Kitabı oku: «Как спасти жизнь»

Eva Carter

HOW TO SAVE A LIFE

All rights reserved including the rights of reproduction in whole or in part in any form.

© 2021 by Kate Harrison

© Манучарова М., перевод, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Руководство по цепочке выживания: Часть первая

Сегодня может быть тот день, когда вы спасете чью-то жизнь.

Представьте себе комнату, в которой находятся пятьдесят человек: это может быть класс, но заполненный не учениками, а людьми, которых вы знаете и о которых заботитесь.

Один за другим ваши друзья и члены семьи начинают падать на пол. В конце концов только трое остаются стоять.

Такова реальность остановки сердца. Без немедленной помощи выживут менее трех из пятидесяти человек. Это может случиться с кем угодно и где угодно.

И в тот момент, когда это происходит, часы начинают тикать. Сердце больше не перекачивает кровь к мозгу и другим органам, лишая их кислорода.

Но с помощью такого человека, как вы, целых три четверти пациентов могут получить шанс. Представьте, что тридцать пять человек снова оживают, поднимаются с пола, отряхиваются.

Повышение их шансов начинается не с врачей, а с нас. Потому что, скорее всего, именно мы окажемся рядом, когда у кого-то случится остановка сердца. На работе, в парке, дома.

Дальнейшее зависит от того, насколько правильно поступит каждый из нас.

Мы называем это цепочкой выживания, и она состоит из четырех звеньев.

Первое звено – самое простое, но и самое важное.

Нужно суметь разобраться, что у кого-то случилась остановка сердца, и вызвать помощь.

Первое: если вы увидите кого-то без сознания и без признаков дыхания, позвоните 999.

Каждая секунда на счету.

31 декабря 1999 года
1. Керри

Шесть минут. У меня остается шесть минут, чтобы меня поцеловали.

Триста секунд и отсчет, если я не хочу закончить еще один год (давайте посмотрим правде в глаза – целое тысячелетие) как единственный семнадцатилетний подросток в Брайтоне, который никогда не целовался.

Большинство девочек в Sixth Form¹ прошли весь путь до конца. Это видно по тому, как они двигаются: отвязно танцуют на гальке на каблуках, которые то и дело проваливаются между камешками, неуверенные, сексуальные и…

– Интересно, что обрушится первым, Национальная сеть или управление воздушным движением? – говорит Тим, передавая мне банку Diamond White². Когда я подношу ее к губам, оказывается, что в ней осталась только яблочная пена.

Я смотрю на небо.

– Тебе, наверное, не стоит так восхищаться идеей Армагеддона.

Он ухмыляется.

– Ничего не могу с собой поделать, мне хочется немного острых ощущений.

Тебе и мне – обоим.

– Знаю. Но в следующем году мы наконец-то получим свою долю.

В это время в декабре следующего года я буду в Манчестерском университете. И, как это ни кажется сейчас невозможным, велика вероятность, что к тому времени меня уже будут целовать, и, надеюсь, гораздо чаще. Перспектива наконец потерять девственность – даже не самое волнующее в 2000 году. Потому что через год я буду учиться на врача, а Тим… ну, если повезет, он может делать то же самое.

– Если «проблема миллениума» не уничтожит нас… – он смотрит на свои часы, – …через пять минут. Тебе не кажется, что мысль о том, будто мир находится на грани катастрофы, заставляет чувствовать себя безрассудным?

Глаза Тима блестят: я вижу, как в них отражаются огни, которые зажгли на пляже хиппи. Но дело не только в пламени. В его лице есть что-то еще, напряженность.

О, черт!

Он собирается поцеловать меня.

Он не должен!

Может быть, это было бы не самое худшее решение, если бы мы собирались сделать это наедине и заранее договорились о деталях. Мы не один раз тренировались друг на друге делать перевязки и повязки, так почему бы не поцеловаться? Мы оба хотим быть готовыми к тому моменту, когда это действительно будет иметь значение. Практика делает тебя совершенным.

Только я не думаю, что он считает это репетицией. Этого не должно случиться, особенно здесь, на глазах у всех.

Я отступаю назад, за пределы досягаемости, и разрываю зрительный контакт, глядя через плечо Тима туда, где Джоэл и его приятели устроили шумную возню в Лаунсе, освещенном гирляндами выпускного вечера. Мороз превратил землю в бетон, но они, похоже, этого не замечают. Они слишком сосредоточены на том, чтобы опередить Джоэла, хотя и знают, что никогда не сумеют.

