Kitabı oku: «Король Севера. Измена», sayfa 5

Рейна

Осень заканчивалась. Была только ее середина, но на севере это время года осенью быть уже перестало. Облетели листья тополей, золото кленов каскадом обрушилось на землю и по утрам покрывалось тонкой корочкой льда. Небо стало высоким и прозрачным, а воздух морозным и колким. Скоро зима. Приближается холодное время с короткими днями и длинными мрачными ночами, когда вечерами хорошо сидеть у камина и прясть, слушая, как мурлыкает у ног приблудная кошка, а за окном завывает вьюга, злясь на тепло человечьих жилищ. Зима. Время для отдыха. Время для мыслей.

Но не для всех. Во дворе лязгало оружие, ржали возбужденные кони. Людям не было дела ни до осени, ни до зимы.

Многие служанки жаловались на хамоватых вояк, но Рейне набившиеся в замок мужчины ничуть не мешали. Их взгляды равнодушно скользили по закутанной в меха фигурке и устремлялись дальше. Разгоряченных в предвкушении резни и смерти, их больше волновали дешевые шлюхи, чем высокородные леди. Тем более такие, как она.

Женщины вели себя иначе. Леди Кадмэ, когда Рейна торопливо прошла мимо, подняла взгляд от тюков, укладываемых служанкой, и Рейну словно окатило ледяной водой. Столько презрения, столько ненависти… Рейна отвернулась и торопливо скользнула за калитку в сад. В данный момент ее больше тревожило пристальное внимание леди, чем неприязнь.

Замерзшие листья звонко хрустели под ногами, их уныло обвисшие собратья без движения торчали на полу оголившихся ветвях. В прозрачном до рези в глазах воздухе темные деревья казались иллюстрациями к сказке.

Рейна неосознанно ускорила шаг. Пар от дыхания облачком вился у лица и оседал на густом волчьем мехе накидки, на черных как смоль волосах девушки. Впереди замаячила калитка, и заиндевевший лес вставал за ней. Рейна бросилась бежать.

Он уже заждался ее – шерсть небрежно наброшенной на плечи шкуры успела смерзнуться в сосульки, словно мороз в этом зачарованном лесу был в разы сильнее мороза в замке. Не говоря ни слова, Рейна бросилась ему на шею, и спрятала лицо у него на груди.

Моэраль молча сгреб девушку в охапку и принялся укачивать, как ребенка. Через плотный мех он чувствовал, как Рейну бьет дрожь, и понимал – вовсе не холод тому виной.

Наконец, она подняла лицо с огромными потемневшими от избытка чувств глазами, и он приник к ее губам, поражаясь, как жил без этого все долгие часы, что они не виделись.

Эти встречи тайком, урывками, вдали от вездесущей челяди и еще более вездесущей Кадмэ порядком утомляли, с другой стороны, делая любимую женщину еще желанней. Каждый раз, держа ее в объятиях, он удивлялся силе своего влечения.

Они оба помнили их первую встречу, словно она состоялась вчера. Им нравилось обсуждать их знакомство, возвращаться к нему вновь и вновь. Обычно лукаво сверкая глазами Рейна спрашивала: «А что ты подумал, увидев меня в первый раз?», и он неизменно отвечал: «Я сразу решил, что боги создали тебя для меня».

Рейна хихикала. Несмотря ни на что, она отказывалась верить в честность ответа Моэраля.

Кем она была тогда, восемь лет назад? Худышкой, жалкой соплюхой, взятой из родного дома едва ли не в королевский дворец, которым ей всегда казался Холдстейн. А кем был он? Пятнадцатилетним парнем, черноволосым синеглазым красавцем, на которого заглядывались женщины. Но нельзя отрицать, что в тот миг, когда он помогал ей открыть сундук с вещами, и их руки соприкоснулись, что-то произошло. «Укол судьбы» – часто говорил Моэраль.

Потом он уехал на долгие три года. Вернулся уже не юношей – мужчиной, опытным, много чего попробовавшим. Вернулся, и вновь встретился взглядом, но уже не с ребенком – с двенадцатилетней девушкой.

Поездки в Сильвхолл повторялись. Между Рейной Артейн и Моэралем Холдстейном было мало встреч, и еще меньше разговоров. Но оба жили предчувствием чего-то, что ждало впереди.

