Kitabı oku: «Как ломали замок границы»

Yazı tipi:

Каждый человек имеет право покидать любую страну, включая свою собственную, и возвращаться в свою страну.
Всеобщая декларация прав человека
(Принята Генеральной Ассамблеей ООН 10 дек. 1948 г.)
Каждый может свободно выезжать за пределы Российской Федерации. Гражданин Российской Федерации имеет право беспрепятственно возвращаться в Российскую Федерацию.
Конституция РФ
(Принята всенародным голосованием 12 дек. 1993 г.)
Тем, кто не дождался этих слов в нашей Конституции, посвящается.

Благодарности:

Автор благодарит всех, чьи материалы использованы в этой книге. Некоторые факты взяты с сайта: https://www.liveinternet.ru/users/wolfleo/post379585500 Особая благодарность Александру Шатравке (иллюстрация для обложки взята из его книги «Побег из Рая»), а также Олегу Софянику и Льву Бруни.

ISBN 978-5-4498-4245-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

В наши дни стали привычными небрежные рассуждения на тему, а не съездить ли на новогодние каникулы в Альпы, погонять на лыжах, да и воздухом Европы подышать… Всего-то и надо, что о загранпаспорте позаботиться. А не в очень уж далёкие времена подобные желания просто не воспринимались всерьёз. И даже вызывали некоторую настороженность: ведь все прекрасно знали, что даже обыкновенная турпоездка получится далеко не у каждого.

Прежде чем отправляться в Швейцарию, куда, кстати, и путёвок-то не было, следовало сначала отметиться в Болгарии или Польше, а уж потом заикаться о «капстране». Но и для Болгарии требовалось обзавестись хорошей профсоюзной характеристикой, из которой бы следовало, что человек, который будет представлять свою страну за рубежом, не только обладает высокими моральными качествами и пользуется на работе авторитетом, но и политически грамотен и скромен в быту. Её подписывал «треугольник»: местком, партком и директор, после чего заверенный печатью документ поступал на рассмотрение и согласование в райком партии, хоть вы членом этой единственной в стране партии могли и не быть. Потом состав туристов утверждала специальная комиссия, тоже партийная. А ещё анкеты, с перечислением всех родственников, живых и умерших. При этом вы легко могли оказаться «невыездным» – это если уполномоченные на то органы сочтут ваше путешествие «нецелесообразным». Кому удавалось просочиться и через этот фильтр, тех ждал подробный инструктаж, как себя вести за границей. Владимир Высоцкий даже песню сложил, как инструктор «дал прочесть брошюру, как наказ, чтоб не вздумал жить там сдуру, как у нас».

На эту тему в июле 1979 года собрался секретариат ЦК КПСС, после чего разослал под грифом «совершенно секретно» выписку из протокола, где были такие слова: «Утвердить «Основные правила поведения советских граждан, выезжающих в социалистические страны» и «Основные правила поведения советских граждан, выезжающих в капиталистические страны».

В поездке обязательно присутствовал человек (и не один), который внимательно следил, как эта инструкция выполняется. Потому что «государственные, партийные и общественные организации, направляя советских граждан за границу, оказывают им большое доверие. Советские люди обязаны его оправдать примерным выполнением служебных обязанностей и безупречным поведением». Ну, а для нарушителей самых лёгким наказанием было просто попасть в «невыездные».

Наконец, ваши деньги обменяют на зарубежные – причём, не столько, сколько захотите, а сколько положено. И если решитесь что-то купить из тамошнего непривычного многообразия товаров, то придётся сэкономить на еде. По городу самостоятельно разгуливать вы тоже не будете, даже если время позволит. Только в группе, и с надёжным товарищем. В известной кинокомедии «Бриллиантовая рука» знаменитая фраза одного из героев «Руссо туристо! Облико морале!» напоминает и об обязательном инструктаже, и о наших познаниях в иностранных языках, и о неизбежных групповых прогулках.

