Kitabı oku: «Кожа», sayfa 4

3. Своими словами

– Братец Череп, я вроде бы лежу, а сил совсем нет, не знаю, что со мной. Не могу подняться.

– Ну и валяйся. Так удобнее. Видишь звезды?

– Да, Братец Череп, очень яркие, красивые, слепят даже.

– Веришь, что на них тоже кто-то живет?

– Я не знаю, Братец Череп. Может, и живет. Если честно, то мне все равно. Я родилась в городе посреди степи, над которой НЛО пролетали по несколько раз в год. А однажды три ровных розовых шара зависли прямо над детской площадкой, где находились мы – совсем маленькие дети и наши молодые матери.

– И что?

– Ничего, они улетели.

– Домой?

– Наверное. Чего им у нас делать? Даже сахара в магазинах не было, прекратили спецснабжение, закрылся военторг. Только сгущенку продавали в пятилитровых банках. Мы ее покупали вместо сахара.

– То есть ты не видела их?

– Кого?

– Прилетавших?

– А, пилотов? Нет.

– Как думаешь, какая у них кожа?

– Ну не знаю, Братец Череп. Может, зеленая. А может, серая.

– Прозрачная?

– Кстати, да, может, и прозрачная. Знаешь, есть такие рыбы. И лягушки.

– Однажды на плантацию Хоумплейс прилетели гости. Дело было ночью. Рабы спали в своих хижинах. Хозяева спали в своем большом доме. Надзирающие – в своих пристройках. Гости прибыли сразу на нескольких летающих кораблях, полукруглых, как клубни картофеля. Те, кто проснулся из каллад народа, думали, что гостей послал Бог освободить их.

– А на самом деле?

– Гости так и не спустились на плантацию, просто зависли над ней и с помощью ярких звездных лучей забрали и весь каллад народ, и белых людей в свои корабли. Все двести сорок шесть человек. Два месяца их не могли найти. На этой большой плантации созрел хлопок, но рабы, которых привозили туда, – даже под страхом порки – отказывались ступать на эту землю. Урожай разнес ветер. Домашние звери или умерли от голода, или сбежали, по плантации не ходили даже крысы. Однажды – также ночью – гости прилетели снова и с помощью лучей вернули все двести сорок шесть человек. Но только каллад народ не был теперь каллад. И белые не были белыми. Теперь у всех людей, похищенных с плантации, была прозрачная кожа, сквозь которую виднелись мясо, мышцы, жилы. Все жители Хоумплейса были неотличимы.

– Что с ними стало дальше?

– Приехали представители властей и военные, забрали их. Многие из прозрачного народа плакали и молились, когда их забирали. Или просто молчали. Но некоторые кричали, что они белые, что разговаривают иначе, без каллад диалекта, и волосы их светлые, но их не слушали. Больше прозрачных людей никто не видел. Переверни меня глазницами вверх, я посмотрю тоже на звезды.

Я сделала, как просил меня Череп: перекатила его на костяной затылок. Мы лежали и глядели на яркую сыпь на небе. Потом Череп снова принялся рассказывать главную историю. Привожу ее своими словами.

* * *

Хоуп проснулась на кухне в белом доме. Кристина спала в противоположном углу очень тихо. Она, как всегда, спала, будто ее нет. Хоуп умыла на улице лицо, расчесалась гребнем, заплела плетенку. Голова работающего Самуэля торчала из-за забора. Она пожелала Хоуп доброго утра и поклонилась так, что скрылась за забором. Хоуп улыбнулась Самуэлю за то, что он рисковал. Хоуп принимали работающие, но не хотели с ней взаимодействовать сильно, тем более родниться. Лечащая Маргарет советовала внуку Самуэлю держать дистанцию с работающей, из-за которой на восемь плантаций спустилась зима. Точно никто не знал, говорили, что смерти не было, но два десятка человек из Очень сильных перешли в Сильные средне и даже Слабые: пятеро работающих мужчин и женщин лишились некоторых пальцев на ногах и руках, у троих работающих детей случились воспаление легких и тяжелые простуды, некоторые работающие остались со слабыми легкими, пожизненными головными болями, текущими носами. У Надзирающего сгорела в костре половина лица. И все для того, говорили работающие, чтобы у одной чернокожей девочки остановилась кровь в ранах. Но Самуэль не мог находиться от Хоуп далеко, и каждое утро его голова торчала из-за забора.

