Kitabı oku: «Шах королеве», sayfa 9
VIII
Когда король вошел в пустынную оранжерею, Луиза уже была там. Бледная, смущенная, растерянная, девушка забилась в уголок у большой пальмы и стояла, обеими руками стискивая сердце, в трепетном биении готовое выскочить из груди.
При виде Лавальер Людовик вдруг потерял свою победоносную уверенность. Опять эта девушка до реальности остро напомнила ему нежный ландыш сна, и опять ему показалось невозможно бурным натиском страсти сорвать этот душистый цветок чистоты и невинности!
– Мадемуазель! – произнес король и сам удивился, как робко и неуверенно звучал теперь его обычно властный голос.
Луиза вздрогнула, вскинула взор, сейчас же опустила его и попыталась сделать что-то вроде реверанса, однако он вовсе не удался ей в этом приливе полного смущения.
– Оставьте это! – все тем же дрожащим голосом продолжал король. – Разве вы не видите, не чувствуете, что я пришел к вам не как король, требующий условных знаков почтения, а как робкий проситель, с трепетом стучащийся в ваше сердечко, надеясь найти там ответное эхо? О, Луиза!.. О, милая, милая девушка! Как глубоко, как властно заполонила ты все мои думы, все мои мечты, стремящиеся лишь к одной тебе!
Лавальер смертельно побледнела и пошатнулась. На одно мгновение ее взор с безграничным испугом скользнул по лицу Людовика, как бы желая удостовериться, что это – он, что это ей не привиделось. Дрожащие губы долго не могли выговорить ни слова; наконец Луиза задыхаясь произнесла:
– Ваше величество… я не понимаю… Я – честная девушка… Чем я заслужила?.. Тут ошибка…
– Ошибка? – с горечью повторил Людовик. – Неужели то пламенное признание в любви, которое вчера я невольно подслушал из-за кустов, было ошибкой?
– Вы? – с ужасом крикнула Лавальер и вдруг закрыла лицо руками. – О, какой позор! – с отчаянием прошептала она затем.
– Разве в любви может быть позор? – ласковым, проникновенным голосом сказал Людовик, подходя к девушке и нежно отнимая от ее лица тонкие, бледные пальцы, сквозь которые жемчужными каплями пробивались слезы. – Любовь – высшее богато, величайшее счастье, Луиза!
– Государь… – начала Лавальер, стараясь как-нибудь побороть одолевавшее ее волнение.
Но Людовик не дал ей договорить, перебив горячим призывом:
– Нет, дорогая, не называй меня так! Разве как государь пришел я к тебе? Забудь о моем сане и, если твои уста не лгали вчера, называй меня просто по имени!
– Нет, мои уста не лгали вчера, о нет! – тихо произнесла Луиза. – К чему стала бы я отрицать то, что все равно может увидеть всякий? Да, я глубоко, беззаветно, бесповоротно полюбила вас, но моя любовь – не благо, не счастье, а источник бесконечных мучений. «Забудем ваш сан», говорите вы? Хорошо, забудем о нем. О, я придаю очень мало значения сану и, будь вы хотя бы простым пастушком, с восторгом удалилась бы с вами под сень прохладных дубрав, чтобы там полной чашей пить блаженство разделенной любви! Да, удалилась бы, если бы… Ах, боже мой! Можно забыть о том, что вы – король, но можно ли забыть, что вы связаны на жизнь и смерть с другой? Значит, в такой любви не может быть счастья. Ах, зачем я дала волю своему сердцу, зачем с самого начала не вырвала из него преступной любви!
– Преступной, Луиза?
– Да, преступной, государь! Разве мою любовь может когда-нибудь благословить церковь? Разве могу я стать для вас чем-нибудь, кроме простой игрушки страстей? Но я не могу стать такой игрушкой, не могу для этого я слишком люблю вас! О! – Луиза пошатнулась и с невыразимой страстью крикнула: – Для чего я так полюбила вас!
