Kitabı oku: «Свадьба вампира», sayfa 6
Пума девочка с гонором, моя вина: избаловал. Она послала их, при этом умудрилась мое имя не упоминать. Гордыня! Они ее окружили, достали бритву, и срезали всю одежду, пообещав в следующий раз шкуру содрать. И оставили в центре города, как говорится, в чем мать родила. Сообразила, бросилась ко мне, опять слезы: еще и упреки посыпались.
– Хватит борзеть, детка, – сказал я, подавая кимоно. – В следующий раз тебе не лифчик с трусами, а титьки отрежут, или носик. Совсем дура?.. Приведи себя в порядок.
Я позвонил Максу, в тот же вечер состоялась экзекуция. Пума привела меня в ресторан, на выходе из которого ее рэкетировали, указала на шумную компанию парней, сидевших в центре зала. Один из них помахал рукой, приглашая Пуму к столу, заметив меня, отвернулся. Я отвел даму к стойке, ненадолго вышел, Макс ждал в машине. Через пару минут в ресторан зашли серьезные ребята, чего там, сидевшие мужики с ломиками, окружили компанию. Никто с ними не разговаривал, никто не объяснял, но пауза была впечатляющая, чтобы успели сообразить. Похватав со стола ножи и вилки, парни повскакали с мест, оркестр с визгом умолк. За десять секунд им переломали руки и ноги, реально переломали, тут вам не кино со Шварценеггером. На Пуму этот эпизод произвел сильное впечатление.
– Больше половины получать не будешь, как договаривались. Не хочешь головой думать, работай задницей, ищи на жопу приключений. Нарвешься еще раз, продам Университету дружбы народов. Пусть тебя негры эксплуатируют, а с меня достаточно.
– А что! Это мысль…
Чего она там надумала, не знаю, только на следующий день Пума исчезла, с концами. Нет, не искал. Тут кто кого переждет, чей характер крепче, тот и бал правит. Куда она денется!? Прошла неделя, другая, вот и месяц на исходе. От Пумы ни слуху, ни духу. Признаться, загрустил, и даже тосковал. Бастует крыса, беззлобно думал я, слоняясь по квартире. Ничего, воздух выйдет, деньги кончатся, на цырлах прибежит, шелковая киска. Вряд ли рискнет работать сама, урок получила, а замуж выходить – не в ее стиле. Вдруг звонок из Парижа. Как, что! – не чужая все-таки. Как мысли прочитала, сучка. Замуж она выходит, за дипломата, квартиру могу забрать, больше не нуждается. Сколько времени и сил! Псу под хвост. А сколько надежд? Пожелал ей счастья, посоветовал не возвращаться. Интонацией дал понять, что убить не убью, но покалечу. Вслух не сказал, зачем свадьбу портить.
Наступил очередной кризис, я намертво охладел к жизни, словно перенес любовный катаклизм. И зачем жить, если жить не интересно? Прав был Пушкин! Сладостное внимание женщин – едва ли не единственная цель наших усилий. Исчезла Пума, пропала жизнь. Я готов был переломать мебель и выброситься в окно, выпрыгнуть и переломать ноги, лежать возле гастронома! Все готов перенести, муки и унижения, лишь бы вернулась Пума, сидела возле кровати и шептала: бедненький. Курам на смех, сутенер влюбился в проститутку. Что со мной такое? Расставанье маленькая смерть… Запил, конечно.
С пьяных шар начал писать стихи, умора. Небритый сутенер, заливаясь горючими слезами, кропает вирши про листья осенние, и вдруг осенило. Африка, пожар в груди! Вот так, дорогая Пума. Покусаешь себе локти в Париже, не ожидала? Идиот, кретин. Но возвращаться в мир негодяев и проституток я решительно не хотел. Где был счастлив, туда не возвращаюсь. Пусть будет бедная, но честная жизнь. Буду бродить по улицам в свитере с заплатами. Не буду рассказывать, как бегал на почту и рассылал рукописи по редакциям, как мучительно ждал ответа, суета и тлен. Жить стало не на что. И все-таки держался, чего-то ждал, к промыслу не возвращался, одалживал суммы у соседей, квартиру ее сдавал, рента выручала, даже голодал, почему нет? Однажды свершилось. Позвонила Пума. О, это тяжкое испытание. Замуж не вышла, что-то там не сложилось, в их сраном Париже, я молча наслаждался. Извинилась за прошлое, спросила про квартиру, я молчал. Плакала, просила прощения, предлагала сотрудничество.