Как видим, фантазии насчёт альпийских катаний были реальны, пожалуй, только для тех товарищей, которые принимали окончательные решения. Кто жил в СССР, знал с детства: наши границы не замке. Имелось в виду, что это для коварных врагов, которые норовят проникнуть и шпионить, а то и взорвать что-нибудь важное. И никаких вопросов не возникало. Тем более что все слышали о легендарном пограничнике Никите Карацупе, который со своим таким же известным Индусом (всего их было пять, причём все – Индусы; официальный вариант Ингус потом придумали из дипломатических соображений) лично задержал, как сообщает энциклопедия, 338 нарушителей границы, да ещё и пристрелил на месте 128… Потому что у советских пограничников была инструкция: «При невозможности задержать нарушителей – применить оружие, прежде чем они смогут перейти на территорию капиталистического государства». И ещё картинка, где страж границы с колена расстреливает неудачливых беглецов.

Однако сам Никита Федорович, незадолго до смерти работавший в Центральном музее погранвойск, рассказывал, что количество задержанных им на границе составляет более полутора тысяч. Дело в том, что более тысячи попались по дороге… из Советского Союза.

Тёзка пограничника, композитор Никита Богословский, вспоминал свою встречу на банкете с прославленным следопытом. Оказались за одним столиком, познакомились, выпили, и композитор восхищенно упомянул о неимоверном количестве задержанных нарушителей. Карацупа только вздохнул: «Знали бы вы, в какую сторону многие из них бежали…»

И это – труды только одного человека за 12 лет службы на одной погранзаставе у китайской границы, неподалёку от Уссурийска. Конечно, далеко не все стремились навсегда уйти в такой же «свободный» Китай, многие просто промышляли контрабандой, но всё равно количество желающих пересечь границу в одну и ту же сторону, впечатляет.

О том же писал в своих воспоминаниях и Олег Калугин, генерал-майор КГБ в отставке: «Моё регулярное общение с пограничниками убедило, что основной объём их работы заключался в том, чтобы не допустить побега через границу собственных граждан. Иностранцы перелезали через колючую проволоку очень редко, да и то в большом подпитии». Речь шла уже не о китайской границе, а о финской, но суть та же.

Да и послеперестроечная статистика подтверждает: с 1989 по 2015-й, по данным Росстата, Россию покинуло примерно 4,5 млн человек. Эта цифра существенно расходится с зарубежными, и, по мнению независимых аналитиков, её нужно увеличить в 3—4 раза. Причём, согласно опросам, число тех, кто был бы не прочь это сделать, идёт на десятки миллионов, особенно среди образованной молодёжи. Так что верно говорят: уезжают золотые головы, а приезжают золотые зубы…

Но как такие настроения выглядят с точки зрения патриотизма?

Телеведущий Владимир Познер на вопрос о том, считать ли предательством переезд «туда, где лучше», ответил так: «В одном лишь ХХ веке переехали из стран, в которых они родились и выросли, в другие страны десятки, если не сотни миллионов людей. И что, они все предатели?! Это глупость, а то и тупость. А может быть, ещё и зависть». И посоветовал: «Хочется вам куда-то уехать – уезжайте и ни о чем не думайте!»

Ему хорошо советовать – сегодня, да ещё и со своими тремя гражданствами. А в прежние времена если и находились смельчаки, готовые идти против несправедливого закона, то им предстояло сразиться с государственной машиной в лице специалистов, обученных охоте на людей.

Правда, эти люди нарушали закон. А ведь все слышали крылатые выражения вроде «закон суров, но это закон», «пусть погибнет мир, но свершится правосудие»… Получается, всё справедливо?

Но здесь ключевое слово – «правосудие», потому что закон может быть неправосудным. Маркс, бывший когда-то большим авторитетом в нашей стране, сказал среди прочего, что с помощью закона можно узаконить самое страшное беззаконие. И оказался прав, хотя вряд ли предполагал, что в нашем веке его слова подтвердятся не столько в «мире наживы», сколько в стране, построенной по его теориям.

Из нашей страны бежали с первых дней советской власти. У многих это получалось, у большинства – нет. Были и нашумевшие истории, но о неудачных побегах часто оставались в памяти лишь скупые факты, ставшие известными спустя много лет.