– Луиза, дорогая! – воскликнул Людовик и, упав на колени перед девушкой, покрыл ее руки бурными поцелуями.
– Государь! Бога ради! – воскликнула Лавальер. – Вас могут увидеть! Вы предо мной на коленях!
– Пусть видит весь свет! – с пафосом воскликнул король. – Такой любви, как моя, нечего стыдиться, ее может видеть весь свет! Дорогая моя! Я хотел успокоить тебя! Поверь, я не питаю никаких себялюбивых намерений, не ищу сейчас ничего от твоей любви! Я хотел только услышать из твоих дорогих уст то признание, которое мне пришлось услыхать вчера, хотел лишь убедиться, что не ошибся и что ты действительно любишь меня! В такой любви нет ничего преступного, в ней нет греха! Будущее покажет, что мы можем ждать от нашей любви, а пока…
– Государь… – тихо перебила его девушка.
– Скажи «Луи»! – с мольбой произнес король.
– Луи! – послушно повторила девушка, и это имя получило неизъяснимое очарование в ее робких устах. – Я не могу и в будущем обещать вам…
– Скажи «тебе»! – снова перебил ее Людовик.
– Не могу обещать… тебе… и в будущем иную любовь, кроме братской, иных отношений, кроме чистых и безгрешных! А сейчас умоляю отпустить меня, сегодня я дежурная при ее высочестве.
Луиза вдруг вспомнила, что было связано для короля с Генриеттой, и в порыве глухого отчаянья закрыла лицо руками.
– Об этом не думай, с этим будет кончено навсегда! – тихо сказал король, поняв, что заставило девушку вдруг съежиться в остром порыве ревнивой скорби.
– О, если бы это было так! – с восторгом воскликнула Луиза. – Я была бы счастлива и за себя, и… за вас! Но умоляю пустить меня, меня могут хватиться.
– Скажи, когда мы опять увидимся наедине? – с мольбой произнес король.
– Но… не знаю… Боже мой!
– Хорошо! Я сам назначу время и пришлю к тебе Бретвиля! О, дорогая моя! – король широко раскрыл объятья и хотел заключить в них Луизу, но девушка так стыдливо-испуганно съежилась, словно робкая мимоза, что король ограничился почтительным поцелуем дрожащей руки и взволнованно удалился из оранжереи.
IX
Некоторое время Луиза в сладком оцепенении постояла на прежнем месте. Случившееся было слишком неожиданно и значительно, и девушка не могла охватить его своим смущенным, растерянным разумом. Король, сам король Людовик любит ее, скромную туреньскую провинциалку? Тот самый король, к которому с робкой, безнадежной мечтой устремлялось ее сердце? О, от этого одного можно было помешаться с радости!
Луиза забыла о Генриетте, о своем дежурстве и все стояла в томном забытье. Вдруг чей-то язвительный смешок, послышавшийся сверху, заставил девушку пробудиться от своих грез. Она испуганно оглянулась, но никого в оранжерее не было. Или ей это просто показалось? Но – нет! – на вершине большой соседней пальмы послышался шелест листвы, и вдруг по гладкому стволу дерева, скользя, опустился какой-то человек. Луиза испуганно вскрикнула – перед ней был граф де Гиш.
– Так вот что значит перемена в вашем отношении ко мне! – небрежно кинул Арман, стараясь подавить злобную гримасу дергавшую его губы. – Ну конечно, где мне соперничать с его величеством! Я ведь – только граф! А вам, притворная недотрога, требуется по меньшей мере король? Да, искусно вы провели всех нас своей напускной скромностью! Скажите пожалуйста! «Не могу обещать тебе в будущем иную любовь, кроме самой братской, чистой и безгрешной!» – прогнусавил он манерным, напыщенным тоном. – Ай да пастушка! Знает, чем разжечь его величество! – и Гиш захохотал язвительным смехом, каждый звук которого был оскорбительнее пощечины.
