Kitabı oku: «И берег Вычегды родной (сборник)»
© Шашурин Е. И., 2018
© Окулова О. В., рис., 2018
© Издательский дом «Сказочная дорога», оформление, 2018
Автор благодарит за содействие в издании книги сына – Александра Шашурина и дочь – Татьяну Меньшакову (Шашурину)
Об авторе
Шашурин Евгений Иванович родился в 1955 году в посёлке Вычегодский Архангельской области, где и проживает. Образование – специальное.
Увлечения: резьба по дереву, фотографирование. Пишет прозу и стихи, разрабатывает краеведческие сюжеты. Публикуется в газетах: «Вечерний Котлас», «Двинская правда», «Графоман», «Двинской Летописец», «Литературная стихия». Печатался в альманахе «Российский колокол». Автор нескольких рассказов в сборнике стихов и прозы о Добре – «Давайте будем бережней друг к другу». Для книги «Вычегодский: посёлок на Старице» написал главу «Учёные и творческие люди». Активный участник Котласского литературного собрания.
Номинант областного конкурса «Книга года – 2014» в номинации «Родная сторона». Победитель литературного конкурса им. Козьмы Пруткова (2014) и обладатель Диплома II степени в номинации «Лучший рассказ» (2017). Награждён дипломом газеты «Северная магистраль» (первое место в конкурсе рассказов «Военная любовь», посвящённом 70-летию Победы в Великой Отечественной войне).
Участник поискового движения Архангельской области. Выезжал на Всероссийские Вахты Памяти по местам боёв Великой Отечественной войны в Ленинградской области и Республики Карелия в составе поисковых отрядов «Мужество» (г. Коряжма)
и «Факел» (Пинежский район). В 2017 году отмечен Почётным знаком Поискового отряда «Мемориальная зона» Республики Казахстан за многолетний бескорыстный личный вклад в дело восстановления и увековечения имён бойцов и командиров, павших на полях сражений Великой Отечественной войны. Кандидат Интернационального Союза Писателей.
Кто сказал, что чудес не бывает…
рассказы, очерки
Соловецкий триптих
I
Утро. Теплоход «Василий Косачёв» отошёл от причала города Кемь. Всё дальше и дальше уходим от материка в Белое море, к Соловецкому архипелагу. Теплоход везёт нас на святые, загадочные острова, где ждут сказка, легенда, быль. Студёное море встретило нас неприветливо. Оно не ворчало, не волновалось, но с небом, которое нависло над ним густыми пепельно-лиловыми тучами, поливающими холодным дождём, явно было в размолвке.
Северный ветер однозначно был на стороне неба – резкими порывами он помогал дождю проникнуть в мою не походную одежду. Несмотря на усилия дождя, загнать меня на нижнюю палубу не удавалось.
Мне не терпелось увидеть Соловки. Стоя на средней палубе, я вглядывался в горизонт. Море безбрежно, величественно, а в его серых танцующих волнах чувствуются сила, грация и сдержанность. Для меня, сухопутного человека, далёкого от такого водного творения, – это диво, что-то невероятное и почти фантастическое. Думаю, что далеко не каждый северянин обширного Архангельского края, трескоед и шанежник, с чьей-то лёгкой руки приравненный к поморам, бывал на Белом море.
Вдалеке, в туманной дымке, появились острова. Через некоторое время они оказались по правому борту. Красивые берега с высоким хвойным лесом и полянами из пёстрого, с сединой, мшаника, усыпанные камнями и гигантскими валунами, – они также входят в Соловецкий архипелаг.
А название у них очень знакомое русскому уху, но непонятное для осмысления – Немецкие Кузова. Между Карельскими и Архангельскими берегами немецкие острова? Могу только предположить, что на Севере, да и не только, немцами называли шведов и прочих чужаков.
Дождь с ветром не ослабевали.
Несмотря на это, я решил подняться на верхнюю палубу. Взобравшись выше, встретил там ещё одного чудака, как и я, вымокшего, но желающего увидеть поскорее остров-легенду. Однако перед взором колыхалась тёмная, с проседью редких гребней волн, морская равнина, а небо с нависающими тучами и угрожающим видом как бы пыталось обратить на себя внимание и подчеркнуть свои масштабы.
Дождь усилился, и я вынужден был спуститься на пассажирскую палубу, мысленно прося небо освободиться от туч, показать свои голубые просторы и выпустить на свободу тёплое солнышко. Выпив чаю с булочкой и немного согревшись, я снова поднялся наверх.