Если бы Джоэл не играл, мне было бы неинтересно смотреть. Но он делает все так, что это выглядит словно танец. Он двигается в два раза быстрее остальных, футбольный мяч всегда у его ног, словно прикрепленный какой-то скрытой силой.

– …вероятно, мы могли бы обвинить язычников. Ну, знаешь, за решение, что новый год должен наступать в декабре, – произносит Тим, начиная новый монолог. Я позволяю словам плыть ко мне, не воспринимая их. – Или, полагаю, это могли быть римляне…

– Может быть, – я держусь достаточно далеко, чтобы он не мог дотянуться. Для Тима все должно быть ясно: он самый умный ученик в школе, но иногда он также самый тупой, и я не могу позволить ему думать, что поцеловать меня – хорошая идея.

Поцелуй меня.

Я представляю, как говорю эти слова Джоэлу. Позволив себе поверить хотя бы на мгновение, что вместо того, чтобы рассмеяться мне в лицо, он мог бы сделать так, как я прошу.

Греза кажется восхитительно горячей, несмотря на ночную прохладу.

На лужайке Ант делает неуклюжую попытку схватить Джоэла, но падает, и вот уже Джоэл перепрыгивает через туловище своего лучшего друга, чтобы снова поразить ворота, и они оба смеются, когда он бьет по мячу, который приземляется точно посередине между двумя толстовками GAP, положенными в качестве штанг.

Шесть – ноль в пользу Джоэла. Я про себя фиксирую счет.

– …но почему они не выбрали день летнего солнцестояния для празднования Нового года? – на верхней губе Тима осталось пятнышко пены от сидра, и я собираюсь наклониться и смахнуть его, как обычно. Вот только… что, если он поймет это неправильно?

Я хочу, чтобы все вернулось к тому, как было с тех пор, когда нам исполнилось семь: мы носились по его и по нашему садам и каждый вторник проверяли жизненные показатели друг друга в зале скаутов³. Я ненавижу новых нас: то, как он хохочет над моими шутками, даже когда я не пытаюсь быть смешной; то, как тайком косится на меня, словно только сейчас заметил, что я женщина. Мы никогда не играли в доктора и пациента.

Всегда было ясно, что мы оба станем врачами.

– День летнего солнцестояния стал бы лучшей вечеринкой. Приносить в жертву девственниц, жарить свиней. Или наоборот.

Я тоже изменилась. Я так нервничаю, слушая его витиеватые монологи! Я представляю, как ухожу от него. Сбрасываю натирающие Shelley на шпильках. Направляюсь на игровое поле, а заледеневшие травинки колются через мои колготки.

В той, другой реальности я прыгаю за мячом, как Бэмби. Забиваю гол.

Челюсть Луизы Норман, еще недавно сжатая, но, к сожалению, не зашитая проволокой, отвисает от моей смелости. Моей грации. Возможно, «грация» – слишком амбициозно, особенно с моим послужным списком. Я согласилась бы на то, чтобы быть удивительной. Быть заметной.

Краем глаза я вижу, как бежит Джоэл. А потом его вдруг просто нет.

Он не спотыкается, не вытягивает руку, чтобы выпрямиться или остановить падение. Он просто падает лицом вниз, с прямыми ногами. Мальчик, который упал на землю.⁴

Остальные продолжают играть: толстый Мэтт неожиданно завладевает мячом и с криком пинает его к воротам.

Я задерживаю дыхание, ожидая, когда Джоэл встанет. Это что, такая игра? Он не такой шутник, как Ант, и конечно же не стал бы рисковать получить травму на ровном месте. До окончания школы Джоэл был единственным, кто никогда не курил и не пил. Даже сегодня вечером он прикладывался исключительно к апельсиновому соку…

Теперь и Ант заметил неладное. Он поворачивает назад и кричит:

– Давай, Джоэл, болван чертов! – и, добежав до своего друга, подталкивает его своим большим черным ботинком. Один раз. Второй. В третий раз это больше похоже на удар.

Джоэл по-прежнему не двигается.

Ясность поражает меня, как молния. Я бросаю свою сумку-мессенджер (Тим в это время разбирает сатанинское происхождение христианских ритуалов), и, хотя я намеревалась не спеша направиться к Джоэлу, у моих ног, похоже, другая идея. Такое случается со мной часто и обычно приводит к неприятностям.

