Kitabı oku: «Почему надо поддержать президента? Основные вопросы», sayfa 5

С одной стороны, мы – Солнце, а с другой стороны, мы далеки от него. Огненный шар, из коего исходит луч и соприкасается с земной поверхностью, образуя светлое пятно. Вот это светлое пятнышко уже есть человек телесный, ибо оное активирует процессы, кои эволюционно оформляются в живой организм в привычном для нас виде созерцания, то есть человека. В этом прообразе системы (огненный шар – луч света – активность) в организме выделяется голова в отдельный орган, причем самый главный. К тому же важно видеть то, что в самом порядке оформления тела тоже фотографическое отражение того же: голова ближе всего к небу и выше всего в теле – важное замечание, кое несет в себе выражение белой линии эволюционного становления, саму его цель и природу. Голова есть Солнце, а именно – само тело человека. Точнее, голова порождает в себе все остальные члены своего тела, кои подчинены только ее работе, то есть всякая деятельность заточена лишь для одного – улучшить работу головного мозга. Причем функционал зациклен на самом себе в прообразе пустоты, то есть цикличен, и всякое движение в нем циклично. Далее все остается только лишь формальными тонкостями, в формировании коих включается естественный отбор. И далее плодотворность этого функционала становится определяющим в естественном отборе фактором. Иными словами, чем продолжительнее, чем сильнее ясность ума, тем данное проявление жизни устойчивее в борьбе за свое утверждение в земном бытии. Мы, как и все живое, неизбежно следуя этому же принципу, так же эгоцентричны в прообразе единого центра Вселенной и в то же время являемся уникально сложившейся на Земле солнечной активностью и даже создаем новые образы этого одиночества единого центра во всякого рода системах и образованиях в прообразе вращающейся вокруг центра планетарной системы, то есть циклы составляют природу организма, его физиологию, его образ жизни и образ общественных отношений и – как неизбежность – природной аскезы. Ведь только цикличность – как образ пустоты – лежит в основании природы всякого аскетического подвига (хотя математика нам говорит о том, что образов постоянства пустоты множество).

Если мы позиционируемся в земных условиях бытия, то в прообразе удаленности Солнца от Земли мы должны быть удалены от всего, что мешает быть нам теми, кто мы есть по природе, – быть Солнцем в самом широком смысле этого слова, быть полнотой подобия Богу. Такова конечная цель эволюции телесного выражения образа Творца. Такое бытие становится историей человечества. Хотя, конечно, полнота рождается тем, что способно ее рождать, но для нас важно только то родившееся, кое оказалось в большей полноте подобия Ему в еще одной грани – в более продолжительной вечности форм. Это вычленяет для нас в процессе эволюционного становления такие формы полноты, которые, оберегая в себе образ Его, способны следовать иному образу Творца – недосягаемости для зла, то есть способны прятаться или защищаться от покушения на природу живого – на природу этой полноты, вне коей нет жизни. Вот почему мы ходим мимо смертельной опасности в прообразе Пасхи Христовой.

Хотя, надо сказать, такое высказывание некорректно, ибо если мы что-то видим в этом мире, то мы видим только Источник Света вечной Жизни и, созерцая Его, идем к Нему. Если мы Его созерцаем, то идем к Нему, огибая препятствия, обходим их мимо, стороной. А если мы Его не видим, то во всем созерцаем препятствия, то есть смертельные опасности, и идем туда, куда смотрим. Видеть мы можем то, что есть сами по природе, но естество нашего зрения таково, что видеть мы можем только Источник Жизни, и видим мы только Источник Жизни через то, что Им не является, через то, что им уже было ранее, – именно даже через смертельные опасности и посредством оных. Почему через смертельные опасности и почему они смертельны? Да потому, что не вписываются в понимание Бога, личности, то есть человек в них не узнает самого себя, а потому не может принять сие как утверждение своей жизни. Потом, позднее, даже препятствия станут понятны и впишутся в Речь Творца к нам, то есть даже в них, в препятствиях, человек узнает самого себя, но в данный момент – нет, и надо идти мимо них. Это возможно, если человек живой и видит Бога. А если нет, если мертв, то и все самые откровенные свидетельства о Нем станут препятствием. В принципе, все можно не говорить, ибо если есть любовь, то даже преграды – составляющие пути в вечность. Видеть вечную жизнь – это не свойство ума и науки, а само естество любви. Можно ходить даже по воде, как по земле, если есть любовь.

