Kitabı oku: «Шолохов и симулякры», sayfa 6

пан Гималайский

26 – 13.06.2005 – 15:55

Пользуясь своим положением и будучи человеком справедливым, Михаил Александрович неоднократно спасает от репрессий честных и дельных партийных руководителей. Местные энкавэдэшники чувствуют какую-то незримую связь писателя с верхами. Он мешает им творить беззакония: только чекисты разоблачат очередной «заговор» и похватают его «зачинщиков», как с подачи Шолохова из самой Москвы получают по рукам. Поэтому Ростовское управление НКВД решает состряпать против Михаила Александровича ложное обвинение. Однако самоотверженный поступок Ивана Погорелова приводит к тому, что дело доходит до разбирательства у Сталина. Естественно, Иосиф Виссарионович полностью доверял Шолохову. В результате донским чекистам лишний раз досталось «по мозгам».

…По всей видимости, у Иосифа Сталина в каждом регионе страны был доверенный человек, подобный писателю. Эти люди, жившие не обязательно под чужими именами, снабжали вождя правдивой информацией о событиях в стране, минуя цензуру местных партийных чинов. Благодаря им Сталин не раз изумлял всех своей осведомленностью во многих, казалось бы, частных вопросах и принимал единственно правильное решение… Приняв версию о том, что Шолохов был секретным агентом, легко ответить на вопрос об авторстве «Тихого Дона», ведь она позволяет опровергнуть основные доводы тех, кто обвиняет писателя в плагиате. Получается, что роман создан вовсе не «зелёным юнцом», а человеком, прошедшим горнило империалистической и Гражданской войн, хорошо образованным, да к тому же и белым офицером в некоторой степени…»

пан Гималайский

27 – 13.06.2005 – 15:58

…Остаётся назвать настоящую фамилию автора «Тихого Дона». И Константин Смирнов её называет.

«Александр Михайлович Шолохов, отец классика, много раз пытался открыть собственное дело. Был он и хозяином мануфактурной лавки, и содержателем питейного заведения, и даже открыл собственную галантерейную торговлю и промежуточную ссыпку зерна от имени известного фабриканта Парамонова. По делам, связанным с закупкой хлеба, он часто бывал в Ясеновке – родовом имении помещика Дмитрия Евграфовича Попова. Здесь он и увидел впервые будущую мать писателя Анастасию Даниловну Черникову, которая служила в барском доме горничной. Она пользовалась вниманием одинокого Дмитрия Евграфовича и, как это часто бывает, забеременела от него (ей было около тринадцати). Дабы скрыть грех, Попов решил её пристроить: уговорил выйти замуж за казака Стефана Кузнецова. Вскоре Анастасия родила дочь. Правда, девочка прожила недолго и умерла в годовалом возрасте. После этого Анастасия, бежав от мужа, вернулась в Ясеновку. Вскоре Дмитрий Попов остепенился, женившись на богатой вдовушке. К этому-то времени и относится знакомство Анастасии с Александром Шолоховым. Когда она забеременела во второй раз, тот увёз её под видом экономки к себе на хутор Кружилин, где и родился 24 мая 1905 года их единственный ребенок – Михаил. До 1913 года, пока не умер законный муж Анастасии Даниловны, ребёнок носил имя Михаила Стефановича Кузнецова…

Если внимательно присмотреться, то невольно возникают сомнения: а был ли Михаил вообще сыном Александра Шолохова? Посудите сами. Сразу после смерти первого ребёнка Анастасия Даниловна бросает законного мужа Стефана Кузнецова и возвращается в имение Попова. Зачем? Чтобы снова стать горничной и заработать себе на кусок хлеба, намекает Васильев. Однако её муж, как оказывается, был казаком зажиточным и легко бы прокормил жену. Следовательно, цель возвращения явно амурная. Иными словами, связь с Поповым, скорее всего, продолжилась. Только после женитьбы Дмитрия Евграфовича мать писателя окончательно покидает имение Поповых вместе с Шолоховым. До этого она якобы встречалась с ним и даже забеременела. Периодичность встреч едва ли была высокой, и уж если говорить честно, отец Михаила – Дмитрий Попов. Об этом, мне кажется, догадывался и сам Александр Михайлович Шолохов.