– Умерла так умерла, – резюмировал я. И положил трубку.
– Ты об этом пожалеешь! – завопила она, позвонив снова, и без малейшего перехода начала клясться в любви. И я снова положил трубку. Дважды в одну реку не войдешь, а на грабли наступать, извините, не так я воспитан. Моя душа алмаз, кремень. Шлак, антрацит. Углеводороды, в общем. Переболел. Плюнув в когорту маститых писателей, не захотевших принять меня в свои продажные ряды, я предпочел труд честного артиста, но уже без Пумы. Впрочем, я не в обиде, получил прививку от любви. Даже заочное ее возвращение совершило чудо, я возродился из пепла, как птица Феникс. Шкурки лягушачьей не оказалось под рукой, а то бы сжег. Одна мысль, что она где-то тут рядом, ходит по городу или с кем-то спит, согревало душу и сердце, огонек любви теплился. Не хватало личной встречи, и Пума бы добилась чего ей угодно, свила из меня веревки и накинула удавку. Именно! Поэтому я старательно избегал контакта. Скоро дела поправились, сейф хрустел банковскими упаковками, я присматривал современную модель, надоело ключом по ночам бряцать, засовами тюремными соседей пугать.
И вот, отмечая день возрождения из пепла, я познакомился в ресторане с артистом Волошиным. Это знакомство оказалось первой ступенькой лестницы, на которую я ступил, не подозревая, куда приведет. А вела она на эшафот. Об этом речь пойдет дальше, а пока я, проводив своего братца по фамилии Ежов, посмотрел на часы. Ровно шесть! Пора звонить супруге народного артиста, который должен быть уже в театре. Итак, гражданка Волошина, ваша порядочность под угрозой. Готовьтесь к операции без наркоза, вам предстоит оказаться в моей постели, до 23.00 куча времени. Я взялся за телефон, ощущая волнение, знакомое всякому артисту, набрал номер, записанный на ресторанной салфетке. Я знал, что она молода и красива, зовут Марина, и больше ровным счетом ничего.
– Але? – послышался приятный женский голос, чуть с трещинкой. Да мы скучаем! Очень хорошо. Я выдал заготовленную тираду, а дальше пойдет по ситуации.
– Ниночка! Ты где пропала? Я выиграл 20 тысяч. Представляешь? Поставил на зеро. Ты советовала! Делим пополам. Если не приедешь, я выброшусь с балкона, раздавлю пару прохожих, несчастные, нашли, где гулять. Ты почему молчишь, бессовестная?
– Это не Нина.
– Простите, ради бога, – мой голос переключил тембр, тронул бархатные ноты. – Я перепутал номер? Извините за беспокойство, мадам! – и положил трубку.
Сейчас на том конце провода кусают губки, обидевшись на «мадам», и завидуя мифической Нине, которой звонит ухажер, выигравший кучу денег. А ей скучать, тянуть унылый вечер, пока муж цветы принимает и автографы раздает. Через минуту я повторил маневр.
– Это гостиница? Ниночка, это ты?
– Нет. Вы опять не туда попали.
– Девушка, не вешайте трубку! Я вас умоляю, – мой тон приглашал к легкому телефонному флирту. – Ваш голос прекрасен.
– А как же ваша Нина? – уже кокетничала трубка.
О, женщины. Как не подложить свинью Нине! Это их хлебом не корми.
– Какая Нина?.. Ах, Нина. Это сестра моя, двоюродная, – несколько смутился я, намекая, что врать совершенно не умею, а потому опасаться меня нечего.
– Вы всегда такой… легкомысленный? – кажется, она уже переживает, что положу трубку и больше не позвоню.
– Что вы! Как вы могли подумать. Я примерный семьянин, семеро по лавкам. А ваш голос звучит, как музыка Глинки, решил отвлечься. А вдруг это судьба? Денег много, девать некуда.
– А дети?
– Какие дети. А! Не мои. Это племянники. Вас как зовут?
Она засмеялась. Празднует победу. Ей время убить, а мне Волошина ограбить. Подельники.
– Я вам не скажу, – она открыто флиртовала, процесс пошел.
– А вдруг любовь? Не отвергайте влюбленное сердце художника, и оно будет биться только для вас, на мелкие осколки. Вы уедете, а я останусь! Может, вместе махнем? В Японию, весной там красиво, сакура цветет, все сиреневое, как белье гейши.
