Kitabı oku: «За горами, за долами… Выпуск третий»

Руководитель проекта и составитель Евгений Скоблов

Технический директор Марина Чайкина

Художник Виктория Просвирнина

ISBN 978-5-0050-2758-0 (т. 3)

ISBN 978-5-0050-2759-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Академия российской литературы

Антология литературы для детей и подростков

ЗА ГОРАМИ, ЗА ДОЛАМИ…

(выпуск третий)

 
Руководитель проекта и составитель
Евгений СКОБЛОВ
Технический директор
Марина ЧАЙКИНА
Художник
Виктория ПРОСВИРНИНА
 

АВТОРСКИЙ КОЛЛЕКТИВ

Аркадий МАР

Михаил ЛАПШИН

Ольга КАРАГОДИНА

Владислав ДОБРОСЛАВСКИЙ

Нина ГАВРИКОВА

Евгений СКОБЛОВ

Алёна ЛАРИНА

Евгения ТОКАРЕВА

Марина ЗАЙЦЕВА (ГОЛЬБЕРГ)

Лада МЕЛЬНИКОВА

Нелли КОПЕЙКИНА

Татьяна ЧЕ (ЧЕГЛОВА)

Алла СВИРИДОВА

Ольга РЕЙМОВА

Роман ТИШКОВСКИЙ

АРКАДИЙ МАР

Писатель и журналист, автор 14-ти книг повестей и рассказов, изданных в Москве, Ташкенте, Монреале (Канада). Член Союза Писателей СССР, России, Москвы, Узбекистана. Член Международного ПЕН клуба. Издатель. Главный редактор газеты «Русскоязычная Америка NY». Лауреат четырех литературных премий: «Лучшая детская книга России», «Артиады народов России», «Серебряная Литера». Лауреат Международной литературной премии Владислава Крапивина.

Рассказы

ПЛОХОЙ ДЕНЬ – СУББОТА

Папа и мама начали ссориться уже давно, почти целый месяц. Сначала они укладывали Вадика спать и мама несколько раз заглядывала в его комнату, проверяла, уснул ли. Но полы в квартире рассохлись, поскрипывали под ногами, и Вадик всегда слышал мамины шаги. Если шаги приближались, он изо всех сил зажмуривал глаза и притворялся спящим. Потом шаги удалялись, и Вадик начинал слышать мамин голос. Мама говорила часто-часто, совсем как игрушечный автомат, если нажать на курок. А когда мама замолкала, говорил отец.

Вадик откидывал одеяло и босиком шлепал к двери. Он чуть-чуть приоткрывал ее и смотрел в щелку. Видна была лишь стена коридора, покрашенная прошлым летом коричневой краской, и еще туфли. Папины – сорок четвертого размера, похожие на линкоры, только без мачт и трубы. Рядом, как эсминцы, стояли мамины босоножки. А его сандалий не было видно. Чтобы их увидеть, нужно совсем выйти в коридор. Там, в углу рядом с вешалкой, лежат его зеленые сандалии. Вадик на минуту задумался, на какие корабли они похожи? Ну, конечно, на торпедные катера.

Вадик вспомнил, как хорошо было раньше, когда все вместе они шли в парк. Папа всегда шел широкими шагами, а когда Вадик с мамой отставали, оборачивался и дожидался их. Потом он сажал Вадика на плечи и нес так до самого парка. С высоких отцовских плеч было видно далеко-далеко, но чтобы видеть еше лучше, Вадик сгибал пальцы кольцом и прикладывал к глазам. Получался настоящий бинокль. В него сразу становилось видно море. Нет, даже не море, а целый океан, и Вадик чувствовал себя настоящим капитаном большого корабля. Он чуть наклонялся вправо, и его корабль поворачивал, сжимал коленками папину шею, – резко останавливался. А если нужно было развить самый большой ход, Вадик набирал полную грудь воздуха, громко пыхтел: чуф-чуф-чуф! Корабельная машина прибавляла обороты, и папа начинал шагать быстрее и быстрее.

А потом подходила мама и говорила: «Как я вас всех люблю!»

