Kitabı oku: «Ключевые проблемы психоанализа. Избранные труды»

Предисловие

Мерья Рехардт

Мой отец принадлежит к первому поколению финских психоаналитиков. Как и многие его современники, он вынужден был специализироваться по психоанализу за границей, поэтому в 1957–1960 гг. наша семья жила в Швеции.

В Финляндии он работал дома. Мой отец всегда был страстно увлечен своей работой. Его глубокая преданность своему делу у нас, детей, вызывала недоумение, замешательство и даже ощущение чего-то великого и увлекательного, происходящего у него в кабинете. Комната казалась овеянной торжественной тайной, и мы иногда даже подглядывали за пациентами, когда они ждали своей очереди в прихожей.

С течением лет мое детское любопытство постепенно поблекло и перешло в профессиональный интерес. Постепенно тайна исчезла, когда я получила психоаналитическое образование. Пару лет назад я неожиданно вновь оказалась в атмосфере моего детства. Отец попал в больницу с внезапным приступом болезни и очень скоро вынужден был оставить работу психоаналитика. Это означало, что дом нашего детства нужно было покинуть. Мне пришлось освобождать кабинет отца. Вновь я подглядывала, как в детстве. Полная любопытства и изумления, я просмотрела все его работы, опубликованные и неопубликованные их части. Казалось, осталось очень многое из того, что я помнила с детства. Делая эту работу, я снова ощутила то прежнее чувство восхищения. Сколько этот человек успел передумать и написать!

Прошлой весной ко мне обратилась группа психиатров, которые намеревались собрать материалы и опубликовать книгу, посвященную трудам всей жизни моего отца. Они предложили мне включиться в эту работу и подобрать подходящие рукописи. Возникло приятное чувство, что материалы, которые я недавно собирала, оценили и они так быстро попали по назначению.

Книга, естественно, включает лишь малую часть написанного моим отцом и состоит в основном из набросков к его основной работе «Танатос, стыд и другие эссе», написанной вместе с Пентти Иконеном и опубликованной только по-фински в 1994 г. Я надеюсь, что эта работа будет переведена на английский язык в ближайшем будущем, чтобы по возможности расширить круг ее читателей.

Я хотела бы поблагодарить команду психиатров Бруно Таайамаа, Тапани Тамминен и Кари Пилккэнен. Без их участия этой книги не было бы.

Я также благодарю Стюарта Макдоуэлла за его любезную помощь.

Я благодарна Пентти Иконену, Хенрику Энкелю, Лене Клокарс и Айре Лайне за их ценный личный вклад.

Научные труды Эро Рехардта

Пентти Иконен

Написать а croquis¹ об Эро Рехардте как коллеге по научной работе – задача и приятная, и трудная. Я близко общался с ним в процессе совместной исследовательской работы и написания работ в соавторстве, и именно об этом я хочу рассказать. Все прочие личные приятные моменты, которые работа с Эро принесла мне, таким образом, будут оставлены вне картины.

Я встретился с Эро в Стокгольме в середине 1950-х годов на небольшом празднике, организованном шведскими психоаналитиками и кандидатами. Мы тогда обменялись несколькими словами. Мы познакомились лучше в 1960-е годы, когда в Финляндии была основана Психоаналитическая учебная группа и позднее Финская психоаналитическая ассоциация.

Только в конце 1970-х годов мы начали работать вместе как исследователи и соавторы. Не зная о содержании работ друг друга, мы оба выражали сомнения по поводу концепции агрессивного инстинкта как исходя из собственного опыта, так и на основании обзора аналитической теории, и мы оба искали партнера для того, чтобы исследовать этот вопрос более тщательно. В результате нескольких случайных дискуссий мы поняли, что у нас сходный подход к определенным проблемам, и так началась наша совместная деятельность. Ее первым продуктом был доклад по теории инстинкта смерти на Северном психоаналитическом конгрессе в конце 1970-х годов и его напечатание затем в журнале Scandinavian Psychoanalytical Review. Подстегиваемые вдохновением и удовольствием от нашей совместной работы, мы занялись дальнейшими исследованиями. Часть материалов и результатов, которые мы получили, мы включили в доклады, представленные по разным поводам, и статьи, написанные для многих изданий. Поощряемые интересом, который выражали наши слушатели и читатели, мы отредактировали некоторые статьи, внесли в них последние уточнения, а затем издали их в форме книги. Иными словами, наш совместный труд состоял в помощи редактору.