У самых застенчивых, робких натур бывают моменты, когда они способны проявить несвойственную им твердость и решительность. Оскорбленная словами Гиша в самом чувствительном месте души, Луиза вспыхнула и со сверкающим от гнева взором крикнула:
– Запрещаю вам говорить со мной в таком тоне! Вы забываетесь! Дорогу! – повелительно прибавила она, когда Гиш в ответ на ее окрик с самым дерзким видом стал перед ней.
Но требование пропустить ее не произвело на графа ни малейшего впечатления.
– Успеете! – дерзко ответил он. – Прежде всего нам надо договориться! Не один король вздыхает по вас; мне тоже ваши прелести не дают покоя. В ваших интересах не отталкивать меня так. Не забудьте, что вы вздумали рубить дерево не по себе. Добровольно вам не уступят такой крупной поживы, как король. Хотите, чтобы я помог вам не только завоевать этот роскошный приз, но и удержать его? Тогда не играйте со мной долее в «кошки-мышки»! Поверьте, я не ревнив и не буду мешать вам проводить время с королем, лишь бы на мою долю что-нибудь оставалось! Ну, согласны? – спросил он, принимая молчаливое негодование девушки за раздумье над его предложением. – В таком случае один поцелуй в задаток! – и с этими словами самоуверенный сердцеед потянулся губами к окаменевшей от негодования Лавальер.
Но близость этого наглого, самодовольно улыбавшегося лица пробудила Луизу из ее оцепенения. Поддаваясь приступу безудержной ярости, она высоко подняла руку и изо всей силы ударила Гиша по лицу.
Неожиданность этого жеста невольно заставила графа отступить с дороги, однако уже в следующий момент он рванулся вперед, чтобы кинуться на девушку и отомстить за обиду. Но Луиза стрелой бросилась к выходу и была уже у самой двери. Все равно ее не догнать! Поэтому Гиш ограничился тем, что яростно крикнул беглянке вдогонку:
– Потаскушка! Грязная развратница! Погоди, ты еще попомнишь у меня эту выходку!
Оскорбительные ругательства заставили Луизу только схватиться за голову и еще ускорить бег. Так добежала она до покоев герцогини. По счастью, никто не встретился Луизе – Генриетта еще спала, фрейлины большей частью еще возились со своим туалетом. Благодаря этому Луиза, не замеченная никем, вбежала к себе в комнату.
Здесь она первым делом заперлась на ключ и кинулась на кровать. Рыдания сжимали горло девушке, но слез не было, а в голове ударами молота стучали страшные слова: «Потаскушка, развратница»!
Да, что ни говори король, а ее любовь была преступной! Все, все будут смотреть на нее глазами Гиша, со всех сторон, во всех устах будет она читать страшное слово «потаскушка»! И от этой мысли Луиза де Лавальер готова была начать биться головой о стену. Будь у нее под рукой яд или оружие, она не пережила бы этих ужасных минут!
* * *
Гиш подождал в оранжерее несколько минут, заставляя себя сначала хоть немного успокоиться. Затем он прошел в свои комнаты, разделся догола и приказал лакею принести холодной воды и окатить его. Это было обычным средством Гиша привести себя в нормальный вид и заставить мысли проясниться. Действительно после пяти ведер ледяной воды голова Армана заработала спокойнее и яснее. После бани он выпил кубок крепкого вина и почувствовал себя почти совсем хорошо. Затем, полежав намного в постели, он оделся, приказал подать себе верховую лошадь, и, уехав кататься, провел в седле часа три.
В течение этого времени он напряжению думал о том, как отомстить Луизе и обезопасить себя от последствий этой мести. Он был уверен, что жаловаться на его дерзкое обращение Луиза не пойдет, как и не станет рассказывать Людовику о сделанном ее предложении. Гиш все-таки считал Лавальер непритворно чистой, его обвинения были плодом лишь ревнивого гнева. Пожалуй, эта дурочка и в самом деле влюбилась в короля! Но тогда, по мнению Гиша, она должна была бы отделаться какой-нибудь шуткой, а не идти на открытый, сознательный разрыв, не пускать рук в ход. Это требовало отмщения, и Гиш дал себе слово отомстить!