Нельзя путать Речь Его с тем, что от Него нас отводит, – это одно и то же, но мы это одно и то же неверно принимаем, из-за чего не видим Его, не видим в этом пути вечной жизни. Такова Речь Бога. Если мы понимаем Ее, то это означает только одно: мы владеем языком Его Речи и можем вести беседу с Ним тем, что пользуемся Его Словом в данном образе как Даром Творца, и оный, Дар, как-то своеобразно и свойственно Ему животворит и утверждает наше бытие. Причем земное – в том числе. Для любви жизнь вечна, но в земном проявлении ей хочется оставаться собой, просто быть дольше всего – везде ее Божественная Сущность исповедует Себя одинаково, как на Небе, так и на Земле. Только поэтому в процесс естественного отбора включаются иные принципы выживания: видеть опасность максимально раньше, а точнее, видеть Творца в иных масштабных реалиях. То есть Бог велик, и зреть Его надо с максимального расстояния. Благодаря этому безопасность усиливается. То есть нужна как можно лучшая ясность ума, благодаря коей появляется возможность распознавать явления. Сие становится той целью, на достижение которой заточено все естество природы не только организма, но и даже всей Вселенной. Для лучшего присутствия любви сие есть необходимость. Солнце недосягаемо для сил зла только для того, чтобы заглянуть в самые сокрытые уголки Вселенной, где тьма поглотила все. Недосягаемость сопредельна с доступностью – это есть сопряжение в деле спасения и утверждения вечной жизни.

Даже в пределах нашего тела мы видим то же самое: наш головной мозг в процессе эволюции стремится как можно дальше в границах самого организма удалиться от всего происходящего в нашем теле, кое своим «шумом и выхлопами» покушается на его работу своей жизнедеятельностью, ибо ей всегда сопутствует весь спектр помех работе мозга. Более того, шея участвует в температурной стабилизации крови, поступающей в мозг. Это как сильно горячий чай поутру пить невозможно, надо ему дать остыть. Или представьте себе, что вы оказались в машинном отделении корабля. Шум работы механизмов будет ли способствовать работе мозга? Нет. Поэтому капитан судна всегда в тиши капитанского мостика. Такое же мнение у эволюции всего живого.

