Kitabı oku: «Археология оружия. От бронзового века до эпохи Ренессанса», sayfa 4

В качестве примера можно привести такой эпизод: ахейский герой Аякс идет на бой с Гектором и несет такой щит:

 
Медный щит семикожный, который художник составил
Тихий, усмарь знаменитейший, в Гиле обителью живший;
Ои сей Щит сотворил легкодвижимый, семь сочетавши
Кож из тучнейших волов и восьмую из меди поверхность⁵.
 

Этот шит закрывал своего владельца целиком и был совершенно не похож на те, что изображали в классических произведениях. Откуда появилась эта идея у Гомера? Как и во многих других случаях, как только Шлиман обнаружил эти микенские картины, все стало ясно (см. рис. 11). Похожие изображения щитов были найдены на Крите; возможно, их использовали в качестве настенных украшений во дворце Миноса. Неизвестно, каким образом летописцы забыли упомянуть о существовании подобных изделий, но факт остается фактом – они не только использовались, но и были довольно многочисленны в те времена, когда происходило действие произведений Гомера.

Дальше к востоку часто использовались шлемы и кирасы. вне зависимости от того, насколько они были популярны или непопулярны в Центральной Европе. Греческие и средиземноморские шлемы и защитные доспехи, которые использовались между 1000 г. до н. э. и окончанием римского периода в истории, были настолько многочисленны и разнообразны, что о них возможно говорить только в самом широком смысле. Для того чтобы углубиться в изучение этой темы, потребовалась бы отдельная книга или даже несколько книг, но я не ставлю себе такой задачи. Хотелось бы только дать несколько общих примеров, просто для того, чтобы дополнить общую картину. Во-первых, в «Илиаде» есть описание шлема, который в свое время был довольно обычным, к началу великой осады считался древним и совсем перестал существовать в классический период. Судя по всему, Гомеру было очень трудно его описать, он даже подчеркивает, что и в то время он был очень древним. Видимо, ко времени создания его произведений эта форма не только вышла из употребления, но и успела забыться; сохранились только самые общие представления.

Шлем, о котором мы говорим, дали Одиссею, когда он вместе с Диомедом собирался на разведку в лагерь Трои:

 
Вождь Мерион предложил Одиссею и лук и колчан свой,
Отдал и меч; на главу же надел Лаэртида героя
Шлем из кожи; внутри перепутанный часто ремнями,
Крепко натянут он был, а снаружи по шлему торчали
Белые вепря клыки, и сюда и туда воздымаясь
В стройных, красивых рядах; в середине же полстью
подбит он.
 

Как видите, это тщательное, точное и исчерпывающее описание. Судя по всему, даже во времена Троянской войны такой шлем считался диковинкой; возможно, поэтому Гомер так много о нем говорит, поскольку обычно при описании шлема он использовал простые прилагательные: «блестящий» или «сияющий». Далее следует:

 
Шлем сей – древле из стен Элеона похитил Автолик,
Там Горменида Аминтора дом крепкозданный разрушив;
В Скандии ж отдал его Киферийскому Амфидамасу;
Амфидамас подарил, как гостинец приязненный, Молу;
Мол, наконец, Мериону вручил его, храброму сыну;
Ныне сей шлем знаменитый главу осенил Одиссея.
 

Поскольку ни на греческой посуде, ни где-либо еще изображений таких шлемов никто не видел, ученые, историки и археологи дружно считали, что это одна из нелепостей, выдуманных Гомером. Затем появился Шлиман, который верил каждому слову гомеровских поэм. В четвертой гробнице в Микенах археолог нашел шестьдесят кабаньих зубов. Вот что он говорит:

«Обратная сторона каждого из них была срезана и стала абсолютно плоской; на ней было два отверстия, которые, вероятно, служили для того, чтобы прикреплять зуб к чему-нибудь, возможно к лошадиной сбруе. Однако в «Илиаде» говорится, что такие клыки использовались и для украшения шлемов».

Следом за этим было найдено множество маленьких пластинок из слоновой кости, на которых нарисованы воины в шлемах, покрытых кабаньими клыками, точно такими же, как и найденные в погребениях. Позже появилось несколько головок из того же материала (рис. 21) в похожих шлемах. Таким образом, за литературным свидетельством последовали исторические, и теперь уже трудно сомневаться в существовании древних шлемов, украшенных кабаньими клыками.