пан Гималайский

28 – 13.06.2005 – 16:01

…У читателя, возможно, сложилось представление, что Дмитрий Попов – этакий шалопаистый барский недоросль. На самом же деле это не так. В пору знакомства с Анастасией Даниловной ему стукнуло сорок… Попов от первого брака имел сына Александра, который был старше своего предполагаемого сводного брата Михаила лет на 10-12. Об Александре мало что известно, ведь он не попал в поле зрения шолоховедения. Пошёл он по военной стезе, сперва обучался в кадетском корпусе, а затем в военном училище. Очевидно, к началу империалистической он уже стал офицером и, конечно, принял в ней участие.

Представим себе, что Александр Дмитриевич не погиб и не покинул Россию, а был одним из тех офицеров, кто принял советскую власть и стал с ней сотрудничать. Многие из таковых использовались ЧК в качестве разведчиков в стане белых. Мог быть большевистским агентом при деникинском штабе и Александр Попов, почему бы нет. По окончании Гражданской войны он ещё под своим именем появился в Москве, но уже в качестве офицера спецслужб. Поработав в центральном аппарате, он, как опытный чекист, получает новое назначение – стать доверенным лицом Сталина на Кавказе. Но отправиться туда под именем Александра Попова немыслимо. Там его знают как сына помещика, царского офицера, а его миссия секретна. И тут под руку попадается фигура Михаила Шолохова, который, скорее всего, действительно погиб в годы Гражданской… Его в родных местах, если опираться на реальные факты, никто не видел с 1915 года, когда он ребёнком уехал в Москву…

В 1926 году Александр, пожив уже несколько лет в Москве под именем Шолохова, отправляется в Вёшенскую. Выполняя на протяжении многих лет секретную миссию, он заканчивает «Тихий Дон», который начал создавать ещё будучи белым офицером, пишет «Поднятую целину», «Они сражались за Родину»… «Казалось бы, гипотеза фантастическая. А между тем она объясняет все загадки в жизни и творчестве М. А. Шолохова. Сам собой отпадает вопрос об авторстве «Тихого Дона» – его написал не желторотый юнец, а человек, прошедший горнило империалистической и Гражданской войн, и с хорошим образованием…»

Это нечто

29 – 14.06.2005 – 02:55

Ого! А почему до сих пор никто не высказал предположения, что Шолохов был тайно засланным на Землю инопланетным разведчиком?

Ненуна

30 – 14.06.2005 – 16:22

Ну надо же, Петропавловского и Вялого на пьедестал вознесли!

Сходили по ссылочкам, почитали-с. Что можно сказать? Вялый пишет старательно, может когда-нибудь и выпишется. А Петропавловский занимателен, но как был матерщинником, так им и остался. А что они пьют с Домбровским – этому никто не удивляется. Они со всеми пьют.

пан Гималайский

31 – 15.06.2005 – 17:07

А писатели все пьют. У них, наверное, так нервная система устроена, что не пить они не могут. Шолохов, кстати, даже на старости лет до такой «белки» допивался, что за супружницей своей по двору гонялся – и если удавалось догнать, то он Марь Петровну лупил как сидорову козу…

Это нечто

32 – 15.06.2005 – 19:31

31 – Если «писатели все пьют», то как тогда быть с писательницами? Или у них нервная система устроена иначе?

А то, что Шолохов бил свою жену, не делает ему чести.

Ненуна

33 – 16.06.2005 – 15:47

29: А Шолохов действительно был засланным на Землю инопланетным разведчиком. Из тех, что, пообещав людям рай на Земле (т. е. коммунизм), попытались уничтожить человечество.

А Петропавловский с Вялым – это вторая волна… Берегитесь! Они Домбровского уже прозомбировали. Теперь ваша очередь!

Лыко в строку

34 – 16.06.2005 – 16:38

Ну, о Петропавловском и Вялом (по поводу пьянства) ничего сказать не могу. А о Шолохове – пожалуйста.