Ясность ума – основа и условие верности принимаемого решения, а потому под ясность мышления заряжено все в организме человека. Повторюсь: в этом направлении шло эволюционное становление организма человека. Этот же момент выражен и в духовной жизни человека, имя коему экстаз (выход из себя). Духовное тело бережет свой мир от всего того, что покушается на него в окружающих условиях. В прообразе единства цельного организма Творца природа человека имеет одновременно и цельность, и разделение в границах цельности. Повторюсь, что даже сам организм человека – это мир, содержащий много инородного для работы мозга, ибо в самих биологических процессах есть сопутствующие им выделения ядов и вредных веществ. (Это как в двигателе внутреннего сгорания всегда много микростружки, коя, если не менять масла, несет урон механизму.) То есть в пределах рабочего цикла нашего организма ясность сознания ходит мимо смертельной опасности для этой ясности, мимо всего того, что несет в себе уничижение ясности ума, притупление духовного мира, а значит, и радости. Опасность для ясности ума – это сами биологические процессы, активированные тяжелым физическим трудом и внутренними процессами пищеварения. И чем тяжелее физические нагрузки, тем тяжелее беречь ясность ума, ибо нужна более хорошая изоляция ума от этих покушений. И вот тут мы приходим опять к той же самой главной мысли этой книги, о чем сказано будет на стр. 141-146: физическая тяжелая нагрузка – это бурливый поток воды, который стремится нас унести. Чем сильнее течение, тем тяжелее удержаться в образе постоянства, то есть стоять на месте в этом течении. И вот природа змия преображается в процессе эволюции, благодаря чему ясность ума теперь наиболее сильно изолирована от природы и в то же время остается единым целым с ней, дополняя ее до живительной вечности. В процессе страшной физической перегрузки радость, оказывается, может не смешиваться с чем-то иным, а продолжать быть изолированной от покушений на нее, как будто бы нагрузки нет вовсе. Причем в еще большей степени усиливаясь, ибо соединились в человеке две крайности. И, как мы видим в природе человека, в естественном отборе выжил не тот, кто мог владеть радостью благодаря силе или изворотливости, а тот, кто эту радость смог уберечь лучше всего и в большей полноте. Сама нагрузка физическая призвана, как ни странно, улучшать работу мозга, и ни для чего иного оная в бытии появиться не могла. Потом уже оная – как реальность – станет целенаправленной во имя иной необходимости. В физическом движении ради усиления богообщения нуждались все, но как сделать, чтобы все были едиными, а не мешали бы друг другу работой физики? Нужно было объединить всех. Понятно, что это был кочевой образ жизни. Люди шли за стадами и жили охотой. Потом люди узрели, что оседлый образ ведения общежития сильнее усиливает молитву, и занимались собиранием. Почему? Потому что так сильнее единство, ибо сытый желудок не является гарантом мира и любви, а теперь, живя в голоде, их любовь чище и вера тверже. Только по этой причине. Жизнь впроголодь делала народ более сплоченным в радости. Это стало важным моментом в дальнейшем естественном отборе. Далее они осознали, что, окультурив растения, можно быть едиными в богообшении посредством землепашества. Этот опыт также стал возможным для людей, связанных между собой сильной любовью. Любовь друг к другу как единственная утверждающая живое сила, очищенная трудностями выживания. стимулированная собирательной экономикой и оседлым образом жизни, дала все остальное. Ведь для любви после грехопадения нужно постоянное очищение страданиями и трудностями бытия, а потому из-за высокой калорийности злаковых культур опять возникла необходимость направить силу, взращенную оседлостью, ради стяжания той же любви в самом чистом виде на улучшение богообщения. Мы видим, что древний человек озабочен только одним: как можно лучше взращивать силу любви в обществе – это и есть мотив всех революций в обществе того времени и вообще любого времени. Здесь следует понимать очевидное: что если сосуд наполовину заполнен соком жизни, то вторая половина – пустотой. Это означает, что половина пустоты будет нести в себе зло раздора – таково условие, в коем либо «да», либо «нет». Либо зло, либо добро, то есть третьего нет в природе вещей бытия. Значит, для полноты жизни тот же сосуд должен быть наполненным максимально, чтобы не было даже малых пустот, то есть надо отдаться целиком, без остатка только добру (так было с русским народом, который в 1965-1975 годах оказался наполовину пустым в этом прообразе, а потому пустота дала о себе знать – народ просто спился). А для народов Севера сей момент еще более очевиден и актуален, ибо день год кормит, то есть высочайшая интенсивность физических нагрузок требует только чистоты духовной, чистоты помыслов, предполагает только чистую веру в высочайшем проявлении чистоты любви. Злая мысль бьет по рукам, и Бог не дает делиться тем, что не является счастьем. Это, повторюсь, актуально в суровых условиях Севера. Да и сила любви вне этой чистоты невозможна. Поэтому, чтобы полностью отдать себя Богу, Абсолюту Жизни вечной, чтобы вновь оказаться в той же кондиции тяжести жизни (а с появлением высококалорийных злаков в рационе питание привело к тому, что начали появляться пустоты в сосуде естества природы духа), люди начали строить дом усопшим предкам. Появился высочайший интенсив физического труда, который соединился с осмысленностью служения Богу, а потом даже возник календарь – как еще одно дополнительное условие полноты в делах любви. Таков путь эволюции человека: при высвобождении сил и времени он думает о том, как бы побыстрее заполнить эту пустоту еще какой-то формой присутствия Абсолюта Жизни, но лишь бы этот сосуд был полон до краев, без остатка. Времени нет на раскачивания – надо все делать быстро, и это самый основной вопрос человечества. Вот о чем я говорю, когда утверждаю, что все известные научные доктрины вышли из науки об аскетическом подвиге. И никак иначе. Таким образом, кочевой образ жизни первобытных, оседлый образ жизни, землепашество, государственные образования, научный прогресс и так далее – все это есть формы аскезы, в коей наиболее оптимально утверждается любовь более полного нахождения себя во Царствии Небесном, все это образы жизни в Боге и в Его райских обителях уже здесь, на Земле. Все это призвано взращивать силу любви друг к другу в обществе.

