Горелое озеро

Глава третья

Эдуард сидел в машине и барабанил пальцами по рулю. Алины с Сережкой не было почти полтора часа. Консультация врача должна была давно закончиться. А совсем скоро назначенный прием у следователя. Конечно, никаких надежд не было: три предыдущие встречи результата не принесли, но все же… Должна же быть какая-то разгадка у этой мутной истории. Такое впечатление, что отец просто растворился.

Эдуард устал нервничать и без конца вздрагивать при виде незнакомого номера на экране телефона. Прошло два месяца, а никакой полезной информации так и не появилось. Еще и Сережка… Постоянные ночные кошмары, энурез и истерики каждый раз, когда родителей не было рядом. Алина брала уже второй отпуск подряд, чтобы неотлучно быть вместе с сыном. В детский сад Сережка ходить не мог – начинал плакать сразу, как мама выходила из комнаты.

Беседы с психологом мальчику не помогали, и вот теперь уже консультация психиатра. Иногда Эдуарду казалось, что было бы легче, зная, что отец мертв. По крайней мере, самое страшное было бы уже позади. Мозг перестал бы постоянно прокручивать бесконечные варианты, и время начало бы свое целебное действие. Но Эдуард каждый раз отгонял эти мысли и заставлял себя верить в то, что чудо еще возможно.

В воротах поликлиники показалась Алина. На руках у нее навзрыд плакал пятилетний Сережка. Эдуард выскочил из машины, подбежал к жене и попытался взять сына к себе. Мальчик зарыдал еще громче и крепко вцепился в мать.

– Чтобы я хоть раз еще пошла с ним к этим врачам! Психиатр называется… – прошипела Алина, кусая губы. – Никогда больше! Успокойся, мой зайчонок, успокойся! Все прошло, все хорошо… Сейчас мы с тобой киндер-сюрприз откроем. И кока-кола есть в машине.

Было видно, что Алина сама находилась на грани истерики.

Они сели в машину. Ребенок вздрагивал, но слезы уже перестали падать крупными каплями из опухших светло-голубых глаз.

– Ой, смотри, какой у нас робот попался! – наигранно-веселым голосом продолжала успокаивать ребенка Алина. – У нас с тобой такого еще не было. Давай сейчас поедем в «Макдоналдс» обедать, хочешь? Там еще игрушку купим с «Хэппи милом»?

Мальчик, сглатывая всхлипы, утвердительно закивал.

– Алин, не получится сейчас, мне к следователю нужно, – тихо сказал Эдуард.

– Никуда тебе не нужно! – почти сорвалась на крик Алина. – Хватит! Потом съездишь! Посмотри, что с ребенком творится! Все равно тебе ничего нового не расскажут. Я так больше не могу! Прошу тебя, давай прекратим все эти выяснения, хотя бы на… – Алина осеклась и достала из сумочки вибрирующий телефон. – Отвечай сам. Твоя мамаша звонит третий раз подряд. Я с ней не буду говорить. Надоело это сюсюканье. Живет сама без всяких проблем, только лезет со своими советами.

Эдуард не стал брать телефон и коротко ответил:

– Хорошо, поедем в «Макдоналдс».

Он понимал, что с женой сейчас лучше не спорить. Алина была на пределе. Бесконечные истерики Сережи давались ей непросто. Мальчик никак не мог справиться со стрессом после того, как проснулся в незнакомом месте после исчезновения дедушки. И кажется, что все эти походы к психологам и психиатрам травмировали ребенка еще сильнее. Эдуард подумал, что Алина, возможно, права: нужно просто придумать для Сережки какое-то правдоподобное объяснение и отпустить эту ситуацию, а не пытаться с помощью ребенка восстановить случившееся. Отца, скорее всего, уже не вернуть, а сломать психику ребенка вполне возможно.

Обычно спокойная Алина уже с трудом справлялась со своими эмоциями. Любая мелочь могла вывести ее из себя. Даже звонок свекрови. Раньше она вполне дружелюбно относилась к матери Эдуарда и с улыбкой рассказывала подругам о том, как Инга Петровна решительно поменяла свою судьбу почти в шестьдесят лет. Свекровь нашла себе нового мужа, который был гораздо моложе ее, уволилась из института и, став фрилансером-копирайтером, переехала на Украину. Теперь же свекровь превратилась для Алины в бездушную эгоистку, которой было абсолютно наплевать на проблемы ее сына и внуков. А что до трагического исчезновения первого мужа, так это и вовсе, по словам Алины, Ингу Петровну не беспокоило.