А потом умер Фрайвик Холдстейн, отец Моэраля и единственный человек, по-доброму относившийся к Рейне. Тогда Моэраль вернулся в Вантарру и сел в кресло лорда-наместника. Слуги говорили – теперь-то он женится. А пятнадцатилетней Рейне так не хотелось в это верить…

Все решилось в этом самом саду такой же золото-багряной холодной осенью. Рейна в задумчивости бродила среди деревьев, касаясь ладонями ледяной коры, разбрасывая вокруг опавшие листья. Бродила, стремясь слиться с природой, когда внезапно ощутила на себе чей-то взгляд.

Моэраль следил за ней, привалясь к стволу облетевшего тополя, и как в первый раз поражался чистоте ее профиля, гибкости стана, завораживающему блеску летящих по ветру волос. Словно юный лесной дух, а не девушка из плоти и крови, резвился в саду.

Спустя две недели он впервые поцеловал ее в том же саду. Он сделал бы это раньше, но останавливал испуг на дне огромных серых глаз. Рейна просто не могла поверить, что всерьез заинтересовала его.

Они тщательно скрывали отношения. Лишь однажды Моэраль с присущей ему твердостью сказал о свадьбе, как деле решенном, и больше этот разговор не поднимался. Они не шли дальше поцелуев украдкой в темных уголках замка, да сладостных, более долгих – в ставшем местом постоянных встреч саду. Впрочем, это не означало, что обоим не хотелось большего. Порой Рейна пугалась страсти своего избранника, уже несколько раз ей приходилось плавиться, как воск, когда его ладони проникали то в вырез платья, то под юбку. Рейна не раз уже был готова отдаться чужой воле, забыть про последствия и сломать последнюю преграду своей любви. Но Моэраль неизменно отстранялся.

Еще дважды молодой лорд уезжал в Сильвхолл. Король, привязавшийся к племяннику, желал видеть его при себе, и эти месяцы, омраченные отсутствием любимого, были самыми тяжелыми для Рейны. Она не жаловалась, но жизнь в Вантарре становилась невыносимой. Кадмэ, считавшая Рейну никчемной прихлебательницей, с чуткостью материнского сердца понимавшая отношение к девушке своего сына, делала все возможное, чтобы Рейна пожалела о появлении на свет.

Рейна с тоской думала, что именно эта неприязнь стала причиной охлаждения отношений сына и матери. Видят боги, девушка никогда не жаловалась Моэралю. Но он знал обо всем и без нее. От лорда сложно было скрыть творящиеся в замке безобразия.

Вот и теперь, прервав затянувшийся поцелуй, он с усмешкой спросил:

– Нервничаешь? Боишься Кадмэ?

Рейна на секунду прислушалась к себе и мотнула головой.

– Нет. Твоя мать – это твоя мать, и я принимаю ее такой, какая она есть. Просто не хочу, чтобы ты снова уезжал. Сам подумай, недавно вернулся из Сильвхолла, и теперь вновь оставишь меня.

– Теперь все по-другому, – Моэраль помрачнел, стиснул ее руку в ладони, и они бок о бок пошли по тропинке прочь от замка. – Ты же знаешь о воле Таера?

– Да. Скажи, ты ведь… горюешь о нем?

– Очень сильно. Было больнее, когда умер отец. Но сейчас тоже больно. Просто… понимаешь, столько всего случилось. Я поневоле отвлекаюсь от своих чувств. Я ведь не ждал такого, Рей. Если все у Ирвинделла сложится удачно, я стану королем.

Рейна с сомнением покачала головой:

– Ты сильно рискуешь. Тебе будет противостоять весь юг, весь запад и восток. Может быть, не все северяне последуют за тобой. Нет, ты не подумай, я понимаю, что иначе нельзя, но, Морри, разве нет иного выхода, кроме войны?

Моэраль остановился, ласково провел пальцами по щеке Рейны, на миг задержавшись на подбородке.

– Нет иного выхода, Рей, нет. Зато только вдумайся: ты будешь королевой!

Рейна горько усмехнулась:

– Пусть посмеются надо мной, мне не нужна корона. Мне нужен ты – живой и здоровый.

Моэраль шаловливо улыбнулся и склонился к Рейне, ловя ее губы. Но Рейна отстранилась.