Из записки в ЦК КПСС от Отдела культуры и науки при ЦК КПСС: «Многих писателей и широкие читательские круги волнует судьба некоторых крупных художников слова, таких как Шолохов, который систематически пьёт, подорвал своё здоровье и долгое время не создаёт новых произведений»…

пан Гималайский

35 – 16.06.2005 – 16.57

32 – О, писательницы и пьют, и курят, и кое-что ещё – ого-го как! А как же иначе? Ведь ни для кого не секрет, что в Союз писателей они попадают, как правило, через постель.

Это нечто

36 – 16.06.2005 – 18.09

35 – пан Гималайский, это типичный мужской шовинизм! Если писательницы попадают в Союз Писателей «через постель», то как тогда, по-вашему, попадают в СП мужчины? Или исключительно благодаря своим недюжинным творческим способностям?

пан Гималайский

37 – 16. 06.2005 – 21.43

36 – Помилуйте, какой шовинизм? Просто так уж сложилось – status quo, чистая эмпирика… А мужчины попадают в Союз писателей преимущественно «через бутылку». Впрочем, есть такие, кто и «через постель». Потому что педиков в СП немало.

Ненуна

38 – 17. 06.2005 – 00.15

О времена! О нравы! Куда катится мир!

Снова возвращаясь из сети…

Куда бы там мир ни катился, мне это по большому счёту фиолетово. Я и сам уже докатился дальше некуда, раз не могу закончить плёвое воспоминание всего-навсего об одном малотверёзом путешествии в дебри непонятного. И смелости на сей счёт во мне остаётся всё меньше.

Если верить Фукидиду, невежество делает людей смелыми, а размышление – нерешительными. Во всяком случае, трудно поставить под сомнение слова античного историка, когда размышлений у тебя хоть отбавляй, а решимость тает, словно весенний лёд на реке.

И как это выжившие из ума старпёры умудряются накропать толстенные тома мемуаров? Или за них марают бумагу литературные рабы? Ведь, находясь в маразме, особенно не распишешься, тут бы не забыть до гальюна доползти, и то слава богу.

Однако у меня никаких рабов не имеется в наличии, да и не смогут они воспроизвести недолгой памяти события столь правдиво, как я: непременно что-нибудь приврут или, наоборот, упустят. Посему продолжаю катить этот сизифов камень самолично…

***

– Что-то Василия давно нет, – сказал Сергей Егоров.

– Заблукал, наверное, по улицам шалается, – бормотнул типа-Шолохов-или-не-Шолохов. – Или где-нибудь отдохнуть притулился – может, вот в этой леваде придорожной… У нас в Вёшках хохма один раз приключилась в связи с алкогольным делом, вот это действительно мужику не повезло. Мужик-то дрянь, нечаянный воряга, а всё равно смешно. В магазине, перед самым закрытием, прошмыгнул он в подсобку и спрятался там с целью дальнейшей покражи. А сам был уже изрядно под хмелем. Ну, дождался, пока продавщица отправилась домой. Потом набрал в авоську штук семь-восемь бутылок водки, о большем он не мечтал, и стал выбираться с добычей через фортку. Попервоначалу всё шло нормально: вывесил он, значит, свои бутылки наружу и стал сунуться сам. Однако видит, что по габаритам не проходит. Тогда он разделся и полез телешом – опять же, с авоськой водки перед собой… В общем, выпучился мужик из фортки наполовину и застрял. Сопел-пыхтел – задарма: ни вперёд, ни назад выцарапаться не может! Так и остался висеть: наполовину на улице, наполовину в магазине. «Раз не удалось своровать водку домой, – решил он, – значит, надо выпить её на месте, прямо в таком положении». Задрать голову вверх у него не имелось возможности; свободной рукой он достал из авоськи бутылку, после – вторую: выпил их обе, выворачиваясь лицевой частью набок, сколь было доступно. Кончилось тем, что поутру участковый, вызванный мимохожими станичниками, долго матюгался, выдирая из фортки вполусмерть пьяного злочинца.

– Нет, Василий вряд ли где-нибудь вырубился,– сказал Сергей, выслушав рассказ пришлеца. – Возможно, ищет вчерашнего дня в куширях, но он мужик здоровый, да и не настолько пьян, чтобы вырубиться.