Само по себе физическое упражнение в его механическом выражении появилось в бытии неспроста – это фундамент для активности ума, на коем зиждется радость, имеющая имена: любовь, счастье, мир и покой, вечность, постоянство, цельность, пустота горя, ясность мышления и ума и так далее. Точнее можно сказать, что такая формулировка некорректна, ибо на самом деле тело человека – это составляющая сердечных процессов, призванных поставлять в мозг самую чистую и насыщенную всем необходимым кровь. Просто все это зиждется на хорошей работе мозга, коя вне движения – как выражения Царства Небесного, как естественного фундамента для пребывания молящегося человека с Ним и в Нем – невозможна. Движение – это такой образ жизни в Раю.

Потом это движение являет нам иной образ Бога – цикличность. Позднее люди пришли к необходимости еще более усилить бытие в Боге – движение направили на строительство могильников. И так далее, о чем сказано в предыдущем абзаце: все максимально полностью и без остатка должно быть поглощенным Абсолютом Жизни и Его Любви. В пределах этого будет идти научно-техническая революция. Почему-то ученых этот момент ввел в ступор. Да, переход от кочевья (люди шли за стадом парнокопытных и питались от него) к оседлому образу жизни привел к тому, что рацион питания значительно оскудел; упал и достаток жизни, но людям нужно было выкристаллизовать любовь в самом чистом виде. Ведь только любовь обеспечивает живучесть в условиях жесточайшего естественного отбора, в коих оказался древний человек. Этим он побеждал всегда, и именно это он будет взращивать среди своих соплеменников. Таковы условия бытия во Царствии Небесном: как при жизни земной, так и после нее. Иными словами, вся история человечества – это такой культ любви в самом ее чистом виде. Далее мы уже будем вести обоснования этого понятия в самых непривлекательных формах, кои стали актуальными в современном мире. И вот тут-то важно сказать о том опыте, который был уже наработан в дохристианские времена, в эпоху так называемого «язычества». В этой работе не пытаюсь реформировать веру, но и путь ко Христу никто отменить не вправе, ибо оный всегда актуален. Все дело в том, что последними революциями, начиная с Петра Первого и заканчивая Октябрем 1917-го, сама вера православная осталась непорушенной, но вот этот опыт пути ко Христу планомерно уничтожался. А ведь народ нужно вести к вере всегда, причем следуя теми же путями, коими шли славяне ко Христу в древнеславянском образе пути и веры.

Тут надо ясно себе представлять то, что само Евангелие – это уже очевидное, кое стало таковым благодаря сокрытому. Представьте себе, что вы смотрите бой боксеров-профессионалов. И вот вам говорят, что надо быть похожими на них. Но не говорят главного, а именно – каков путь к этому совершенству. Примерно так нам ныне несут православие, как уже нечто сбывшееся. Любовь надо стяжать всей жизнью и ради именно этого стяжания и жить. Будет любовь – будет рвение к подвигу, и к христианскому – в том числе или в первую очередь. А это и есть древняя славянская традиция, которая этот момент выкристаллизовала в чистейшем виде. Во всем том, что мы находим, речь идет о величественных сооружениях мегалитического периода и вообще обо всех формах сосуществования (совместная охота на мамонтов), все это – такой тренировочный зал для подготовки к предстоящему бою. Только в нашем случае речь идет не о бое на ринге, а о жесточайшем естественном отборе и принятии Христа. Этот-то момент и является самым важным контрастом между современным православием и тем, которое было в те далекие времена и благодаря коему удалось выдержать нашествие Золотой Орды в течение 300 лет, да и вообще все тяжелые времена в суровых условиях климата. Монастыри являются хранителями пути к Богу.