На папином лице сразу пропадали все морщинки, глаза начинали смеяться, и он становился молодым-молодым…

Но в парк они не ходили уже давно. Вадик даже забыл, когда ходили. Теперь в воскресенье мама, а потом папа уходили куда-то, а Вадика отводили к соседке Вере Ивановне. Вера Ивановна включала телевизор, брала в руки тонкие железные спицы и начинала вязать. Пушистый клубок мотался по полу взад-вперед, рыжий кот Яшка, дремавший у ног Веры Ивановны, лениво открывал один глаз, долго следил за ним, вдруг прыгал, трогал клубок когтистой лапой и, недовольно урча, возвращался обратно.

Потом Вера Ивановна накрывала на стол и они пили чай с душистым айвовым вареньем. Вера Ивановна смешно вытягивала губы и прихлебывала из блюдечка. А когда вечером Вадика уводили домой, почему-то вздыхала и гладила его по голове…

А в среду в детском саду к Вадику подошла толстая Маринка и, уперев руки в бока, сказала:

– За то, что не давал на велосипеде кататься, твои родители расходятся. Я сама слышала, как воспитательница моей маме говорила.

Вадик сразу покрылся красными пятнами, изо всех сил сжал кулаки и ударил Маринку в плечо. Но разве с ней справишься! Через минуту он уже лежал на земле, а Маринка сидела сверху. Тогда Вадик извернулся и укусил ее за руку. Так ей и надо!

Вечером мама сказала:

– Ты стал таким старым и скучным, смотреть не хочется.

И почему старым? Совсем папа не старый. Подумаешь, сорок два года. Вадик вспомнил, как смотрел по телевизору хоккей с канадскими профессионалами. Там почти всем по столько лет. А одному, который вместе с сыновьями играет, гораздо больше. Ничего, когда Вадик вырастет, он тоже будет играть с отцом в одной команде. В ЦСКА. И их тройка будет самая лучшая. Отец, Вадик и Харламов.

Да, еще мама сказала, что отец скучный. Ну это совсем легко исправить. Нужно почитать маме веселые книжки. Их у Вадика очень много и все с яркими картинками. А самая смешная – «Барон Мюнхгаузен». Когда читаешь ее, прямо обхохочешься!

Но Вадик читает еще не очень хорошо. По складам и водит пальцем вдоль каждой буквы. А если по правде, то и не очень любит читать. Теперь же он будет тренироваться каждый день. И дома, и в саду. А потом прочитает маме все-все самые смешные истории. Папа сразу станет веселым, и мама никогда больше не будет так говорить…

Все случилось в субботу. Почему-то мама появилась в саду на целый час раньше, и Вадик сразу заметил, что она не такая, как всегда. Пока они шли через детсадовский двор, Вадик несколько раз смотрел на мамино лицо. Лицо было веселым и мама улыбнулась четыре раза. Вадик считал.

Потом они завернули за угол, прошли через сквер. Тут мама остановилась, посмотрела на часы.

– Хочешь мороженое? – спросила она и, не дожидаясь ответа, протянула железный рубль.

– Только сбегай сам. Вон там продают.

Мама открыла сумочку, достала пудру и помаду, а Вадик со всех ног побежал за мороженым…

Он уже доедал мороженое, когда возле них вдруг остановилась большая красивая машина и мама, улыбнувшись, сказала:

– Это за нами. Залезай, Вадик.

Мама села спереди, рядом с водителем, а Вадик удобно устроился сзади, на широком кожаном сиденье.

Внутри машины было очень интересно. Вадик покрутил никелированную ручку, и боковое стекло тут же начало опускаться.

– Перестань! – сказала мама и повернулась к водителю. – Сережа, он тебе всю машину разберет.

– Пусть разбирает, – ответил Сережа и подмигнул Вадику. – Ну что, старик, давай знакомиться, – добавил он, протягивая руку. Рука была твердой-твердой, как стенка, и Вадик поморщился.

– Это оттого, что я штангу поднимаю, – гордо сказал Сережа. – Вот, потрогай здесь!

Он согнул руку и возле плеча сразу вздулись большие бугры. Такого Вадик еще никогда не видел.

– Вы в цирке работаете? – спросил он, потрогав бугры.

Сережа улыбнулся.

– Нет, старик, не в цирке. А ты что, цирк очень любишь?

И только Вадик хотел рассказать, как любит цирк, но вдруг заметил, что Серёжина рука легла маме на плечо, и мама не отодвинулась, не убрала ее, а наклонила голову и прижалась к ней щекой.

– Я домой хочу, – сказал Вадик.

– Как домой? – удивился Сережа. – Сейчас мы покатаемся, а потом пойдем в цирк. Ведь ты его любишь.