Рис. 21. Головка из слоновой кости (Микены), на которой изображен шлем, выложенный кабаньими зубами

Так появилась информация о микенском шлеме, исчезнувшем к тому времени, как начали свои труды художники, расписывавшие вазы в классический период. Все «греческие» народы использовали шлемы, вполне адекватно изображенные на аттических гончарных изделиях. Они произошли от критских и микенских оригиналов и, в свою очередь, породили этрусские и римские образцы во всевозможных вариантах. Для того чтобы получить полное представление о том, как эти шлемы выглядели и как их носили, лучше всего посмотреть на роспись греческой посуды; я демонстрирую некоторые из них на рис. 22 и 23. Практически в любом из музеев можно найти целую коллекцию аттических сосудов; это один из наиболее распространенных археологических материалов, который встречается при раскопках греческих поселений. Чаще всего сосуды приходится восстанавливать из черепков, но роспись на них сделана способом, который не исчезает веками, поэтому они вполне достойны внимания.

Рис. 22. Греческий воин с кописом с аттической гидрии. Неапольский музей. V в. до н. э.

При раскопках было найдено довольно много реальных образцов таких шлемов, вполне достаточно для того, чтобы убедиться, что художники морочили голову будущим поколениям ничуть не больше, чем это делал Гомер.

Рис. 23. Изображения с афинских краснолаковых ваз. V в. до н. э.

В общем и целом «варвары» (так греки называли любые народы, не приобщенные к их культуре) стремились выбрать шлемы конической формы, иногда сделанные из цельного куска бронзы, но чаще из нескольких полос или пластин, соединенных заклепками. У нас нет картин с изображениями шлемов, которые носили в Британии, Галлии или Германии до прихода римлян, но, как мы уже видели, информации о персидском и ассирийском оружии вполне достаточно.

Доспехи классического микенского, греческого или римского воина состояли из нагрудника, еще одной аналогичной пластины, защищавшей спину, пары цельнометаллических наголенников, прикрывавших часть ног, и это все. Только немногие носили кирасы из цельного куска металла, это были богатые вожди, жившие до прихода римлян, а после этого – только старшие офицеры римской армии. Гоплиты или легионеры одевались в кожаные доспехи, кольчуги или одеяние, сделанное из заходящих друг на друга металлических чешуек, закрепленных на тканевой или кожаной основе, или в доспехи из металлических или бронзовых лент, обернутых вокруг тела по горизонтали, с одной стороны соединенных петлями, а с другой – застегнутых на пряжку и поддерживаемых широкими ремнями. На короткое время такой тип доспехов снова вошел в употребление между 1250-м и 1350 гг.

Рис. 24. Греческие кописы и современный гуркхский кукри (b)

Обратите внимание, что на некоторых греческих вазах, в особенности на аттических краснолаковых гончарных изделиях V в. до н. э. (рис. 22 и 24), изображены воины с длинными изогнутыми мечами, совершенно отличающимися по форме от прямых. Греки называли их «копис» или «махайра», и, должно быть, это было очень эффективное рубящее оружие. В Северной Индии эти изделия просуществовали до наших дней в своем первозданном виде (широко известные «кукри» гуркхов). Если вы сравните копис, который я изобразил на рис. 24, а (образец взят с аттической гидрии, хранящейся в Неапольском музее) с изображением современного непальского кукри (рис. 24, b), то увидите, как мало изменилась его первоначальная форма. Кроме того, интересно отметить, что в то время, как в Индии сохранилась форма клинка (возможно, благодаря людям. Александра – я не могу поверить, что эти клинки принесли с собой арийские захватчики), рукояти, явно происходящие от этих клинков, использовали в Леванте вплоть до XVII в. Мы увидим, что изогнутый вариант меча будет периодически возникать в течение всего периода Средневековья. До середины XIV в. у таких мечей было много общего с греческим кописом, но в начале XV в. они приобрели хорошо известную форму кавалерийской сабли, популярной в начале XIX в. Позднее мы подробнее поговорим об этом; здесь я упомянул о таких мечах только для того, чтобы дать еще один пример последовательности в развитии оружия.