– А я разве говорю, что настолько? – удивился наш собеседник. – Я же для примера проиллюстрировал. Имел в виду, что по пьяному делу разные бывают случаи. Нарочно такого не придумаешь, какое иной раз происходит в жизни.

– Да уж… – вздохнул я. – Вот так подумаешь: зачем люди пьют? И не находишь ответа.

– От скуки пьют, – сказал Шолохов. – Для праздника. Людям яркости недостаёт. Особенно творческим личностям. Им всё время потребны бодрые движения в душе, чтобы не свихнуться. А где их взять? Только через водку, исключительно через неё, родимую. В крайнем случае, через коньяк.

– Если на то пошло, – подхватил тему Егоров, – в праздники не случайно используются всевозможные адаптогены: алкоголь, галлюциногены, музыка, танцы… Они катализируют коллективную индукцию и создают настрой, который помогает человеку выскочить за рамки обыденного и приобщиться к мощным бессознательным энергиям. К тому же человек – существо неоднозначное, в нём могут вместе уживаться интеллектуальность, подавленная агрессия или сексуальность и внутренний критик, говорящий, что это нехорошо, нельзя или небезопасно. И когда во время праздника под действием, скажем, алкоголя всё это выплёскивается наружу – так сказать, выпускаются лишние пары – наутро бывает мучительно стыдно. Внутренний судья упрекает: «Ты вёл себя как свинья». Но, наверное, стоит во время всеобщего веселья напоить сидящее в тебе подсознательное животное, дабы не грызло оно в повседневной жизни. Иначе ежедневно человек будет источать злобу, неудовлетворённую сексуальность и раздражительность.

– Это всё, наверное, правильно, – согласился я. – Но вот вопрос: как научиться контролировать в себе это животное? Оно ведь меры не знает, зар-р-раза!

– Да, контролировать надо жёстко, – усмехнулся Сергей. – Иначе при возвращении домой могут происходить ошибки навигационного характера.

– А ещё, – добавил Шолохов, – в наше время такое присловье имелось: что у трезвого на уме, то у пьяного на пиджаке! Ха-ха-ха-а-а!

– А я не могу особенно себя контролировать, – признался я. – Всё подряд пьётся и пьётся, как вода. Останавливаюсь лишь когда уже организм не принимает.

Шолохов поднял указательный палец и нарисовал им широкий круг в вышней пустоши:

– Иногда контролировать себя не очень хочется, однако нужно. Особенно когда находишься за рубежом с официальным визитом. Там ить на тебя устремлены тыщи вражьих глаз: все только того и ждут, чтобы ты как-нибудь осрамился… Помню, в начале шестидесятых была у меня поездка в Англию, Италию и Францию. Там постоянно приходилось посещать торжественные приёмы. И вот во Франции, на банкете после одного такого приёма, подходит ко мне официант и спрашивает: «Что вам налить, месье?» Я, конечно, отвечаю: «Водку». Официант спрашивает: «Вам с чем?» – «Без ничего, чистой водки!» – «Чистой не положено. Можно только разбавленной чем-нибудь» – «А чем?» – «Чем угодно, но не чистой»… Тут меня зло взяло, я и брякнул: «Тогда неси с пивом!» И что вы думаете – принёс, собака. Куда мне было деваться, пришлось весь вечер хлебать «ерша». Вот уж когда крепко себя контролировать старался! Но ничего, сдюжил – это я вам без хвальбы говорю. Зато у французов глаза на лбы повылезали.

***

– Ох и горазды вы брехать, Михаил Лексаныч, – сказал я беззлобно.

– Не то слово, – согласился со мной Сергей Егоров.

– Как сивый мерин, – уточнил я с неприкрытой подначкой в сторону классика соцреализма.

– Именно так, – не преминул подтвердить Сергей.

– Да ну вас к бесу, – тоже незлобиво откликнулся медальный имярек, раскусив холостой заряд нашего подкола. – Вы хоть знаете, откуда взялось выражение «Врёт, как сивый мерин»?

Мы – после короткой заминки – сдвоенно откликнулись:

– Да фиг его знает.