Алина и Эдуард были вместе почти двадцать лет. У них росло двое детей: Марина, строптивый подросток с ярко-розовой челкой, и пятилетний наивный и впечатлительный Сережка. А еще росло непонимание. Росло незаметно, как побег большого дерева, которому нужно несколько лет, чтобы по-настоящему укорениться.

В небольшом городе, где они жили, их семью считали практически образцовой. Свой бизнес, просторная квартира в сталинке, состоящая из двух объединенных коммуналок, фото с заграничных курортов в сосцети… И зависть окружающих. Алина смутно чувствовала эту зависть, но старалась делать вид, что ее не замечает. Как не замечает и то, что с Эдуардом ей уже не так интересно, как раньше. Она убеждала себя, что так происходит с большинством семей, которые почти все время проводят вместе. Ведь двое – это только в самом начале пара, а потом уже больше родители и партнеры, чем супруги.

У Эдуарда, кажется, таких размышлений не было. С Алиной было комфортно и уютно. Она по-прежнему была для него самым близким и родным человеком. Вечера он чаще всего проводил на кресле в гостиной с книжкой в руках, рассеянно отвечая на бесконечные вопросы маленького Сережи и вполуха слушая эмоциональные споры Алины с дочерью. Благосостояние с годами только улучшалось: мелкий бизнес уверенно становился средним, дети взрослели. В общем, изменения в жизни были незначительными, но в большинстве своем позитивными.

Если у Эдуарда и был так называемый кризис среднего возраста, то проявлялся он в рефлексии на тему вечности. Интерес к церкви появился у него под влиянием школьного друга Игоря, который после пятнадцати лет работы в органах неожиданно пошел учиться в семинарию и совсем недавно был рукоположен в священники. И теперь Игорь со всей страстью новообращенного усердно старался разжечь огонь веры в своих ближних и категорически не любил обсуждать свою прошлую жизнь. Своей основной миссией он считал привлечение в лоно церкви как можно больше новых прихожан. И в случае с одноклассником ему это удалось. Сначала Эдуарду было просто интересно наблюдать за метаморфозой, происходящей с другом, потом он неожиданно поймал себя на мысли, что, будучи православным, он совершенно не разбирается в вопросах религии, и захотел ознакомиться с неизвестным ему ранее миром, а еще спустя какое-то время понял, что именно в храме у него появляется глубокое и спокойное чувство: все в его жизни идет правильно и закономерно. Он стал чаще ездить в монастырь, расположенный неподалеку от города на отвесном берегу широкой реки, и помогать с организационно-бытовыми вопросами монахиням, которые с благодарностью принимали любую помощь.

Алина ничего против этих поездок не имела, но сама следовать примеру мужа не собиралась. По ее мнению, присутствия на паре служб в месяц было вполне достаточно. Почти все свободное время Алина проводила дома. Должность главного бухгалтера в двух компаниях мужа позволяла ей вполне успешно совмещать и работу, и активное участие в жизни детей. Алина была в курсе всех мелких Сережкиных успехов и неурядиц. Подробно вникала в учебный процесс Марины и обсуждала с дочерью ее периодически возникающие влюбленности и сменяющие их разочарования.

До исчезновения свекра все было ровно и предсказуемо. Только иногда Алину кололо странное чувство, что ее собственная жизнь проходила мимо. А ведь в следующем году ей должно исполниться сорок. Не двадцать пять и даже не тридцать пять. Вряд ли еще можно надеяться на кардинальные изменения. Тем более что менять ничего и не требовалось, все было хорошо и стабильно.

Выглядела Алина молодо. У нее были светло-каштановые волосы и крупные светло-голубые глаза, которые она удачно подчеркивала умело подобранными платками и палантинами и украшениями с синими камнями. В молодости Алина немного комплексовала из-за крупноватого носа с мясистым кончиком, но с возрастом этот досадный, по ее мнению, недостаток исчез благодаря небольшой корректирующей операции. Размер одежды у Алины не менялся с института, но она уже не была такой спортивной и подтянутой, как в юности. Фитнес Алина ненавидела. И если до появления Сережи она хоть как-то заставляла себя изредка посещать бассейн и тренажерный зал, то после вторых родов окончательно забросила эти походы. Иногда она морщилась перед зеркалом в ванной, оттягивая потерявшую упругость кожу на животе, но потом вздыхала и махала рукой: красоваться все равно не перед кем, а мужу она и так нравится.