Глава 3
Галлы

Римский период – один из исторических мостов, которые, по всей видимости, связывают один век с другим. Бывают события, которые меняют историю человечества в ту или другую сторону, а бывают времена, память о которых не стирается веками. Именно таков был длительный период существования Римской империи, богатый победоносными завоеваниями. Она объединила под своей властью огромные территории и простояла нерушимо исключительно долгий срок, до тех пор пока орды варваров не вынудили одряхлевшую империю сдаться. При возникновении государства большая часть древних цивилизаций Восточного Средиземноморья все еще переживала свой расцвет, а к ее закату все они исчезли и господствующее положение заняли ранее неизвестные северные расы, наследники великих народов скандинавского бронзового века. О римском оружии и методах ведения войны написано так много, что, возможно, меня простят, если я не заставлю читателя пересечь этот мост, а вместо этого попрошу его последовать за мной вниз, в бездну, которую он пересекает, и там поискать немногочисленные существующие ключи к пониманию того, как из оружия варваров бронзового века возникло средневековое оружие.

Средневековые всадники мало чем обязаны римским – почти все, чем они владели, создали тевтоны, победившие римлян. Основной силой имперской армии всегда оставалась пехота – знаменитые легионеры, покорившие полмира. Всадники были элитой и, как всякая элита, не отличались числом; уже ближе к закату у Рима появились многочисленные конные отряды, но все они состояли из варваров-наемников. Именно они и были далекими предками рыцарей, о которых мы еще много будем говорить.

Мы знаем, что во времена Тацита плохо вооруженные и примитивные германцы создали племенные кодексы, содержавшие многие из абстрактных идей, на которых основан рыцарский идеал. В общем и целом эти идеи диктовала сама жизнь – верность сеньору возникла из необходимости верности вождю племени, став более абстрактной идеей. В то же время для германцев иметь вожака, который служил бы примером во всех случаях жизни, а особенно в бою, было жизненно необходимо в ситуации, когда сражения практически не прекращались. Так постепенно воплощаются потребности, а со временем абстрагируются и становятся отвлеченными понятиями, имеющим такое же отношение к философии, как и к реальности. Этот процесс получил свое развитие на протяжении веков, но начался еще в самый дикий и варварский период у народа, которому отвлеченные понятия вообще были неизвестны, просто верность своему лидеру была такой же очевидностью, как и оружие в руках, а позор, связанный с ее нарушением, не менее реальным, чем смерть.

Как мы знаем из истории, в I и II вв. до н. э. многие из тевтонских народов Скандинавии покинули свою родину и, двигаясь на восток и юг от южных берегов Балтики, прошли в глубь Центральной Европы, в Дакию и страну скифов. Они веками жили там, на равнинах в нижнем течении Дуная и в степях Украины, в тех самых местах, где впервые во времена скифского владычества появились всадники, и, в свою очередь, сами стали отличными наездниками. Изменив образ жизни, они изменили и методику сражения, а для этого потребовались новое оружие. Эти люди приспособили для своих целей оружие и доспехи, созданные в Гельветии и Норике (на территории Швейцарии и Австрии). Кажущийся парадокс состоит в том, что варвары-франки, потомки примитивных германских племен, описанных Тацитом, стали катализатором, переплавившим все эти народы, родственные между собой расы готов, лангобардов и вандалов, и превратившим их в нации современной Европы. Мы еще узнаем, как готские всадники III и IV вв. стали прародителями средневековых рыцарей.

Готы, уничтожившие римское владычество в Дакии и затем заполонившие Италию и сам Рим, дрались большими отрядами, сидя на крупных боевых конях. Их защитное вооружение состояло из шлема, кольчужной рубахи и щита; оружием служили длинные копья и широкие мечи, полностью (и по форме, и по назначению) отличавшиеся от колющего оружия римских легионеров. Не меньше отличались эти мечи и от древних листовидных клинков, от которых (минуя короткие этрусские бронзовые и греческие железные мечи) произошло римское оружие. Тогда откуда же они появились? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам придется вернуться к последним пяти векам до нашей эры, поскольку оружие, которое в руках готов и лангобардов опрокинуло власть Рима, уже полностью развилось к тому времени, когда римляне еще боролись с этрусками. Поэтому прежде, чем остановиться на переселении готов и их окончательной победе, нам нужно будет исследовать оружие латенской культуры, названной так по месту, где она впервые была открыта (Ла-Тене).