– Не-а.

– Примерно полтораста лет назад служил такой офицер в царской армии, фон Сиверс-Меринг. Любил воображать и сочинять завиральные побывальщины. От него попервоначалу пошло присловье «врёт, как Сиверс-Меринг». Потом через сослуживых офицеров оно перекинулось к солдатам, а за теми и народные массы подхватили, но уже в изменённом виде. Один раз его попрекнули: «Разве так можно: нынче рассказывать одно, а завтра – другое, совершенно противоречащее вчерашнему? Не подобает здравоумственному человеку менять точку зрения до такой степени». А он в ответ: «Отчего же? Я как раз имею невысокое мнение о людях, которые не могут сегодня сделаться умнее, чем вчера».

***

– Брехня – это составная часть писательской профессии, – заметил он назидательным тоном. – Хотя без реализма тоже далеко не уедешь. Даже сказки и фантастические небывальщины никто не стал бы читать, если б они не опирались на правдоподобные детали, поступки и характеры.

– Хорошие фантасты нередко предвосхищают открытия будущего, – развил его мысль Сергей. – Жюль Верн предсказал создание подводных лодок, автоматического оружия, телевизоров, электротранспорта, газоразрядных светильников, вертолётов, огнетушителей, хирургическую трансплантацию, солнечные паруса для космических перелётов, электрическое освещение на улицах Парижа и много ещё разного.

– Герберт Уэллс предвидел изобретение лазера, танков и электростанций, – добавил я. – А в антиутопии «Освобождённый мир» он описал войну середины двадцатого века с использованием атомных бомб.

Сергей принялся загибать пальцы на левой руке:

– В книгах Роберта Хайнлайна фигурируют прообразы микроволновой печи, солнечных батарей, водяных кроватей, банкомата и мобильного телефона. Олдос Хаксли в романе «О, дивный новый мир!» описал использование генной инженерии. Рэй Брэдбери придумал поезд на воздушной подушке и дверной замок, открывающийся при помощи отпечатка пальца. Станислав Лем предсказал микроскоп с атомарным разрешением, а Айзек Азимов – строительство солнечных электростанций в пустынях, появление спутниковой связи, смартфонов и Интернета.

Пальцы на левой руке у Сергея закончились, и он принялся загибать их на правой:

– Артур Кларк предвидел появление искусственных спутников связи, электронных СМИ и космического туризма. Карел Чапек предвосхитил появление роботов, Джон Браннер – компьютерные вирусы, а Александр Беляев – аппарат искусственного кровообращения и коррекцию зрения с помощью операции на хрусталике глаза…

– Не дюже интересно мне обсуждать этот жанр, – прервал перечисление Шолохов. – В жизни и без фантастики случается достаточно невероятий: надо смотреть вокруг себя и вникать в злобу дня. Для литературы люди важнее научных открытий. А что до предсказаний, то они бывают не только о достижениях. Напастей тоже достаточно пророчат: тут тебе и обледенение, и столкновение с метеоритом, и нашествие чёрт те каких агрессоров, и взрыв на Солнце. А ещё стращают, что скоро государства станут воевать между собой за воду и за воздух, и за другие ресурсы. Выдумщики любят нагонять ужасов, им только дай волю. В мире и без того обстановка непростая – если всего бояться, то проще сразу застрелиться или сунуться головой в петлю.

– Зачем вешаться, – сказал я. – В любом случае рано или поздно все там будем. Торопиться некуда.

– Некоторым чтобы покончить с собой, достаточно расчувствоваться, прочитав душещипательную книжку, – заметил Сергей. – Эффект Вертера – сильная штука для подростков. И «Бедная Лиза» тоже…

Эффектом Вертера назвали волну самоубийств, прокатившуюся по Европе в конце восемнадцатого века после выхода в свет романа Гёте «Страдания юного Вертера». В финале этого произведения главный герой убил себя выстрелом в голову. Гёте, сочиняя роман, разумеется, не предполагал, что у придуманного им романтического юноши-самострела появятся тысячи сверстников-подражателей. Масштаб читательского помешательства дошёл до того, что в ряде европейских государств книга была запрещена.