Жизнь была размеренной и, в общем-то, комфортной. До исчезновения Дмитрия Николаевича. А потом вдруг резко стала почти невыносимой.

Постоянный недосып и страх в любую минуту вскочить от внезапного плача сына стали верными спутниками Алины. Пытаясь нормально выспаться, она забрала Сережку из детской в их с Эдуардом спальню. Но несмотря на то, что мать прижимала к себе сына даже во время сна, он все равно устраивал истерики несколько раз за ночь.

Кроме того, Алина неожиданно обнаружила, что ее муж просто невыносимо храпит. Конечно, он храпел и раньше, но совсем недавно это казалось ей милым и даже забавным. Буквально за пару месяцев Алину стало раздражать в Эдуарде почти все: брызги в ванной, причмокивание за едой, шлепки босых ног по паркету и даже извечная привычка задумчиво тереть лоб. Последние месяцы Алину лихорадило от множества бытовых вещей, на которые она раньше практически не обращала внимания.

Однако раздражать стал не только муж, но даже Марина. Алина и раньше пыталась ограничить почти круглосуточное пользование дочери интернетом. Но теперь смартфон Марины стал источником ежедневных семейных скандалов. Мать требовала, просила, кричала, даже несколько раз прятала телефон упрямого подростка, но в итоге каждый раз проигрывала. Марина верещала, что это покушение на ее личное пространство и просто средневековая глупость, потому что все ее занятия, друзья, развлечения – все, из чего состояла ее жизнь, находилось в телефоне.

Алина с ужасом понимала, что ее бесит не только постоянно пиликающий гаджет, но и сама дочь: ее жеманное общение с одноклассниками, подростковый жаргон, обгрызенные ногти, идиотские песни, в которых невозможно разобрать слов. Осознание того, что дочь, которой Алина совсем недавно так искренне гордилась и которую втайне любила даже больше маленького Сережки, стала вызывать настолько негативные чувства, пришло неожиданно и сильно напугало Алину.

Пытаясь успокоить саму себя, Алина объясняла растущее недовольство недосыпом и усталостью. Она старалась заставить себя переключить внимание на успехи и достижения дочери, которых действительно было немало, но раздражение не утихало. Однажды Алина поймала себя на мысли, что больше всего на свете хочет выйти из квартиры, закрыть дверь на ключ и уйти в никуда. Просто уехать одной далеко-далеко, туда, где ее никто не знает и не сможет найти. И не делать вообще ничего. Просто ходить, смотреть по сторонам и много спать. А потом, когда станет легче, решить, что предпринять дальше.

Но она не могла никуда уйти. Три года назад в розовом украинском закате уже растворилась Инга Петровна, которая, по ее собственному выражению, «свое отслужила». До отъезда свекровь почти каждый день проводила с внуками. Алина могла спокойно работать, встречаться с подругами, заниматься своими делами, не волнуясь при этом, накормлены ли и довольны ее дети.

Марина с детства была очень привязана к бабушке, поэтому к решению Инги Петровны начать новую жизнь отнеслась очень болезненно. Она часто вспоминала о времени, проведенном с бабушкой, и переживала, что из-за мгновенно испортившихся отношений между братскими странами она не может часто видеть Ингу Петровну. Марина редко звонила бабушке и почти в каждом разговоре укоряла ее давнишними обещаниями: «Десять часов – и ты у меня! Хоть каждые выходные приезжать будешь!» Девочка искренне считала, что бабушка поступила глупо и даже подло.

А маленький Сережа был с рождения любимчиком пропавшего Дмитрия Николаевича. Дед был для него настоящим авторитетом. Он научил зажигать спички, свистеть, выкапывать червяков, кататься на велосипеде, стрелять из рогатки и еще многим невероятно важным для пятилетнего человека вещам. А потом дедушка неожиданно пропал. Исчез как раз во время прогулки с ребенком, и все подряд стали засыпать маленького Сережку вопросами, пытаясь разобраться в случившемся.

