все переселенцы были афинянами. Вряд ли в Аттике в то время был настолько большой переизбыток населения, что оно смогло рассредоточиться по всей данной области. Более того, археологические данные эту перенаселенность не подтверждают. Геродот писал, что в Ионии жило смешанное население, в состав которого вошли поселенцы из многих областей Греции, и в нашем распоряжении имеются данные, подтверждающие правдивость его слов. Вероятно, мы можем предположить, что вторжение дорийцев и других племен привело к перемещению разношерстных беженцев, которым Афины предоставили предводителей.
О заселении эолийцами Лесбоса и расположенного напротив него побережья Малой Азии мы знаем очень мало из-за отсутствия археологических данных, что не позволяет нам проследить, как именно оно происходило. Легенда о происхождении основателей от сына Ореста не очень помогает нам в этом. Но наличие связи между диалектом, на котором говорили эти люди, и использовавшимся населением Фессалии и Беотии несомненно, и об этих родственных отношениях помнили уже в V в. до н. э., когда они сыграли некоторую роль в Пелопоннесской войне.
Дорийцы заселили Крит, Родос и Додеканес, а также прилегающую к этим островам часть побережья Малой Азии, причем их количества было достаточно, чтобы в дальнейшем местное население говорило на дорийском диалекте древнегреческого языка. Имеющиеся в нашем распоряжении археологические данные не позволяют нам делать выводы о том, когда дорийцы достигли этих островов. Согласно весьма запутанным легендам, данное событие произошло через несколько поколений после прибытия дорийцев на Пелопоннес. Мы так мало знаем о сложившейся в то время ситуации, что не можем сказать ничего определенного о причинах этого переселения.
Теперь читателю должно стать понятно, насколько в упрощенном и романтизированном виде реальные события предстают в легендах, краткий пересказ которых представлен в начале этой главы. Предание о том, как дорийцы последовали за потомками Геракла, чтобы вернуть свое законное наследие на Пелопоннесе, всегда казалось подозрительным, попыткой оправдать дорийское завоевание земель, принадлежавших, по словам Гомера, Агамемнону и другим царям ахейцев. Вряд ли следует с большим доверием относиться к первым ветвям генеалогического древа спартанских царей, возводивших свое происхождение к Гераклу. Романтическая история о самопожертвовании Кодра может быть искаженной попыткой передать реальные события, связанные с отпором, который переселенцы получили у границ Аттики, или скрыть тот факт, что захватчикам все-таки удалось в нее войти. В то же время в легендах отразились (по крайней мере, схематично) реальные факты, в частности то, что во главе переселения в Ионию стояли афиняне, и то, что оно происходило одновременно с появлением на Пелопоннесе дорийцев.
Пока что я не касался самого известного из всех преданий – посвященного десятилетней осаде Трои объединенным войском греков во главе с Агамемноном, которое было положено в основу Илиады Гомера. Причиной этого стали крайне сложные проблемы, связанные с ее историчностью. Отчасти это вопрос датировок, точнее, о том, могли ли разрушения, следы которых были обнаружены в определенном слое городища Трои, произойти тогда, когда такой поход объединенных сил греков стал возможным, а отчасти – правильной интерпретации перечня греков и союзников троянцев, приведенного во второй песни Илиады. Вряд ли, учитывая доступные нам в настоящее время данные, мы можем найти более или менее убедительное решение этой проблемы. Даже если подобный поход и имел место, вряд ли поэма Гомера является достоверным источником по его истории. Такой вывод можно сделать хотя бы потому, что он описывает осаду огромного города, в котором укрылись войска троянцев и их союзников, в то время как нам в настоящее время известно, что длина окружности этой крепости не превышала 503 метров. Если Троянская война – всего лишь легенда, то вымысла в посвященной ей поэме еще больше, и ценность этого произведения как единственного более или менее связного исторического источника, позволяющего судить об обществе, прекратившем свое существование после того, как в Греции снова возродилась письменность, никоим образом не связана с фактом разрушения Трои.
Однако можно говорить о преемственности традиций, связывающей микенскую цивилизацию и произведения Гомера. С каким бы подозрением мы ни относились к описанным им подробностям, никто не считает, что все касающееся эпохи героев, описанной поэтами, является вымыслом. В обществе, лишенном письменности, с помощью устной традиции может передаваться не только один лишь остов повествования. Основным механизмом являются характерные для эпоса «формулы», не избитые фрагменты с описанием жертвоприношений, пищи или сражений, так поражающие воображение читателей Илады, а сложная сеть менее очевидных однородных вещей. Поэт, пересказывая эпическую поэму, длинное стихотворное произведение, должен сохранять присутствие духа и внимание слушателей. Для греческого эпоса характерны большой объем и жесткий стихотворный размер. Планировать пересказ поэмы и отдельных эпизодов следует до начала выступления, так как поэт не может остановиться посередине, чтобы решить, как лучше рассказать о том или ином событии, или подумать, чем одна фраза лучше другой. В деталях следует положиться на усвоенную рассказчиком технику. Очень большое значение имеет набор формул, занимающих целые стихотворные строки или имеющих меньший объем, значительная часть которых представляет собой всего лишь ряд сочетаний прилагательных и существительных. В древнегреческом языке очень многое зависит от места нахождения существительного и самой фразы в строке гекзаметра, и вне зависимости от своего положения существительное неизменно сопровождается прилагательным.
Овладеть этой техникой было довольно сложно, но поэту, умевшему ее использовать, она давала огромные возможности. Передаваемая из поколения в поколение, она делала подробности, как и саму историю, неизменными. Слушатели, ожидавшие, что герои, о которых идет речь в поэме, будут отличаться от них, принимали устаревшие детали как должное и, возможно, негативно относились к новшествам. Тем не менее техника вряд ли оставалась неизменной на протяжении длительного времени. Выдающийся поэт не мог не оставить свой след в искусстве, да и по мере погружения эпохи героев в прошлое менялся фон, на котором разворачивалось повествование. Кроме того, ни один поэт не рассказывает одну и ту же историю одинаково, в связи с чем содержание устного эпоса очень изменчиво, даже когда его пересказывает его создатель. Когда поэмы начинают записываться, это искусство умирает, поэтому вопрос о том, как вышло так, что древнегреческий эпос вообще был записан, остается существенным. Некоторые исследователи предположили, что поэт, создавший эпос, жил в переходный период, когда в Греции снова стала зарождаться письменность, и что он сам диктовал свои произведения записывавшему их человеку. Другие считали, что ученики заучивали наизусть эти длинные тексты, производившие на них очень глубокое впечатление. Вероятно, можно предложить и другие варианты ответа.