Благодаря годам аналитической работы мы получили в свое распоряжение большое количество материала. Обилие материала и его анонимность очень помогали в исследовании по нашей тематике.

То, как работал Эро, характеризовалось определенным гражданским мужеством и независимостью. Он был способен изменить свою точку зрения. Тот факт, что некоторые находки или предварительные теоретические выкладки не соответствовали принятым стандартам мышления, его не беспокоил. Но, кроме того, он не пестовал и не защищал такие наблюдения, которые могли быть ошибочными, или теоретические модели, которые без подтасовок не вытекали из материала, которым мы располагали. Как будто в своем отношении к нашей совместной работе он все время полагался на старую пословицу: «Бойтесь строителя систем, аки голодного льва».

Когда Эро мысленно перерабатывал что-то, что мы обсуждали, он часто закрывал глаза, откидывался назад и выглядел рассеянным, а то и просто крепко спящим. Некоторые свои комментарии он произносил, по-прежнему не открывая глаз, другие только после того, как открывал их и оглядывался, как бы возвращаясь откуда-то, где пребывал перед этим. Комментарии ясно показывали, как много работы и какого рода он проделал в своем уме.

Если он постигал что-либо в собственном сознании или находил фрагмент теории особенно плодотворным, он быстро разрабатывал это с помощью дополнительных примеров, расширяя или сужая теоретический фрагмент, изменяя его уровень абстрагированности. Если он не находил обсуждаемого наблюдения в своем сознании или если теоретическая модель казалась ему неподходящей – как будто наблюдение помещено было в прокрустово ложе, – он говорил: «Хмм, я не вполне уверен…», либо оставлял это, либо подходил к этому под каким-нибудь другим углом; у него не было обыкновения немедленно начинать сыпать доводами. Это поддерживало открытую атмосферу исследования и оставляло пространство для беззаботного энтузиазма, но также для критики, которая следила за тем, чтобы энтузиазм оставался в безопасных границах. Когда слишком много энтузиазма или слишком много критики уводили нас в сторону и нам приходилось возвращаться на прямой и узкий путь, он предлагал довольно реалистичное утешение: «Мы заплатим за это стыдом». Подавленность и раздражение, вызванные тем, что мы сошли с правильного пути, от этого слабели.

Насколько я понял, Эро думал, что самая важная вещь в теории – это ее «устойчивость для использования», как важна устойчивость для выходящей в море лодки, какими бы другими великолепными свойствами она ни обладала. В соответствии с этим он скорее ценил тех, кто раскачивал лодку, чем шарахался от них. Будь то тексты или люди, они являлись ценной проверкой устойчивости. Если понимать дело так, то оппоненты могут быть желанны как товарищи, а не носители угрозы.

Нашей совместной работе пришел конец, когда Эро начал свой великий труд по организации и проведению психоаналитического обучения балтийских, эстонских и восточноевропейских специалистов, интересующихся психоанализом.

Нейтральность и воздержанность Эро как исследователя никогда не менялись. Хотя мы работали вместе годами, обсуждая многие вопросы, его взгляды на мир или на жизнь никогда не всплывали ни в каком контексте. Они оставались в стороне. Эта сдержанность помогала создать атмосферу свободы и дружбы в нашем исследовании.

Разновидности Танатоса: о месте агрессии и деструктивности в психоаналитической интерпертации

Пентти Иконен и Эро Рехардт

Введение

Неудовлетворительное состояние психоаналитической теории агрессии ясно показывают недавние публикации, круглые столы и конгрессы, посвященные этой теме. Ситуация, пожалуй, даже ухудшилась, поскольку психоаналитическая точка зрения часто вытесняется бихевиористским подходом, так что рассматривается агрессивное поведение вместо стоящего за этим поведением намерения (см., например, статью Р. Эджкомб и Дж. Сандлера на эту тему: Edgecumbe, Sandler, 1974). Попытки найти поддержку психоаналитической теории агрессии в биологии оказались столь же бесплодными. Одной из важных причин этой нерешительности и колебаний была неясность наших представлений о природе психоаналитического подхода или научной сущности психоанализа.