Алина с трудом справлялась с нарастающим нервным напряжением, а Эдуард, наоборот, держался достаточно стойко. Он старался никого не нагружать своими переживаниями, хотя за последние два месяца на его висках заметно прибавилось седины.

Супруга понимала, что внешнее спокойствие дается ему непросто. Она чувствовала, что на самом деле он тоже болезненно переживает происходящее, но все равно ничего не могла поделать с нарастающим день ото дня раздражением. И каждый день твердила себе как мантру, что их жизнь обязательно наладится и станет прежней.

Эдуарда беспокоило растущее внутри Алины напряжение, но он тоже искренне верил в то, что скоро они справятся с навалившимися проблемами и вернутся к привычному размеренному образу жизни. Когда Марина во время осенних школьных каникул уехала с одноклассниками на экскурсию в Питер, Эдуард снял недалеко от города коттедж с баней и небольшим бассейном. Он знал, что перемена обстановки всегда радовала Алину. Сначала он думал о поездке на море, но потом засомневался, будет ли безопасен длительный перелет для хрупкой нервной системы Сережи, – и выбрал загородный отдых.

* * *

За окном хлестал дождь. Пронизывающий ноябрьский ветер склонял обнаженные ветви лиственных деревьев. Мохнатая голубая ель скреблась по стеклу хвойными когтями. В просторной спальне мягким голубым светом горел ночник. Алина с книгой в руках полулежала на кровати рядом со спящим сыном. Эдуард что-то печатал в кресле около потухшего камина, изредка бросая взгляды на жену.

– Ты уже несколько минут не переворачиваешь страницы.

– Задумалась…

– Алин, – Эдуард отложил ноутбук и присел к жене на край кровати, – скоро все наладится. Правда.

Алина подняла глаза. Жилка под левой бровью мелко дрожала.

– Что наладится, Эдик? Что? Отец не найдется, ты ведь это знаешь. Просто не хочешь признать.

Эдуард отвернулся и захрустел костяшками пальцев.

– Ну, значит, мы сможем это пережить.

– Пережить – да, – ответила, не смотря на мужа, Алина, – но ведь это не значит «наладится».

– В смысле? – поднял брови Эдуард. – У нас ведь все хорошо.

– Было хорошо, – почти шепотом ответила Алина, – а сейчас не знаю. Как-то никак…

– Алин, ну не нагнетай, мы любим друг друга, у нас прекрасные дети, все здоровы. Посмотри, какая буря за окном, а у нас здесь внутри спокойно и тихо.

– А помнишь, – улыбнулась Алина, – как мы ходили с курсом в осенний поход на Мзымту, а ты за нами увязался?

– Конечно помню.

– Мы когда в палатке спали, такая же непогода была. Я думала, что это последняя ночь в моей жизни, а ты бегал между всеми насквозь мокрый и укреплял палатки. А утром, когда все успокоилось, полез купаться в ледяную реку.

– Да уж, – усмехнулся Эдуард, – такие глупости можно только по молодости делать. От избытка гормонов.

– Не знаю, – с сомнением произнесла Алина, – многим всю жизнь сложно без адреналина. Посмотри на свою мать. Она совсем не девочка в пубертате, однако не побоялась все начисто поменять.

Эдуард нахмурился:

– Дурь это. Не стала бы она чудить на старости лет – глядишь, и с отцом бы ничего не случилось.

– Почему чудить? Она просто чувствами живет, а не головой. Мне тоже сначала ее поведение диким казалось, а сейчас я начинаю ее понимать. Очень грустно знать, что в твоей жизни уже не будет ничего интересного.

– Алин, ну почему ничего не будет? Это ведь от самих людей зависит. И это материна вина, что она не смогла сделать свою жизнь интересной. Вспомни, как дядя Витя с покойной тетей Надей жили? У них ни детей, ни внуков не было, однако они умели быть интересными друг другу. И увлечения у них все общие были. Посмотри, как сейчас дядя Витя живет? Такое впечатление, что он только и ждет, когда сможет за своей Надей отправиться. Так что все от людей зависит.

Алина почувствовала, как будто невидимый пузырек с тоской, спрятанный где-то глубоко внутри нее, лопнул. В ушах зазвучал монотонный голос дядя Вити, повествующий об очередном улучшении теплицы и необыкновенно раннем сборе желтых помидоров, и Алина ощутила, как ее заполнила серая клейкая слизь уныния.

