Kitabı oku: «Зов из глубины веков», sayfa 2
Каждый раз, после такого очередного промаха я возвращался к своему одиночеству, в тайне оберегая мечту о том, что когда-нибудь встречу ту самую единственную женщину, свою родную душу, с которой проведу остаток жизни. Казалось, что после знакомства с Викторией я начинал обретать полную уверенность в себе. Но на деле мы оказались с ней слишком разными людьми, несмотря на то, что были безмерно рады друг другу, когда только познакомились. Мы встретились, как два одиночества и нам ничего не оставалось, как поверить в то, что это и есть судьба, что нам суждено быть вместе. Но вышло так, что наши отношения свелись к избитым тривиальным последствиям. Можно было бы приукрасить мою порядочность и благородство натуры, но я всегда был человеком в достаточной мере связанным своими пороками, хотя и не любил видеть этого в других людях. В этом ключе я и был привязан к Виктории. Нас связывало лишь влечение плоти и не более того. Это было моей слабой стороной, с которой я ничего не мог поделать. Я мог только свыкнуться с ней и относиться к ней, как к само собой разумеющейся данности. Была ли Виктория моей второй половиной, которая делала меня абсолютно счастливым человеком? С уверенностью можно было сказать, что нет. К сожалению, этому воздушному замку не было места в наших натянутых отношениях.
Теперь мне было очень обидно, что наш союз оказывался жалкой пародией на благополучные отношения. Ведь в самом начале мы могли находить общие темы для разговоров, увлеченно заниматься чем-то вместе, но потом все это свелось лишь к заурядности. Так распорядилась жизнь, что нам не суждено было остаться вместе, когда мы поняли, что нам скучно и неинтересно вместе. Со временем мы даже начали осознавать, что не переносим друг друга во всех смыслах, что все не так, как хотелось бы. Поэтому интимная связь между нами совершенно прекратилась, мы полностью оказались по разные стороны баррикады.
Оглядываясь мысленным взором назад, я вижу, как жизнь часто дает нам безосновательные надежды на лучшее, и каждый раз мы ищем успокаивающие оправдания тому, почему любимые или наши друзья отдалились от нас, или, почему мы сами изменили свое отношение к ним. Накапливая такой отрицательный опыт, со временем мы уже научились видеть, какие люди могут благотворно повлиять на нас, а какие связи не сулят нам ничего хорошего в будущем. Мы уже сразу примечаем, кто расположен к нам с полной открытостью, а кто кажется чужим и далеким от нас, и тогда мы с пессимизмом смотрим на дальнейшую перспективу такого общения.
Но все же, испытывая разочарование за разочарованием, мы также сохраняем веру и в тех, кто еще с нами. Может, мы так и должны жить, пока не встретим настоящего близкого друга, с кем без притворства разделим и горе и радости нашей жизни. Но до тех пор нам часто приходится плыть по течению жизни, а иной раз и против течения, находясь в одиночестве в своем мятежном челноке.
Хотя мы виделись с Тарасом достаточно редко, и у нас не было особо близких дружеских отношений, но это был один из немногих людей, с кем я мог обсудить все то, что на самом деле меня беспокоило, чем я был заинтересован и поглощен всем существом. Тарас всегда был для меня уважаемым собеседником, который имел свою обоснованную точку зрения на многие вопросы и всегда принципиально занимал твердую позицию по всем волнующим нас проблемам. Наиболее существенным в общении с Тарасом для меня было то, что даже серьезные религиозные темы, которые мы с большим энтузиазмом могли обсуждать, принимались нами для рассмотрения без малейших предрассудков о важности религиозных идей и религиозной морали в жизни человека. Для нас обоих религия являлась неотъемлемой частью моральных ценностей человека. Но между нами был и камень преткновения, который мешал нам прийти к единому мнению в некоторых аспектах религиозного мировоззрения.
Я не был приближенным к церковной жизни, как таковой, но Тарас в этом отношении был верным последователем и хранителем традиционного православного вероисповедания, которое подразумевало собой и соответствующее этому мировоззрению радетельное соблюдение всех установленных церковных обычаев и правил. Конечно, это пост, таинства исповеди, причастия, регулярное посещение церковных богослужений. Такая сопричастность Тараса церковной жизни, его бережное отношение к традиционно исповедуемой вере укрепляла в нем моральный дух и делала его полноправным членом церковной общины.