Примерно такая же история произошла с повестью Карамзина «Бедная Лиза»: следом за книжной героиней, покинутой неверным возлюбленным Эрастом, в «Лизином пруду» подле стен Симонова монастыря стали топиться юные москвички – одна, вторая, третья, четвёртая… Вскоре самоубийцы-подражательницы освоили и другие пруды и озёра. Губительное поветрие распространялось по России с угрожающей скоростью, и тогда власти прибегли к спасительной силе юмора – на берегах водоёмов стали вбивать в землю столбы со следующей надписью:

Здесь в воду кинулась Эрастова невеста,

Топитесь, девушки, в пруду довольно места!

Насмешливое приглашение возымело чудодейственный результат, враз отвратив юных дурочек от желания пойти по стопам бедной Лизы.

– …Не спеши на тот свет, сделай здесь всё как след! – провозгласил Шолохов, состроив неожиданно ёрническую мину. – Век избыть – не рукавицей тряхнуть, а домок в шесть досок от нас не убежит!

Он растабарил рот в широкой улыбке и посмотрел на небо, точно желал убедиться в отсутствии там свежих знаков, намекавших на неблагоприятную перспективу. Затем добавил с остаточным энтузиазмом:

– Как говорится, живи – почёсывайся, умрёшь – свербеть не станет, и нечего прежде времени верёвкой море морщить.

– Каждый сам кузнечик своего несчастья, – в тон ему присовокупил я.

– С другой стороны, всё в мире, что имеет начало, должно иметь и конец, – не поддержал нашего настроения Сергей.

– Это да, – неожиданно согласился классик. Но затем уточнил свою позицию:

– Загробное продолжение существует только в головах у верующих. А для атеиста всё должно успеться на этом свете, потому как для человека ничего другого природой не предусмотрено.

– Вообще-то верующим быть не так уж плохо, – сказал Сергей.

– Лично я в бога не верю, но и к воинствующим атеистам себя никогда не относил, – добавил я.

– Тю! – удивился Шолохов. – Не верующий и не атеист, кто же ты тогда будешь?

– Агностик. И пофигист.

Он примирительно поднял ладонь:

– Ладно-ладно. Обойдёмся без философских трепологий. Кто из вас верующий, а кто полуверующий или ещё как, мне безразлично. В любом разе с того света ещё не было привета, и живая кляча лучше дохлого рысака, верно?

Мы не стали возражать:

– Ну так… В принципе, да.

– Типа того, фигурально выражаясь.

– Вот и я об том же, – проговорил пришлец, скривившись в усмешке. – Интересная штука: многие деятели культуры наверняка задумываются, под каким углом доведётся им встретить свой последний час, а после, когда он приходит, городят незнамо что, разные глупости – неужто реальность им окончательно отказывает?

– Старческая деменция, – предположил я.

– Да мало ли… – менее определённо высказался Сергей. – Некоторые уходили и при памяти, вполне осмысленно. Разве только разочарование под занавес мало кого миновало.

И мы стали припоминать, какими словоизъявлениями завершили своё бренное существование известные литераторы дней минувших.

***

…Михаил Салтыков-Щедрин перед тем как скончаться от закупорки мозговых сосудов, велел домочадцам отвечать всем посетителям: «Занят… скажите: умираю». Из гостиной доносилась весёлая болтовня: там его супруга принимала визиты молодых людей. «У-у-у! – ярился Михаил Евграфович. – Я умираю, а они!»

А напоследок Салтыков-Щедрин успел поприветствовать старуху с косой боевитой репликой:

– Это ты, дура?!

…Джеймс Джойс был менее категоричен. Госпитализированный в Цюрихскую больницу по поводу перфорированной язвы двенадцатиперстной кишки, он и там продолжал предаваться рефлексии, вопрошая в никуда:

– Неужели меня никто не понимает?

После операции он впал в кому, из которой не счёл нужным возвращаться, отправившись искать понимания в иных пространствах.

…Лев Толстой придавал большое значение предсмертным словам умирающих гениев. Однако никто не знает своего последнего часа, потому Лев Николаевич, подкошенный пневмонией на станции Астапово, был застигнут врасплох – там он, желая выразить невыразимое, прошептал в горячке своему старшему сыну:

– Серёжа, истину… я люблю много… я люблю всех!