Охоту к путешествиям начали отбивать сразу же после революции. Если в 1920 году для получения загранпаспорта уже требовалась виза особого отдела ВЧК, то вскоре надо было получить особое разрешение наркомата иностранных дел. Поскольку всю заграницу объявили «враждебным капиталистическим окружением», то с разрешениями никто не торопился. Особенно закрутили гайки после голодомора 1932—33 годов, опасаясь массового исхода за границу. В 1935-м за побег начали расстреливать, причём серьёзно доставалось не только родственникам беглецов, но и всем, кто знал, но не донёс. Документ подписал «всесоюзный староста» М. Калинин. После смерти вождя расстреливать за такие дела перестали, но всё равно сажали надолго.

В идеале справедливость воплощается в нормах права. Но неправовой закон в отличие от правового не воплощает справедливость. Особенно этим грешат тоталитарные режимы. Ведь в нацистской Германии тоже были свои законы, которые привели самих законодателей на скамью подсудимых, а то и на виселицу. Но нам лучше обратиться к отечественной истории. Не отменён же до сих пор петровский указ: доносить о всяком, кто, запершись, пишет…

Многие несправедливые законы потом отменяют. А пока они действуют, то успевают кое-кому испортить жизнь. Большинству – пассивно, требуя лишь не высовываться. Кто пытается спорить – тем по полной программе, предусмотренной статьей. Покажется мало – усилят и статью. За валютные операции, привычные в наши дни, но запрещенные в хрущёвские времена, Яну Рокотову сначала дали законный максимум – 8 лет. Хрущёв рассердился и зачитал на пленуме ЦК письмо ленинградских рабочих, «возмущённых мягкостью приговора». «Это же настоящие враги, а вы им всего по восемь лет? За такие приговоры самих судей судить надо!» – кричал он. Дело пересмотрели и получилось уже 15. Опять мало… Тогда спешно издали указ «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил валютных операций», пересмотрели дело в третий раз и Рокотова с подельниками благополучно расстреляли.

Как видим, закон часто суров, это правда, но вот справедлив – уже реже. Что и побуждало некоторых сограждан покидать страну не рейсовым транспортом, а бежать, много чем рискуя.

Судьбы беглецов разные, их мотивы – тоже. Одни не могли мириться с ложью и несправедливостью, другие не справились с мечтой посмотреть мир, хотя телевизор давал им такую возможность. А кто-то не желал ни того, ни другого, а просто хотел сменить гражданство и жить в другой стране, считая, что сможет там добиться большего. Это тоже считалось преступлением. И, конечно, далеко не все собирались кого-то предавать и выдавать гостайны. Многие не знали никаких секретов и хотели только уехать. Именно этого и старались не допустить охранники государственных рубежей. Но разве можно предать охранников? Их можно только обмануть. Или восстать, только это уже совсем другие сюжеты.

Сюда не вошли истории, когда оказавшись за границей – в служебной командировке или по турпутёвке – человек просил у властей убежища. Таким беженцам не приходилось опасными тропами добираться по болотам до вспаханной пограничной полосы, ни плыть сутками в открытом океане. А бывало, что власти и сами выдворяли неугодного гражданина, пусть даже он и не собирался никуда ехать. Но это не значит, что провинившегося ожидает долгая жизнь на чужбине. Ведь Родина не прощает изменников, от Троцкого и Раскольникова до Литвиненко и Скрипаля.

Бежали по-разному, как могли. Проще всего это было сделать лётчикам на своём самолёте. Если самолёта не было – сооружали самодельный (мотодельтапланы тогда ещё не изобрели). Бежали по сточной трубе, по балтийскому льду на снегоходах и автомобилях, по Чёрному морю на плоту, а то и просто вплавь. Прыгали в океан с круизного лайнера в кишащий акулами океан. Травились во время рейса, чтобы только попасть в иностранную больницу и уже не возвращаться.

Да и приблизиться к границе было непросто: с 1934 года в СССР существует пограничная зона шириной в десятки километров. В 1970-е годы в неё входили огромные территории: Дальний Восток (Приморский край, Сахалинская область, Камчатка, Магаданская область, Чукотский полуостров), всё северное побережье (включая даже Норильск, от которого до Карского моря – час самолётом), большие полосы на западе (включая, например, Кронштадт, Севастополь), большая часть территории Киргизии, Тувы… этот перечень длинный и скучный. Чтобы туда попасть, надо было получить пропуск в отделении милиции, а выдавали его только тем, кому положено. Кто не собирался в командировку и не имел приглашения от родственников, мог путешествовать в тех местах только на карте. А если кто-то всё-таки туда и проникал, местные жители исправно сообщали куда надо обо всех незнакомцах.