Рис. 25. Схема, показывающая сборку рукояти латенского меча

Между 1874-м и 1881 гг. н. э. восточный конец озера Ньюшатель пересох; шведский археолог Эмиль Вуг нашел в грязевых отмелях остатки деревянных свай, когда-то поддерживавших мост, и развалины множества жилищ, стоявших на платформах, которые опирались на эти сваи. Эти строения находились на самой кромке воды – в бывшем ложе реки, задолго до 1874 г. превращенной в канал. Поднявшись выше по течению, в сторону от отмели (давшей название самому месту – Ла-Тене), Вуг обнаружил еще несколько построек и еще один мост. В грязи, окружавшей свай в Ла-Тене, нашли огромное количество предметов, по большей части сделанных из железа. Там было около 100 мечей, более 200 наконечников копий, большое количество брошей и застежек, несколько железных горшков и много инструментов и приспособлений из железа: топоров, ножей, резаков, кос, а также несколько золотых монет, браслетов и ожерелий. Среди всего этого богатства совсем не было предметов домашнего обихода, которые всегда находили в доисторических жилищах, и, кроме того, никаких вещей, принадлежавших женщинам: ни украшений, ни зеркал, ничего (найденные броши предназначались для мужских плащей). Это полнейшее отсутствие предметов, необходимых в обычной домашней жизни, говорило о том, что здесь был всего лишь военный пост, а найденные там предметы либо хранились в армейском складе, либо предназначались для торговли. Само место служило в этой торговле перевалочным пунктом (жители Гельветии и Норика, находившихся дальше к востоку, были основными поставщиками оружия для всей Европы). Здесь можно провести параллель со множеством археологических материалов, обнаруженных в 1870 г. в ложе реки Соны, близ Шалона-на-Соне. Там стояла древняя Кабиллона, один из основных городов эдуев. Известно, что она служила военной базой и факторией. Найденные в этом месте развалины соответствуют латенским: остатки свай и множество предметов, лежащих вокруг них в грязи. Большая часть обнаруженных в этом месте объектов принадлежала латенской культуре, много было греко-римских предметов, а несколько даже принадлежало к более позднему периоду, к эпохе Меровингов.

Местечко Ла-Тене было особенно важно тем, что находилось на перекрестке между долинами Роны и Рейна, по которым ценные железные изделия экспортировались из Гельветии и Норика на запад. Период, названный по имени этого пункта, грубо говоря, включал в себя последние пять столетий до нашей эры. Иногда его называют ранним, или кельтским, железным веком. Датировка этого времени выглядит приблизительно таким образом: Лa-Тене I (500–300 гг. до н. э.), Ла-Тене II (300–150 гг. до н. э.), Ла-Тене III (от 150 г. до н. э.).

В предыдущей главе мы видели, как в самом конце бронзового века, в период существования гальштаттской культуры, появились мечи, принципиально отличавшиеся по форме от своих предшественников, и как затем их заменили мечи такого же типа, но сделанные из железа. Длинный железный меч латенской культуры, который пришел затем, был прямым предком рыцарских мёчей. Видимо, эти мечи имели мало общего с бронзовыми, от которых сильно отличались своими очертаниями: их края были прямыми и шли почти параллельно друг другу, а затем слегка сужались к одному концу, образуя закругленное острие. Мы знаем, что последние бронзовые образцы предназначались для нанесения рубящих ударов. В то время западные воины начали сражаться на колесницах, а в таком случае мечом трудно сделать что-либо, кроме как ударить противника, к тому же для того, чтобы достать до него, меч должен быть длинным. Таким образом, вполне логично было придумать изделие, отвечавшее вышеперечисленным требованиям. Это одна причина, другая же заключалась в свойствах материала, с которым работали кузнецы и который определял форму их изделий. Из бронзы нельзя отлить очень длинный, плоский и тонкий клинок: он может быть только цельным, а следовательно, и довольно-таки тяжелым. Примером очень длинного бронзового меча может служить лиссенский, но он был при этом очень толстым, узким и предназначался только для нанесения колющих ударов. С железом дело обстоит совсем по-другому. Раскаленный металл не льют в заранее приготовленную литейную форму, а расплющивают молотом; и чем больше по нему бить, тем тверже он становится. Кроме того, при такой обработке он приобретет некоторую гибкость, так что, если его не сделать очень толстым (и слишком тяжелым), то он не подойдет для фехтования, поскольку будет гнуться при прямом ударе. В то же время ширина лезвия позволяла наносить очень эффективные рубящие удары. Иногда мы слышим о том, что железные мечи раннего периода гнулись в бою, владельцам приходилось выпрямлять их, наступая ногой (к примеру, известно, что это случалось в битве при Секстовых водах в 102 г. до н. э., когда римляне под командованием Мария сражались с тевтонами и кимврами). Однако это были издержки начального периода, и довольно скоро кузнецы нашли способ делать не только гибкие, но и упругие клинки, покончив с таким недостатком нового железного оружия.