Важным толчком для тех мыслей, что будут здесь изложены, послужил ряд недавних исследований относительно научной природы психоанализа (Apel, 1968; Habermas, 1965; Lesche, 1976; Radnitzky, 1970; Ricoeur, 1970) и природы психоаналитической процедуры (Ikonen, Rechardt 1976а). Не вдаваясь в подробности, следует отметить то, что становится все более очевидным и ясным: психоанализ является отдельной наукой, имеет собственную точку зрения, собственный подход и уровень опыта, которые отнюдь не следует путать с точками зрения и подходами, скажем, бихевиоризма или биологии.

Тезисы, которые мы собираемся здесь изложить, основаны на клиническом опыте и на пересмотре трудов Фрейда в свете того, что было сказано выше. Мы предлагаем в этой работе такую точку зрения: психоаналитическую теорию агрессии не следует ограничивать только отношением к агрессивным и деструктивным формам поведения и соответствующему им психическому содержанию, а следует вернуть ее к ее исходным пределам, вновь сделав ее теорией Танатоса. Под Танатосом здесь будет пониматься упорное, постоянно активное инстинктуальное² стремление к переживанию состояния покоя: попытки избавиться от того, что переживается как нарушающее покой, и/или того, что поддерживает нарушение покоя. Смерть является лишь одной конкретной формой состояния покоя, а разрушение – только одним конкретным средством стремления к состоянию покоя. Центральное и доминирующее намерение Танатоса, его конечная цель – это именно покой в той или иной форме, достигнутый тем или иным способом. В плоскости психоанализа речь идет не о биологическом принципе, который можно показать, а о доминирующем психическом стремлении. Теория либидо открыла новые возможности видения, продемонстрировав, как многочисленные разнообразные формы удовольствия являются на самом деле взаимозаменяемыми проявлениями одного и того же сексуального либидо. Теория Танатоса, в свою очередь, намерена показать, что существует широкое разнообразие психических событий – некоторые из них по своему намерению разрушительны, тогда как другие отнюдь не разрушительны и являются альтернативными формами одного и того же переживаемого стремления к состоянию покоя.

Агрессия, деструкция и Танатос в работах Фрейда

Садизм и инстинкты самосохранения

Фрейд уже в своих первых работах обращал внимание на агрессивные импульсы, направленные на объект. Первоначально он считал агрессию садистическим компонентом сексуального инстинкта и разграничивал сексуальные инстинкты и инстинкты самосохранения, причем последние, по его мнению, способны инициировать стремления, противоположные первым. Несколько позже, в своей работе «Три эссе о сексуальности» (Freud, 1905), он представил точку зрения, согласно которой при попытке овладения внешним миром оба типа инстинктов имеют потенциальную способность действовать агрессивно. Фрейд говорил об Эго во многих контекстах, подразумевая под этим термином ту часть психического функционирования, которая стремится к существованию некоего функционального целого. Эго участвует в конфликте между внешним миром и инстинктами; оно связано с инстинктами самосохранения и отвечает за сопротивление. В работе «Психогенные нарушения зрения» (Freud, 1910) Фрейд в первый раз заговорил об эго-инстинктах. Как инстинкт самосохранения, так и вытеснение являются проявлениями эго-инстинктов. На тот момент он считал, что инстинктуальный конфликт – это конфликт между либидо и эго-инстинктами (подробнее см.: Nagera, 1970).

Эго-инстинкты и деструктивность

В работе «Инстинкты и их разновидности» (Freud, 1915) Фрейд доказывал, что агрессия, направленная на объект, является не либидной, а происходит из эго-инстинктов. Агрессия является проявлением инстинкта самосохранения. Эта работа была крайне важной для психоаналитической психологии агрессии. Фактически сегодняшняя психоаналитическая психология агрессии опирается в большей степени на эту статью, чем на то, что Фрейд писал позже, в работе «По ту сторону принципа удовольствия».