Она хихикнула, но сдержалась, чтобы не спугнуть неожиданное развлечение.
– Вы художник?
– Что вы! Это брат у меня художник, а я поэт. Нет, еще хуже. Я ученый! Настоящий книжный червь. Всю жизнь точил гранит науки, и в лабиринте Минотавра встретил вас. Назовем вашим именем планету? Вы моя судьба, богиня, свет в ночи… лампочка Ильича, – добавил я неуверенно.
Пока она незнакомка, то как бы в домике, в крепости. А имя – это уже доверие.
– Лампочка, – она заливалась колокольчиком. – Первый раз такой комплимент слышу.
– Гореть вам в геенне огненной, если не назовете имя свое. Большая Медведица! Буду летать вокруг вас привидением, как призрак ночи. С ума сойду, увидеть хочу, бледнеть и гаснуть! У ваших ног. Кстати, вы блондинка?
– Почему, – она смеялась. – Я шатенка.
– Спасибо партии. Слава КПСС!
– А причем здесь партия?
– Горничные подслушивают, им лучше не знать. Встретимся на маяке. Когда-нибудь, или где-нибудь. Я не вынесу разлуки. Кто знает, как сложится жизнь. Может, сегодня? Миллион алых роз. Я стану знаменитым, диссертацию защищу и умру от любви, вы будете плакать. Хотите быть моей вдовой? Я готов писать завещание, пойдем к нотариусу? Зовут Валера. А вас?
– Марина, – сказала она. – А вы, правда, ученый?
Есть! Наручники щелкнули, капкан захлопнулся, привод неизбежен.
– Еще какой. Про работу скучно. Знаете, что? А давайте в Париж. Через неделю улетаю на Конференцию. Мне будет приятно, оппоненты сдохнут от зависти. Вы любите путешествовать? К вашим ногам весь мир положу, – я сделал паузу. – А ножки у вас прямые? Мечтаю поцеловать! Решайтесь.
Если откажется от встречи, будет выглядеть, будто ножки подвели. А ножки-то, небось, идеальные, никто не ценит. Артист, еще и народный, вкус имеет. Сейчас на том конце провода мучительно думают, как бы показать неизвестному мужику свои ноги. Еще бы! В ногах усомнились, даме обидно. Такая духота в гостинице, почему не прогуляться.
– А в какой области ваша диссертация? – она еще не решилась, раздумывает.
– Теория поля. А духи любите? Я вам привезу флакончик, если из Бастилии сбегу.
– Вы физик.
– Ядерщик. Меня могут выкрасть! Только не говорите, что замужем.
– А что. Это имеет значение?
– Никакого значения, мадам. Я вас выкраду, поедем в табор.
– Валерий. Вы слишком легкомысленны.
– Ерунда! Какие звания? Подумаешь, кандидат наук. Я же с вами запросто разговариваю! Посидим в кафе. Деньги с неба свалились, скучно жить без любви. Не губите, помогите потратить.
– Может, вы не ученый вовсе, – протянула она.
Прекрасно знает, что не ученый, а последняя сволочь. Лучшее и надежное средство от скуки. Зачем серьезные отношения? Эту тему надо развить, чтобы оправдать надежды.
– Мариночка. Или вы решили, что я гинеколог? Изнасилую прямо в снежном сугробе? Не надейтесь. Я давно инвалид, женщины меня очень интересуют, но исключительно в качестве собеседниц.
Она захихикала.
– А вам сколько лет, Валера?
– Молодой, но талантливый. Мариночка! Я вам понравлюсь, не сомневайтесь. Впрочем, как хотите. Через 5 минут буду в гостинице с собаками, все этажи подниму, а вас найду. Впрочем, зачем этажи?.. Номер телефона есть, буду звонить ночами, пока вы не согласитесь на рандеву.
– Нет, – испугалась она. – Если настаиваете, встретимся в городе, ненадолго.
– Отлично. Где, когда?
– Я как раз собиралась прогуляться, перед ужином, – запоздало оправдывалась она. – В восемь часов. Где-нибудь возле Главпочтамта. Мне письмо отправить надо. Хорошо?
– Поужинаем вместе! – воскликнул подлец, сладострастно потирая руки. Мы уточнили место свидания, первый этап завершился. Господин артист, готовьте ваши денежки! Все шло по маслу. Поезд тронулся, придет по расписанию, и завернет в мою квартиру.