Несмотря на изобретательность беглецов, большинство историй кончалось внезапным появлением вооружённых пограничников. Или их собак. Или патрульного катера.

Ближайшая граница – это калитка в заборе иностранного посольства. Если уж кому и удавалось прорваться сквозь милицейские заслоны (или хотя бы попытаться это сделать), то их зачастую ждала карающая рука государства в лице услужливых психиатров. Люди в белых халатах не только умели превращать здоровых людей в больных, но делали это долго и мучительно, закалывая «лекарствами», после которых разрушается личность. Держали, сколько хотели: «будешь сидеть, пока не подохнешь».

Беглецов выдавали с чужой территории, с чужих кораблей, из посольств. Обманывали, сажали, лечили, расстреливали. А почему? Потому что серьёзные мужчины, которых мы знали в лицо по первомайским портретам, решили, что уехать обычным путём, как делают свободные люди, – это предательство.

Сегодня можно смело планировать свой отпускной маршрут по миру, не думая ни о каких комиссиях и инструкциях. Но выход из-за колючей проволоки прокладывали те, кто в своё время ломал пограничные замки. Прошли десятилетия, и теперь в интернете появляются такие комментарии о тех временах: «Страна, из которой человек не мог просто уехать, а должен был бежать – это всё, что нужно знать об СССР». Так власти сами плодили антипатриотов на долгие годы вперёд.

…На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!

Эту предвоенную шапкозакидательскую песню на стихи Лебедева-Кумача перестали петь уже в начале войны, когда стало не до похвальбы. И всё же именно в этих трёх стихиях ещё долго продолжалось неравное соперничество могучей и суровой родины со своими неверными детьми, которые всеми силами стремились её покинуть и готовились совсем к другому походу.

На земле, в небесах и на море

Борис Бажанов

Он был, конечно, далеко не первым, кто решил покинуть страну после революции. Из общего потока беженцев его выделяет то, что молодой человек (ровесник века) за десять лет проделал путь от идейного коммуниста до столь же идейного антикоммуниста, стоило лишь ему поработать вместе с партийными вождями. И хоть двадцатые годы особо благостными не назовёшь, но по сравнению с последующими свершениями – коллективизацией, голодомором и террором – как говорится, грех жаловаться.

Да и вообще в жизни ему везло. Родился в семье врача, потом гимназия, физмат Киевского университета. Вскоре революционеры эту колыбель науки закрыли, студенты, понятное дело, вышли на демонстрацию, где Борис получил свою пулю от новой власти. Но на его политических симпатиях это не отразилась: вернулся в родные места, подлечился и вступил в партию большевиков. И вскоре был избран секретарём уездной организации. А когда гражданская война кончилась, молодой человек уехал в Москву и был принят в Высшее техническое училище, которое со временем получит имя Баумана. И всё бы хорошо – и учёба ладится, и избрали секретарём партийной ячейки, – если бы не голодный паёк. К зиме 1922-го парень настолько отощал и ослабел, что решил всё бросить и вернуться домой. Хорошо, друг надоумил: мол, я полдня учусь, а полдня работаю в ЦК партии. Там аппарат расширяется и грамотные нужны.

Так было принято судьбоносное решение, и Бажанов оказался в орготделе ЦК, которым заведовал Каганович. Партийцы быстро поняли, что у них появился ценный кадр. Прекрасно, что он может написать за малограмотного начальника руководящую статью в журнал. Когда же этому начальнику он предложил проект нового устава партии (как известно, в своё время партия разделилась на большевиков и меньшевиков из-за спора по первому пункту устава), то дело не только быстро дошло до самого Сталина, но даже было всеми одобрено. Появилась Комиссия по пересмотру устава, и в том же 1922-м окончательный текст утвердили везде, где надо.