В своей статье «Инстинкты и их разновидности» Фрейд утверждает, что первичное, самое раннее по развитию отношение Эго с внешним миром характеризуется равнодушием. Первично Эго любит только себя и находит удовлетворение в своем собственном существовании. Однако неизбежно приходится находить объект, освобождающий от инстинктуального давления и приносящий удовлетворение. Объект есть источник удовольствия, поскольку он приносит удовлетворение и облегчение, но он также источник неудовольствия и нарушения покоя. Он стимулирует через свое существование инстинктуальные импульсы, жаждущие удовлетворения и таким образом также подкрепляет переживания неудовлетворения. С появлением объекта в состояние первичной любви к себе вторгаются ненависть и желание уничтожить нарушающий покой объект. Первичный отклик Эго на нарушающие покой стимулы внешнего мира характеризуется ненавистью и отвращением. Оно стремится защитить себя от нарушений покоя через равнодушие, уход, бегство или разрушение. Эго постоянно пытается уничтожить независимое, нарушающее покой существование объекта и вернуться к самому раннему безобъектному состоянию. Это проявляется сначала в попытках раннего эго, полностью посвященного удовольствию, инкорпорировать в себе приносящие удовольствие аспекты объекта и относиться враждебно ко всем другим его аспектам: все, что хорошо, находится внутри самого эго, тогда как внешний покой отвратителен и в нем нет ничего, чего стоило бы желать. Эта тенденция все еще заметна в догенитальной сексуальности. Эго оральной стадии склонно съедать и переваривать объект во всей его полноте. Обладать объектом и уничтожать его, чтобы он больше не нарушал покоя, – это одно и то же. В течение анальной стадии собственническое желание эго проявляет себя в попытках полностью овладеть объектом – овладеть так, чтобы иметь возможность решить: владеть им или уничтожить его, и не оставлять ему никакого отдельного и независимого существования. В течение этих стадий субъект не способен провести различия между любовью и ненавистью. Независимое существование объекта лишь постепенно становится терпимым и приемлемым для субъекта.

Либидо и деструктивность как противоположности друг друга

Понятие нарциссизма (Freud, 1914) в некоторой степени затемняет различия между либидинозными инстинктами и инстинктами эго, поскольку оно равнозначно предположению, что эго может также быть объектом либидо и что в распоряжении эго есть некоторое количество либидо. Инстинкты самосохранения, или стремление эго защитить самое себя, как раз и являются проявлениями нарциссического либидо, содержащегося в эго. Таким образом, различие между эго-инстинктами и либидными объектными инстинктами полностью утратило свое значение. Осталось только противопоставление либидо, направленного на эго, так же как и на объекты, и, с другой стороны, те стремления, что проявляются как, например, равнодушие, попытки овладения и разрушения с целью самозащиты. В своей работе «За пределами принципа удовольствия» (Freud, 1920) Фрейд в конце концов пришел к новой классификации инстинктов – к теории Эроса и Танатоса.

Эрос и Танатос

В работе «За пределами принципа удовольствия» Фрейд вначале рассматривает тот факт, ставший теперь очевидным, что многие психические стремления не следуют принципу удовольствия. Согласно этому принципу, психика обычно стремится получать удовольствие и избегать неудовольствия.

Очевидно, однако, что психический аппарат нередко также стремится к неудовольствию как таковому, причем не только временно, из-за требований, навязываемых реальностью. Дети часто стремятся в своей игре повторить то, что они ранее переживали как неудовольствие и что при повторении также включает переживание неудовольствия Невротик упорно продолжает повторять опыт неудовольствия как в своей жизни, так и в отношениях переноса в психоаналитической ситуации. После травматического переживания мучительная, вызывающая тревогу ситуация будет повторяться в уме человека вновь и вновь. Такого рода повторение, похоже, является предварительным условием для процесса исцеления.

Теперь возникает вопрос, как следует интерпретировать эту своеобразную тенденцию к повторению и каков ее психологический смысл. Фрейд доказывал, что речь идет о попытках овладения опытом, который вызвал нарушение покоя. Повторение предназначено для того, чтобы связывать, как он полагал, состояние нарциссического возбуждения того рода, которое вызывается либо внешним, либо внутренним стимулом³.

Со связанной энергией можно затем справляться различными психическими средствами, так же как с любым другим психическим содержанием. Возникновению несвязанного нарциссического возбуждения будет противодействовать 1) щит, до некоторой степени прикрывающий от стимулов; 2) состояние подготовленности, или предвкушающего страха, мобилизующего контракатексис (психическое содержание), способный связывать такое возбуждение, и 3) одновременно произошедшая физическая травма, психическое переживание которой будет связывать нарциссическую либидную энергию.

Есть что-то инстинктуальное в самом компульсивном повторении. Оно кажется «действием беспощадной, демонической силы»⁴. Увлекшись идеей инстинктуального характера компульсивного повторения, Фрейд стал разрабатывать ее далее. Не может ли быть, что существует какой-то инстинкт повторения?