Сережа включил мотор и машина поехала.

– Останови! – закричал Вадик, – Останови! Я пешком пойду!

– Ты как себя ведешь? – сказала мама. – Дома я тебя накажу!

Машина затормозила, остановилась, и Вадик вылез из нее. Он прошел несколько шагов и почувствовал, что мама взяла его за руку. Вадик повернулся к ней и спросил:

– Вы правда с папой расходитесь?

Мамино лицо сразу стало злым и красным, она ничего не ответила, а потащила Вадика за собой. Она все убыстряла и убыстряла шаги и рука у Вадика занемела. Рука немела до самого дома, но Вадик молчал. Пусть совсем-совсем занемеет, только бы не разошлись.

Но дома было еще хуже.

– Вадик, иди к себе! – приказала мама, подошла прямо к отцу и громко сказала:

– Нам нельзя больше жить вместе. Я перееду к дру-гому человеку и заберу ребенка с собой!

– Нет, – ответил папа. – Я тебе назло Вадика не отдам!..

Вадик сидел на кровати в своей комнате. Не хотелось ни читать, ни смотреть в окно, ни заниматься никаким делом, Вадик прислушался. Папа и мама всё ещё упрекали друг друга. Тогда он встал, вышел в коридор, потом открыл дверь, немного постоял на лестничной площадке и спустился во двор.

Во дворе Маринка мелом чертила на асфальте большие квадраты. Увидев Вадика, она обернулась и спросила:

– Будешь в классики играть?

– Нет, – ответил Вадик. – Неохота.

– А твои родители правда расходятся? – опять спросила Маринка.

– Я сам с ними расхожусь, – сказал Вадик.

Он обошел скамейку под старой урючиной, где читали газеты пенсионеры, и зашагал дальше.

АДРЕС ИЗ НИКАРАГУА

На уроке литературы Светлана Алексеевна вдруг сказала:

– У меня есть адреса школьников из других стран. Кто хочет с ними переписываться?

– Все! – дружно закричал класс и поднял лес рук.

– Петрова, ты же переписываешься с девочкой из Болгарии?

– А я еще хочу, – тут же заныла плакса Петрова.

– Нет, Лена, – произнесла Светлана Алексеевна. – Адресов у меня мало, на всех, к сожалению, не хватит. Поэтому придется тебе подождать. А сейчас прочитаю одно письмо – как образец.

Светлана Алексеевна встала из-за своего учительского стола, подошла к доске, чуть прищурила близорукие глаза и начала с выражением читать:

«Дорогой друг, я живу в Советском Союзе, в городе Саранске, и очень хочу с тобой переписываться. Город наш очень красивый. В нем много высоких домов, парков, скверов. Мы все гордимся, что наш город дает стране очень много прекрасных промышленных товаров.

Учусь я отлично, на одни пятерки, собираю металлолом, активно участвую в жизни школы. Когда вырасту, обязательно получу хорошую профессию. А кем мечтаешь стать ты? Если хочешь переписываться, то ответь мне. С пионерским приветом…»

– Мне кажется, это хорошее письмо, – заметила Светлана Алексеевна. – И, думаю, вы должны придерживаться этого образца. А теперь, кому дать адреса?

Она пошла по рядам и начала раздавать листочки с адресами, написанными ее четким красивым почерком.

Вдруг она остановилась.

– У меня остался последний, – произнесла Светлана Алексеевна. – Я решила его дать Гене Рослякову. Хотя Гена не отличник, не хорошист и, прямо скажем, иногда даже не троечник, но, может, именно этот адрес поможет ему подтянуть учебу.

Генка удивленно взял маленький, выдранный из блокнота в клеточку листок.

На нем нерусскими буквами был написан адрес.

– Это адрес школьника из Никарагуа, – сказала Светлана Алексеевна. – А вы все знаете, как тяжело приходится сейчас этой стране. И еще. Переписываясь, вы должны помнить: нужно хорошо учиться, быть всегда достойным звания пионера.

На перемене Генка направился прямо в учительскую и неуверенно затоптался на пороге.

– Тебе, Росляков, что нужно? – поинтересовалась за-вуч Сусанна Михайловна, оторвавшись от горки тетрадей, которые она проверяла.

– Мне географичка велела карту принести, – соврал Генка.