Кристина вышла мыть складки своего лица. Без какого-либо выражения, но очень прочно она посмотрела на голову Самуэля. Та не скрылась, а тоже поздоровалась с Кристиной. Хоуп подумала, что Самуэль осмелел – раньше прятался. Хоуп вернулась в белый дом, разогрела остатки вчерашнего хозяйского ужина. Маловкусные и соленые. Хоуп смирилась с солью, проходящей через ее тело. Она понимала, что улететь не удастся. Они с Кристиной позавтракали. Они всегда молчали. Хоуп любила Кристину за это. Она никогда не мешала думать.

После того как мороз начал уходить, и у Хоуп в гробу потекли кровью раны, и она задышала и лежала дальше на животе три недели в их хижине, и края ее кожи тянулись друг к другу и срастались как могли, Голд сказала ей, что та выжила только потому, что она особенная, очень важная, и что у нее будет удивительная, другая жизнь. Хоуп не понимала, верит ли мать в то, что из-за нее заморозило плантации, но сама в это верила поначалу. Но она росла, втайне читала книги – остатки от Учителя и от Сына хозяев, которого отправили в далекое место, – и стала думать над словами «случайность» и «совпадение». Теперь, взрослая, она понимала: это совпадение – то, что на нее напала Хозяйка с плетью, а потом сразу случился мороз. Понимала, что ее кровь остановилась не из-за холода, а просто оттого, что ее маленькую спину накрыли двумя очень тяжелыми одеялами и что ее тело погрузилось в полумертвый сон от пережитого ужаса и боли, а не от холода. Смерти не было – как и воскрешения. А Джону, матери и всем остальным показалось, что душа перестала работать вместе с телом и даже ушла куда-то.

Но Хоуп ощущала, что все вокруг – работающие и неработающие – уверены, что мороз случился из-за нее. Голд думала – ради нее. Поэтому Хоуп все равно жила с запрятанной виной за потерянные пальцы и здоровье работающих, за проданных хозяевами-капиталистами работающих для возмещения убытков, за исчезнувшего работающего Джона. Говорили, что он сбежал, или погиб, или что другое. На плантации Хозяев Хоуп один работающий потерял палец на левой ноге, одна еще молодая работающая не смогла дальше иметь детей. Мороз уничтожил урожай и запасы работающих и неработающих. Всем полгода после не хватало еды. Но больше всего неработающие не могли простить Хоуп потерю Джона. Он был дипломатом между черными и белыми. В его присутствии наказания проходили мягче, его обычно посылали к Хозяйке, если о чем-то нужно было ее попросить. Хозяйка не воспринимала работающих как людей. Хозяин всегда повторял за ней. Но Джона она почему-то считала человеком. Некоторые работающие намекали на влечение Хозяйки, но многие говорили, что ей просто нравилось, как хорошо Джон умел играть на гармошке и петь. Многие другие работающие тоже неплохо пели, но не как Джон.

Хоуп тоже скучала по Джону, но в своей вине она не была уверена. Точно чувствовала, что она особенная – с чудесной, отдельной судьбой. Улететь не удастся, но удастся что-нибудь еще. Эту ее отдельность и особенность ощущали и работающие, и неработающие.

После своего завтрака остатками Хоуп и Кристина приготовили и накрыли стол неработающим. Дальше у работающих шел обычный долгий день труда в белом доме – обслуживания жизнедеятельности хозяев. Свиньями теперь занимался родившийся восемь лет назад работающий Фил.