В районе восьми часов я топтался под широкими ступенями Главпочтамта, сжимая букет красных тюльпанов. Большие электронные часы мигали на другой стороне проспекта голубым глазом. Опаздывает! Я стоял лишние пять минут. А вдруг не придет? Придется бежать из страны, просить политического убежища, хотя вряд ли артист Волошин снарядит погоню, ему деньги без разницы. Я гипнотизировал случайных женщин, пытаясь издалека угадать избранницу Волошина. Сколько ей лет, я понятия не имел. А вдруг обезьяна? Спать с ней не надо, а домой затащу, это как два пальца. Букет я держал повыше, чтобы привлечь внимание. Один тут, как тополь на Плющихе. Целлофан переливался отраженным светом фар проезжающих машин и фонарей, я уж замерзать начал, и вполголоса матерился…
– Здравствуйте, Валера!
Она подошла с другой стороны, вовсе не от гостиницы. Я повернулся и почувствовал себя обманутым. Голос ее, ошибки нет, но это не Волошина. Лет двадцать пять, ростом мне до плеча, чуть повыше. Что-то тут не то, не может быть у артиста такой супруги. Мысленно я нарисовал образ дамы поинтересней, лет тридцати пяти. Голосом она соответствовала, реакциями. Со мной ладно, но Волошин мужчина импозантный, ему нужна жена под стать, породистая. Да это любовница!? И все встало на свои места, пасьянс сошелся. Горничная, домработница. Конечно, скрывают связь. Костюмерша, гримерша, что-нибудь в этом роде. А мне-то какая разница, хоть черт лысый. А глаза! Глаза зеленые, с ума сойти. Ядра чистый изумруд. Хватит молчать. Пальто скромное, сапоги на манной подошве. Да он скряга? Симпатичная девушка, подбадривал я себя, пробуждая инстинкт охотника. Да мне хоть зайца деревянного! С лаем помчусь по кругу.
– Так и думал! – воскликнул я, протягивая букет с опешившим видом. – Вы красивы. Безумно красивы! Я замерз, ослеп, оглох. Что вы наделали? Вы наделали мне харакири. Зарезали! Придется все-таки ехать в Японию, брать уроки любви, а как защищаться? Займусь икебаной.
Продолжая в том же духе, я делал вид, что замерз, подготавливая спутницу к спонтанному предложению зайти в гости. Марина смеялась, пряча лицо за букетом. Глаза, глаза! Нет, она не проста, очень непроста. Не зря Волошин влюбился. Опоила его? Ведьма, точно. Есть что-то такое в ней, конспиративное. Была у меня одна студентка. Хорошо еще, вовремя распознал. Студентка с юридического института, на практику менты заслали. Маленькая собачка до старости щенок. А кто сказал, что ей двадцать лет? Просто хорошо выглядит. Вечерний свет, косметика творит чудеса. Параллельно я молол всякую чепуху. Ей было весело, она смеялась, подбадривая мое токовище. Женщинам нравится любая чушь, если в их честь. Знают, что глупость, а все равно приятно.
– Извините, меня трясет. Нет, не от холода. Что со мною будет? Вы уедете, я останусь. Где вас искать? Буду ловить поезда, тормозить на перроне! Вы уедете, а я погибну. Упаду на асфальт, простыну насмерть, прохожие будут ругаться и обходить стороной. Не надо утешать! Вы обманули. Я думал так, мимолетная встреча, а тут смертельная опасность, любовь до гроба, яд и гильотина. Кушать что будем? Есть коньяк с конфетами. Как вы спите? Вначале погубят, а потом утешают. Ах, он застрелился, пьяный был! Он так любил, а я не знала. Есть предложение, Мариночка. Прямо с утра, как выспимся, сразу в Загс, у меня там блат, распишут без очереди. Зачем три месяца ждать?
– Опоздали, – судя по стеклянному взгляду, она была в легком гипнозе. – Я замужем.
– Какое горе, какое непоправимое горе! И кто счастливец? Я вызову мерзавца на дуэль.
– Зачем же, – голос мягкий, как у врача над постелью больного, и трепет в локте, – у меня хороший муж. Любящий.
– Брильянтов гору насыпать, – я продолжал атаку. – Извините, я бешено ревную! Вы любите изумруды? У меня колье есть. Купил заранее, как знал. Вам очень подойдет.