– Не географичка, а учительница географии Нина Андреевна, – строго поправила Сусанна Михайловна. – Учишь, учишь, всю, кажется, душу вкладываешь, а в ответ никакого уважения. Просто бросить все хочется… Карты вон там, в углу, за шкафом с классными журналами.

Генка подошел к шкафу, нашел политическую карту мира и вместе с ней пошел в маленькую комнатку рядом со спортзалом.

Физкультурник Эльмир Гафиевич относился к Генке лучше всех остальных педагогов.

– Ты, Росляков, – говорил он, – будущая спортивная звезда. Координация природная, рост подходящий. Просто прирожденный баскетболист. Скоро начну тебя персонально тренировать.

И Генка, равнодушный почти ко всем предметам, на физкультуре преображался.

– Пас, мне пас! – кричал он одноклассникам и, по-лучив мяч, обводил соперников, прорывался к кольцу и в высоком прыжке клал мяч в корзину.

– Молодец, Росляков, – громко хвалил Эльмир Гафиевич и всегда в конце урока выводил ему в классном журнале аккуратную пятерку.

Поэтому из всего класса в маленькую комнату – царство Эльмира, где хранились мячи, металлические планки для прыжков в высоту, зеленые пластмассовые обручи для хула-хупа, другая всячина – пускали одного Генку.

Сейчас Эльмир Гафиевич сидел на стуле и вертел в руках синюю кроссовку.

– Надо же, подошва начисто отвалилась, – сообщил он Генке. – Еще фирма называется, «Адидас». Бракоделы. А ты что это приволок?

– Карту.

– Зачем?

– Хочу Никарагуа найти. Страну такую.

Генка развернул карту, и она, как разноцветный пестрый ковер, покрыла пол.

– Ищи в Америке, – подсказал Эльмир Гафиевич, – Ладно, ты побудь здесь, пока я урок в третьем «Б» проведу.

– Ага, – кивнул Генка и встал на колени.

Никарагуа он начал искать с самого верха Америки.

Его палец медленно проехал зеленую Канаду, оранжевые США, желтую Мексику. Дальше была сиреневая Гватемала, салатовый Гондурас, красный Сальвадор.

Никарагуа он чуть не проскочил – маленькую светло-коричневую полоску земли, окруженную по бокам огромным океаном. И голубую каплю озера с островом посередине.

– Манагуа, Матагальпа, Пуэрто-Кабесас, Эстели, – читал Генка незнакомые, таинственные названия…

– Вот ты где, Росляков, скрываешься! – Рассерженная Сусанна Михайловна грозно стояла в дверях. – Как ты мог меня обмануть! Из-за тебя в шестом классе урок географии чуть не сорвался! Для чего тебе карта?

– Никарагуа найти.

– Опять врешь! Чтобы завтра отец был в школе. А то до уроков не допущу. Понятно? Сейчас же отнеси карту обратно…

Генка закинул портфель за спину – так удобнее – и вместо протоптанной дорожки зашагал прямо по снежной целине.

Свежевыпавший снег поскрипывал под ногами, словно сокрушался, что Генка топчет его ботинками. Генка наклонился, зачерпнул ладонями снег, подышал не него, слепил снежок, подбросил и ударил ногой.

Удар получился хороший – снежные брызги веером сыпанули во все стороны.

Сейчас он придет домой и сядет писать письмо.

Как там? Манагуа, Матагальпа, Пуэрто-Кабесас, Эстели.

И голубая капля озера с островом посередине.

Генка открыл ключом дверь, быстро разделся, прошел на кухню – там он всегда делал уроки, чтобы не мешать родителям смотреть телевизор, – вырвал из тетрадки чистый лист и задумался.

Никарагуа представлялась ему так:

Горы арбузов и дынь, кураги, бананов, ананасов (однажды плакса Петрова принесла в класс попробовать), яблок, груш, помидоров, оранжевых апельсинов с крошечными наклейками «Маroc» на крутых боках, шоколадных конфетных наборов, бутылок апельсиново-желтой «фанты» и черной «пепси-колы».

А среди всего этого изобилия бродят ручные грустные обезьянки с длинными цепкими хвостами, полосатые, похожие на плюшевых тигры и таинственные лемуры, которых он один раз видел в «Клубе путешественников».

Над всей Никарагуа – звук индейской свирели, долгий, заунывный. И огромный кондор неподвижно парит в ослепительно-ясном небе.

Генка еще раз посмотрел на адрес и аккуратно вывел:

«Здравствуй, дорогой друг!»