Вдали, сквозь дождь и матовую дымку тумана, я увидел Большой Соловецкий остров, на котором, словно митра патриарха, возвышался православный монастырь с куполами храмов. Я приближался к мечте, а она плыла навстречу. Теперь я разглядывал всё окружающее в объектив фотоаппарата и почти беспрерывно нажимал на спуск затвора.
Теплоход пришвартовался. Мы с супругой сошли на берег острова Большой Соловецкий.
Я поздоровался со своей давней мечтой, посмотрел на хмурое небо и улыбнулся ему с надеждой, что и оно ответит милосердием гостям Соловецкого архипелага.
II
Если утром по прибытии на Соловки погода нас не радовала, поливая дождём и пронизывая насквозь холодным северным ветром, то во второй половине дня небо подобрело. Оно убрало тяжёлые шторы туч и открыло бескрайнюю голубизну приполярного неба. Вышло на прогулку и солнышко, такое желанное и тёплое. Ветер, наигравшись с дождём, ушёл отдыхать, но нет-нет да и напоминал о себе прохладным дуновением. Белое море заулыбалось отражением голубого неба и, как бы извиняясь за утреннюю неприветливость, слегка волновалось, покачивая наш небольшой катер на волнах.
Острова за бортом поражали своими красками и разнообразием. Вот островок с танцующими среди камней низкорослыми берёзками. Они, как дети на детсадовском утреннике, вызывают лёгкое умиление. Вот пологий остров с высокими кряжистыми елями, отражение которых я вижу в малой морской волне. Лучи солнца и отблески моря придают деревьям таинственный изумрудный цвет.
Смотришь на такое явление, затаив дыхание, а потом, вдохнув полной грудью свежий морской воздух, получаешь ощущение лёгкости и восторга.
Проплываем мимо ещё одного острова. Он, как палитра Творца с множеством разных красок, смешанных и оставленных гигантским художником.
Посреди северного моря карликовых берёз и сосен, можжевельника и мшаника с обилием седых валунов и их собратьев камней поменьше. Омытые солёной волной и овеваемые всеми ветрами, они лежат вдоль берега, белые, как кости гигантских динозавров, выброшенные штормами и прибившиеся приливами лесины, придавая ещё большую загадочность островам.
Мы подплываем к Большому Заяцкому острову. Издалека видны деревянная церковь Андреевского скита и небольшие каменные строения. Катер медленно пришвартовывается к деревянному причалу.
По дощатым мосткам идём на остров. Он, как и все остальные острова архипелага, является заповедной зоной с множеством загадочных, запутанных лабиринтов, выложенных из камней несколько тысячелетий назад.
Ранимая растительность, приспособившаяся жить на камнях острова под солёными и студёными ветрами, кажется фантастической. Ползущие по заросшим мхом камням можжевельник и сосенки, кустами растущие карликовые берёзы и осины – всё это создаёт вид большого нерукотворного ковра, сотканного за многие тысячелетия.
Передо мной тундра среди холодного моря. В далёкие времена здесь был монашеский скит, а в двадцатых и тридцатых годах прошлого века – штрафной изолятор для женщин – заключённых Соловецкого лагеря особого назначения.
Повидал сей остров и монахов, и заключённых, о чём свидетельствуют Поклонные кресты, молчаливо возвышающиеся над островом. Слышал он и обращённые к Богу молитвы о спасении душ человеческих, крики о помощи, стоны униженных и умирающих людей.
Безмолвная аура хранит все этапы существования острова, возможно, записав их загадочными лабиринтами, чтобы в какие-то времена проявиться для обозрения и суда над злом. Покидая остров, я испытывал странное чувство чего-то непостижимого, непонятного для моего восприятия и в то же время приятное чувство удовлетворения от увиденной божественной красоты. Воистину, остров – картина, архипелаг – загадка.
III
Немного за полночь, но светло, словно день. Солнце ушло в гости к морю и небу, воссоединившимися в единую линию горизонта. Присело рядом с ними и, как свеча в спальне, создавая уют, разбрасывает золотистый свет на всё обозримое морское и небесное пространство. Белое море, словно шитое золотом голубое покрывало на примятой постели. Оно омывает берега Соловецких островов, на которых возвышается лес-великан и растут карликовые деревья, а также покоятся поросшие мхами камни-старики, спящие под ласковый шёпот прибоя.
Лес молчит и тоже дремлет. На чуть-чуть потускневшем небе играют с лучами ночного солнца небольшие облака, примеряя на себя янтарные, розовые и красные цвета. Облака не спят, они не умеют спать, и, наверное, с удивлением смотрят на землю, погрузившуюся в сон, тишину которого иногда нарушают крик ночной птицы и плеск волны.