Скажем иначе об этом же. Итак, мы изначально являемся насельниками только Царствия Небесного, несем в себе его выражение в виде системы «солнечное ядро – квант света – активность атома, вызванная взаимодействием этого кванта с поверхностью Земли» и изменить сему подобию Богу не можем, а если мы будем жить, то только в Нем, всецело погрузившись в Него. Окружающий мир может исповедовать этот момент только естественным для него образом и в пределах его физических способностей это творить. Видимое нами пространство во всем своем многообразии и множественной бесконечности – это не зеркальное отражение происходящего в пределах невидимого мира Божьего (по Платону), а неотъемлемая видимая составляющая его активности, всеобъемлющей полноты общения, в коем постоянно пребывают личности. Это лишь видимая часть айсберга. Просто душе надо видеть мир Царствия Небесного еще и вот таким образом, через многогранность материального мира, что становится также частью живительной полноты общения человека с Богом посредством телесности. Человек поисками Истины все сильнее и гармоничнее вписывается в этот диалог. То он носил на себе мощи усопших предков, то принял оседлый образ жизни, то начал строить могильники, то изобрел календарь, и теперь научный подход к богообщению позволяет еще большее. Просто для созерцания Царствия Небесного телесными очами и для непосредственной беседы с Личностью Творца телесными устами через все и вся сам выбранный нами инструмент и краски имеют такое естество, с помощью которого как-то иначе рассказывать о реальном положении дел у Бога невозможно. Даже сам момент зачатия новой жизни несет именно этот же прообраз: светило на небе, на самом деле зрим свет в конце тоннеля, стены коего – темнота пустоты вакуума. Это есть путь, в конце коего очень сильный яркий свет. В этом же прообразе вся наша жизнь – это тоже следование по этому самому, имеющему сообразность змию-искусителю, тоннелю, в конце коего под старость лет что-то мерцает все сильнее и сильнее («солнечное ядро – квант света – активность атома, вызванная взаимодействием кванта с поверхностью Земли»), Такова наша жизнь, ведь с кем общаешься, образ того и принимаешь (с кем поведешься, говорят, от того и наберешься). В этом суть грехопадения Первого Человека, после коего все мы так и несем в себе воспаление в прообразе этого змия, мы «маугли» в этом смысле. Сами по себе став ничтожеством во грехе, мы теперь созерцаем окружающий бесконечный, вечный, огромный, прекрасный мир Царства Небесного тоже в своем же образе – в образе ничтожества светящейся точки в конце тоннеля. Вечное и бесконечное видится нам таким, какими мы сами являемся, – временным и ничтожно малым. После общения с ним, приняв его образ – вид змия-искусителя, мы приобщаемся ко всей полноте Божественного не сразу, как это было естественно до грехопадения, а ничтожно малыми частицами. Мы, чтобы жить, в состоянии воспринимать только жалкие оттенки Божьего Бытия, причем в таком образе, коим сами являемся, – в распаде, то есть в том, чем реальность уже не является; мы видим только то, что уже было некоторое время назад. Для нас история пишется не актами любви, а утратами. Понимая сие, Христос во время Тайной Вечери Сам Себя называет Хлебом Жизни вечной. Во чреве нашем перемещаются поглощенный мир и целый космос. Все в окружающей нас реалии бытия имеет сообразность змию – все имеет линейность с началом и концом. Все вокруг сообразно сему. Да мы и сами временны и как бы идем по тоннелю от самого рождения, и «зубы, соки жизни пищеварительной системы ада» пытаются нас разрушить и потом разложить. В то же время сообразны сему – несем в себе змия, хоть и в преображенном виде, который все более и более ближе к образу Божьему, ведь общаться начали с Богом, с великим и вечным. В этом же прообразе предстает перед нами детородный женский орган, в коем имеется также этот же прообраз тоннеля со светом вечности в конце его. Он ведет к вечности жизни, хотя и в земном исполнении (то есть будущее человечества заложено в нем). Именно по этой причине древние устраивали культовые сооружения могильников-курганов именно в этом же прообразе (о чем свидетельствуют раскопы курганных захоронений). Для древних Солнце – это женская яйцеклетка, жаждущая оплодотворения. Вот еще один образ человека в единении с Богом.

Мы видим на небосводе только Солнце – как источник жизни, видимой телесными очами вечной. Ведь при созерцании Царствия Небесного телесными очами нам может открыться маленькая частичка Его во всех отношениях (в том числе ограниченная во времени), ибо в данной сфере бытия естественны только такие, привычные нам, формы свидетельства о Царствии Небесном, предстающие перед нашим взором в данном виде. Какое-то иное просто рвет нашу природу. Чтобы этого не произошло, Батюшка Небесный поспешил уберечь человека, удалив нас туда, где безопасно и по нашим природным возможностям принимать Его. Царствие Небесное, созерцаемое посредством духа, предстает совсем иначе: Оное все вокруг нас, и мы в Нем, но Законы бытия в Нем те же. Законы Царствия Небесного не противоречат законам видимого материального мира, ибо и то и другое – одно и то же, в коем: одно гармонично исповедует другое; одно гармонично следует за другим; и одно гармонично следует из другого. Всё в пределах Божьего мира счастья и радости. Мы ждем от материи чего-то большего, на что оная неспособна, а ведь как-то иначе подчиняться этим законам духа материальный мир не в состоянии. А потому надо принимать все как есть и брать на вооружение даже такую исповедь о Нем.