Но для меня самого осмысление религии являлось настолько индивидуальным и во всех смыслах опиралось на личный опыт, что это понимание имело мало общего с взглядом на веру православного верующего человека в самых ключевых моментах. Хотя я сам часто посещал храм, чтобы сблизиться со своей традицией более тесным образом, но для меня религия не являлась обычным следованием человека конфессиональным установкам и правильной праведной жизни. Мне всегда казалось недостаточным осмысление веры только в рамках внешнего института церкви. Мне это виделось только своего рода фасадом такого религиозного мировоззрения. Духовные переживания для меня могли также существовать не только в плоскости самих церковных обрядов, но и в обычной повседневной жизни, когда человек живет этим опытом и без внешней поддержки церкви.
Всем своим существом я был погружен в проблему того, как вера может быть соизмерима с ситуацией, когда для многих людей религия, как таковая остается непонятной и не нужной, как и когда-то для меня в ранние годы моей юности. И ответа на этот вопрос найти я не мог. Другими словами я искал объяснений беспокоящих меня религиозных вопросов вне церкви, а Тарас искал и находил эти ответы в сближении с церковью, где он и видел единственно возможный путь развития духовных сил человека. В этом отношении я не мог принять в Тарасе своего полного единомышленника, но теперь захотел глубже прочувствовать его мировоззрение и мотивы, когда мне выпал случай больше узнать о такой праведной жизни в конкретных условиях и при подходящих обстоятельствах.
Оказавшись совсем недавно в одном популярном публичном месте отдыха, на каменной набережной нашего приречного городка я встретил там Тараса, который только что вернулся из длительной поездки. В тот летний теплый вечер, пройдясь по набережной вместе с ним, я услышал от него крайне занимательную историю. Я знал и без того, что свой образ жизни Тарас также связывал с паломническими поездками по многочисленным святыням, монастырям нашего отечества. И Тарас поведал мне, что в последний раз он снова побывал в одной малоизвестной обители, расположенной в соседней с нами области. Но, как выяснилось он оказался в затруднительном моральном положении, хотя и находился там не слишком длительный срок.
Прибыв туда, как паломник, чтобы приобщиться к духовной жизни насельников монастыря и вдохновиться их подвижническим трудом, он остановился там в местной гостинице. И в тот же день, по его словам, куда бы он ни зашел от паломников и трудников-рабочих монастыря всюду ползли слухи о некоем шамане, живущем поблизости от монастыря и вносящем смуту в жизнь насельников. По непонятным причинам этот шаман был как бельмо на глазу у всех, кто посещал этот монастырь.
Дело обстояло так, что неведомый шаман беспокоил многих, и тех, кто его видел и тех, кто только слышал о нем. Кто-то видел его, плавающим на своей лодке по озеру, раскинувшемуся недалеко от монастыря. Кто-то говорил, что видел его поздним вечером в лесу, проводящим свои непонятные диковинные ритуалы, отличающиеся зловещими впечатлениями. Но никто не мог рассказать что-то вразумительное о таинственном шамане. Никто лично с ним не говорил и никто не знал, как так вышло, что рядом с православным монастырем живет шаман язычник. Тарас только и принял за данность, что все поголовно сошлись на том, что шаман сумасшедший и ничего с ним поделать нельзя, так как с помешанного и спроса нет.
Тарасу, как ревностному приверженцу православия всегда были противны любые язвительные нападки на церковную жизнь, и любая хула, критичное отношение к верующим воспринимались им с болезненным чувством стыда за людей, не приемлющих взглядов верующих и выступающих в роли обвинителей и порицателей. Случай с шаманом же показался ему крайне возмутительным в другом отношении. Тарас не мог поверить, что православный монастырь может быть подвержен какому-то влиянию языческой религии.
В те дни Тарас заболел мигренями и до того расстроился, до того в нем возгорелся гнев по отношению к этому шаману, что он посчитал себя неспособным более оставаться в монастыре. Он собрал свои вещи, и с грешными желчными упреками в сторону шамана вскоре покинул обитель, так как уже не мог там оставаться, проводя время спокойно в молитве.
Сам я воспринял эту историю с большим любопытством. Теперь, когда я уже не работал длительное время в типографии, после увольнения по собственному желанию в эти дни я ничем не занимался, и мне очень захотелось посетить этот монастырь. Несмотря на то, что до этого я сомневался в том, что хочу посещать монастыри, постоянно колеблясь и считая себя ненастоящим верующим человеком, теперь же я решил, что готов к тому, чтобы открыть для себя что-то новое.