– Морри! Не отвлекай меня! Слушай, – она отошла, приникла лбом к теряющему листву ясеню, и до Моэраля донесся ее тихий, вдруг осипший голос. – Я боюсь за тебя. Боюсь ночью и днем. Я знаю, что это неизбежно, но ни на миг не хочу тебя отпускать.

Мужчина подошел к Рейне сзади и крепко обнял.

– Но это моя корона, Рей…

– Я знаю! – Рейна стремительно обернулась. – Все я знаю! Но мне дурно становится от мысли, что ты идешь на войну, где тебя могут убить. Моэраль! Я не смогу жить без тебя! Ты – моя душа, ты вся моя жизнь, ты…

Моэраль не стал ждать окончания речи. Рывком прижав к себе Рейну, он закрыл ей рот поцелуем. Кровь вскипела, заставив прижать девушку телом к дереву, целовать вновь и вновь. Он тонул в ней, как в бушующей горной реке, тонул, и не чаял выплыть.

– Моя, – шептал он, приникая губами к белоснежной девичьей шее. – Только моя. Милая моя, любимая…

Рейна понимала – еще немного, и он вновь скажет, как хочет ее, но к чему слова, если тело красноречивей любых слов? А Моэраль шептал, осыпая ее поцелуями:

– Моя, вся моя… Ты ведь будешь моей? Ты выйдешь за меня, правда ведь? Выйдешь, как только я вернусь из Иэраля?

Рейна кивала. Сердце болело и рвалось – так тяготил страх. Ей казалось: боги и впрямь создали их друг для друга, но разве можно верить милосердию богов? Женской интуицией она ощущала что-то злое, тучей зависшее над головой, и ей хотелось намертво вцепиться в Моэраля, сделать что угодно, только удержать.

Одинокая слезинка бессилия скользнула по щеке, но тут же была подхвачена его языком.

– Не плачь, любимая, уже летом я сделаю тебя королевой… Только обещай, что будешь моей…

И снова поцелуи, на которые Рейна доверчиво отвечала, приникнув к широкой мужской груди. Ее подсознательный страх таял, смывался без остатка потоками страсти, горячее дыхание обжигало, по телу проходила сладкая яростная дрожь. Казалось, продлись подольше это мгновение, и ничего плохого уже не случится, печать ее любви защитит его от всего дурного, что может причинить зло…

Но Моэраль, издав невнятный рык, уже разжимал объятия, стремясь отстраниться, пока на то еще оставались силы… Рейна потянула его на груду палых листьев под корнями старого ясеня.

– Возьми меня, – прошептали губы, но слова были не нужны.

Моэраль сбросил с плеч плащ и уложил Рейну сверху. Происходящее казалось странно естественным. Холодный ветер на миг коснулся оголенной груди, но тут же сменился пламенем рук, и Рейна заливисто рассмеялась, глядя в высокое осеннее небо. А потом это небо отразилось в синеве любимых глаз, и губы вновь встретились с губами, но уже как-то по-новому. Рейна даже забыла, что в первый раз вообще-то должно быть больно…

Уже потом, лежа в объятиях Моэраля, с восхищением смотревшего на нее, впервые перед ним обнаженную, она почувствовала смущение, а где-то в душе уже появлялось возмущение необдуманным поступком… но все это было откинуто прочь, едва лишь Моэраль произнес:

– Я люблю тебя. О, духи предков, как сильно я люблю тебя…

И, счастливо рассмеявшись, прижал ее к себе.

И этот счастливый довольный смех Рейна стремилась сохранить в своей памяти и тогда, когда вечером возвращалась в замок, и на следующий день, когда со спокойствием на лице, но бурей в душе, смотрела из окна комнаты вслед отъезжающим.

Моэраль Холдстейн отправился в Ирвинделл.

Фадрик

Многие благородные лорды любили ездить с комфортом. Уолдер Молдлейт, щадя старые кости, брал в путь две кареты: коляску², чтобы читать и работать, и удобный дормез³. Линнфред, днем любивший путешествовать верхом, ночи проводил в повозке. Даггард, стремившийся жить как рыцарь, всюду возил с собой шатер.

Фадрик же решил, что в порученном отцом деле главное – скорость исполнения. Поэтому, чтобы как можно больше времени проводить в пути, выбрал ландо⁴ с высокими колесами и приказал подготовить запасных лошадей. Теперь он очень жалел, что поступил так опрометчиво.