«Но как?» – думал он.
Конечно, проще всего было пойти к Генриетте и рассказать ей о всем виденном и слышанном. Но вот вопрос: удержится ли Генриетта от сообщения королю относительно того, кто рассказал ей обо всем этом? Ведь, если нет, тогда ему придется уехать из Парижа, если только вдобавок не познакомиться с Бастилией. А ни того, ни другого графу отнюдь не хотелось.
Затем возникал еще вопрос: достаточно ли будет ревнивой злобы Генриетты Английской, чтобы стереть соперницу с лица земли? Ведь Людовик никому не позволяет вести себя на поводу! А вдруг скандал, который неизбежно устроит Генриетта королю, заставит того пойти на открытый разрыв с ней и официально приблизит к себе Лавальер? Вдруг месть приведет лишь к торжеству этой дерзкой, гордой девчонки?
Гиш прикинул и так, и сяк и наконец выработал ряд мстительных планов. Конечно Генриетте все-таки надо рассказать обо всем, это – единственное правильное начало, а затем… Ну, у Гиша не было недостатка в планах, как в этих планах не было недостатка в яде, кинжале и интриге!
Тем не менее граф решил не насиловать событий и облечь донос герцогине в форму случайности. Эта случайность представилась ему около шести часов, когда, проходя мимо замка, он заметил Генриетту, стоявшую у открытого окна и нетерпеливо помахивавшую хлыстиком.
Увидев графа, Генриетта знаком позвала его к себе и взволнованно заговорила, когда граф вошел в комнату:
– Гиш, не объясните ли хоть вы мне, что это может значить? Еще вчера мы сговорились с его величеством отправиться сегодня в пять часов кататься, теперь же уже около шести, я целый час жду одетая, а короля нет, и его нигде не могут найти. Вы не видали его сегодня?
– Видел, ваше высочество, хотя и при несколько странных обстоятельствах, – посмеиваясь, ответил Арман. – Вот уж поистине можно сказать, что мне впервые пришлось смотреть на короля Людовика «сверху вниз»!
– Сверху вниз? – удивленно переспросила Генриетта. – Каким же это образом?
– С ветвей дерева, ваше высочество! – ответил Гиш и, сменив ироническую улыбку на выражение смущения и тревоги, опасливо прошептал: – Ваше высочество, мне придется сделать вам сейчас очень важное сообщение. Но оно очень взволнует и огорчит вас, поэтому умоляю ваше высочество собраться с силами. Кроме того, еще более умоляю не выдавать, что эти сведения ваше высочество получили через меня, потому что…
– Я никогда не выдаю тех, кто верно служит мне! – нетерпеливо отрезала Генриетта. – Ну, говорите! Без предисловий и обиняков!
– Сегодня утром мне удалось случайно услышать, как одной из фрейлин передавали приглашение короля явиться на свидание в оранжерею. Из простой шалости я решил подслушать, в чем там будет дело. Поэтому я забрался в оранжерею за четверть часа до свидания, взлез на высокую пальму и оттуда все видел и слышал. Оказалось, что девушка признавалась королю в любви и умоляла его бросить связь с… с…
– Со мной! – отчеканила Генриетта. – Дальше? Что король?
– Бго величество охотно и горячо пошел навстречу желаниям этой хитрой особы.
– Вот как?! – Генриетта до крови прикусила губу, но ни одним движением не выдала своего волнения, о силе которого можно было судить по бледности ее лица и особой металличности звука голоса. – Кто эта девушка?
– Луиза до Лавальер, ваше высочество!
Генриетта не выдержала и хрипло, яростно застонала. Она еще более побледнела, и Гиш испугался, думая, что герцогиня вот-вот упадет в обморок. Но она поборола свою слабость и слегка дрожащим голосом спросила:
– Скажите мне точно, когда это было?
– Около десяти часов, ваше высочество.
– В какой оранжерее?