В этот же самый период (Ла-Тене I) возродилась практика изготовления меча (метод скрепления клинка и рукояти), которая была испробована и отвергнута в бронзовом веке, но в железном отлично зарекомендовала себя и с тех пор использовалась повсеместно. Имеется в виду изготовление хвостовика, представляющего собой одно целое с клинком, на котором впоследствии собиралась рукоять из другого материала. Я думаю, что это также случилось благодаря свойствам нового материала – железо в противовес бронзе и ковка в противовес литью – и методике использования оружия, поскольку при попытке сделать такое крепление на бронзовых изделиях вскоре оказалось, что тонкий хвостовик из этого материала слишком легко ломается. Железный хвостовик делали в виде длинного широкого язычка, а рукоять состояла из трех отдельных частей: крестовины, ручки и навершия. В каждой из них проделывалось отверстие, по форме и размеру соответствующее нужной секции хвостовика; все три части в нужном порядке нанизывались на него так, чтобы нижняя плотно сидела на плечиках меча. Затем короткий кусок хвостовика, который выступал над навершием, жестко заклепывали молотком, и он удерживал всю конструкцию на месте (рис. 25). Теперь видите, что, как бы резко ни рубил клинок и какое бы серьезное сопротивление ни встречал, только сломав хвостовик, можно было заставить рукоять меча рассыпаться. Сделать же это было крайне трудно; защищенный верхними накладками металл не подвергался слишком сильному воздействию при столкновении со щитом, шлемом или клинком противника, так что, если в железе, из которого ковали клинок, не было изъянов, хвостовик мог переломиться только чудом.

Латенские мечи последних пяти столетий до нашей эры в среднем были 36 дюймов в длину или около того, из них 30 дюймов приходилось на сам клинок. Иногда лезвия достигали 2,5 дюйма ширины у рукояти, а к концу сужались до 1⅞ дюйма. Некоторые из них были превосходного качества и сделаны по определенному образцу, которому различные мастера довольно точно следовали. Очень немногие из рукоятей мечей сохранились, и это позволяет предположить, что они, как и более поздние образцы, найденные в датских болотах, часто делались из кости, рога или дерева, которые со временем распадаются и исчезают, в отличие от металлических пластин. Почти все континентальные мечи латенской культуры сейчас состоят только из лезвий и основы ножен; сами по себе ножны чаще всего делались из дерева, покрытого кожей, которое не могло сохраниться хоть сколько-нибудь продолжительное время. Тем не менее иногда ножны все же делали из более прочных материалов: сохранилось несколько экземпляров из бронзы и железа. В Британии мы видим обратную ситуацию, поскольку большая часть ножен этого периода, обнаруженных археологами, была изготовлена из бронзы. Поверхность некоторых бронзовых ножен из Ла-Тене была покрыта тиснением, имитирующим кожу; ни на одной из британских находок следов такой обработки обнаружено не было. По-видимому, этот местный вариант украшения не смог распространиться достаточно широко.

Британские железные мечи образуют отдельный класс, поскольку в общем и целом их клинки были намного тоньше и слабее, чем у превосходных континентальных образцов; несмотря на это, их ножны, как я уже говорил, обычно делались из бронзы и часто украшались удивительно красивым орнаментом; фактически некоторые из них представляют собой те самые восхитительные произведения искусства, о которых я упоминал. Украшения выполнены в особом стиле, присущем кельтам, которые мастерски использовали бегущие узоры из простых на первый взгляд геометрических кривых. Впечатление это обманчиво, поскольку, казалось бы, повторяющийся мотив на самом деле оказывается исключительно сложным, живым и утонченным, как изгибы струй в бегущей воде; он выведен с силой и точностью, которой может достичь только подлинный мастер своего дела. Присмотревшись к образчику настоящего кельтского искусства, мы понимаем, что узор сложно было бы даже воспроизвести карандашом на бумаге, а ведь в данном случае мастер имел дело с металлом! Можно только удивляться сочетанию тонкого художественного вкуса с умением, которое позволило вложить его в бронзовое изделие и превратить в настоящее произведение искусства, достойное встать в один ряд с работами, имеющими мировое значение. После этого уже довольно трудно говорить о «диких и варварских» племенах древних кельтов, даже если больше ничего не знать об их религии, культуре и быте.