Ночь на Севере – это загадка. Какая ночь? Ни на минуту не смеркалось. Кажется, что это день, а солнышко не в гостях у моря и неба, а просто спряталось за облако и вот-вот выйдет.
Я обернулся, как бы убеждаясь, что это не видение, а настоящая белая ночь, и увидел перед собой величественную красоту Соловецкого монастыря.
Он погрузился в сон, как и всё живое, чем живут и дышат Соловки. Он окунулся в ночной покой, но не во тьму! Вот он стоит передо мной во всём своём величии посреди прозрачной ночи… Не чудо ли, видеть ночью?!
Север! Многообразный и суровый край. Весной он пробуждается под звон капели, журчание талицы и бурный разлив рек. Летом и осенью играет яркими красками природы. Зимой испытывает на прочность морозами и благословляет снегопадами – белой краской чистоты.
Белая ночь – это Божественное творение, прозрение, которое указывает, что свет побеждает тьму.
Залеченные раны
Казань провожала нас, нахмурившись. Ночью прошёл сильный дождь. Небо опустилось до православных крестов кремлёвского Благовещенского собора и полумесяцев мечети Кул Шариф. После вчерашнего солнцестояния, сегодня веяло свежестью. Попрощавшись с прекрасным древним городом, мы поехали в Раифский мужской монастырь, расположенный недалеко от столицы Татарстана.
Чем ближе мы подъезжали к монастырю, тем приветливее становилось небо. Серые невзрачные тучи рвались и разбегались в разные стороны. Они словно спешили открыть голубое небо перед гостями с Севера и выпустить солнце.
Мы выехали из леса, и перед нами открылся великолепный ансамбль церквей. Величественные и роскошные храмы с разноцветными куполами, тянущимися к небу, множество скульптур и цветников. Живописность белокаменному монастырю придаёт природное окружение: заповедный сосновый бор и озеро, омывающее зубчатые стены монастыря.
Экскурсовод, узнав, что мы из Архангельской области, посоветовал сходить в собор Грузинской Божьей Матери. Оказывается, в XVII веке сюда, в монастырь, была привезена точная копия, списанная с чудотворной иконы в одном из скитов близ Холмогор.
С тех пор и до настоящего времени икона Грузинской Божьей Матери – это главная святыня монастыря.
Ежегодно сюда приезжают десятки тысяч паломников; не упустили случая помолиться и мы. Как бы дополняя православное зодчество, ударил колокол… Ещё, ещё… И запели колокольца переливами, перезвонами…
Словно голос Бога коснулся меня, и невидимая тоска обожгла душу. Я остановился на тропе, ведущей к озеру, и, закрыв глаза, слушал божественную мелодию. Мыслями я окунулся в прошлое… Далёкое ли? Если в наши дни на моей родине стоят разрушенные храмы – незалеченные раны вандализма.
Не обошла и монастырь беда, заглянувшая сюда в революционные годы прошлого столетия. Церковнослужители были расстреляны, а обитель превращена сначала в тюрьму для политзаключённых, а затем в колонию для малолетних преступников.
Ушло страшное время.
Как тяжёлая болезнь, отступил недуг разрухи, закрыв шрамы под слоем новой кирпичной кладки и штукатурки. Когда в начале 1990-х годов молодой монах Всеволод с послушниками пришёл в заброшенную и разрушенную обитель, он мог надеяться только на чудо, которое помогло бы возрождению монастыря. И такое чудо свершилось.
Первыми, кто помог монахам, стали местные мусульмане и президент Татарстана Минтимер Шаймиев, пожертвовавший средства на пять крестов для Троицкого собора – главного храма в монастыре.
Гуляя по монастырю, любуясь красивыми видами обители и природы, мы иногда поглядывали на запад, откуда надвигалась грозовая туча. Закрылось небо фиолетовым шатром, когда экскурсия подошла к концу. Мы сели в автобус и поехали, а небо, провожая нас, заплакало крупными каплями дождя.
Апрель
Северная весна в апреле капризна. Поющие ручьи, купающиеся в лужах солнечные зайчики и тёплые дни, радующие солнцем, нередко сменяются утренниками. Холодом, морозом сковывают они весну, сдерживая её желание вдохнуть новую жизнь в северные просторы.
Вот и сегодня я был поражён обилием выпавшего за ночь снега. Белизна расстелилась по земле, как чистая простыня на кровати перед брачной ночью.