Еще бы она изумруды не любила. С такими глазищами. Да она ела бы их! Будь их много. Муж у нее любящий, сама встречных мужиков глазами распиливает, думает, я не вижу. Знаю по реакции мужиков, тормозят, оглядываются. Не из-за меня же! Будьте уверены, если встречные мужчины на вашу подругу оглядываются, значит, она глазками стреляет. Она так провоцирует, мол, все столбенеют от красоты ее, завидуют, и вы гордитесь. Как же! Прогулочным шагом мы неумолимо приближались к моему родному гастроному.
– Валера, вы меня пугаете. Изумруды?
– Марина. Вы хотите горячий кофе, – мои зубы выбили короткую чечетку. – А что изумруды? Вашим глазам гарнитур подойдет, а я человек холостой. Мне зачем? Выброшу, если не возьмете. Я рядом живу, в этом доме. Заодно примеряете, кофе попьем с коньяком. Шоколадка тоже есть. Вы стройная девушка, вам можно конфеты, а мне нельзя, буду облизываться. Кстати, насчет ног, – я озаботился и чуть отстранился, окинул взглядом. – Вы обещали! Не кривые?
– Хотите в гости пригласить, – она загадочно улыбалась. – Замужнюю женщину?
– Вышли замуж, меня не спросили, и я же виноват, – я взял ее за руку. – На что намекаете! Надеетесь, приставать буду? Не дождетесь. В гости могу, это пожалуйста, милости просим, а насчет всего прочего не рассчитывайте. После Загса пожалуйста, марш Мендельсона, белое платье, галстук бабочкой. Нет, у меня с женщинами строго, а то по рукам пойду. Что я могу сделать, это ручку поцеловать!
– Всего-то? – голос Волошиной тихо звенел, как ручеек на весеннем солнышке. Они, когда слышат про изумруды там или брильянты, они их примеряют заочно, автоматически, силой воображения.
– Не только ручку, могу и ножку, даже лучше.
– А еще?
– А еще от вас зависит, – после двусмысленных слов я остановился, решительно, но не грубо, обнял спутницу за талию. А талия! Под пальто не видно, прямо осинка. Притянул к себе, и поцеловал. Ласково. Прямо в губы, напомаженные. Удовольствие так себе. На холоде замерзли, но поддались. Ага, не такая она! Вот и все, букет чуть не упал на грязный снег. Она несильно меня оттолкнула, как бы шутя.
– Ты чего? – перешла на «ты», волосы поправила. Жмот! Это я про Волошина.
– Вкусная ты женщина, Марина. Муж тебя не заслуживает, пора его в расход, под трибунал. Так как насчет кофе, – мы стояли на углу. – Зайдем? Теорию поля расскажу.
– Интересно, – она требовательно посмотрела. –В одиннадцать я должна быть дома, в гостинице.
– Будешь, моя сладкая! Если сама захочешь.
Через пятнадцать минут мы пили коньяк, закусывая шоколадом. Как? Не может быть, она не такая, с незнакомым мужчиной? Собственно, свои деньги я заработал. Волошин просил доставить в квартиру, я это сделал, получите с улыбкой, распишитесь. Но у него спектакль, и что делать? Пятилетку в три года. Тянуть до 23.00? Два часа баклуши бить! А что теряю? Надо трахнуть ее. Она сама пришла, эти женщины. Чем я виноват? Напросилась в гости, изнасиловала. Люблю их довести, это гораздо интересней, чем самому домогаться.
– А у тебя мило, – безмятежно сказала она, ее зеленые глаза мигали, как светофоры.
– Мариночка, прости. Я тебя обманул.
– Да? А что такое, – она насторожилась.
– Я про колье, изумрудов нет.
Она рассмеялась, надо же! Хорошая девочка, не обиделась. Наклонившись, я достал из-под барного столика коробочку, открыл. На черном бархате малахитовый гарнитур, в специальных гнездах. Колье в виде сердечка, кольцо и серьги.
– Малахит в серебре. Нравится? Думаю, подойдет к твоим глазам.