Даже сейчас, когда я бегу по лужайке, я проклинаю себя, но не могу остановиться. Меня высмеют за это в общей комнате Sixth Form. Семь мучительных лет сохранять в тайне свою влюбленность – и теперь я собираюсь все испортить за три чертовы минуты до полуночи.

Ускоряюсь. Я почти на месте.

Неподвижность Джоэла заставляет меня затаить дыхание. Другие мальчики кружат возле него, перекликаясь. Ант хмурится, и когда я вхожу в круг, наши глаза встречаются. Я готовлюсь к насмешкам – он дразнил меня все школьные годы, – но вместо этого я замечаю панику.

– Что с ним такое? – спрашивает Ант.

– Он валяет дурака, – подает голос один из парней. Я не знаю, кто именно, потому что уже опускаюсь на колени рядом с Джоэлом, острые иголки травы протыкают мое вечернее платье и впиваются мне в голени.

– Нет, – возражаю я, – это не так, – мой громкий голос удивляет всех и меня в том числе. – Помолчи. Мне нужно послушать, уловить частоту его дыхания.

Хотя я не уверена, дышит ли он вообще.

ABC⁵. Азбука первой помощи мелькает у меня в голове, придавая мне уверенность. Меня готовили к этому.

Я наклоняюсь ближе к лицу Джоэла. Если он просто отключился, я должна почувствовать тепло его дыхания. Но – кроме сладкого запаха апельсинового сока – ничего.

A – дыхательные пути. Я наклоняю его подбородок, чувствуя под кончиками пальцев легкое покалывание от щетины. Я раздвигаю пальцами его губы, уже видя в нем не мальчика, которого люблю больше всего на свете, а лишь головоломку, которую нужно разгадать. Кажется, ничто не блокирует его горло. Он должен был бы дышать.

– Ант, нам нужно уложить его на спину.

Джоэл тяжелый. Мертвый груз. Но когда мы с Антом пытаемся его перевернуть, я чувствую прилив сил. Мгновение он лежит на боку, прежде чем плюхнуться на траву с мерзким шлепком. Парни вздрагивают.

– Осторожнее! – вопит толстый Мэтт. – Его ноги застрахованы на десять тысяч каждая.

Я не отвечаю. В голове крутится: его ноги ничего не стоят, если он мертв.

B – дыхание. Его грудь неподвижна. Ничто не движется. Время замедлилось, но мои мысли стали быстрее и яснее, чем когда-либо.

Я поднимаю взгляд.

– Один из вас должен сбегать к телефонной будке и набрать 999. Вызовите «Скорую помощь». Скажите им, что он не дышит. Скажите им, чтобы они приезжали побыстрее.

Пятеро парней стоят, разинув рты, как будто я говорю на иностранном языке.

– Пэдди, беги!

Он пожимает плечами и ковыряет землю, как будто не уверен, стоит ли повиноваться мне и рисковать тем, что его будут дразнить в течение следующего года.

– Я серьезно. Отправляйся немедленно, – чтобы показать, что я серьезно отношусь к делу, я возвращаюсь к работе, прижимая длинные худые руки Джоэла к бокам. – Беги! Ты, Мэтт, иди и встань у дороги. Попробуй остановить полицейскую машину.

К моему и своему удивлению, они подчиняются.

– Тим! – кричу я.

Он пробился вперед. Стягивая толстовку с Джоэла, чтобы обнажить его грудь, я жду, когда Тим опустится на колени рядом со мной, чтобы взять все на себя. На занятиях он всегда настойчиво стремился вмешаться.

Но, подняв глаза, вижу, что он просто смотрит на меня. У меня нет времени разбираться почему.

C означает… кровообращение.

Я что – собираюсь сделать это?!

Похоже, больше некому.

– Пусть все отойдут, – говорю я Анту, придвигаясь ближе к Джоэлу, мои колени касаются его рук.

Если и были какие-то сомнения в том, что Джоэл не такой, как все мы, то его грудь – тому доказательство. Она широкая, мускулистая, мужественная. В своих фантазиях я представляла, что нахожусь так близко к нему…

Его темно-золотистая кожа покрыта пленкой пота. Я пытаюсь найти правильное место между его ребрами: мои бледные руки похожи на руки маленькой девочки, а ногти обкусаны – это было напряженное Рождество дома.