Словом, карьера развивалась более чем успешно, и её подробности Бажанов потом опишет в книге «Воспоминания бывшего секретаря Сталина». В ней немало любопытных деталей из жизни партийного серпентария, благодаря которым коммунистическим взглядам сталинского помощника, которые не смогла поколебать даже пуля, пришёл конец. Но нас интересует не его партийная карьера, а то, как молодой человек её завершил, чтобы начать новую, только уже за пределами советской страны.

Побег обычно начинается с размышлений над картой. Польская граница – самая близкая и самая недоступная: ряды колючей проволоки и пограничники с собаками. Румынская не лучше. Другое дело финская, где леса и болота. Но там просторная приграничная зона, где обязательно на кого-нибудь наткнёшься, и потом придётся как-то объяснять недоверчивым людям, что ты тут делаешь. В общем, выбор пал на Туркмению, чья столица – Ашхабад – всего в двадцати километрах от границы. И вот, удивив коллег желанием отправиться в глубинку (мол, оторвался от жизни, надо бы попробовать себя на низовой работе), уехал на восток, прихватив с собой платного агента ГПУ Максимова, приставленного за ним следить. Дело в том, что секретарь Сталина мог позволить себе презирать главного гэпэушного начальника Ягоду и не скрывать этого. Тот платил, чем мог. Так что лучше уж иметь дело со знакомым сексотом, чем с неизвестным энтузиастом.

Лёгкий характер и отсутствие карьерных амбиций москвича понравились аборигенам. Сдружились с начальником пограничной заставы, который, узнав, что новый друг – страстный охотник (на самом деле эту забаву он ненавидел), распорядился прислать два карабина и два пропуска в погранзону (стукача тоже не забыли). А в откровенных беседах стали выясняться любопытные вещи, причём довольно неприятные.

– Граница совсем рядом и, наверное, часто убегают отсюда? – спрашивает обеспокоенный Бажанов.

– Нет, – объясняет терпеливый начальник. – Конечно, за всей границей не уследить, но ведь чтобы до неё добраться, сначала нужно попасть в определённый населённый пункт, и вот за ним-то мы постоянно наблюдаем.

– Ну, а если, это, скажем, ответственный партийный работник, который имеет право находиться где угодно?

Оказывается, это тоже не проблема. О таком работнике тут же поступает сигнал от своих людей и его хватают прямо в Персии. А тамошние власти всё понимают правильно.

Что ж, в таких делах приходится рисковать. И ещё раз предварительно всё просчитать. Причём выбрать правильную дату: 1 января 1928 года. «Если я сейчас жив и пишу эти строки, этим я обязан решению перейти границу именно 1 января», – напишет он, вспоминая те дни.

Новогодним утром Бажанов вместе со своим соглядатаем отправился на охоту и у пограничного столба посвятил спутника в ближайшие планы. Тот расстроился:

– Меня же расстреляют за то, что я вас упустил…

Пришлось пойти навстречу и взять его с собой.

В персидской деревушке Люфтабад беглецам, хоть и не сразу, удаётся отыскать местное начальство, но оно такие серьёзные вопросы не решает, и в административный центр дистрикта, за двадцать километров, был отправлен гонец. Он вернулся поздно вечером и сообщил, что русским надо ехать в центр. Сопровождать их на ночь глядя никто не взялся, и пришлось ночевать здесь же. Между тем, местный информатор уже сгонял на погранзаставу, но безуспешно: трезвых там не было, и объяснить, что к чему, удалось только на следующий день. На это и рассчитывали беглецы, которые к тому времени были уже в центре. Но и там гостей могли только отправить в столицу провинции. Причём по дороге их уже ждал обещанный сюрприз: отряд чекистов с автомобилем и возвращение на родину. Оставался только один путь: напрямик, через горы, по занесённым снегом тропинкам.

Каково ходить напрямик, то и дело рискуя сорваться в пропасть и полагаясь только на привычных к такой жизни горных лошадок, – отдельная история. Когда измученные путники на пятый день вышли на дорогу и сели в грузовик, который там работал автобусом, то успели вовремя занять задние места, потому что за ними уже следовали два чекиста. Те, правда, опасались, что беглецы вооружены и вели себя смирно.