Терялась недолго, соскочила, побежала в прихожую, а я тем временем выключил верхний свет, оставив торшер над столиком. Интим располагает. Или я пьян? С братом пузырь хлопнули, еще добавил перед свиданием. Включил музыку, японский саксофон, обожаю. Я работаю или как? При исполнении. Она позвала в прихожую. Пока шел, соображал, соблазнять все-таки или нет? Нравится она мне. Жена она или любовница, а я катком пройдусь, судьбу ей испорчу. Какую судьбу? Сволочь, на жену поспорил. Артист, тоже мне, эскимос мороженный, Отелло недорезанный. А я режиссер, имею право. В прихожей было светло и празднично. Марина была в черной водолазке, кофточку сняла. Красота! Талия, рукой обхватить, и умереть, бедра тугие в брючках. Меня слегка штормило. Она стояла перед настенным зеркалом.
– Как тебе? – глаза в отражении были темнее малахита. И грудь маленькая, обожаю.
– Марина. Немедленно! Коней запрягаем, едем к цыганам, – я подошел, но трогать не смел, как в музее, не лапать. – Очень красиво! Изумруды не надо, малахит лучше, тебе идет, честно, глаза еще лучше. Не снимай! Будешь вспоминать одинокими зимними вечерами. Ах, да. У тебя есть муж. Прости, напомнил, – голос мой хрипел, ситуация провоцировала.
Она повернулась, ожидая продолжения поцелуя. Как бы не так, я пошел в комнату. И что?.. Думал, она догонит, накинется сзади, повалит в кровать, и начнется? Ничего такого. Спокойно села в кресло, с ногами забралась. А малахит? Сняла гарнитур, разложила по гнездам.
– В чем дело, милая. Не понравился набор? Скромный, конечно.
– Мы мало знакомы, не могу принять. Все равно спасибо.
– Какая прелесть, – я наливал коньяк. – Бросай мужа. Я сделаю тебя счастливой. Ты кого хочешь, мальчика или девочку?
– В смысле, – она слегка растерялась. Это у нее кнопка!
– Да вот, размышляю. Сейчас будем делать или отложим? Вообще пацана хочу, наследника. Чемоданы денег, куда все складывать, хозяйки нет, порядка нет. Годы идут, старею. За тридцать, скоро сорок, а там и восемьдесят не за горами, надо успевать. Дети это все! Зачем? Зачем тебе красота. Чтобы в гостинице мужа ждать. А он? Царевна, а он молчит. Где цветы, шампанское? Нет, он тебя не любит, болтается по кабакам, проституткам коленки гладит. Наверно, старый муж, иначе бы ревновал. И дети у него взрослые, да? Ты ему до лампочки, душа твоя не нужна, ему тело нужно молодое. Годик попользуется, и заведет себе любовницу, не одну. Он богат? Давай его отравим, будем жить припеваючи. Я художник, ты ослепила, лишила разума. Послушай, радость моя! Есть идея. Я тебя нарисую. Прости, нет! Рисовать долго. Сфотографирую! Голой? В смысле обнаженной, на память. Раздевайся.
– Чего? – она засмеялась. – Я замужем, Валера. Как голой?
– Очень просто. Иди в ванную, халатик дам. Кимоно, можно без трусиков. Ноги блеск! Не обманула. Кого стесняться? Художник как врач. Только нарисую! Поцеловать могу, это правда. В коленку.
Нет, я пока не рассчитывал, что раздеваться начнет, хотя?.. Такие вот шуточные разговоры разогревают, кровь гонят, хотя кажутся безобидными. Юмор, обижаться нельзя, а глаза сверкают. Воображение рисует самые смелые и развратные картины. Она смотрит и думает: как бы сдаться поприличней.
– Расскажи мне о своей теории! Пожалуйста, ты обещал.
– Еще чего, – я опешил. – Любовь и наука не совместимы! Никакой я не ученый. Обманул. Сама виновата, заинтриговала! Но я могу сказать нечто, что ученым не снилось. Мир спасет красота, это ты слышала. Все слышали, а не понимают. Мир совершенен в своем несовершенстве. Каково? Это не мог сказать ученый, ум плавает в суете, а сердце прозревает суть. Ты ослепительна, как жизнь и смерть поэта, нельзя вырваться, можно только погибнуть. Мы стремимся к красоте, в этом и есть смысл. Напряжение! Сила тока, разряд, дуга. Появляются дети. Код гармонии! Музыка Вселенной.
– Это сложно, но звучит интересно.