В большинстве случаев континентальные мечи представляли собой большое и тяжелое оружие, и на всей территории распространения сохраняли примерно одну и ту же форму с незначительными вариациями. Два главнейших типа представлены величественными, хорошо сохранившимися образцами, один из которых был найден в Дании (и теперь хранится в Датским национальном музее в Копенгагене), а другой – в Морингене, в Швейцарии (Национальный музей в Цюрихе). У них много общего, и в то же время они настолько хорошо демонстрируют основные различия между северноевропейским и южноевропейским типом мечей, что я подробно их опишу.

Первый нашли в Зеландии, в болотах Линдхольмгарда, и, возможно, это один из наиболее хорошо сохранившихся мечей латенского периода: по его виду невозможно предположить, что он две тысячи лет пролежал в торфянике. Впрочем, стоит отметить, что для оружия это достаточно благоприятная ситуация – позднее вы еще узнаете о находках, сделанных в датских болотах.

Широкое лезвие меча (3,5 см) очень незначительно (до 3 см) сужается к концу. Говоря о нем, не вполне правильно упоминать об острие, поскольку его, в сущности, нет. Клинок резко заканчивается изящным двойным изгибом с небольшим выступом посередине, а в центральной части лезвия проложены два углубленных канальца, разделенные небольшим ребром. Эти канальцы украшены текстурой, которую образуют тысячи маленьких дырочек, вытравленных на поверхности. Плечики меча сформированы в виде изящного двойного «S», над ними возвышается крестовина. Хвостовик очень длинный и сверху украшен маленьким сферическим навершием из серебра, увенчанным железным блоком пирамидальной формы, на котором заклепана оставшаяся часть стержня. Эта последняя черта предсказывает появление очень похожей практики изготовления рукояти в XIII–XV вв. В нижней части хвостовика находится металлический ободок, изначально являвшийся частью рукояти, возможно окружавший ее в стиле некоторых римско-британских мечей и большинства средневековых, существовавших в XV в. н. э. Ножны от этого меча сохранились, причем на удивление хорошо; они сделаны из двух выпуклых пластин тонкого железа. Они очень просты и не имели никакого орнамента, а подвешивались к перевязи с помощью двух железных колец, одно из которых расположено на ¹/₅ высоты ножен, а другое – на другом конце, примерно 8 дюймами ближе к кончику. Нижняя часть ножен, совершенно квадратная, заканчивается чем-то вроде бронзовой лепнины. Верхняя основа ножен (устье), также бронзовая, примыкает к рукояти так, что возникает ощущение двойной крестовины. В Скандинавии и Северной Германии находили целые ножны или их части того же типа, так что можно предположить, что он являлся характерным для данного района.

Рис. 26. Оковка бронзовых ножен для кинжала из Вандсворта. II или III в. до н. э. Британский музей

Меч из Морингена во многом похож на тот, который я только что описал. Его лезвие больше, но имеет примерно такую же форму, разве что немного резче сужается к широкому кончику в виде лопаточки, а его плечики изогнуты менее круто. От рукояти ничего не осталось, но хвостовик был такой же длины; заклепанному наверху кончику тщательно придали молотком форму небольшой сферы. «Медальон», или верхнее основание ножен этого меча, все еще на месте и говорит о том, что вешали его иначе, чем это обычно делали северяне. Это петля, через которую протягивали ремень, надежно прикрепляющийся к поясу или перевязи. Оковка ножен от этого меча утрачена, но сохранилось множество других – от сходных образцов. Предположительно это результат дальнейшего логического развития «крылатых» образцов, о которых я говорил в предыдущей главе. С изобретением петли для ремня, который поддерживал ножны (в то время как ножны гальштаттских мечей, нужно учитывать, можно было носить свободно, на ассирийский манер), отпала необходимость прицеплять оковку крюком к ноге или локтю для того, чтобы достать оружие. Поэтому крылышки тоже стали излишними; их стали плотно прижимать к нижней части ножен и усложнять форму центральной части оковки (рис. 26). Конечно, это всего лишь теория; мы не знаем точно, использовали ли крылатые оковки таким образом, как это только что было сказано, или в латенский период I они модифицировались согласно моему предположению. Такое умозаключение просто выглядит логическим.