Мои религиозные взгляды, снова и снова заявлявшие о себе, требовали глубокого осмысления, поэтому я твердо решил, что отправлюсь в эту обитель. Мне захотелось безотлагательно увидеть своими глазами, чем же живут в действительности люди, которые всецело уходят от мирской жизни и поселяются в отдалении от всех. А случай с шаманом только еще больше укрепил во мне это желание.
Я сразу же сообщил Тарасу, что намерен сам отправиться в монастырь, чтобы, наконец, на собственном опыте испытать то, что испытывает паломник, прибывающий в монастырскую обитель. Тарас воспринял эту новость с удивлением, но он был очень рад за меня, хотя и относился всегда с некоторой скептичностью к моему пониманию самого православия. Но он уважал мои взгляды и ценил нашу с ним дружбу.
После этой встречи я вернулся домой, испытав приятное состояние взволнованности. Мне не терпелось отправиться в монастырь и через несколько дней я уже был готов к отъезду. Решив ненадолго сменить обстановку, меня то и дело охватывало удивительное чувство упоения и предвкушения новых впечатлений, которые всегда пробуждаются у путешественника перед тем, как он отправится в дорогу.
Монастырская жизнь для меня всегда была окутана священной тайной. Она казалась очень самобытной, уклад и обычаи которой скрыты от глаз обывателя. Так же, как и полное принятие церковных догматов, на мой взгляд, оставалось прерогативой людей с особым душевным складом. Я всегда сомневался в том, что лично мне такое мировоззрение поможет обрести себя в полной мере. Я редко посещал церковь, а в монастырях мне даже и не приходилось бывать. Может, я, как часто бывает в современном мире не видел в таком мировоззрении полного выражения всех моих духовных потребностей. Но при этом я полагал все же, что мой опыт глубоко личных переживаний был близок опыту тех людей, которые посвящают всю свою жизнь служению Богу. Священнослужители, монашествующие, по-настоящему верующие люди всегда вызывали во мне искреннее почтение, но при этом я всегда чувствовал, что я не такой, как они.
Я часто размышлял о том, в чем могла быть причина такого внутреннего разногласия. Может, мне не хватало знаний, которые могли бы исчерпывающе растолковать многие сложные вопросы веры. Так или иначе, во мне не было такой усердной истовой веры и полного погружения в религиозное миросозерцание, как это происходит в жизни обычного верующего человека. А жизнь абсолютным аскетизмом, посвященная полному слиянию с образом кающегося в своих грехах и набожного человека, казалась для меня недостижимо идеализированным образцом духовной жизни. Я считал, что самое важное в религии это не молитва, не обряды, не полное принятие церковного воззрения, а сами переживания и мысли, которыми человек наполняется, думая о Боге в каждую минуту своей жизни.
Для меня никогда не было особенно важным молиться перед иконами, посещать церковь во время службы в православные праздники, причащаться и исповедоваться. Но истины христианства, несмотря на это всегда живо откликались в моей душе. Обращая взор внутрь себя, я всегда находил, что христианство воплощало для меня высшее добро и мудрость человечества. Но я был отдален и отрешен от самой церкви, как внешнего установителя вечных истин этой самой веры. Это являлось непримиримым противоречием во мне, так как я считал себя христианином, как и многие другие люди.
Может, если бы во мне не было такого неотступного стремления к правде, не было бы критичности по отношению к себе и другим, то я был бы самым заурядным человеком, которого не волнует никаким образом духовная жизнь во всех ее проявлениях. Может, так я всегда и роптал на Бога, думая о том, что если бы некоторые обстоятельства сложились в лучшую сторону, то в моей жизни все было бы иначе. Это было неизбежным роком в моей жизни, и я должен был принять свою судьбу такой, какая она есть.
Глава третья
Долго ворочаясь в постели, переполненный мыслями, я пытался заснуть, и, наконец, около полуночи незаметно для себя окунулся в мир грез. Проснувшись уже ранним утром, я почувствовал себя лучше, так как моя голень перестала изнывать от боли. Я старался как можно меньше беспокоить ногу, и поэтому пролежал в кровати несколько часов, совершенно не двигаясь. Моя хандра также улетучилась, сознание прояснилось и с позитивным настроением я был готов отправляться в дорогу. Я быстро собрал все свои вещи, позавтракал в гостиничном кафетерии и вышел на главное шоссе, чтобы попробовать остановить попутную машину.