Потом задумался. Погрыз ручку. Но в голову ничего не приходило, и он начал писать, как в образце:

«Я живу в Советском Союзе, в городе Саранске.

Я очень хочу с тобой переписываться. Саранск – красивый город. В нем много высоких домов, парков, скверов. Учусь я на одни пятерки, а когда вырасту, обязательно стану…»

Генка на секунду остановился.

«…а когда вырасту, обязательно стану моряком. А кем хочешь стать ты? Пиши мне по адресу: Советский Союз. Саранск. Улица Паровозная, 12. Рослякову Геннадию Артемьевичу».

Полное имя и отчество он добавил для солидности.

Генка поставил точку, прочел письмо вслух. Получилось вроде неплохо. Но все равно чего-то не хватало. И он решил дописать…

За окном стемнело, в кухню заглянула совсем молодая яркая луна, а Генка всё писал и писал.

Про то, как с отцом ходил в лес и поймал ежа. Еж жил в их квартире долго. Ночью шуршал газетами, а однажды зачем-то изгрыз мамины туфли, и она выкинула его на улицу. А он, Генка, так его и не нашел. Что вечером приходит в школьный спортзал тренировать бросок и уже попадает в кольцо сорок два раза из пятидесяти. А когда вырастет, обязательно будет выступать за московское «Динамо» – в нем играет центровой Владимир Жигилий, его любимый баскетболист. Тогда, может, приедет в Никарагуа на баскетбольный турнир…

Потом Генка побежал на почту, вложил письмо в конверт с дорогой, сорокапятикопеечной маркой, опустил в почтовый ящик. И почему-то ему стало грустно…

Ответа не было очень долго. Но однажды вместе с газетами он вытащил из почтового ящика узкий голубой конверт. Обрадовавшись, Генка из ящика комода достал ножницы и аккуратно отрезал вдоль конверта узкую полоску.

На пол вдруг выпала маленькая фотография.

Загорелый, улыбающийся мальчишка из-под кепки с длинным козырьком смотрел Генке прямо в глаза.

Рукава его гимнастерки были закатаны по локоть, а в руках он держал настоящий автомат.

«Здрастуй амиго Геннадий Артемьевич, – было написано на листочке в клеточку. – Я долго не ответил на твое письмо патаму что ездил на уборку кофе. Урожай в этот год очень хароший и вся республика радуется поэтому. Мы собирали кофе в провинции Хинотега но работать мешали контрас. Жгли склады убивали сборщиков. Нам дали оружие и мы уже участовали в бою. Контрас бежали через границу в Гондурас а мой друг Пако ранен в голову.

Я учусь в седьмом классе учу русский язык но знаю еще не харашо и по химии и истории тройки. Но я беру пример с такого отличника как ты и клянусь революцией исправить оценки.

Зовут меня Гильермо Гарсия у меня есть мама папа шесть братишек и сестренок. Я очен лублю играть в футбол но времени мало. Нужно помогать революции.

Досвидание амиго Геннадий Артемьевич. Твой друг из Никарагуа Гильермо. Венсеремос. Мы победим».

Сначала Генка хотел принести письмо в класс – похвастаться. Но вспомнил что написал, будто круглый отличник. И не решился. Еще засмеют. Скажут, брехло ты, Генка, наврал с три короба, а сам из троек не вылазишь. А Генка не любил, когда над ним смеялись.

Он много раз перечитывал письмо, где было много ошибок и отсутствовали запятые, и там, где Гильермо писал о том, как ранили его друга, у Генки на глазах чуть не выступали слезы.

– У-у, сволочи, – ненавидяще шептал он. – Фашисты, белогвардейцы проклятые, контры. Подождите!

И после школы шел в тир.

Старичок Матвеич брал Генкины двадцать копеек, долго отсчитывал крошечные пульки, потом опять садился на колченогий стул и начитал читать потрепанную книгу Мопассана «Милый друг».

Генка выбирал ружье, заряжал, прищуривал правый глаз и нажимал на курок.

Пульки громко чпокали о металлических зайцев, волков, медведей, сплющивались и отлетали в сторону.

– Ну что, – говорил Матвеич, – отрываясь от книги. —

Опять промазал? Сколько раз учить: выцеливай под обрез и плавно курок спускай. А ты дергаешь. Ладно, вот тебе еще три пульки. Бесплатно.