На третий день пути пошел сильный дождь. Проклятое ландо напрочь отсырело, превратившись по ощущениям Фадрика в небольшое болото. Поднятый верх не спасал от лившейся с небес воды. Каждая подушка, каждое покрывало источали влагу и неприятный затхлый запах. Всего этого можно было избежать, возьми Фадрик обыкновенную карету. Но он не взял, и расплачивался болью – привычным ответом суставов на сырость.

Как бы хотелось очутиться дома…

– Дарис?

– Да, милорд? – отозвался слуга, верхом ехавший рядом.

«Я уже всем надоел своим нытьем», – мрачно подумал Фадрик.

– Долго еще?

– Совсем нет, милорд. Мы уже пересекли границу Берренхолла. Еще четыре часа, ну, может, пять, не больше, и будем у замка.

– Мы ведь едем на запад?

– На северо-запад, милорд. Говорят, дорога тут лучше.

Фадрик прекратил разговор и принялся смотреть по сторонам. Однообразие пустынных полей и редких лесов вконец обрыдло, но заниматься больше нечем – взятый в дорогу «Трактат о предвечном» Фадрик прочитал еще вчера. Сегодняшний день был посвящен скуке. Скуке и больной спине.

Фадрик с тихим кряхтеньем поерзал на сидении. Нашел, к своему удивлению, весьма удобное положение, чего до этого не получалось сделать целое утро. Мерное покачивание ландо и стук лошадиных копыт убаюкивали.

«Когда я проснусь, этот кошмар закончится», – подумал Фадрик, проваливаясь в сон.

Разбудил его запах гари. Так редко бывает, чтобы человека будил неприятный запах, но Молдлейт, видимо, спал не крепко. Ландо по-прежнему покачивалось, правда, немного замедлило ход.

– Мы приехали? Мы в Шейде? – протирая глаза, заговорил Фадрик, но ему никто не ответил.

Фадрик откашлялся и спросил громче:

– Мы приехали?!

– Еще нет, милорд, – немедленно ответил подъехавший Дарис. Замялся и произнес, – Тут… что-то странное…

Фадрик высунулся из-под обвисшей крыши ландо и огляделся. Вдоль дороги тянулись глубокие узкие канавы. Охранник Кобрин, ехал по краю одной из них, вглядываясь в даль. С востока дул сильный ветер, нагоняя темные тучи. Принося вонь и пепел.

– Остановите! – приказал Фадрик, прекрасно понимая, что другой на его месте проехал бы мимо.

Но он слишком хорошо знал, какой бедой может обернуться пожар. Фадрик не успокоился бы, не убедившись, что опасности нет. Может быть, сгорела единственная на поле скирда. Но что, если огонь подобрался к лесу, и нет рядом никого, чтобы его остановить?

Возница Морт выполнил приказ господина и слез с облучка, распахивая для Фадрика дверцу.

– Что такое происходит?! – удивился Фадрик, увидев выражение лица слуги: благообразное, обрамленное сединами лицо Морта брезгливо исказилось.

– Ничего такого не происходит, ваша милость. Пожалуйте наружу, милорд, сами увидите – тут не на что смотреть.

Но Морт был не прав. Смотреть было на что.

Фадрик с трудом вылез на дорогу, да так и застыл, не в силах ни охнуть, ни вздохнуть. Из ландо были видны Дарис, край поля за канавой, да тучи. Теперь панорама открылась во всей красе.

Посреди бескрайнего, уходящего вдаль поля стояли столбы. До черноты закопченные снизу, в сером напылении сверху, каждый возвышался посреди большого круглого пятна. Обгорелые остовы бревен подпирали эти столбы, груды хвороста и щепок засыпали землю вокруг. Гонимые ветром угли невозбранно катились по лишенной растительности почве. Чахлые кустики травки в стороне припорошил слой черной пыли.

Клочок пепла опустился Фадрику на рукав. Молдлейт попытался его смахнуть, но вместо этого лишь размазал грязь, и на голубом камзоле осталась жирная, неприятно пахнущая полоса.

– Боги вечные, что тут произошло?

– Казнь, – хрипло ответил Кобрин. – Жгли культистов. На вашем месте, милорд, я бы держался подальше от этой сажи.