Я стоял у дороги с поднятой рукой минут пятнадцать, но одна грузовая машина все же остановилась. Это был небольшой грузовик с тентованным кузовом.
Быстро и без раздумий я забрался в кабину, мельком взглянув на водителя, мужчину крупного телосложения с суровым выражением лица и приплюснутым большим носом. Молча он тут же поехал, как только я уселся и закрыл дверцу машины. Меня немного смутило то, что этот водитель ничего не спросил о том, куда я направляюсь. Узнав у него, куда он едет сам, я приятно удивился. Оказалось, что он направлялся в тот самый монастырь, куда держал путь и я.
Валентин, как звали водителя грузовика, регулярно отвозил провиант для монастырской кухни. Сейчас в очередной раз он совершал рейс. Валентин тут же переменился и стал очень разговорчивым, когда узнал, что нам с ним по пути.
– Я очень люблю туда ездить, если честно, – говорил с восторженностью Валентин, плавно поворачивая руль машины.
– И часто вы там бываете? – спросил я, кивая головой.
– Бывает, что по три раза в месяц, – ответил Валентин в непринужденной манере разговора. – Отвожу все время крупу, овощи, рыбу. Там же хозяйства у них своего совсем нет. Монастырь небольшой и расположен недалеко от города. Газоснабжение, электрификация, все есть. Поэтому они и от хозяйства своего отказались, какое было. Лучше заказывать им провизию из города оказалось. Сейчас не то, что раньше.
– Да, согласен, – заговорил я, внимая Валентину. – В современном мире многое меняется. А другие монастыри есть в этих краях?
– Другие есть, конечно. Но поблизости только этот. Монастырь, хоть и не такой большой, но это наша отрада здесь. Туда стекаются у нас многие городские люди часто. На праздник православный часто приезжают. Сам бываю. Царит там такая гармония у них, что диву даешься. Обитатели, монахи очень приветливые люди и всегда рады принять. А отца Димитрия я давно уже знаю. Игумена монастыря. Поэтому у нас с ним и договор личный имеется, что я отвожу ему сам продукты.
– Понятно. То есть вы в хороших отношениях с настоятелем?
– Да в хороших. И сам он человек замечательный. Прекрасный человек и мудрый богомолец. Я с ним, как это положено беседовал когда-то откровенно. Исповедовался, как говорят правильно. С тех пор мы с ним поладили очень. Я когда приезжаю туда всегда захожу в собор их, ставлю свечки за здравие и его и за здравие родных. Там можно найти успокоение ненадолго от суеты этой мирской.
– Так значит, вы по-настоящему верующий человек?
– Можно сказать и так. Но много грехов у меня, по правде говоря. Не могу справляться сам со всеми напастями. Больше во мне грешных мыслей, чем правильных мыслей богоугодных. Во Христа верю, конечно. Но не сказать, что живу по учению его во всем. Это не так-то просто. Даже вот монахов взять. Живут все время в молитвенном служении Богу, но и то со страстями своими борются все время.
– А знаете, мне очень близок ваш взгляд. То, о чем вы говорите. Я так же сомневаюсь во многих вещах, что касается вероисповедания.
– А то. Все мы люди одинаковые. Все одними и теми же страстями и сомнениями живем. Греха трудно любому избежать. Но монахам, ясное дело, искушений больше всего посылается.
Задумавшись, я обратил внимание на то, как Валентин умно рассуждает. Удивительное дело, что сначала, когда он показался мне суровым внешне я полагал, что он и внутренне окажется груб и неприятен в разговоре. Как верно подмечено, что по внешности судить человека опрометчиво.
– Да. Вы правы. Абсолютно верно Валентин.
– Сейчас посетите обитель и немного отстранитесь от мирского. Соберетесь с мыслями. Это важное и ответственное дело посещать такие места.
– Надеюсь, что все так и будет.
– Однажды я хотел сам там погостить несколько дней. Пожить в монастыре, остановиться в гостином доме, на службы походить.
– И что?
– Там же не кормят мясом, – с виноватым выражением лица ответил Валентин. – А я не могу без него. Вы посмотрите на меня. Я и пост не умею соблюдать. Я обжора еще тот. Поэтому не остался. Вот так вот.