Сомнение наполняет меня. Он не может умереть. В любой момент он может резко выпрямиться. Рассмеяться мне в лицо. Я навсегда останусь известной как идиотка, которая влюбилась в заводилу Джоэла.

Это может быть худшим решением, которое я когда-либо принимала. Но когда я смотрю вниз вдоль его туловища, я вижу темное пятно вокруг его паха. А потом чувствую резкий запах мочи и понимаю, что это не шутка.

– Пожалуйста, Ант, незачем на это смотреть. Убери их подальше.

– Эй, вы, отодвиньтесь! Дайте девушке немного места.

Я кладу правую руку поверх левой и давлю вниз. Нет. Слишком осторожно. Пластиковый тренировочный манекен всегда весело подпрыгивал вверх-вниз. Ребра и мышцы Джоэла, кажется, сопротивляются мне.

Я делаю это снова. Сильнее. В этом нет ничего веселого. Я должна быть яростной. В третий раз, кажется, получается. Вздохи зрителей затихают, и я делаю то, чему меня учили, настраиваюсь на свой собственный голос и считаю вслух.

Один, и два, и три, и четыре, и пять, и шесть, и…

Быстрый ритм детской песенки «Слониха Нелли» – это тот темп, в котором я должна давить на грудную клетку. Снова похоже на веселье. Шутники в училище обычно пытались найти самые неуместные мелодии с тем же ритмом.

Stayin’ Alive⁶.

Я повторяю слова песни в своей голове, чтобы отвлечься от того, что я делаю, но они настолько некстати, что вызывают у меня отвращение. Мои руки слишком слабы для усилия, необходимого, чтобы разогнать кровь по атлетическому телу Джоэла. Это что, ребро прогнулось?! Он будет весь в синяках, когда очнется.

Если очнется.

Это не кино. Вряд ли кто-то выживает в реальной жизни. Я нажимаю сильнее, чтобы осознание того, насколько это безнадежно, не передалось моим рукам.

Есть какая-то другая песня?

Another One Bites the Dust.⁷

Но текст этой песни еще хуже. Слишком жестоко, слишком реально.

…четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…

Я понимаю, что затаила дыхание. Однако сейчас оно мне необходимо – для него, а не для себя. Я пытаюсь вдохнуть как можно больше воздуха, чтобы отдать его Джоэлу. Пока я считаю, я составляю карту его лица, запоминая расстояние между ртом, носом и глазами. Где бы ни был Джоэл, здесь его точно нет.

…двадцать восемь, двадцать девять, тридцать…

Я откидываю его голову назад, гладкая кожа на шее натянута и все еще теплая. Я зажимаю ему нос так сильно, как меня учили зажимать виниловые ноздри манекена, чтобы остановить утечку драгоценного кислорода.

Опускаю голову. Прижимаю свои губы к его губам.

Совсем рядом (хотя с тем же успехом это могли быть мили) я слышу ликование, а затем залп. Где-то в Брайтоне взрывается фейерверк. Но вокруг Джоэла никто не разговаривает.

Наступил 2000 год.

Я чувствую вкус апельсинового сока и кошусь влево, вдоль тела Джоэла: я жду, когда его грудь поднимется, когда его легкие наполнятся моим дыханием.

И я молюсь – хотя мы с Тимом подробно обсуждали это и не уверены, что Бог может существовать, – чтобы этих примитивных манипуляций, которые я совершаю несмотря ни на что, было достаточно.

1 января 2000 года
2. Тим

Я не могу пошевелиться.

Я смотрю на Керри, стоящую на коленях на траве рядом с Джоэлом, и знаю, что она нуждается во мне, они оба нуждаются во мне, но я не могу пошевелиться.

Не паниковать! Проведи первичную оценку: опасность? Там ее нет. Реакция? Я реагирую, я дышу, я невредим. Но я, черт возьми, не могу пошевелиться.

Что со мной не так?

Не обморок, потому что если бы я потерял сознание, то сейчас лежал бы рядом с Джоэлом. Но я продолжаю стоять прямо.

Мир вокруг меня находится в движении точно так же, как это было до полуночи. Светофоры все еще горят, музыка все еще гремит из клубов, небо пока не расцвечено фейерверками.

И Керри проводит Джоэлу СЛР.⁸

Но я не могу пошевелиться.

Почему? Думай, Тим!