Эти два превосходных экземпляра оружия, найденные в крайних точках района распространения мечей такого рода, находятся как бы на разных полюсах, а между ними расположены множество других, обнаруженных в погребениях или залежах. То, что во времена античности многие из них были уничтожены, – трагедия для археологов. До сих пор не обнаружено материалов этого периода, способных сравниться с датскими, но несколько находок соответствуют информации, содержавшейся в комментарии Орозия, который говорит в своем сочинении, посвященном победе кимвров над римлянами в 105 г.:

«Когда враги захватили два лагеря и огромное количество добычи, содержавшейся в них, они по какому-то странному и новому побуждению уничтожили все, что попало к ним в руки. Одежды разорвали на куски и выбросили, золото и серебро кинули в реку, кольцевую броню сломали на куски, лошадиную сбрую уничтожили, а самих лошадей также швырнули в воду, людям привязали на шеи веревки и повесили на деревьях, так что добычи у победителей оказалось не больше, чем они проявили милосердия к побежденным».

Кстати, стоит отметить, что здесь Орозий ссылается на «кольцевую броню», понятие, о котором мало где упоминается и мало что известно. Это весьма интересный момент, на котором стоило бы остановиться поподробнее, но я не ставлю себе задачи исследовать происхождение и развитие защитных приспособлений иначе как в самых общих чертах: в работах археологов им и без того уделяется большое внимание, а количество трудов по происхождению, истории и изменениям в конструкции средневековых доспехов и вовсе безгранично. Мне же хотелось бы большую часть книги посвятить оружию. Однако вернемся к событиям, которые для археологов имеют огромное значение и которым мы обязаны получением невероятного количества хорошо сохранившегося материала, во многих случаях неизвестного доселе.

Юлий Цезарь, писавший пятьюдесятью годами позже Орозия, об обычаях галлов говорит:

«Когда они решают идти на бой, то обыкновенно посвящают богу Марсу всю добычу, которую надеются получить. После победы они приносят захваченных животных в жертву, а все вещи собирают в одном месте. Во владениях многих племен на священной земле лежат огромные кучи захваченного добра, и практически неизвестны случаи, когда кто-нибудь осмеливался нарушить религиозные установки и принести свою добычу домой или взять что-нибудь из того, что уже лежит в этой куче. Такое преступление наказывается ужасной, мучительной смертью».

И далее: «Во многих государствах можно увидеть груды таких вещей, лежащих в священном месте». Одним из таких мест был Ллин-Кериг, где по прошествии довольно большого времени во время добычи торфа были найдены железные и бронзовые предметы. Очевидно, их не оставили на открытом месте, а бросили в пруд. Обнаружено было несколько мечей, сломанных и не отличавшихся особенно высоким качеством (с узким лезвием, слабым и плохо обозначенным сечением). Другие такие залежи были открыты в Лиснакрогере, и в них обнаружились несколько превосходных ножен и несколько клинков, по размеру меньше обычных.

Рис. 27. Декоративное украшение на бронзовых ножнах, найденных в Лиснакрогере. I в. до н. э.

У ножен более позднего периода можно отметить одну характерную черту: все украшения расположены на петле для ремня, которая теперь занимает центральное положение, причем в верхней и нижней части ножен расположены украшенные орнаментом завершения. В результате в подвешенном состоянии петля оказывается на внешней стороне, в то время как прежде она была внутри. Кроме того, в данном случае узкий ремень с параллельными сторонами расширен как выше, так и ниже петли для того, чтобы нести эти завершения. Этот вариант является предшественником множества ножен позднего железного века, т. е. первых трех столетий нашей эры. Эти британские ножны отличаются и тем, что на некоторых находятся две декоративные бляшки (часто покрытые эмалью), которые крепятся возле рукояти меча; подобные украшения находили на многих северных мечах вплоть до начала эпохи викингов (рис. 27).