Последняя мысль очень некорректна для выражения Истины, ибо Царствие Небесное, зримое телесными очами, – это не проекция мира невидимого в мире, созерцаемом очами телесными (согласно Платону). Царствие Небесное, зримое очами телесными и предстающее перед нами в привычном виде, – это уже жизнь в Раю, и общение с Богом – в нем. Просто подобное познается своим подобием, то есть всякая грань нашей природы может созерцать Царстве Небесное только через свою естественную соприродность – через подобие в Нем, через то, в чем эта грань нашего естества родственна Ему и едина с Ним в окружающем каждого из нас пространстве. Если мы видим яблоко, то сознание в нем видит не клетчатку, а то, носителем чего оная является, – Дар Божий в виде сока и мякоти. Видим мы Его через то, что в нас самих есть Он в этой клетчатке яблока. И только этим яблоко нам притягательно красивое, даже если имеет неприглядный вид. Если оное из дерева, то сие изделие имеет только эстетическое значение.

Другой пример. Если мы видим человека, то душа видит не физическое тело, а душу, и радуемся только душе, а не физическому телу. Если тело души не имеет, то душа, видящая мертвое или отсутствие души в другом теле, впадает в транс. Аналогично дух видит не материю, а то, носителем чего оная является, – Дух Божий во всем, и этим Божественным происхождением все вокруг притягательно нам – мы Его, Дух, распознаем через все, подобно тому, как через живое яблоко телесными чувствами видим его сок и мякоть. Все оттенки нашего естества будут иметь функциональное подобие не потому, что одно следует из другого, а потому что все завязано на Нем. Так же как в быту у человека все заточено под служение человеку, иными словами: нет ничего лишнего вне этого плана. То есть все имеет значение не потому, что одно становится следствием другого, а потому что привязано в первую очередь к данному общему смыслу. Всё есть следствие только одного – общения личностей. Вот так, в общих чертах, перед нами раскрылась природа человека на основе нашего конструирования человеческого тела.

Раскрытие главной идеи этой темы лучше вести с помощью беседы двух людей. Пусть это молодой юноша и старец.

– Иными словами, то, что Бог недосягаем, оказывается нашим спасением.

– Именно. Именно. Именно так. Эта любовь с ее свойством недосягаемости Бога стала самым главным движителем эволюции. Божественное недостижимо для семян зла, а потому они в Нем не прорастают. И этот момент заложен в привычном для нас образе человека как основа его формирования. Ведь у нас нет никаких достоинств, чтобы вести борьбу со смертью, кроме одной – мы стремимся быть в образе Бога, то есть стараемся жить там, где смертельной опасности нет. Мы во всех отношениях слабы и беззащитны, но живем тем, что не даем прорасти в себе семенам злобы. Мы ничего не имеем, кроме дара распознавать смертельную опасность, чтобы пройти мимо нее. Образ Пасхи Христовой заложен в нашей природе.

– Вот как? При чем тут недосягаемость Творца и эволюция? В чем они совместимы? В уме не укладывается.

– Да я же тебе уже сказал. Чем ты слушаешь? Недосягаемость – это конечная цель, к коей движется эволюционное развитие. Дело в том, что смертельную опасность мы можем распознавать. Чтобы пройти мимо нее, мы ее можем увидеть глазами. Мы можем услышать ее ушами и отойти в безопасное место. Мы можем почувствовать запах едкого дыма и понять то, что где-то пожар лесной, и искать безопасное место. На что мы еще способны, чтобы избежать смертельной опасности?

– Мы можем провести какие-то расчеты. Можем распознать опасность умом или интуицией. В отличие от червя, который распознает опасность только в границах непосредственного физического прикосновения его тела к ней. У человека, в отличие от зверей, этот дар распознания имеет намного большую многогранность, и эволюция может идти только по этому пути – к большему количеству способов видеть грядущее.

– Верно. А в грядущем – только Бог. В прошлом – только зло греха.