Признаки и симптомы. Это не полный паралич, потому что я могу дышать и глотать и чувствовать свое тело вплоть до кончиков пальцев на руках и ногах. Так что, скорее всего, это не инсульт и не травма позвоночника…

«Проблема миллениума» должна была привести к Армагеддону, но пока сбой даю я.

На соревнованиях среди курсантов Керри всегда занимает второе место – после меня. Она слишком импульсивна, что порой приводит к катастрофическим ошибкам. Вот почему она берет серебро, когда я беру золото. Я даже добрался до национального финала. Это я должен делать непрямой массаж и искусственное дыхание!

Но мое тело мне этого не позволяет. Мои ноги налились свинцом, словно ко мне в кошмарном сне несется чудовище. Реальность еще страшнее: опасность исходит изнутри меня. Пот струится у меня под мышками, в паху. Мне кажется, я чувствую запах и похуже. Я что, обоссался? Или это Джоэл?

Даже когда я пытаюсь открыть рот, чтобы позвать на помощь, моя челюсть, кажется, зафиксирована в закрытом положении.

Но это хорошо. Я не могу привлекать к себе внимание, никто не должен видеть меня таким, и особенно Керри. К тому же ее нельзя прерывать. Нет ничего более важного, чем то, что она делает сейчас.

3. Керри

Когда я готовлюсь к следующему выдоху, изо рта Джоэла вырывается ужасный хриплый звук.

Животный, нечеловеческий.

– Джоэл! Джоэл, ты очнулся?! Ты меня слышишь?!

Я прекращаю нажатия, отчаянно желая, чтобы его грудная клетка раздулась сама по себе, чтобы он открыл глаза и отмахнулся от меня.

Ничего не происходит.

У меня всплывает воспоминание о том, что сказал инструктор по реанимации: когда мозг недополучает кислород из-за остановки сердца, возникает естественный рефлекс – так называемое агональное дыхание, и это признак того, что человек при смерти. Предсмертный вздох.

Я возобновляю массаж сердца.

Пара девочек из школы плачут поодаль, но на выпускном вечере неподалеку хиппи барабанят и поют, а фейерверки продолжают наполнять небо разноцветными искрами.

Если только предсказания Тима не сбылись и это не настоящие самолеты, падающие с неба.

– Что Керри делает? Она же еще не врач! – я слышу лепет Луизы Норман.

– Джоэл умер? – спрашивает другая девушка.

– Не будь дурой! – огрызается Ант. – Он только что бегал с мячом. Конечно же он не умер.

Он может ошибаться. Джоэл еще не выглядит мертвым. Но если я права, его сердце остановилось, а это значит, что мои руки – единственное, что поддерживает ток крови, а мое дыхание – единственное, что обеспечивает его голодные клетки кислородом.

Этого недостаточно. Не может быть достаточно.

Я не слышу сирены, однако трава вокруг меня меняет цвет: синий, оранжевый, синий, оранжевый. Ритм мигающего света сбивает меня с толку, нарушает мой собственный шаблон, и я снова настраиваюсь на «Слониху Нелли», давлю, давлю, давлю…

Мои руки начинают уставать. Когда я достигаю тридцати и опускаюсь вниз, чтобы дать Джоэлу еще один спасительный выдох, я понимаю, насколько неровным стало и мое дыхание.

Я прижимаю свои губы к губам Джоэла. Выдыхаю. Мне кажется, или его лицо стало холоднее?

– Керри, послушай. Я возьму на себя компрессию после двух твоих выдохов, – это голос Тима. Где, черт возьми, ты был?!

Я не поднимаю глаз. Не могу прерываться. Каждое нажатие имеет значение.

Когда я откидываю голову после спасительного выдоха, наши тела соприкасаются, и Тим соскальзывает в нужное положение.

Как и я, он выглядит удивленным тем, сколько силы требуется, чтобы надавить на грудную клетку. Он нажимает один раз. Это недостаточно сильно. Неужели я поступила неправильно, позволив Тиму занять мое место? Нет. Он разбирается в этих вещах лучше, чем я. Он надавливает во второй раз.

– Ребята, давайте, пропустите нас, – мужской голос, уставший от мира. Краешек моего зрения заполняется ярким отблеском флуоресцентной куртки лаймового цвета.

– Что у нас здесь? Кто-то перебрал, встречая Новый год, или… – фельдшер резко останавливается. Я поднимаю глаза как раз в тот момент, когда его хмурый взгляд превращается в понимающий. – Джефф, – кричит он, – похоже, у нас остановка сердца. Доставай дефибриллятор.