– Я вас понял, – ответил я с ободряющей улыбкой. Валентин же глубоко вздохнул и достал из кармана пачку сигарет. Закурив, он молча уставился в лобовое стекло.
Мы проехали по шоссе еще около получаса. Валентин остановил машину у поворота на грунтовую дорогу в чащу соснового леса. На самой окраине леса, почти у самой дороги одиноко росло небольшое деревце с синевато-черными ягодами. На лице Валентина засияла улыбка и он засмотрелся на это деревце.
– Моя коринка… Подождите минуту. Я сейчас, – сказал он с какой-то интригующей интонацией и вышел из машины.
Валентин быстрым шагом подошел к этому дереву, которое больше напоминало даже кустарник. Словно на какое-то неведомое создание он взглянул на деревце и осторожно поднес руку к нему, касаясь кончиками пальцев ветвей. После чего он сорвал несколько ягод и вернулся к машине.
– Я посадил! – с гордостью произнес Валентин, залезая в кабину. – Ирга! Попробуйте.
Валентин дал мне несколько ягод и я сразу же попробовал их.
– Вкусно. Неужели вы сами посадили это деревце?
– Да. Посадил как раз тогда, как на исповеди бывал у отца Димитрия в первый раз. Так он на меня благотворно воздействовал. Жена дала семена. Я и посадил. Просто захотелось. Думал не вырастет. А оно вот какое у меня вышло. Красота. Ладно. Это так…
– Вы очень душевный человек Валентин.
– Вот сейчас мы и будем уже подъезжать к монастырю, – проговорил он с радостью.
– Отлично, – ответил я, уставившись вперед и ожидая появления обители.
Валентин завел грузовик и завернул на грунтовую дорогу.
Монастырь, в который мы прибыли, в самом деле, оказался сравнительно небольшим по территориальному обустройству и по общему количеству строений, входящих в архитектурный ансамбль этого духовного центра в области. И было очевидным то, что это место не было исторически значимым крупным объектом религиозной культуры, как некоторые другие известные монастыри. Об истории этого монастыря мне было мало что известно, но я знал, что его строительство приходилось на вторую половину девятнадцатого века. Находясь в провинции, этот монастырь перенес меня в вымышленное сказочное царство посреди леса, где все было благоустроено на свой лад, но в достаточно современном стиле.
Территория обители по всему периметру была отгорожена металлическим забором, покрашенным в коричневый цвет. Как я успел заметить при подъезде к воротам монастыря здесь находились каменные жилые и хозяйственные постройки, которые назывались корпусами. В самом центре внутренней площади располагался белокаменный однокупольный собор, который был виден уже издалека, изящно возвышавшимся куполом напротив дороги, и поэтому хорошо просматривающимся. Колокольня и часовня здесь стояли недалеко у этих южных ворот рядом друг с другом, а в северной стороне монастыря находился еще один небольшой храм, церковь из красного камня. Там же находился братский корпус и гостиничный корпус.
Наша машина стояла у раздвижных железных ворот. После короткого разговора Валентина с человеком, вышедшим из небольшого кирпичного домика у ворот, наш въезд был согласован. Мы заехали на территорию монастыря и остановились у трапезного корпуса. Он находился в непосредственной близости от ворот монастыря.
Валентин поведал мне, что настоятель обычно всегда приходил сам осмотреть привезенные продукты, поэтому я остался здесь, решив подождать игумена монастыря. Чтобы иметь возможность проживать здесь в гостиничном доме по заведенному порядку нужно было всегда договариваться, спрашивать дозволения у игумена.
Пока я осматривался здесь меня настигло странное состояние взволнованности от очень резкого запаха ладана, которым веяло повсюду. Запах в несколько мгновений вселил в меня неотступную неясную тоску. У меня даже промелькнули мысли о том, чтобы уйти, если этот запах, так и будет меня угнетать.
В это время Валентин вышел из подсобного помещения трапезного корпуса вместе с человеком, о котором он мне немного рассказывал, и которого он называл отцом Григорием. Отец Григорий, мужчина крупного телосложения лет пятидесяти, с черной редкой бородой и густыми бровями, был келарем в монастыре и отвечал здесь за хранение продуктов. Келарю нужно было так же ознакомиться с тем, что за провиант доставили в этот раз, поэтому он с Валентином начал рассматривать содержимое кузова грузовика.