– Да, но как тогда понять то, что Христос, зная о том, что Его поведут на Голгофу, не спасался бегством?

– Это уже отдельная тема. И мы видим здесь некоторую двойственность. Дело в том, что видеть смертельную опасность – это еще не всё. Пройти мимо смерти нужно иной раз, только приближаясь к ней. Предвидеть смертельную опасность, о чем переживал Спаситель в Гефсиманском саду, – это хорошо, но сие есть только лишь прообраз, только лишь производная иного, более важного, сие есть только лишь следствие Божественного. В бытии вселенной есть То, над Чем смерть не властна. Смертельную опасность можно победить, даже не ведая о ней. Гениально этот момент нам показывают американцы в фильме «Форрест Гамп». Главная мысль этого кино изложена в самых первых минутах ленты. Перышко спускается с небес, ветрами увлекается в круговерть городской суеты, попадает даже под быстро мчащееся авто и, не сталкиваясь с ним, с потоками воздушных масс обтекает корпус машины. Далее выносится на простор и устремляется дальше. Успокаивается на страницах открытой книги в руках одного уже немолодого человека. С этой секунды начинается сам фильм-повествование о его жизненном пути. Перышко легкое, и эволюционно сложилось так, что оно стало максимально подобно воздуху, а потому, даже попав под стремительно едущий автомобиль, следует за ветрами, обступающими корпус механизма, так и не столкнувшись ни с какими преградами. У перышка нет никаких достоинств для противостояния, кроме одного – оное подобно воздуху и может следовать туда, куда движется он. И этого ему достаточно. У него нет должной прочности, как у алмаза. У него нет каких-то суперособенностей, кроме одной – оно максимально подобно воздуху.

– А, теперь понял. Так и человек, подобный Богу чистотой своей души и незлобивостью, остается, как Бог, недосягаемым и проходит мимо смертельной опасности, даже не ведая о том, что оная была на его пути. Бог, как воздух, везде, и в то же время Он там, где нет смерти. И в смертельной опасности надо своей чистотой быть с Ним, а значит, и там, где нет смерти. То есть чистый духовно автоматически следует за Ним. В этом тоже образ человечности, ибо если есть подобие Богу, то все остальные достоинства не имеют смысла. Смертельные опасности сами пройдут мимо, без всякого осмысления и борьбы с ними. Это подобие Богу и есть главная самозащита человека, даже если он оказался на Голгофе. Ему не нужны ни копыта, ни рога, ни пасть.

– Именно так. Именно так. Именно так.

– А где же двойственность, о коей вы, учитель, упомянули?

– Двойственность… Дело в том, что мы не призваны следить за миром опасностей… а призваны видеть живое Творца.

– Как так?

– Если мы прикоснулись к предмету рукой, то по каналам нервной системы сигнал от ладони поступает в мозговой центр. Если мы услышали звук, то из ушных органов сигнал поступает в тот же самый мозговой центр. Если мы открыли глаза, то от них поступает сигнал опять в тот же мозговой центр. Если мы что-то увидели или услышали звук и даже слова речи, то все это перерабатывает тот же самый мозговой центр. Что это значит, как по-твоему?

– По-моему, так устроен организм. Ничего более на ум не идет.

– Да, это так. Но мы либо понимаем происходящее, либо силимся понять его. Через это все человеческий мозговой центр в общении с Центром Вселенной. Этот мозговой центр опосредованно его организма общается с Центром всего. И это аксиома. Все в этом мире имеет Начало всех начал, кое есть этот Центр Вселенной, Который сказал Слово Свое, и наш мозговой центр это Слово принимает посредством многогранной чувственной природы. Все это – речь Бога. Эти горы, эти реки и озера, леса и моря, эти предметы вокруг, этот шелест листвы и журчание ручья – это все слышимое и видимое. Это все через наше тело вводит в активность только один и тот же центр в мозге человека, и через этот центр личность видит личность и общается с ней. Ничего в этом мире вне данного диалога личностей нет и быть не может. Все это вокруг – речь Бога, обращенная к человеку, и наоборот. Так было всегда, но эту форму общения породил сам человек грехопадением. Вопрос в другом. Вопрос в том, понимаем ли мы эту речь Бога к нам. Ведь хаос – это такой порядок, который можно распознать только в одном случае – если мы находимся в Замысле Творца на естественном для человека месте.