Хозяйка Хоуп ненавидела и чуть боялась. Муж хозяйки повторял за ней. Но после того как Хоуп со своей покромсанной спиной вернулась в белый дом, ее никогда не наказывали больше. И так жестоко на плантации не наказывали больше никогда, словно Хоуп забрала на себя весь запас наказаний. Все три недели, что Хоуп болела в хижине матери, Хозяйке снилась девочка с наполовину белым и наполовину черным лицом. С наполовину желтыми и наполовину смоляными волосами. Девочка садилась Хозяйке на грудь и начинала снимать с нее кожу через рот. Когда Хоуп вернулась, сон сниться перестал. Хозяйка успокоилась, решила относиться к Хоуп как к работающей силе, вернулась в поле надзирать и спасать плантацию. Хоуп продолжила работать в доме, постепенно забирала на себя все больше обязанностей, потому что она росла и крепла, а Кристина старела. Хозяйка общалась с ней формальней и даже строже, чем с другими работающими. Все боялись Хозяйку, даже равнодушная Кристина, но Хоуп теперь не боялась. Она совсем ничего не боялась: ни смерти, ни даже потерять мать, так как уже ее потеряла. Это все чувствовали. Хозяйка тоже. Хоуп хорошо работала, многое успевала, но Хозяйка понимала, что та только изображает из себя принадлежащую ей работающую, а на самом деле Хоуп – не она. Хозяйка ощущала, что Хоуп виновата не только в потерях ее любимого работающего и полугодового урожая. А в самом страшном – исчезновении ее детей. Сначала погибла Дочь, потом пришлось отослать Сына, которого Хозяйка не могла терпеть теперь с собой рядом. Может быть, потому что у него было такое же лицо, как у Дочери. А работающую Хозяйка видеть могла и хотела. Присутствие Хоуп давало ей надежду, что она еще может отомстить сильней. Просто она пока не придумала, как это – сильней. И Хоуп знала, что сможет отомстить Хозяйке, и тоже еще не придумала и не спешила.

Хоуп не переживала из-за неработающих. Она мучилась из-за работающих. Ее народ – не совсем ее народ. Хоуп-подросток ходила к Маргарет за помощью, когда сильно шла кровь и болел живот. Пыталась разговаривать с Маргарет про совпадение, тяжелые одеяла, сон от ужаса, а не от мороза. Маргарет помогла Хоуп с ее женскими болями, но не стала слушать ее объяснения. Хоуп редко разговаривала со своими людьми, виделась с большинством работающих только в церкви. Редко приходила на праздники или сидеть у костра. Она, как и мать, никогда не пела. Ее не гнали, но специально с ней не заговаривали и не дружили. Только Самуэль пытался.

Но Хоуп разрешили участвовать в борьбе. Обычной, всеобщей борьбе работающих с неработающими. Той, в которой будущие работающие бросались с палубы корабля в море посреди океана еще до того, как их довозили до берега для пересадки и перепродажи или до мест с работой. Кидались поодиночке, или вдесятером, или двумя сотнями. Той, в которой работающие на месте работы сами себе отрезали пальцы, выбивали колени, резали кожу, ломали рабочие инструменты. Той, в которой работающие забирали себе чуть, но часто хозяйского сахара, хлопка, кукурузы, батата, картошки. Той, в которой работающие тратили свои силы на выращивание собственных овощей, приготовление себе еды, выкапывание тайных хранилищ продуктов. Все эти – даже самые маленькие – действия собирались вместе и приносили хозяевам-капиталистам убытки, которые делали их беднее, значит – несчастнее. Работающие очень хотели сделать неработающих несчастными. Даже невозможный мороз радовал некоторых работающих, так как они восприняли его как часть борьбы. Той борьбы, в которой Хоуп во время приготовления еды складывала себе в карман фартука на животе картофелину, или батат, или морковь, или лук, или несколько стручков бобов, куски сахара или мяса, во время стирки – кусок мыла или обмылок, во время снимания белья с веревки – застиранное полотенце или наволочку, во время уборки – что угодно: катушку ниток, ошметок веревки, закатившуюся монету. Лечебные порошки время от времени по чуть-чуть Хоуп пересыпала в тряпки. Она умела читать. Большинство работающих – нет. Маргарет тоже не умела. Хоуп завязывала один узелок на свертке с порошком для желудка, два – с порошком для головы, три – с порошком, понижающим жар, и снова один – с порошком для мази для мозолей, и снова два – с порошком для мазей, затягивающих раны. Карман она закладывала тряпками. Дальше Хоуп ходила иногда весь день, даже перед хозяевами, с добычей в животе, потом шла в сторону хижин работающих, например туда, где она пряталась от близнецов, заходила за кусты, присаживалась, задирала фартук и юбку, но не мочилась, а приоткрывала крышку тайника, которых было несколько на плантации, и складывала туда добычу. Хоуп делала это при Кристине, та все видела, но молчала.