Я не стал вслушиваться в их разговор, поэтому отошел в сторону, продолжая осматривать все вокруг. У входа в трапезную я увидел двух молодых людей в повседневной одежде и с белыми фартуками на груди. По всей видимости, они были здесь трудниками и отдыхали от работы на кухне, непринужденно беседуя друг с другом на крыльце.
На скамейке в небольшом скверике, расположенном в западной части монастыря, я заметил еще двух мужчин среднего возраста, похожих на простых мирян паломников. Они громко разговаривали, словно пытаясь в чем-то убедить друг друга. Меня слегка насторожили эти двое, так как они были слишком шумными и нарушали общую тишину этого места.
Вдруг я заметил, как из старого двухэтажного здания в восточной части монастыря спешно вышел монах в черной длинной мантии и большим серебряным крестом на шее, издали замерцавшим бликами от солнца. На голове этого монаха был надет клобук, головной убор цилиндрической формы, обтянутый свисающим черным покрывалом. Такой клобук носили монахи, постриженные в малую схиму.
По непонятной мне причине я снова сильно разволновался при виде одеяния этого монаха, так, что мое сердце забилось учащеннее. Образ монаха, его облачение показались мне такими мрачными, что я представил, как он подойдет ко мне и тут же заговорит назидательным укоряющим тоном о всех моих темных делах.
Я сразу же догадался, что это был игумен, настоятель монастыря отец Димитрий. Он выглядел довольно зрелым мужчиной сухощавого телосложения и имел небольшую остроконечную рыжую бородку. Ему было лет пятьдесят.
Не обращая внимания на меня, отец Димитрий подошел быстрым шагом к Валентину, и, благословляя его, осенил крестным знамением.
– Вот мой хороший приехал, – начал говорить радостно отец Димитрий. – Как доехал? Без происшествий?
– Здравствуйте батюшка Димитрий. Все замечательно. Дорога до монастыря покладистая, спокойная. Грунтовая дорога, но ровная. Без суеты, без приключений доехал, – ответил водитель Валентин, спеша обрадовать игумена хорошими новостями.
– Слава Богу, – продолжил отец Димитрий. – Привезли все, что заказывали?
– Да батюшка. Крупа, овощи, рыба. Все привез.
В этот момент отец Димитрий взглянул на меня. Неожиданно он замер, удерживая на мне свой взгляд, словно увидел перед собой знакомого человека.
– Славно, славно. А это кто с тобой? – спросил отец Димитрий у Валентина, указывая на меня наклоном головы.
– Это со мной попутчик. Хотел погостить у вас.
– Добрый день отец Димитрий. Я хотел остановиться у вас в монастыре на некоторое время, – промолвил я немного смущенно.
– А. Вы, значит, на поселение паломником?
– Да. У вас тут замечательное тихое место. Очень хотелось приобщиться к духовной жизни монастыря.
– А по времени, на сколько хотели бы остаться? – спросил с живостью отец Димитрий. Он казался при этом очень внимательным и учтивым человеком, что очень располагало к нему.
– Я пока точно не решил. На несколько дней, неделю, – ответил я, замешкавшись.
– Ну это вполне возможно осуществить, – сказал уверенно отец Димитрий. – Однако вы нам тоже поможете немного тут взамен, если останетесь на неделю. Согласны?
– Да. Хорошо. Я согласен, – быстро ответил я.
– Ну ладно. Мы с вами попозже поговорим об этом у меня в кабинете, – ответил отец Димитрий торопливо. – Пока я сейчас с Валентином еще здесь разрешу все вопросы. Вы тут пока погуляйте, осмотритесь.
– Спасибо отец Димитрий, – проговорил я, кивнув головой.
– Я же говорил вам, – произнес Валентин, подойдя ко мне, – что батюшка Димитрий с радостью примет вас тут.
– Да. Я очень благодарен вам, – ответил я, пожав крепко руку Валентину. Я поблагодарил его за то, что он подвез меня и отошел в сторону.
Задумчиво я глядел по сторонам и попрекал себя за то, что непрестанно улыбался, когда говорил с отцом Димитрием, пытаясь создать хорошее впечатление о себе. Это было похоже на лицемерие с моей стороны. Но все же я быстро переключился от негативных мыслей на положительные, находясь под впечатлением от прибытия сюда. Я остановился у скверика между двумя рядами клумб-цветников. С восторгом я начал озирать эти чудесные пестрые цветы, названий которых я даже не знал, но которые своими яркими красками под лучами ослепляющего солнца привносили в это место сказочную атмосферу.