…Генрик Ибсен угасал в постели, когда сиделка, желая ободрить старика, сказала, что он сегодня выглядит немного лучше. При этом Ибсен, приподнявшись на локте, строго возразил:

– Как раз напротив!

И, откинувшись на подушку, не замедлил скончаться.

…Бернард Шоу разыграл похожий сюжет, умирая в собственном доме от почечной недостаточности. Сиделка пыталась поднять настроение девяносточетырёхлетнего лауреата Нобелевской премии набором простодушных славословий, завершив их фразой:

– …Вы – наша национальная реликвия.

– Что проку реставрировать этот древний памятник, – возразил Шоу саркастически.

Это были его последние слова.

…Дени Дидро пообедал супом и варёной бараниной, затем, выпив настой из цикория, потянулся за абрикосом. Жена запротестовала, но Дидро выразил твёрдость в своём намерении, воскликнув:

– Чёрт подери, каким образом, по-твоему, он может мне повредить?!

После этого съел-таки абрикос. Спустя минуту жена обратилась к писателю с какой-то репликой, но тот не отреагировал. Она пригляделась повнимательнее и поняла, что Дидро испустил дух.

…Александр Блок, изголодавшийся, нервно истощённый и пребывавший в депрессии из-за того, что ни народные массы, ни большевистские власти не поняли должным образом его поэму «Двенадцать», вознамерился уехать за границу. За него хлопотали Горький и Луначарский, но дело буксовало. По злой иронии, Блок скончался в тот день, когда ему выписали разрешение на выезд. Он уходил тяжело, кричал жене в бреду: «Люба, все ли экземпляры «Двенадцати» уничтожены? Хорошенько поищи и сожги, всё сожги!» А последними словами поэта были:

– Россия съела меня, как глупая чушка своего поросёнка.

…Марк Твен за год до своей смерти заявил: «Я пришёл в 1835 году с кометой Галлея, через год она снова прилетает, и я рассчитываю уйти вместе с ней». Так оно и вышло. Подкошенный стенокардией, писатель успел сказать дочери Кларе:

– До свидания, родная. Если мы ещё увидимся.

Позже Клара вспоминала:

– Не знаю, возможно мне показалось… Но отец на прощание подмигнул мне.

…Франц Кафка, пожираемый туберкулёзом гортани, умолял врача вколоть ему смертельную дозу морфина, чтобы избавиться от страданий. Его терзали приступы удушья и невыносимый кашель, он не мог принимать пищу, и каждое движение причиняло писателю боль.

– Доктор, дайте мне умереть, иначе вы – убийца! – хрипел он.

Когда доктор Клопшток отошёл от кровати, чтобы взять шприц, писатель попросил:

– Не уходите.

– Я и не ухожу, – отозвался медик.

– Но ухожу я… – сказал Кафка.

…Фёдор Достоевский перед смертью сжал руку жены и сбивчиво произнёс:

– Бедная… дорогая, с чем я тебя оставляю… бедная, как тяжело тебе будет жить!

…Алексис-Феликс Арвер, французский поэт, своей смертью породил анекдот, который затем Райнер Мария Рильке перефразировал в своём романе «Записки Мальте Лауридса Бригге». Находясь на больничной койке, Арвер услышал, как монахиня-санитарка говорит кому-то: «Это в конце колидора» – и, не стерпев, простонал из последних сил: «Не колидора, а коридора!». После чего не замедлил испустить дух.

…Александр Пушкин за несколько минут до кончины попросил повернуть его на правый бок. Владимир Даль, Константин Данзас и домашний доктор семьи Пушкиных Иван Спасский поторопились исполнить желание поэта и подложили ему под спину подушку.

– Хорошо, – сказал Александр Сергеевич. И немного спустя добавил:

– Жизнь кончена.

– Да, конечно, – отозвался Даль, не расслышав как следует Пушкина. – Мы тебя поворотили.

– Кончена жизнь, – тихо поправил его поэт. А ещё через несколько мгновений произнёс из последних сил:

– Тяжело дышать, давит.