Одинокая берёза, будто девица в спальне, замерла в белом наряде, боясь, что вот-вот подует ветер или выглянет солнышко и снимет с неё одежды, прикрывающие наготу. Хмурое небо, словно сеятель, сыплет и сыплет снег.
Снежинки, будто понимая, что век их недолог, не торопясь, нехотя падают и падают.
Ещё вчера звенящие и поющие потоки играючи бежали в ручей Берёзовый, а сегодня замедлили движение и без трепетного журчания, как бы извиняясь за свою нерасторопность, неохотно несут воды в ближайшую канаву.
Не слышно пения птиц, всё замерло. Снег в апреле, что незваный гость, радости не приносит. Утомлённые долгой зимой, все ждут тепла. И, дождавшись прихода дней с голубым небом и негорячим ещё солнцем, воодушевляются, словно заново рождаются под весенние трели скворца.
Эти ощущения сравнимы с чувствами от взаимной любви, от трепетного, несмелого прикосновения к милой женщине.
Ликует душа, расправляются плечи, хочется петь, танцевать, весь мир обнять.
Вдыхая тёплый воздух, наполненный запахом освободившейся от снега земли, получаешь силы, энергию и ещё большее желание жить. Весна! Ты – любовь моя!
У деревни Ванёво
Луга заливные, сенокосные. Травы, травы луговые. Сколько спето, написано, пересказано о вас, но, похоже, нет конца и края эмоциям у человека, зашедшего на луг и увидевшего его вновь и вновь. Выхожу на зелёный простор и оказываюсь посреди цветущего поля. Какое разнообразие колышущихся трав и цветов с яркими и еле слышными ароматами! Вдыхаю полной грудью неповторимые запахи северного луга и окружающего его лиственного леса.
Лужайки напоминают небольшие озёра, окаймлённые крутыми берегами берёзовых и осиновых рощ. Кустарники черёмухи и калины островками возвышаются среди волнующейся травы. Наступает сенокосная пора. Тимофеевка и овсяница, лисохвост и клевер полевой, васильки и ромашки, донник, ирис, иван-чай… Разве всё перечислишь?
Шмель, перелетая с цветка на цветок, своим жужжанием как бы призывает обратить внимание на цветы. Ирисы, словно маленькие синие звёздочки, упавшие с неба, раздают свою синеву окружающему миру. А семейства иван-чая напоминают домотканые коврики из розовых лоскутков, раскиданные на слегка колышущейся ниве.
Отвлекая внимание от завораживающей красоты, назойливый овод норовит сесть на лицо и укусить странника. Пение птиц – это же настоящая музыка.
Каждая птичка, исполняя мелодию, вносит свою лепту в звучание природного оркестра. Небольшое небесное облако ненадолго «шторкой» закрыло солнце и бросило тень на землю.
Птахи затихли, воздух тут же наполнился множеством других звуков. Улавливаю загадочный шорох травы и шелест листвы. Стрёкот кузнечиков перекликается с не менее мелодичными сверчками. Писк комаров, жужжание пчёл, гул слепней – эта разноголосица насекомых напоминает неспевшийся хор. Загадочная жизнь природы находится под пристальным вниманием голубого неба и солнца. Они, как мастера грима, придают лугу и всему окружающему свои оттенки, бросая тени и свет. Иду в траве выше пояса по северной пожне, словно лодка на озере, оставляя след.
Вдалеке, на кромке луга, вижу три дерева с кряжистыми стволами. Из множества их ветвей образовались раскидистые кроны, покрытые кудреватой зелёной листвой. Это липы. Им более ста лет. Посадили их крестьяне – братья Некрасовы, проживавшие в этих местах в начале XX века.
Деревья разрослись, дали большое потомство и влились в общий образ этой красивой местности. Всё ближе подхожу к липам. Они, словно три брата большого семейства, выдвинулись вперёд, а за ними их большая семья – лес. Берёзы и липы, осины и можжевельник, как неразлучные младшие братишки и сестрёнки, красуются друг перед дружкой своей статью и нарядами. Это прекрасное место находится у деревни Ванёво, бывшего Козьминского сельского совета.
Захожу в густой лиственник, словно в тёмные сени деревенского дома. Влажный, с запахом прелости, прохладный воздух овеял меня. Солнце редкими стрелами лучей, будто через дырявую крышу заброшенной избы, пробивается сквозь кроны к земле, освещая прошлогоднюю листву и поросшие мхом валежины. Удивительно тихо. Еле ощутимая тревога посетила меня. Почувствовал, будто кто-то со стороны наблюдает за мной… Что это? Мне захотелось быстрее покинуть это сумрачное место. Вскоре вышел к озеру с названием Ерши, и передо мной опять раскинулся северный луг.