Он понимает.

– Ладно, приятель, – говорит Тиму сотрудник «Скорой помощи». – Ты проделал отличную работу. Ты обучен оказанию первой помощи, верно?

Поскольку Тим не отвечает, я говорю за него.

– Он курсант «Святого Иоанна»… Я тоже. Пациент… мы думаем… Я думаю… у него остановка сердца, – я говорю так, словно бегала по пересеченной местности. – Он потерял сознание… – вспоминаю фейерверк, – …незадолго до полуночи. Мы делали… искусственное дыхание, по два выдоха на каждые… тридцать нажатий.

Мужчина кивает.

– Хорошо, милая, не могла бы ты дать нам немного места, чтобы мы могли немедленно заняться нашей работой.

Я бы так и сделала, если бы у меня остались хоть какие-то силы двигаться.

– Пациента зовут Джоэл, – теперь говорит Тим, его голос имитирует спокойные интонации фельдшера. – Ему семнадцать. Играет за Dolphins возраста до двадцати трех лет.

Медработник морщится.

– Хорошо. Меня зовут Роджер. А тебя?

– Тим.

– Все нормально, Тим. Я возьмусь за дело после следующих пятнадцати нажатий. Мой коллега Джефф принесет дефибриллятор. Вы проделали блестящую работу.

Роджер, готовый взять на себя компрессию, бросает на меня нетерпеливый взгляд, протискиваясь между мной и Тимом. Мне удается отползти назад и в сторону, когда он заменяет Тима, который выглядит потрясенным, хотя делал искусственное дыхание меньше минуты. Я занималась этим десять минут, может быть, даже больше.

Чья-то ладонь тянется к моей, поддерживая, поднимая меня.

– С ним все будет в порядке? – рука у Анта сильная, но голос очень тихий. – С ним должно быть все в порядке, Керри.

Я удивлена, что он помнит мое настоящее имя, ведь он много лет называл меня просто Ботанетт.⁹

– Я… я надеюсь на это, но…

Он все еще смотрит на меня, но его рука повисла на боку.

– Что ты с ним делала? Это было похоже на «Катастрофу».¹⁰

– Я… – то, что я сейчас сделала, уже кажется невероятным. – Я пыталась добиться, чтобы кровь Джоэла продолжала циркулировать, а кислород продолжал поступать в его мозг.

Было ли этого достаточно?

Ант кивает.

– Когда смотришь такое по телеку, там они обычно очухиваются. Почему он не очнулся?

Мои руки начинают дрожать. Человек в зеленом движется вверх-вниз, появляясь и исчезая над головами моих бывших одноклассников, продолжая проводить СЛР. Второй мужчина бежит к распростертому телу Джоэла, неся объемную сумку.

– Сердечно-легочная реанимация сама по себе никого не разбудит, – Тим отошел от Джоэла: он, должно быть, сделал только один цикл СЛР. Он вытирает руки о джинсы, будто стирает свою работу. – Им нужно вернуть его сердце в правильный ритм с помощью дефибриллятора.

– Все отойдите назад, пожалуйста! – кричит один из фельдшеров «Скорой помощи».

– Я должен помочь, – Тим поворачивается обратно к группе и начинает прогонять других детей.

– Откуда ты знаешь, как делать… это? – интересуется Ант, мотнув головой.

– Я изучаю первую медицинскую помощь. Хобби. Мы с Тимом оба этим занимаемся.

– Странное хобби.

Я пожимаю плечами, хотя в его словах есть смысл. По крайней мере, Ант уже ушел из школы, так что, когда мы вернемся на занятия, его там не будет и он не сможет подлить масла в огонь насмешек.

Впрочем… если Джоэл не очнется, все это не будет иметь значения. Они могут даже подумать, что я виновата.

Я слышу электронный звуковой сигнал, за которым следует роботизированный женский голос. Ребята разорвали круг, появился промежуток, и я придвигаюсь, чтобы снова увидеть Джоэла.

«Анализирую… анализирую. Рекомендован разряд.

Не прикасаться к пациенту».

Одна из девушек начинает плакать. Не смотреть невозможно.

«Три, два, один».

Тело Джоэла выгибается вверх из травы, когда проходит разряд. Сколько это тысяч вольт? Нам говорили на курсах. Этого достаточно, чтобы создать движение там, где его не было. Когда он падает обратно на землю, я задерживаю дыхание.