Если судить по биологическим наблюдениям, это представляется вполне возможным. Миграции животных и полеты перелетных птиц – это проявление некоторой инстинктуальной тенденции к повторению. Все случаи повторения имеют эту общую черту: они означают возвращение к более раннему состоянию вещей. Следуя этому, Фрейд рисует картину жизни как нарушение покоя, которое появилось в равновесии неживой природы. Каждая форма жизни есть путь обратно к неорганическому состоянию равновесия. Безжизненность – это самое раннее состояние всей жизни, самое раннее среди всех ранних состояний. В возвращении к безжизненному состоянию, свободному от нарушения покоя, жизнь должна проходить все более долгими окольными путями. Она склоняется к созданию все более крупных целых и к воспроизведению через сращение и генерирует напряжение, расширение и усложненность. Этим тенденциям жизни противодействует потребность снизить напряжение, разложить целое на составляющие и вернуться, наконец, к неорганическому состоянию.

Фрейд оказался перед обескураживающей идеей, что человеком может управлять инстинктуальная потребность уничтожать жизнь и что компульсивное желание повторения, стремление к овладению и к разрушению – это формы проявления этого инстинкта. Оба вида базовых инстинктов, инстинкты жизни и инстинкты смерти, имеют цель, общую для всех инстинктов: они стремятся восстановить более раннее состояние вещей. Инстинкты жизни стремятся повторять попытки, характерные для самых ранних форм жизни, нарушить состояние равновесия путем сращения, повысить напряжение и усложнить возвращение к неодушевленному состоянию. Инстинкты смерти, в свою очередь, пытаются восстановить статическое состояние и равновесие.

Фрейд пытался обосновать свое предположение о существовании инстинкта смерти примерами из биологии, в особенности результатами исследований условий, необходимых для жизни и смерти одноклеточных организмов. Он пришел к выводу, что биология хотя и не поддерживает предположение об инстинкте смерти, но и не противоречит ему. Так что он решил, что имеет возможность применить это предположение к сфере психологии, отложив биологию в сторону. Он цитирует Платона, чьи философские представления о характере жизни были сродни его собственным биологическим размышлениям. Здесь становится понятно, что биологические соображения Фрейда были для него способом попытаться найти модель, применимую к психологии.

После того как он нашел такую модель, он более не нуждался в биологии. Философия и мифология также предлагали ему плодотворные модели. Фрейд упоминает о конкретном фигуральном способе мышления, необходимом в психологии, который, однако, легко можно неверно трактовать.

Наиболее существенным результатом этих размышлений было представление, что в человеческой психике работают две психологически различимые тенденции Эрос и Танатос. На деле эти две тенденции взаимодействуют множеством разнообразных способов, работая одновременно и оперируя либо в одном и том же направлении, либо в направлениях, противоположных одно другому, но одна никогда не будет превращена в другую и не потеряет свое независимое существование, как бы тесно ни они были порой переплетены.

Фрейд предполагал, что в человеческой психике действует тенденция к статическому равновесию. Принцип нирваны и принцип постоянства, попытки снизить напряжение или сохранить его, по крайней мере, постоянным – примеры проявления этой тенденции. Новая теория инстинктов означала возвращение к идеям старым, но теперь значительно обогащенным. Фрейд чувствовал, что здесь, в новой теории инстинктов, он стоит на более твердой почве, чем раньше. С течением лет он все больше убеждался в правильности этой теории, которая все полнее сочеталась с его системой взглядов.

Позднее Фрейд изменил свое первоначальное представление, согласно которому Эрос также представляет собой стремление к более раннему состоянию вещей. Вместо этого он особенно подчеркивал ту роль, которую Эрос играет как сила, повышающая напряжение, создающая более крупное целое и поддерживающая нарушение покоя. Буря и натиск жизни имеют своим источником Эрос, или инстинкты жизни. Танатос стремится к покою и работает в основном тихо и незаметно. Фрейд также оставляет в стороне вводные соображения, согласно которым Эрос нарушает космическое неодушевленное состояние умиротворенности, тогда как Танатос представляет собой попытки восстановить это состояние. Он обращается с тем и другим, как с психическими устремлениями: Эрос нарушает покой и обогащает жизнь, а Танатос проявляет себя в попытках индивидуума жить спокойно (Freud, 1923).