– В главной, ваше высочество!
– Хорошо! – Генриетта прошлась несколько раз по комнате и затем сказала: – Уйдите, Гиш, чтобы вам не быть замешанным во все последующее!
Гиш ушел. Тогда Генриетта вышла из своей комнаты и проследовала на балкон, где среди фрейлин и придворных виднелась белокурая головка Луизы.
– Лавальер! – громко и повелительно крикнула герцогиня, останавливаясь на середине веранды.
Девушка торопливо подошла к своей повелительнице.
– Что вы делали в главной оранжерее сегодня около десяти часов утра?
Луиза побледнела как смерть. Ее глаза с испуганной мольбой вскинулись на герцогиню, обвели всех присутствующих, которые с удивлением смотрели на происходившую сцену, и опустились долу.
– Я жду ответа! – крикнула герцогиня.
Губы девушки пошевелились, но с них не сорвалось ни одною звука.
– Ну так если вы не хотите сказать, то я отвечу за вас! – отчеканивая каждое слово, крикнула Генриетта. – Вы были там на любовном свидании! Вы навязывались мужчине, который не хотел вас знать, потому что, хотя вы и разыгрываете из себя скромницу и невинность, вы – мерзкая распутница, вы – развратная тварь, которой не место здесь, при дворе…
– Ваше высочество! – стоном вырвалось у девушки.
– Молчите и слушайте! Вы забываетесь! С кем вы говорите? Даю вам срок до завтрашнего утра, чтобы бесследно исчезнуть отсюда. Если завтрашнее утро застанет вас здесь, я прикажу выгнать вас палками, затравить собаками! А вашим родителям я напишу особо и поблагодарю за рекомендации такой развратной особы Ну, а теперь – вон!
Повинуясь повелительному жесту герцогини, Луиза механически, словно лунатик, сошла с террасы.
Сходя в сад, она услыхала, как герцогиня все тем же громким, отчетливыми голосом произнесла:
– Де Пон, позаботьтесь, чтобы завтра утром хорошенько проветрили комнаты этой мерзкой особы! Пусть воздух очистится там от ее тлетворного дыхания!
X
Все это было слишком для одного человека, да еще такого хрупкого, слабого, нежного, как Луиза де Лавальер.
Впрочем, так бывает и с крупными дозами яда, что прием их не производит столь губительного действия, как умеренная доза. Так и тяжесть того, что пришлось в краткий срок перенести Луизе, была слишком велика и только оглушила, но не сломила ее.
Луиза сама удивлялась тому спокойствию, с которым она обсуждала случившееся. Впрочем, она знала, что этого спокойствия хватит ненадолго, и тогда… О, в таком случае надо было как можно лучше использовать эти минуты, обдумать – как быть!
«Что делать? Боже мой, что делать? – с тоской думала девушка. – Вернуться домой я не могу!»
Тут всю ее передернула лихорадочная дрожь. Ведь герцогиня обещала написать обо всем матери и отчиму! Бедная мать! Она не переживет такого горя, такого позора!
От этой мысли все закружилось в голове несчастной. В полубезумии она обвела взором комнату, словно отыскивая крепкий гвоздь, на котором могло бы успокоиться ее истерзанное существо. Но взор упал на Распятие, и это дало новый толчок мыслям девушки, просветило и успокоило их Христос! Как не подумала она о Нем в минуту отчаянья и скорби? Кто же, кроме Него, мог помочь ей в беде?
Ведь случившееся – наказание за грех прелюбодеяния! Ведь церковь запрещает не только дурные поступки, но и дурные мысли. Ведь сказал же Христос, что всякий, взглянувши на постороннего человека с желанием, уже любодействует с ним в сердце своем! А разве в ее сердце не было преступного желания ласк Людовика? Да, она прегрешила перед законом Христа и лишь у Христа может найти прибежище от последствий прегрешения! Часах в трех езды отсюда, около Доннмари, имеется монастырь кармелиток! Туда обратится она с мольбой и постригом искупит свою вину перед Богом!