Фадрик ощутил, как к горлу подкатывает ком желчи. Пустой желудок стремился вывернуться наизнанку, и неудивительно. Кусочек пепла, небрежно растертый Фадриком по одежде, когда-то был частичкой человека… при каждом вздохе они, эти люди, распавшиеся в пепел, проникали в него, в его легкие, горло, смрадным черным воздухом пачкали стенки гортани. Его тело помимо воли поглощало другого человека!

Молдлейт инстинктивно задержал дыхание. Конечно, он видел казни, но это были чистые казни, если к убийству можно применить такое слово. Людей вешали, рубили головы… Но жечь? Нет. Такая кара следовала лишь за одно преступление: поджог. Очень редкое преступление. Настолько редкое, что наказание за него не применялось в Сильвхолле уже десяток лет.

Фадрик внезапно вспомнил, что право сжигать людей имел Храм: не храмы богов, каждого в отдельности, а именно Храм – совокупность всех служителей каждого божества. Неудивительно, что он позабыл об этом: ни в королевских землях, ни в вотчине Молдлейтов культистов не было.

– Видите, сколько тут столбов? – Дарис бледный, но полный нескрываемого интереса, не отрывал взгляда от поля. – Никак не меньше десятка.

– К каждому привязывают по несколько человек, – пробормотал Морт. – Меньше дров уходит.

– Ужас…

Реплика Дариса ушла в пустоту. Возница, охранник, лорд – каждый думал о чем-то своем. Фадрик – о том, как страшно так умирать, пожираемым пламенем, а еще – о том, какие жуткие тайны успел узнать каждый из сожженных прежде, чем умереть. Морт, возможно, о том, как вредно теперь дышать отравленным гарью воздухом. Кобрин … вероятно, как бы наконец продолжить путь.

– Ничего особенного, – через силу проговорил, наконец, Фадрик. – В дорогу. Дарис, лезь внутрь, мне надо переодеться.

Слуги засуетились, занимая места. Оказавшись в ландо, молодой лорд принялся стаскивать камзол. Оставшись в одной рубашке, он облегченно вздохнул – частица мертвеца на рукаве пугала до дрожи. Опасного мертвеца. Кто знает, что сотворил этот человек, пока милостивый Храм не прервал его злодеяний?

Ландо качнулось и тронулось. Дарис, достав из сундука новый камзол для господина – темно-синий, уселся на полу.

– Милорд, – взбудораженный юноша рвался поделиться впечатлениями. – Там деревня недалеко… Как вы думаете, жители видели… ну, все это.

– Конечно, видели, – ответил Фадрик. – Чужая смерть всегда привлекательна.

– Поверить не могу, что люди могут быть столь жестоки… Столько жертв!

– Жертв?! – поравнявшийся с ландо Кобрин цинично усмехнулся. – Жертвы – это младенцы, которых культисты режут на алтарях! А это – это были преступники.

– Но ведь они все-таки люди, – попытался возразить Дарис, но его вновь прервали, на этот раз Морт:

– Люди не поклоняются туманным тварям.

Фадрик молчал. Линнфред на его месте заткнул бы слуг, но Фадрику было интересно. К чему прерывать болтовню, если можно узнать что-то новое?

Но Дарис больше ничего не сказал, и любопытный разговор иссяк. А спустя час на горизонте показались башни Шейда.

Ворота замка были на запоре, мощная надвратная башня сурово щурила на незваных гостей узкие глаза бойниц.

– Я с вестью от Уолдера Молдлейта, из столицы! – прокричал Фадрик в пустоту, тщетно высматривая хоть кого– нибудь из стражей. – Мне нужен ваш лорд!

Ответом была тишина.

– Может, попробовать постучать? – неуверенно спросил Дарис.

– Может, и стоит, – пожал плечами Кобрин и направился к воротам. – Милорд, ветер холоден, не известно, когда нам отворят. Вам лучше оставаться в ландо.

Сначала Фадрик помотал головой. Потом, рассудив, что пешим входить в замок лорду неуместно, со вздохом кивнул. Охранник тем временем подошел к воротам, поднял меч и несколько раз гулко бухнул рукоятью в створки.

– Кому неймется? – тут же последовал ответ.

– У ворот лорд Молдлейт! – гаркнул Кобрин. – Он проделал долгий путь, и мы требуем открыть ворота!

– Требуете? – над зубцом башни показалось бледное узкое лицо, обрамленное светлыми седеющими волосами. – В моем замке у меня требовать бессмысленно, пожелай я, и ваш лорд пустит корни у ворот!