– Наверное, – пересилив себя, согласилась она. – Давай спать ложиться, а то сейчас Сережка начнет вскакивать и я опять не высплюсь.

Ночь была беспокойной. Несколько раз истошно верещала сигнализация припаркованной перед соседним коттеджем машины. Сережка ворочался и постанывал во сне. Алина смотрела в черноту за окном и никак не могла заснуть. Больше всего ее раздражали тикающие над камином часы. Она даже попыталась встать, чтобы снять их, но Сережка схватил ее за руку и опять застонал. Алина лежала с затекшей рукой, боясь пошевелиться, слушала ошалевший ветер, тревожное тиканье часов, отвратительный с присвистами храп мужа и беззвучно плакала.

Она заснула около половины четвертого утра, но уже через пятнадцать минут резко вскочила от громкого щелчка внутри головы. Пальцы были холодными, а сердце отчаянно колотилось от страха. Алина сняла с себя руку сына и попыталась присесть на подушке, но страх плотно сковал все тело. Она долго пыталась совладать с собой, прежде чем ей удалось позвать мужа:

– Эдик, проснись! Эдик! Мне очень страшно. Очень. Меня всю колотит. Я, кажется, задыхаюсь. Совсем нет воздуха, и все трясется внутри. Мне нужен врач. Давай вызовем скорую?

Глава четвертая

Алина достала с антресолей большую картонную коробку. Она была тяжелой и пахла чем-то старым и бесконечно родным. Алина сразу узнала этот запах. Предвкушение чуда, которое бывает только в детстве. Внутри коробки на пожелтевшей вате блестела разноцветная мишура. Алина вытащила искрящийся дождик и зарылась пальцами в мягкую вату. Под пухлым слоем чуть слышно зашуршала упаковочная бумага. Игрушки. Любимые елочные украшения, которыми она так дорожила.

Некоторые из них Алина с замиранием сердца отыскивала на елках своего детства. Самые старые и бережно хранимые свечи и шишки еще украшали дореволюционные елки ее бабушек. Космонавты, герои советских мультиков и припудренные снежной крупой фрукты появились во время поездки с мамой в московский «Детский мир». А яркие блестящие шары и хрустальные туфельки Золушки она выбирала уже вместе с Мариной.

Алина помнила историю почти каждой игрушки. То ли сказался дефицит конца советской эпохи, то ли сила счастливых детских воспоминаний, в которых Новый год был самым ожидаемым и любимым праздником. Алина с трепетом разворачивала слои хрустящей бумаги и с восторженной улыбкой доставала свои драгоценности.

На плите засвистел кофейник. Алина отложила коробку и налила себе крепкого ароматного кофе. С чашкой дымящегося напитка в руках она вернулась в гостиную и подошла к пушистой, еще не наряженной голубой ели. Алина закрыла глаза и глубоко вдохнула хвойный запах, к которому примешивались шоколадно-древесные нотки кофе.

«Господи, какое же счастье, что я встретила именно этого врача! – подумала Алина. – Такие простые вещи: немного времени на то, что действительно приносит радость. Удивительно, как просто и в то же время сложно – помнить про саму себя. Просто позволить себе немного чуда…»

Про ежедневный прием антидепрессантов Алина не вспомнила. Верить в волшебство ей было приятнее и легче, чем в колебание уровня нейромедиаторов.

Через несколько минут раздался дверной звонок. Сережка начал рыдать, даже не успев раздеться. Он отчаянно топал по полу в полурасстегнутом комбинезоне и тряс в воздухе сжатыми кулачками, отпихивая от себя мать.

– Зайчик, милый, ну я же не повесила без тебя ни одной игрушечки! Я только их достала, чтобы мы все вместе украсили елочку. Ну прекрати, пожалуйста, Сереженька! – с отчаянием в голосе убеждала сына Алина.

– Ты все испортила! Убери коробку! Убери в шкаф! Сейчас прямо! Все заверни обратно! Мои игру-у-ушечки, – продолжал выть Сережка. – Убери немедленно все мои игрушечки!

Алина умоляюще посмотрела на дочь. Обычно Марина благодаря своему непререкаемому авторитету могла договориться с братом быстрее остальных членов семьи. Но в этот раз маневр не удался. Марина вздохнула и неуверенно ответила:

– Мам, ну, вообще-то, мы раньше всегда вместе разбирали игрушки. Нам ведь тоже интересно их доставать.