Девушка, значительно успокоенная, вышла из комнаты. В коридоре она встретила старичка Жака, лакея, относившегося к ней с особенной симпатией. Теперь старичок с грустью и испугом посмотрел на девушку.
– Жак, – сказала Луиза, – мне нужно уехать отсюда сейчас же! Мне дорога каждая минута! Не можете ли вы найти мне лошадей? Мне нужно в Доннмари! Я хорошо заплачу!
– У меня как раз гостит брат из Доннмари, он собрался ехать домой, лошади покормлены и запряжены. Если хотите, он отвезет вас. Только вот экипаж не очень-то удобный…
– Ах, это мне все равно! – воскликнула девушка. – Спасибо, милый Жак! Пожалуйста распорядитесь, чтобы лошадей подали, а я тем временем переоденусь и напишу письмо, которое попрошу вас отдать герцогине!
Через четверть часа Луиза уже сидела в деревенской колымаге, которая быстро уносила ее по направленно к последней пристани!
* * *
Около девяти часов Луиза подъехала к ограде монастыря. Сначала мать-привратница, ссылаясь на поздний час и усталость настоятельницы, не хотела впускать гостью, но Луиза ответила на это таким взрывом отчаяния, что старушка сжалилась и на свою ответственность доложила аббатисе о приезжей.
Настоятельница приняла девушку в строгом, холодном приемном зале.
– Что вам угодно, сударыня? – строго спросила она.
Вместо ответа Луиза упала на колени: рыдания не давали ей выговорить ни слова. Строгое лицо настоятельницы смягчилось. Она ласково подняла девушку с пола и постаралась успокоить ее. Тогда Луиза изложила свою просьбу: она хотела постричься, сейчас же, немедленно!
– Но это невозможно, это противоречит каноническим правилам, дитя мое! Сначала нужен срок для испытания, который будет зависеть от вашего поведения и который я могу сократить, сразу же принять вас так…
– Но даже через три дня может быть поздно! Тогда мне придется наложить на себя руки! – крикнула Луиза, и в ее голосе чувствовалось столько муки, столько отчаянья, что настоятельница окончательно расчувствовалась.
– Вот что, дитя мое, – сказала она, подумав немного, – в иных случаях я могу своей властью упростить формальности. Но для этого я должна знать, что побуждает вас пойти на такой шаг! Мне нужно ваше чистосердечное признанье! Пойдемте в садик, там вы все расскажете мне!
Они прошли в садик, разбитый на холме, с которого открывался вид на пустынную дорогу. Вокруг все дышало таким миром, таким покоем, что Луиза немного успокоилась и рассказала аббатисе свою историю.
Короля она не назвала. Она просто сказала, что полюбила женатого человека, который к несчастью также полюбил ее. Этот человек очень знатен и могуществен; он способен начать искать ее и вырвать из монастыря, раз ее не будут связывать обеты. А тогда ей придется наложить на себя руки, потому что она не может жить в грехе и позоре, не может хотя бы ради матери, для которой это будет смертельным ударом.
Аббатиса выслушала девушку и затем ответила взволнованным, слегка дрожащим голосом:
– Да, вы правы, дитя мое! В вашем положении иного исхода нет! Останьтесь эту ночь в монастыре, сосредоточьте свои мысли в молитве, обратите их к Богу, и если завтра утром вы подтвердите мне твердость и неизменность своего решения, то завтра же после литургии над вами будет произведен чин пострижения! Но во всяком случае…
Тут настоятельница замолчала, так как ее внимание привлекла черная точка, быстро мчавшаяся по дороге, поднимая облако пыли.
Луиза тоже заметила эту точку. Ее сердце забилось испуганным предчувствием.
Точка всю росла, уже можно было разглядеть открытый экипаж, запряженный четверкой огневых коней. На кучере, ликерах и лакеях виднелись цвета короля. Экипаж подъехал к воротам. Вскоре послышался испуганный вскрик привратницы:
– Его величество король!