– Я Фадрик Молдлейт! – закричал, высунувшись из ландо, Фадрик. – Я из столицы с поручением от отца!

– А-а! – потянул лорд Шейд. – А я-то уж решил, ко мне сам Уолдер пожаловал. У Молдлейта три сына, ты из умных или из храбрых?

Фадрик готовился к беседе, предупрежденный о крутом характере Орилла Шейда, и на провокацию отвечать не стал. Впрочем, все равно смысла в ответе не было – слова потонули бы в скрипе поехавших в стороны створок.

Лошади ступили в узкий внутренний дворик, отделенный от настоящего двора, где стоял старый, видавший виды донжон, еще одной стеной, лишь немного уступавшей наружной.

– Нравится моя крепость? – поинтересовался лорд Шейд, спускаясь с башни и подходя к дверце ландо, которую уже отворил для своего господина услужливый Дарис.

– Она подавляет своим величием, – вежливо ответил Фадрик, осторожно ставя ногу на первую ступеньку.

– О! Я вижу, ко мне пожаловал умный Молдлейт! – лорд Шейд расплылся в улыбке, демонстрируя плохие зубы, и протянул гостю руку. – Рад тебя видеть, Фадрик, а то я что-то не шибко разобрал, чьи там вопли под стеной.

– Если б мои люди знали, что на стене сам лорд-наместник, они бы так не орали, – отшутился Фадрик.

– Мне доложили о подъехавшей карете. Скучно, вот я и решил сам проверить, что за гости ко мне пожаловали. Признаться, я надеялся, что Молдлейт, вопящий у ворот – твой папаша, хотел его слегка промурыжить… Ну, в следующий раз. Идем, я вижу, ты устал.

– Путешествия всегда давались мне тяжело, – вздохнул Фадрик.

– Да, задница болит от долгого сидения, – сочувственно отозвался Орилл.

Фадрик промолчал, ограничившись кивком. Крепкий как камень Шейд вряд ли оценит его жалобы на начинающуюся лихорадку. Но Орилл решил, что все понятно без слов, и покровительственно положил короткопалую ладонь на плечо Фадрика:

– Ничего, мальчик. Ты заслужил отдых – неделя в пути, с твоим-то здоровьем… Надеюсь, у отца была веская причина прислать именно тебя, а не одного из твоих братцев-оболтусов.

Спустя час Фадрик отогрелся в тепле. В желудке плескался наваристый бульон, в резном деревянном кубке, о который так приятно было греть руки, исходило паром вино, щедро сдобренное травами. В жарко натопленной небольшой гостиной, обставленной благородным лордом в подражание богатеям столицы, кроме двух беседующих мужчин не было никого.

Лорд Шейд сидел напротив гостя, обдумывая принесенную весть.

– Твой отец, говоришь, сам оглашал завещание? – спросил он наконец.

– Да. Я выучил текст наизусть, а моей памяти можно доверять. Король действительно назначил другого наследника, вместо Линеля.

– Ты принес мне поганую весть…

– Я бы принес хорошую, если б мог.

– Если б мог… А что Линель?

Фадрик поморщился:

– Я не знаю, не был удостоен беседы с королем. Все со слов отца. Он говорит, его величество намерен воевать, если до этого дойдет.

– А дойдет?

Фадрик немного подумал. Ему вспомнился разговор с отцом, слова брата, с такой страстью сказанные тогда…

– Я сам не знаю, – неуверенно начал он. – Большинство думает, что да, Холдстейна считают упорным и самоуверенным… Но ввергнуть страну в войну… Не знаю. С одной стороны, север всегда был верен Сильвбернам, несмотря на все свои особенности, с другой – ну кто откажется от короны, когда она сама идет в руки? Кроме того, ведь он может посчитать, что обязан выполнить волю дяди…

– Дяди, – Орилл усмехнулся. – Таер Моэралю такой же дядя, как я – тебе. Через три… – лорд ввернул грубое слово, – колено.

– Но его величество любил Моэраля, – заметил Фадрик, сделав вид, что площадная брань его не покоробила.