Тоже «афганец»
Какая досада! Похоже, я опоздал на автобус. Быстрым шагом подошёл к остановке. С надеждой посмотрел на часы, огляделся… Не успел! На скамейке одиноко сидел мужик в камуфляжной форме, панаме и кроссовках. Опершись локтями на колени, он уткнул лицо в ладони и что-то невнятно бормотал.
Рядом стояла начатая бутылка водки, лежали две карамельки и печенюшка. Следующего рейса ждать не меньше получаса. Благо, на улице весна, тепло.
Напротив, через дорогу, берёзы только-только выпустили на свет листочки, внеся в серые пригородные окрестности свежие краски. От русских красавиц не отставал и тополь.
Насыщенный смоляным ароматом воздух был свежим и вкусным, а листики поблёскивали яркой зеленью, улыбаясь утренним лучам солнца.
Я присел на скамью и посмотрел в сторону сидевшего мужчины. Он, слегка раскачиваясь, иногда тряс головой и всхлипывал. Отняв ладони от лица, повернулся в мою сторону.
Мутный блуждающий взгляд никак не мог остановиться, скользя мимо. Желая меня разглядеть, он пытался шире открыть глаза, выпучивая их.
Неровные усы топорщились на опухшем, небритом лице. Нижняя губа отвисла, и с неё стекала слюна. А он ладонью пытался её поймать.
Правой рукой мужчина взял бутылку и, протягивая её в мою сторону, спросил:
– Будешь?
– Нет, – ответил я.
– А я буду, – и он через горлышко сделал несколько глотков.
Сморщился. «Видимо, уже не лезет», – подумал я. Он, как будто угадав мои мысли, засмеялся и помотал головой. Вдруг резко выпрямил спину и, повернувшись ко мне, спросил:
– В армии служил?
– Служил, – ответил я.
– Где?
– ГСВГ, войска связи, Магдебург.
Мужик с минуту помолчал и сказал:
– Был у нас капитан из Магдебурга. Хороший командир, но «духи» убили.
Я понял, что передо мной «афганец», и чувство уважения к этому неопрятному, пьяному шевельнулось во мне.
«Гражданин, воин, наверняка отец», – подумал я, и мне почему-то стало его жалко.
Неожиданно «афганец» громко захохотал. Я пристально посмотрел на собеседника. Он уловил моё внимание к себе.
– А мы за капитана и других братишек отомстили. Перед дембелем гульнули, повеселились малость. С наших позиций орешник хорошо просматривался, а в нём душманские байстрюки орехи собирали. – Он хихикнул, высморкался и прохрипел: – Четырёх детёнышей положили. Орехов, суки, захотели, а мы их из миномёта жахнули, раз, два, – и всё…
Я с изумлением посмотрел на этого пьяного:
– Вы… по детям из миномёта?
Он взглянул на меня и, откинув голову назад, захохотал.
Поперхнулся, закашлялся и, давясь нездоровым смехом, продолжил:
– Какие дети? Выродки! Подросли бы и в наших стрелять стали.
Я посмотрел на прикуривавшего сигарету «афганца», перевёл взгляд на берёзы и представил под ними убитых детей.
Чувство неприязни возникло у меня к рассказчику. Что подвигло этого человека стрелять по детям? Стадное чувство «делай, как все» или хищническая потребность человека бить, убивать? Понимаю, что война ранит психику, но плохое стараются скрыть, стыдясь содеянного. Преподносился рассказ, как мне показалось, с некой бравадой.
«Афганец» глубоко затянулся сигаретой и, выпуская дым, сказал:
– Сын у меня погиб недавно, машиной сбило… Водитель, подлая шкура, скрылся, струсил, гад…
Он горько-горько заплакал. Голова его затряслась. Всхлипывая, он размазывал слёзы и слюни по лицу, сигарета выпала… Он плакал о потере своего мальчика. Тех, убитых в орешнике, детей он не жалел, обзывая скверными словами. Похоже, он раньше не осознавал, что ему суждено будет испытать ту же боль, что испытали родители убитых ребятишек в далёкой стране.
Я сел в подошедший автобус.
В окно увидел, как мужик, продолжая рыдать, сполз со скамейки на землю, а стоявшая рядом бутылка упала…