– Еще как интересно, и ничего сложного. Природой заложено несовершенство, но мы вас любим, и стремимся переделать мир, сделать совершенней. Воюем и умираем, делаем хуже, творим хаос, но это так и задумано, правильно. Красота не в гармонии, а в стремлении к ней. Это энергия, жажда любви и жизни, в познании смыслов. Разве это не физика? Если мир будет идеален, исчезнет зло, и стремиться будет некуда, женщины растолстеют, а мужчины выродятся, разучатся убивать и умирать из-за женщин. Мир зачахнет в сытости, станет однополым. Парадокс в том и заключается! Совершенство – смерть, а несовершенство – жизнь. Для того и смерть, чтобы карась не дремал. Понимаешь?
– Мне трудно дается философия…
Ей нравится, чувствую. А чего терять, я чувствовал себя искусителем. Трахну ее, и что? Придет Волошин, морду набью, и вытолкаю! Коньяка много выпил, меня несло.
– Ничего сложного нет. Смотрю на тебя, и что вижу, как думаешь? Не просто женщину, а вселенную. Представь космос, тьма бездонная, холод вечный. И звезда горит! Во тьме. Ты звезда, Мариночка, среди мрака и бездны. Я чувствую твое притяжение и падаю из темноты, как коршун. Попадаю на твою орбиту. Запахи, солнце, свет! Погиб, сгорел, но я счастлив. Что происходит?
– Хочешь меня.
– Точно. Это есть гравитация. Любовь, притяжения душ, пространства! Причем тут массы?.. Ученые глупости. По образу и подобию, так и сказано. Все написано, только не понимаем.
– По образу и подобию?
– Солнце мама, космос папа! Пространство и ядро, матка и пчелиный рой. Это и есть то, что понять не можем. Мы привязаны к Солнышку, оно кажется самым добрым, и самым умным существом на свете, так и есть. Это наша мама, мама нашей цивилизации, а как же. Как все малыши, мы привязаны к маме, мы беззаветно любим ее, мы от нее зависим. Планеты вращаются, и мы с ними, не подозревая, что придет время, и придется с мамой расстаться, снова космос, вечный холод и пустота. Космос разумен! Мир не совершенен, и в этом его совершенство.
В глазах Волошиной блеснули слезы. Или показалось?
– Валера. Почему люди умирают?
– Ошибочка, смерти нет. Люди не умирают, но переходят из одного состояния в другое. Биологическая жизнь лишь этап. Земля – планетарная матка. Гусеница умирает, превращается в кокон, но из него появляется на свет легкокрылая бабочка, у которой вся жизнь впереди. Короче, человек имеет гораздо больший смысл, чем просто жить и умереть. Не зря тосковал Есенин! Не зря хрипел Высоцкий, поэты страдают, и гибнут раньше. Не зря я себя плохо чувствую.
Гостья улыбнулась, юмор выручает. Стихи читать не буду. Раздеть женщин после поэзии трудно, они становятся не доступны суете, надо быть попроще.
– В настоящее время работаю над конструкцией идеального общества.
Она мельком глянула на часы.
– Без двадцати одиннадцать, – подтвердил я. – Как жаль. Тебе пора?
История с 10 тысячами перестала мне нравиться. Как дурной сон.
– Кто-то мне кофе обещал.
– Да, конечно. Сейчас, – я неохотно встал. Перевернул на магнитофоне кассету, включил систему. Реле в режиме «30». Теперь каждые 30 секунд будет срабатывать «Никон». – Ты не останешься?
– Нет! Но у нас есть время.
Какое время? 20 минут!? Я поплелся на кухню, размышляя, что нет на свете человека сволочнее. Зачем? Неужели из-за денег. Они у меня есть. Поломаю семью или разорву связь, легче будет? Да, она его не любит. И что? Играть чужими судьбами можно на бумаге, а в жизни это драма, трагедия. Если бы я эту Марину любил, другое дело. Так ведь почти люблю! Сейчас, сегодня. И что делаю? Нет, это какой-то кошмар. Надо выгнать ее! Вместе уйти, объясниться с Волошиным, извиниться, признать поражение. Да! Только так. Поставив чашки на поднос, вернулся в комнату, и чуть не упал. Марина уже разделась и сидела на кровати голышом, призывно надув губки. Этого не хватало! Что девки творят, а? Нет у них мозгов, где возьмешь. Я сутенер, аферист, негодяй. Сейчас придет муж! Черт. Я спешно поставил поднос на столик, подсел на кровать, сделал музыку тише. На прикроватной тумбочке стояли полные рюмки с коньяком.