– Ага. И ставил выше собственного сына… То, что ты мне рассказал, плохо, очень плохо для нас. Твой отец прав – это будет война не только за престол, но и за влияние. Если не решить вопрос полюбовно, против нас поднимутся Артейны, Кэхольд, Ульрьк… Ирвинделл только и ждет, как бы вновь влезть в политику. И про Канторов не надо забывать. У Элисьера есть голова на плечах, но кто может поручиться за его верность, если Холдстейн предложит место в Королевском совете?

– Иными словами: против нас весь север?

– Весь – не весь, но пара-тройка лордов точно. А остальные? Почему все полагают, что влияние лорда Вантарры заканчивается у берегов Муора? У нас, на западе, я знаю как минимум нескольких, кто качнется в сторону Моэраля, если углядит в этом выгоду. Чуть меньше осторожности, и Линель рискует оказаться в кольце предателей.

– Разве все так страшно?

– Ну, как тебе сказать. Вот, для примера, мой сосед, Эмори Лотар. Не самый крупный из лордов, не наместник даже, а так, один из вассалов Кольби. Но гонору! Его самомнения хватило бы на весь Королевский совет! Ты представляешь, на что готов пойти этот человек, если предложить его землям самостоятельность? Стать лордом-наместником! Да он и мать родную продаст.

– А у него большое войско? – заинтересовался Фадрик.

– Нет, небольшое… Но воины экипированы как положено, каждый хорошо владеет оружием. Рыцари – так и вовсе элита… Э-э, парень, я вижу, ты как лиса замышковал! Думаешь нанести визит?

– Почему бы и нет?

– Смотри сам. Я с Эмори в плохих отношениях – наши крестьяне подрались из-за пограничного пастбища, до смертоубийства дошло, так что в этих делах я тебе не помощник.

– Ну, я попробую. Попытка – не пытка, хотя бы выясню его отношение к новому королю. Но вы, Орилл? Вы сами готовы собрать войска?

Лорд Шейд лишь слабо улыбнулся:

– Разве есть выход? Да, Фадрик, передай отцу, что к зиме под мою руку соберутся все вассалы. В наших землях сейчас неспокойно, но я уж постараюсь разобраться со своими проблемами.

– Неспокойно? Знаете, – Фадрик невольно понизил голос. – По дороге к вам мы видели весьма неприятное зрелище.

– Вы ехали с юга на северо-запад? Тогда я знаю, о чем ты. Да, парень, к сожалению, в моих владениях сейчас наводит порядок Храм.

– Значит, действительно жгли культистов?

– Их, проклятых тварей! Такой позор, прямо у меня под боком, целое гнездо этих змей! А ведь многие еще и расползлись! – Орилл немного промолчал и продолжил, уже спокойнее. – Этим летом на наших полях стало на редкость туманно. А лето сухое, жаркое, сам знаешь. Потом… даже не знаю, как объяснить… В общем, видели кого-то в этом тумане. А следом из деревенек стали люди пропадать. Народ – кто в часовни, кто – ко мне. Стали разбираться. В общем… эти пришли. Поганые культисты приманили, видимо. Человеческие жертвоприношения и так далее. Ну, культистов на костер… А туманы остались…

Фадрик почувствовал, как между лопатками заползали холодные мурашки, а лорд все продолжал, понижая голос:

– Туманы остались, а в них – монстры. Люди утром и вечером боятся выходить из домов. Говорят, выйдешь за ворота, и поминай как звали. Видимо, не всех еще слуг мрака сжег Храм, есть еще твари в человеческом обличии, что приманивают детей Неназываемого…

Шепот Орилла сошел на нет. Фадрик громко сглотнул, вдруг поняв, что за все время монолога Шейда не сделал ни одного вдоха. В памяти, из самых потаенных глубин всплывало: «Они приходили в тумане… гроулями называли этих страшных существ, и пищей их была человеческая плоть…»

– Пожалуй, хватит на сегодня страшных историй, – нарочито бодро сказал лорд-наместник. – Иди-ка спать, Фадрик, силы тебе завтра понадобятся.

Наутро Фадрик не оставил идеи посетить Эмори Лотара. Шейд не отговаривал – понимал, что Молдлейтам совсем ни к чему вмешиваться в его счеты с соседом. Даже дал карету взамен промокшего ландо. Впрочем, и взгляда на Фадрикову затею лорд не скрывал.