Сквер с пешеходными дорожками тянулся и уходил вглубь, заканчиваясь у самого ограждения. Здесь всюду разрослась мелколистная липа, посреди которой в тенистом местечке между деревцами стояло несколько скамеек, где люди могли отдохнуть от изнуряющего солнцепека.
Пока я с удовольствием любовался убранством цветников мне точно молния пришло озарение, что в этой обители мне непременно понравится. Все здесь казалось очень близким по внешней обстановке, по своему благотворному воздействию на меня. А отец Димитрий по своей сути предстал передо мной очень добродушным человеком, который с неподдельной искренностью захотел принять меня и приютить. Я чувствовал, что от него исходит то самое средоточие духовной глубины. Возвышенность его мысли проявлялась очень отчетливо в интонациях его голоса и в спокойном взгляде на людей. Это очень привлекло меня в нем. Я захотел узнать этого человека поближе, так как всегда искал подобные качества в людях, но редко когда встречал.
С такими размышлениями я подошел ближе к клумбе с благоухающими цветами. Тут же я заметил, как возле меня залетала надоедливая пчела. В конце концов, она села мне на плечо и начала нагло ползать по нему. Так как я никогда не любил подобных насекомых, то в этот момент мне сильно захотелось выкрикнуть острое словцо, чтобы спугнуть насекомое. Но я вспомнил, в каком месте нахожусь, и поэтому просто замахал размашисто рукой, чтобы отогнать вредную пчелу. Несмотря на мое отчаянное сопротивление она продолжала кружиться возле меня, так, что мне пришлось ретироваться, резко отпрыгнув от нее в сторону. Пока я так безуспешно метался, пытаясь избавиться от насекомого, то не заметил, как из главного храма вышли два инока. Они проходили недалеко от меня, и увидев их, я сразу же попытался успокоиться, чтобы не привлекать внимания и не вызывать у них отрицательного впечатления о себе. Они не обратили внимание на меня, и, пройдя мимо, сели на скамейку в сквере.
Дурные чувства снова одолели меня в тот момент, когда я наблюдал за ними и смотрел на их одеяние. Один из них был моложе и являлся послушником, так как на нем был надет только подрясник. Второй инок был с камилавкой на голове, уборе похожем на клобук, только без покрывала.
К моему огорчению они вызвали у меня те же тревожные чувства, как и игумен. Их черное мрачное одеяние навязывало мне смутное представление о траурности происходящего. Я убеждал себя, что это просто глупость чураться этой одежды и видеть в ней нечто нехорошее. Но ничего поделать с собой я не мог.
Сидя на скамейке, они с оживленностью вели дискуссию. Невероятное любопытство овладело мной. Я захотел незаметно подкрасться к ним, чтобы подслушать, о чем же они разговаривают. Это казалось так же нелепой затеей, но в то же время я хотел больше узнать, чем же живут здесь люди, о чем они говорят в такой непринужденной беседе между собой. Так или иначе, я обошел стороной место, где они сидели. С укоряющими мыслями, что подслушиваю я незаметно подошел к ним с тыла, делая вид, что осматриваю достопримечательности монастыря.
– Да. Есть такие иноки. Есть Захар. Так было всегда и во все времена, – продолжал речь, насупившийся монах в камилавке, которому было лет сорок.
– Иные могут видеть подвиг духовный только в таком умном делании, – отвечал звонким высоким голосом молодой послушник Захар. – Почему для них самое важное это умное делание молитвы Иисусовой, как механическое повторение молитвенных слов? Ведь главное тут это всем своим существом, всем сердцем погрузиться в молитву. Как по пословице. Семь раз отмерь, один раз отрежь.
– К Богу приходят разными путями Захар, – наставнически продолжал монах в камилавке. – И по характеру есть люди разные и по способностям. Не нужно быть тебе таким радикальным. Нужно стараться каждого понять во всем его своенравии. Так как бывают люди покладистого нрава, а кто-то, наоборот, слишком твердого характера. А есть монахи, кто подходят к молитве Иисусовой больше таким способом, но и они тоже не лишены стремления к покаянию. У каждого свой подход.
– Но таким образом прийти к покаянию очень сложно отец Александр. Ведь это оказывается на деле все слишком…