«Анализирую, анализирую.

Рекомендован разряд».

Это не сработало. Джоэл все еще мертв.

«Не прикасаться к пациенту».

Приближаются еще две сирены: я поднимаю глаза и вижу вторую машину «Скорой помощи» и полицейскую машину, выскакивающие на тротуар и едущие по траве к первой бригаде.

Двое парней, шаркая, удаляются – рефлекторная реакция на направляющуюся в их сторону полицию.

– Черт, – говорит Ант, когда два офицера – мужчина и женщина – выпрыгивают из машины.

Серьезно?! Его лучший друг почти мертв, а он беспокоится, что у него будут проблемы из-за алкоголя?

– Их не будут волновать несколько банок сидра.

Ант смотрит на меня с презрением.

– Я думал о том, кто расскажет его родителям о случившемся.

«Три, два, один…»

Тело Джоэла дернулось и рухнуло во второй раз.

Я задерживаю дыхание.

«Анализирую, анализирую».

– У нас есть пульс, – кричит один из санитаров «Скорой помощи».

Глаза Анта расширяются.

– С ним все будет хорошо?

Сейчас восемнадцать минут после полуночи: именно столько времени мозг и тело Джоэла были лишены кислорода. Скорее всего, того, что я сделала, оказалось недостаточно.

– Я…

Он пристально смотрит на меня со свирепым выражением лица.

– Пульс означает, что его сердце бьется, верно?! Так что с Джоэлом все будет хорошо!

Вторая бригада «Скорой помощи» устанавливает на лужайке снаряжение, как мини-полевой госпиталь. Тим разговаривает с полицией; офицеры хмурятся, когда мы с Антом подходим.

– Держитесь на расстоянии, ребята, – предупреждает полицейский.

– Я никуда не пойду без Джоэла, – Ант почти напирает на него.

– Он лучший друг пациента, – объясняет Тим женщине-офицеру. Она худая, с седыми жесткими волосами, выбивающимися из-под фуражки, а ее коллега весь потный, как будто даже прогулка от машины была для него непосильной.

Это он должен был лежать на земле.

– Тогда он знает, где живет этот молодой человек. У нас в пути еще одна машина, чтобы забрать семью. Ты поедешь с ними, – обращается к Анту толстый полицейский. – Хотя нам нужно заявление о том, чем вы все занимались. Дети не падают в обморок просто так, без причины.

– Он ничего не принимал. Он никогда этого не делал, – настаивает Ант. – Типично, что вы просто предполагаете, будто мы употребляем наркотики, потому что мы подростки и…

Я протягиваю руку, чтобы взять его ладонь, и он крепко зажимает свои пальцы между моими, будто испытывая облегчение оттого, что я остановила его выпад.

– Почему бы нам не попросить Толстяка Мэтта поехать с полицией домой к Джоэлу? Тогда мы втроем сможем отправиться в больницу.

Тим выглядит расстроенным, но поворачивается к женщине-полицейскому.

– Мы все его друзья, офицер, мы хотели бы быть рядом с ним, пока не приедут родители Джоэла, – произносит он с улыбкой, которую скопировал у политиков по телевизору. Это работает.

– Дома будет только его папа, – сообщает Ант. – Его мама где-то снимается. В Австралии, кажется.

Женщина-полицейский ведет нас к машине, но Тим колеблется. Я вижу решимость на его лице: думаю, он надеется попросить подвезти его на машине «Скорой помощи».

Ему позволяют.

– Держу пари, это твой первый раз на заднем сиденье полицейской машины, – говорит Ант, когда мы забираемся внутрь.

Мне удается слабо улыбнуться: он пытается помочь нам забыть то, что я делала, то, что он видел.

– Я определенно не так представляла себе сегодняшний вечер.

Такое чувство, что прошло много лет с тех пор, когда я была той девушкой, которая беспокоилась, поцелует ли ее Тим.

– Мы подождем и последуем за машиной «Скорой помощи», – говорит женщина-полицейский. Мы выглядываем из окон и видим группу женщин, ковыляющих мимо в коротких шубках и туфлях на шпильках и похожих на хористок. Позади них расплываются огни Дворцового пирса, и тут я осознаю, что плачу.

Жалобно.

Я не пара Джоэлу. Он едва узнает меня, хотя мы пять лет ходили из школы домой одним и тем же маршрутом. Он, вероятно, даже не помнит моего имени.