Сережка зарыдал еще надрывнее. Алина сглотнула, сжала челюсти и стала быстро заворачивать елочные украшения в бумагу и вновь убирать их в коробку. Марина искоса посмотрела на мать и, присев на корточки перед братом, что-то зашептала ему на ухо.

Через два дня Алина вновь сидела в кабинете психотерапевта и, запинаясь, говорила:

– Я, наверное, все-таки неправильно вам рассказала. Точнее, не совсем то, что нужно. Не потому, что хотела скрыть, а просто потому что сама не очень понимала. А сейчас вдруг поняла. Дело не в исчезновении свекра, и дело не в муже – он действительно очень хороший и добрый человек. И я конечно же его очень люблю, но у меня внутри абсолютная пустота. Я не понимаю, кто именно я сама. Как бы это объяснить… я мать, я жена, я бухгалтер, но это все не я. Это мои обязанности, мои роли. А я хочу разобраться, где среди этого всего я сама. Понимаете, я обязана играть с сыном в этих плюшевых зайцев и медведей, я должна помогать с проектами и презентациями дочери, я должна финансово контролировать работу наших компаний, я должна помочь мужу смириться наконец с потерей отца, но при этом я сама не могу даже разбирать елочные игрушки! Получается, что я не человек, а просто функция? Наверное, сейчас неподходящий момент задумываться об этом, но я просто больше не могу. Понимаете, мысль о том, что завтра утром я могу не проснуться, меня не пугает, а радует. Так ведь не должно быть, правда?

Кабинет психолога был совсем не похож на кабинет врача. Скорее на небольшую уютную гостиную. Стены были окрашены в фисташковый цвет, панель фальшкамина украшали миниатюрные дизайнерские свечи, в центре комнаты располагался золотисто-бежевый кожаный диван, возле которого стоял журнальный стол с букетом свежих цветов в изящной вазе. На подоконнике мерцал светильник в виде рождественского домика, а за окном лежал снег, схваченный первым декабрьским морозом.

Сам психотерапевт был больше похож на руководителя среднего звена международной компании, чем на врача. Никакого белого халата и медицинских плакатов на стенах. Твидовый пиджак в крупную синюю клетку, джинсы, кеды, очки-стеклышки в чуть заметной оправе, модная прическа из барбершопа и легкий парфюм с цитрусовыми нотками.

Психотерапевта Эдуарду посоветовал партнер по бизнесу. По его словам, кандидат психологических наук Максим Петрович Орловский был отличным специалистом, к которому надо записываться на месяцы вперед. И только личные связи мужа помогли Алине начать терапию почти сразу после обращения.

– Вот винить вам себя, Алина, точно ни в чем не стоит.

Орловский слегка наклонился на стуле вперед и сложил кисти рук домиком, так что кончики пальцев чуть коснулись друг друга. У доктора была открытая и теплая улыбка. Алине уже не в первый раз показалось, будто он полностью понимает, что с ней происходит, и искренне ей сочувствует.

– Наоборот, – продолжил доктор, – вам нужно себя просто пожалеть. Вы – эмоциональная опора всей вашей семьи, и сейчас вы сильно устали. Вы чувствуете себя опустошенной и измотанной. У вас слишком много «надо», «должна», «запланировано», и слишком мало «хочу», «мечтаю», «стремлюсь». Без этого очень сложно жить. Вы истощены, и эмоциональный ресурс совсем не восполняется. Есть такое понятие compassion fatigue – усталость от сострадания. Вам кажется, что вы стали безразличны, но на самом деле у вас просто закончились силы, и им больше неоткуда браться. Потому что проблем становится все больше, а ресурса все меньше. Не переживайте, у вас нет подлинного намерения совершить суицид. Вам не хочется просыпаться по утрам не потому, что вы не хотите жить, а потому что вы не хотите ТАК жить. Как любой нормальный человек, вы хотите радости, позитива, занятий, которые приносили бы вам удовольствие, а вместо этого вы получаете затяжной стресс.

Алина беспомощно развела руками:

– Так и есть, вы как будто читаете мои чувства, но ведь ситуация просто безвыходная… Я ничего не могу поменять, потому что всем станет еще хуже. И я не понимаю, кто виноват в том, что все так произошло и как это исправить.