– Не думаю, что у тебя что-то получится, – честно сказал он наблюдавшему за упряжкой коней юноше. – Эмори взбалмошный тип, уговоров не понимает, только приказы. Боюсь, даже Кольби больших трудов будет стоить заставить такого вассала дать войска для короля. Было бы лучше, если б сам Линель направил ему гонца.

– К чему, если я все равно здесь? – спросил Фадрик, прищурившись глядя на солнце, уже поднявшееся высоко над головой. – От столицы досюда неблизкий путь. Да и не снизойдет Сильвберн до чьего-то вассала.

– С твоей рачительность давно пора быть в Совете, – съязвил Шейд, а после добавил. – У тебя хоть какая-то должность при дворе имеется?

– Отец нас всех держит при себе помощниками. Денег это, правда, не приносит…

Шейд вздохнул и покачал головой:

– Иметь при себе толковых детей порой выгодней… Жаль, очень жаль, что у меня самого нет сыновей. Подумать только, три брака, и одни девчонки… Помнишь Элию, Фадрик?

Фадрик честно напряг память, но, видимо образ Элии Шейд был настолько безнадежно потерян в ней, что любые раскопки становились бесполезными. Поэтому Молдлейт отрицательно покачал головой.

– Жаль… Твой отец хотел женить на ней Линнфреда, да моя девка засвоевольничала. Живет теперь с мелким лорденком, моим собственным вассалом. Любовь, говорит…

Фадрик подумал, что на месте девушки, пожалуй, тоже предпочел бы Линнфреду кого-то другого, но вслух, разумеется, ничего не сказал. Впрочем, разговоры пора было прекращать – Морт закончил с упряжкой, и теперь вся четверка лошадей нетерпеливо пританцовывала у ворот.

– Ну, ни пуха ни пера тебе, мальчик, – Шейд снова крепко хлопнул Фадрика по плечу. – Езжай осторожно, да смотри, возвращайся до темноты.

– Будет сделано, – ответил Фадрик.

Тогда он не знал, что нарушит обещание.

О том, что меж соседями плохие отношения, всегда можно определить по дорогам. Итак не шибко чистые, широкие и ухоженные, но по крайней мере вполне пригодные для поездок со стороны столицы, со стороны земель Лотара они отличались особенной запущенностью. Во всяком случае, указанная Шейдом узенькая, кривая дорожка с заросшими травой колеями, не выглядели ведущей к людскому жилищу. Сменившая ее тропинка, на указателе к которой было написано «Прямой тракт», выглядела еще хуже. Уж трактом-то это убожество назвать мог только слепой.

Фадрик ничуть не удивился тому, что через два часа езды, когда по всем расчетам они уже пересекли границу земель Шейда, у кареты сломалась ось.

– Ах поганая дорога! – ничуть не стесняясь присутствия лорда, ругался Морт, в злобном бессилии глядя на здоровенную выбоину, из которой сиротливо торчало чудом уцелевшее колесо. – Будь прокляты хозяева этих мест! Счастье еще, что лошади не поломали ноги на ихних гребучих колдобинах!

Лошади, будто понимая речи возницы, согласно встряхивали гривами.

Бурное словоизвержение Морта не оставило равнодушным и Кобрина. Мрачно взглянув на поломанную карету, воин достал топорик и молча направился в сторону шумевшего невдалеке леса.

Пока делали ось, пока прилаживали на место, прошел час. Фадрик с беспокойством глядел на небо. С востока наползали сизые тучи – возможные предвестники дождя. Солнце, в момент отъезда из замка стоявшее высоко над головой, сейчас уже порядком склонилось к закату.

– Вернемся, милорд? – с надеждой заглянул в глаза Фадрика Дарис. – Сами посудите, раз все так плохо началось, неужто может лучше закончиться? Завтра ведь тоже будет день…

– Нет, – честно признаться, Фадрик и сам был того же мнения, но возвращаться в замок Шейда несолоно хлебавши стыдился. – Жаль поворачивать обратно – пути осталось не больше часа. А назад нам сегодня быть может и ехать не придется, – легкомысленно добавил он. – Каким бы сумасбродом ни был Лотар, не думаю, что откажет в крове посланцу короля.

Дарис, похоже, сомневался, но вслух ничего не сказал. Другие тоже молчали, а напрасно: возможно, терзаемый неприятными предчувствиями Фадрик и отказался бы продолжать путь, ополчись против все слуги. Но слуги молчали, и Молдлейт остался при своем.