И Генка стрелял опять…

Ночью ему снилось, как они с Гильермо лежат в засаде. По синей горе со снежной макушкой карабкались контрас. Они ползли поджигать кофейные поля.

– Стреляй! – кричит Гильермо, и его автомат выбрасывает язычки огня.

Генка наводит винтовку на толстого бандита, увешанного пулеметными лентами, выцеливает под обрез и, как учил Матвеич, плавно нажимает на курок. Контрас взмахивает руками и по крутому склону катится прямо в пропасть…

Через неделю он получил еще одно письмо.

«Салуд амиго Геннадий Артемьевич, – писал Гильермо. – Я получил по истории пять всю ночь учил урок как альмиранте Колумб открыл Америку. Синьора учительница меня хвалила. Наш класс помогает строить дома для бедных и я уже умею штукатурить.

Хочешь буду учить тебя испанскому языку. Революция будет революсьон. Родина – Патрия. Товарищ – компаньеро. Амиго – друг. Контрас – враги. Но пасаран – они не пройдут. А как правильно по-русски будет нравитца. Мне нужно сказать это одной девочке. Буаносеро амиго. До свиданья. Мы часто ходим к Пако в больницу и я рассказал ему о тебе».

Генка начал заниматься.

Теперь он сразу шел домой и обкладывался учебниками. Стиснув зубы, зубрил уроки, а в классе тянул и тянул руку, чтобы его вызвали отвечать.

И впервые за долгие месяцы в его дневнике появились четверки. Вечером же, когда отец и мать садились смотреть телевизор, он на кухне писал письма Гильермо.

Письма выходили честные: как прожил день, о чем думает, что хочет совершить. Потом вкладывал в конверты и надписывал адрес в Никарагуа…

Снег давно растаял, деревья выбросили стрелки молодых глянцевых листочков, потом зацвела сирень, но Гильермо все не отвечал.

Генка даже ходил на почту узнавать, но усталая поч-тальонша Верочка накричала на него:

– Что, ем я, что ли, эти письма? Не получаешь, значит не пишут. Сто лет нужен ты в этом Никарагуа!

Наступил конец мая, и скоро их должны были рас-пустить на каникулы.

– А что, Генка, – как-то вечером сказал отец, – учебу ты подтянул, и у меня есть такое предложение. Давай возьмем мать и все вместе махнем под Саратов, в деревню. Родни там – полсела. К июлю, в аккурат, на сенокос попадем. И тебе интересно крестьянский труд поглядеть.

И Генка обрадовался…

Постепенно образ Гильермо начал тускнеть в его памяти, и только изредка перечитывал он письма из Никарагуа.

Но однажды почтальонша Верочка опустила в их почтовый ящик узкий голубой конверт.

«Компаньеро Геннадий Артемьевич, – было написано незнакомым почерком. – Я долго болел и не мог сообщить. Гильермо умер. В феврале контрас взорвали неф-техранилище. Весь город тушил пожар. Гильермо получил сильные ожоги. Он часто вспоминал о тебе.

Мы всегда будем помнить Гильермо. Его друг Пако.»

Генка сжал зубы, прищурился, чтобы не заплакать. Потом из самой любимой книги «Три мушкетера» вытащил маленькую фотографию.

Загорелый, улыбающийся мальчишка из-под кепки с длинным козырьком смотрел Генке прямо в глаза. Рукава его гимнастерки были закатаны по локоть, а в руках он держал автомат.

И Генка заплакал.

Слезы текли и текли по его лицу, скатывались в рот, и там становилось солоно. Перед глазами поплыли радужные пятна, все расплылось, Генка увидел горящие дома, убитых, Гильермо, стреляющего из автомата. Вдруг Гильермо обернулся и что-то крикнул ему…

Генка бросился на кухню, отыскал коричневую сумку, с которой мать ходила в магазин, бросил в нее буханку хлеба, пачку печенья, рыбные консервы «Частик в томатном соусе» и, захлопнув дверь, побежал на остановку.

Он дождался троллейбуса номер пять, идущего на железнодорожный вокзал, устроился на последнем сиденье, на коленях развернул карту.

Ехать было долго.

На поезде до города-порта Одессы, потом на пароходе через Черное и Средиземное моря в Атлантический океан.

И только потом будет далекая страна Никарагуа, которой нужно помочь.

Маленькая светло-коричневая полоска земли на карте, окруженная по бокам огромным океаном.

И голубая капля озера с островом посередине.