Максим чуть заметно покачал головой:

– Никто не виноват. Просто и муж, и дети привыкли, что на вас всегда можно положиться. И даже не задумываются, справляетесь ли вы с нагрузкой или нет. Ведь раньше вы всегда справлялись. Поэтому вы сами должны поднять руку и сказать, что вам плохо. Не немножко плохо, а так, как будто вы серьезно заболели. И лекарством от вашей болезни в первую очередь будет установление необходимых вам границ и накопление положительных эмоций. Возможно, это перераспределение родительских обязанностей и домашних дел. Возможно, это бо2льшее количество времени, которое вам хотелось бы проводить вдвоем с мужем. А возможно, вам необходимо уединение и созерцание самой себя и своих потребностей. Здесь важно очень внимательно прислушаться к себе. Мы уже поняли, что только лишь организация небольших радостей вам не поможет. Ваши близкие не понимают, насколько вы измотаны и опустошены, и стараются отвлечь вас от того, что нужно лично вам и переключить ваше внимание на себя. Поэтому придется четко очертить границы и серьезно поговорить с мужем и дочерью о том, что и как поменяется в вашем доме. Безусловно, при этом вам нужно продолжить лекарственную терапию.

– Но ведь… – Алина тревожно посмотрела на доктора, – я не смогу сейчас меньше времени уделять сыну. Ему же и так плохо. Я не смогу отвлечься, если буду знать, что он несчастен и ему нужна помощь.

Максим слегка кивнул и участливо улыбнулся:

– Понимаете, Алина, с ребенком, к сожалению, уже произошла одна очень неприятная вещь. Его втянули во взрослые взаимоотношения, к которым ребенок априори не может быть готов. Тем более ребенок, который пережил серьезную травмирующую ситуацию. Самое важное сейчас – никак не напоминать о случившемся. Просто оставить его в покое. И положите конец неопределенности. Скажите, например, что дедушка заблудился, а потом нашелся. Но так как долго ходил по лесу, то сильно заболел, и ему надо несколько лет лечиться вдали от дома. Дайте психике ребенка пережить данную ситуацию и отпустить ее. При этом активно включайте в жизнь сына его папу, попросите приехать свекровь на пару месяцев, убедите своих родителей, которые, как я понял, живут на другом конце страны, ежедневно звонить внуку и рассказывать ему интересные истории. Вам нужна разгрузка, а ребенку – переключение на новые и позитивные эмоции. Ему необходима жизнь, насыщенная интересными событиями, где, с одной стороны, будут соблюдаться порядок и режим дня, а с другой – будут радостные и яркие впечатления. Текущая ситуация, когда вы бесконечно оживляете прошлое и убеждаете сына не плакать и не переживать, губительна для его психики. В то же время положительные эмоции нужны и вам. Попробуйте не уезжать домой прямо сейчас, а зайти, например, в книжный, купить интересную книгу, сесть в маленьком уютном кафе и окунуться в еще неизвестную вам историю. Закажите любимый напиток и то блюдо, которое вам нравится больше всего. И постарайтесь прочувствовать то, что вы делаете, и то, что вы видите. Вкус еды, эмоции от книги, созерцание снежинок за стеклом. Все кафе сейчас так красиво украшены перед Новым годом! А поздно вечером возьмите такси и езжайте домой. Там вы и объясните своим близким, что правила игры меняются.

Алина смотрела на Орловского с благодарностью:

– Доктор, так здорово, что вы даете конкретные советы. Терпеть не могу пространных и невнятных рассуждений! Еще со школы люблю выполнять задания и отмечать их потом в ежедневнике как выполненные. Наверное, комплекс отличницы. Но мне очень важно иметь план. Спасибо вам еще раз. Я предупрежу мужа, что задержусь, и постараюсь провести вечер именно так, как вы советуете.

– Замечательно. – Максим поднял вверх большой палец и подмигнул. – Вот и договорились. А я вам тогда, раз вы так любите задания, дам еще несколько упражнений на неделю. Каждый день придумывайте себе не только любимое занятие, но и план, как его выполнить: с кем оставить детей, как распланировать свое время. Ну а результаты – в ежедневник. А потом, если посчитаете нужным, поделитесь ими со мной. И мы поймем, что нам еще нужно будет доработать.