И скончался.

…Оноре де Бальзак был одним из немногих творцов, которые, умирая, сумели всецело переселиться в мир своих иллюзий.

– Мне нужен Бьяншон! – твердил он в полубреду. – Бьяншон сумел бы меня спасти!

Орас Бьяншон – это искусный врач, фигурировавший в романах Бальзака, которые вошли в цикл «Божественная комедия».

…Под стать Бальзаку оказался и Фрэнк Баум, автор «Удивительного волшебника из страны Оз» вкупе с целым рядом сказок со сквозным сюжетом. В шестьдесят два года писатель после инсульта впал в кому. Однако перед смертью очнулся и произнёс:

– Теперь мы пересечём Гибельную Пустыню!

…Редьярд Киплинг тоже погрузился в вымышленный мир, преследуемый персонажами «Книги Джунглей».

– Кэрри, на помощь! – призывал писатель. – Он гонится за мной, он собирается меня убить, Кэрри!

– Кто это там опять за тобой гонится? – спрашивала его супруга.

– Хануман, бог обезьян! Кэрри, убери его отсюда!

…Антон Чехов, будучи врачом и реалистом, понимал, что ему осталось недолго. В свою последнюю ночь он проснулся и попросил послать за доктором. После этого велел принести шампанского и громко сказал по-немецки: «Ich sterbe». Потом повторил по-русски: «Я умираю». И, взяв бокал, заметил: «Давно я не пил шампанского». Выпил всё до дна, тихо лёг на левый бок и вскоре, в самом деле, умер.

…Михаил Зощенко, затравленный и отлучённый от литературной жизни, за несколько дней до смерти от сердечной недостаточности сказал с горечью:

– Умирать надо вовремя. Я опоздал.

А в свою последнюю минуту лишь устало попросил:

– Оставьте меня в покое.

…Иван Крылов перед смертью очнулся от забытья и сообщил:

– Я сейчас сочинил басню на самого себя… Только жаль, не успел её написать… Она как раз подходит к настоящему моему положению…

Затем баснописец снова потерял сознание и вскоре скончался.

…Вольтер, когда на смертном одре священник предложил тому отречься от дьявола, резонно возразил:

– Сейчас, мой добрый человек, не время заводить врагов.

…Оскар Уайльд мучительно умирал от менингита, утратив способность говорить, и мог общаться только жестами. Но в свой последний миг, обведя затуманившимся взглядом комнату, оклеенную безвкусными обоями, писатель вдруг саркастически произнёс:

– Или я, или эти обои!

Затем отвернулся к стене и отдал богу душу.

…Саша Чёрный приобрёл участок земли на юге Франции и построил на нём дом. Он помогал в тушении пожара на соседней ферме, затем пришёл домой и слёг.

– Меня хватил солнечный удар, как же это я прошляпил! – жаловался поэт жене с виноватой улыбкой. – Ну какая же я шляпа!

И скончался от сердечного приступа.

…Андре Жид, почивши в бозе, не мог восстать из гроба и отправиться на почтамт. Тем не менее, на следующий день после его кончины Франсуа Мориак получил телеграмму: «Ада нет. Можешь жить в своё удовольствие. Сообщи Клоделю». И подпись: «Андре Жид»… Предполагают, что от имени покойника телеграмму отправил неизвестный мистификатор. Впрочем, чем чёрт не шутит.

…Николаю Гоголю сызмальства запал в память рассказ бабушки о лестнице, по которой людские души попадают на небо. Перед кончиной он требовал:

– Лестницу, поскорее, давайте лестницу!

Образ лестницы, соединяющей дольний мир с горним – один из любимейших и вместе с тем тревожащих – не покидал писателя на протяжении всей его жизни, и до своего последнего вздоха Николай Васильевич не мог от него освободиться, выговаривая слабеющим голосом:

– Поднимите, заложите на мельницу! Ну же, подайте! Как сладко умирать… Мне хорошо… Только бы лестницу!

…Владимир Набоков, увлекавшийся энтомологией и коллекционированием бабочек, напоследок предположил, что «кое-какая бабочка уже взлетела».