– Выпьем! – Волошина предложила мне рюмку.
– Марина, я должен сказать одну вещь, очень неприятную.
– Вначале выпей, – настоятельно сказала она.
– Сейчас придет твой муж. Сюда придет. Слышишь? – я хотел поставить рюмку.
Но она удержала мою руку. Курица пьяная! Не понимает.
– Не шути так. Пей!
– Я не шучу. Надо уходить, срочно.
– А кто обещал сделать меня счастливой! А коленку поцеловать?
– Марина, милая. Сделаю. Обещаю! Но сейчас надо уходить. Пожалуйста…
– Пей, иначе слушать не буду.
Она крутанула ручку, добавила звук. Комната задрожала от барабанов, басов и световой артиллерии, глаза ее горели зеленым огнем и обнаженное тело переливалось цветами радуги. Галлюциноген, это не реальность, картинка из дурдома. Я выпил залпом, и понял, что накачался. Пили-то без закуски, да еще когда начал, с утра. Торшер с красным абажуром изогнулся, поплыл в сторону, голова как гиря, сейчас перевернусь и упаду на пол. Мир сверкал и переливался. Лучше прилечь.
Марина обняла меня за плечи и опрокинула на спину. Будет насиловать, дождался дурачок своего счастья. Начала расстегивать джинсы, я вяло сопротивлялся. Да куда! Сил не было, и пальцы ватные. Ее лицо начало принимать причудливые формы, нос размылся, остались зеленые глаза. Ведьма! Я смотрел снизу. Музыка гремела, огни пульсировали, виски стучали барабанами, сейчас глаза лопнут. Она что-то там говорила, губы шевелились, я словно оглох. Музыка гремит. Во мне зрел какой-то ужас. Сейчас что-то произойдет, нечто страшное, но что? Я не мог сосредоточиться.
Вдруг она резко повернулась и разинула рот. Она кричит? Дико кричит, но я не слышу. Что? Что? Я с трудом повернул голову, словно гирю, вот-вот шея порвется. Негр!? Он стоял на пороге комнаты. И откуда взялся? Да это же Отелло! Он пришел в гриме. Кто-то кричит. Это Марина. Я же говорил, надо уходить. Я не мог пошевелиться, уши заложило ватой. Опять кто-то кричит. И тут произошло убийство. Отелло навалился на Марину сверху и начал душить, оскалив громадные зубы, как у бегемота. Частокол! Ничего я не мог поделать, лежал как парализованный. Сверкали краски, поливая окрестности сиренами. Синие, красные, желтые вспышки, глаза зеленые, ядра чистый изумруд. Она дернулась, высунулся язык, вывалился как галстук. Негр отпустил жертву, повернулся ко мне, протянул руки. Рев саксофона, черная морда, и нос приплюснутый. Чего он? Фиолетовые губы, как баклажаны, он схватил меня за горло, и начал душить. И надолго? Надоело все. Где Марина? Иду к тебе, моя любовь. Глаза полезли из орбит, это конец. Деньги? Какие деньги. Я поднял руку… и все. Черная темнота в глазах! Аут.
Глава 10
Баня
«Как он умен! Как он в меня влюблен!»
В ее ушах нездешний, странный звон:
То кости брякают о кости.
«Пляски смерти». Блок.
К Ежову медленно возвращалось сознание. Было жарко, пахло березовым листом, кто-то тихонько всхлипывал. Прежде чем открыть глаза, он оценил самочувствие. Голова заполнена наркотическим дурманом, затылок и поясницу ломит, руки онемели, но вроде не связаны, он долго пробыл без сознания. Сохраняя неподвижность мертвеца, он лежал на чем-то жестком, и сквозь неплотно сомкнутые веки наблюдал за человеком, за его смутными очертаниями. Тот наклонился, навис сбоку. Ежов еще медлил, пытаясь по звукам определить, сколько людей поблизости. Он ощутил острый запах на его голый живот упала капля жидкости, что-то острое скальпелем резануло по коже. В тот же момент он рубанул хирурга по печени, стремительно поднялся. Не тут-то было! Огненный столб пробил Ежова от темени до копчика. Повалившись набок, он соскользнул на пол, и отскочил в сторону, к ближайшей стене. Избегая повторного удара, вскинул руки, стреляющими глазами осмотрел помещение.