Автобус довёз до гостиницы, где путников первым делом угостили кофе. И если недавний агент ни на что не обращал внимания и уже приготовился расслабиться, то Бажанов почувствовал сильный запах горького миндаля: так пахнет цианистый калий. Так что обошлись без ужина. Да и гостиничный номер оказался с сюрпризом: без замка и даже хоть какой-нибудь задвижки. Пришлось забаррикадироваться и только после этого, наконец, прилечь. Но дрёма длилась недолго, её сменил грохот в дверь: «Полиция!» От неё-то беглецы и узнали, что происходит. На покинутой родине началась большая суматоха, и хозяин гостиницы – советский агент – получил от своего куратора револьвер и яд, чтобы покончить с предателями. Когда с ядом не получилось, хозяин направился с револьвером к незапертому номеру, но полиция вовремя надела на него наручники.

Да только и на этот случай был запасной вариант: напротив полиции, где гостей поселили ради их же безопасности, расположились курдские всадники, нанятые большевиками. В их задачу входило при выходе «объекта» из полиции, налететь, зарубить и ускакать. Хоть и этой опасности удалось избежать, до финиша было ещё далеко. Из Тегерана поступил приказ привезти русских туда. Причём перспективы выглядели мрачно: советское правительство изо всех сил давило на южного соседа, обещая за выдачу беглецов уступки по некоторым важным вопросам – например, о принадлежности богатого нефтью пограничного района.

И тут очень помог… губернатор Хоросана. Он благожелательно отнёсся к бажановской просьбе: подобрать охрану из неграмотных. В стране, где четыре пятых населения не умело ни читать, ни писать, это сделать нетрудно, и четыре солдата, включая унтер-офицера, не смогли возразить подконвойному, когда тот на одной из развилок, сославшись на сопроводительное письмо, настоял свернуть не на Тегеран, а на приграничный городок: мол, про Тегеран говорили, чтобы сбить с толку большевиков. И пока там местные власти запрашивали столицу и разбирались в ситуации, Бажанов сумел найти человека, который отвёз их на ту сторону границы с Индией. С персидской стороны границу не охраняли, потому что впереди простиралась пустыня, а индийские рубежи стерегло племя белуджей. С ними-то и удалось успешно договориться. Впереди было ещё несколько дней путешествия с караваном верблюдов через пустыню.

В Индии тоже оказалось не просто, но спустя месяцы ожидания французский консул поставил беглецам постоянную визу. И вот, сев в Бомбее на пароход, вскоре они сошли на берег в Марселе.

Мемуары стали едва ли не главным делом Бориса Георгиевича. В парижской эмигрантской газете он подробно описал то, что видел и знал: «то, что Москва тщательно скрывала, в частности, механизм власти и те события, свидетелем которых я был». Как работала законодательная и карательная машина, что за человек был Сталин и как он принимал решения. Кстати, сам вождь был, пожалуй, самым внимательным читателем своего недавнего помощника. Выходившие статьи ему немедля доставляли самолётом.

Впервые книгу воспоминаний опубликовали на французском языке в Париже в 1930 году, а вскоре переиздали и на других языках. По-русски её прочитали только в 1990-м.

Но спокойная европейская жизнь не наступала ещё долго. У людей с горячими сердцами были очень длинные руки. В следующем году после неудачной попытки устроить Бажанову автоаварию со смертельным исходом, в Париж приехал сам Блюмкин – революционер, террорист, а заодно и советский чекист. Нашёл Максимова и уверил его, что ГПУ на него зла не держит и всё простит, если только тот поможет убрать своего бывшего подопечного. Для начала в Москву снова пошли доносы. С покушением что-то не заладилось, из поезда выбросили кого-то другого, но Блюмкин доложил, что задание выполнил. Сталин распустил слух, что предатель получил по заслугам, однако попытки убить беглеца продолжались. Правда, такие же неудачные. Бажанов умер в 1982 году в Париже, и похоронен на кладбище Пер-Лашез.

А вот Максимову не повезло. В 1935 году эмигрантская газета написала, что русский беженец Аркадий Максимов то ли упал, то ли прыгнул с площадки Эйфелевой башни. Газета предположила, что он покончил жизнь самоубийством, хотя у Бажанова на этот счёт остались серьёзные сомнения.