Хоуп не боялась и не попадалась. Даже стала пополнять карман своего фартука слишком часто. Маргарет подошла к ней в церкви и попросила не испытывать милость Бога. Хоуп сделалась чуть осторожней. Но однажды на кухне положила луковицу в карман, подняла голову и увидела, что на нее смотрит Хозяйка. Работающая не испугалась, но поглядела на Хозяйку с ожиданием и интересом. Та просто ушла. Самуэль предложил Хоуп забирать у нее добытое от забора, но она отказалась, а Маргарет сказала внуку, чтобы он не примерял на себя чужую кожу, потому что в ней он обязательно попадется. А для Хоуп, в ее шкуре, возможно то, что не дается другим.

Хоуп по-прежнему постоянно было невероятно тоскливо и плохо без матери и часто больно. Кожа на спине предсказывала погоду: дождь, похолодание, ветер. Ныла, если Хоуп спала вверх животом. Ей тоже снились плохие сны: например, о том, что кожа ее спадает и убегает в виде девушки-пустышки, и ей самой становится очень холодно, и она видит мать, тянет к ней руки, хочет лечь на грудь, как в детстве, но Голд убегает от дочери в сахарный лес. А в жару, то есть часто, спина сильно чесалась. Ее некому было почесать, Хоуп терпела или чесала себя веткой. Со стороны казалось, что она сама себя сечет.

Хоуп не мучилась от одиночества, но ей было плохо из-за того, что некого попросить почесать спину и не с кем поговорить. Еще подростком она придумала себе и для себя игру: записывать все то, что она думает, своими словами. Чтобы было интереснее, она решила делать записи, как те тексты столбиком, которые показывал им пухлый Учитель. Бумажных листов в доме водилось мало с тех пор, как из него исчезли дети. Хоуп за ребенка не считали. Когда она еще занималась свиньями, она писала веткой на земле. И потом водила ногой, стирала дырявой подошвой. Дальше стала писать на тряпках намоченной в грязи иголкой, но это было сложно, неудобно, тряпок не хватало, и они требовались для ежемесячной крови. В деревянной пристройке валялись доски, неизвестно чего ждали, ждали большой широкой террасы, которую хотел строить Муж хозяйки, как у богатых соседей. А дальше он не смог, даже после смерти Дочери собирался в ее честь, а потом увидел, как его жена убивает работающего ребенка на маленькой террасе, и передумал. Когда жена отослала сына в школу, за которую из жалости заплатил ее родственник – хозяин-капиталист, Муж хозяйки решил, что прежде решил правильно.

На кусках непостроенной террасы Хоуп корябала мелким меловым или углевым почерком, мела осталось много от прерванного обучения. В сарае было хорошо, потому что там никого не было. Хоуп чувствовала его своей комнатой, в нем ей удавалось находиться полчаса в неделю. Самуэль через прогрызенные жуками дыры в сарае подглядывал, как она пишет. Она никогда не делала ничего другого, он это знал, но все равно приходил смотреть как. Доски очень подходили для текстов в столбик. После записи Хоуп складывала доски обратно и накрывала мешковиной.

Одним летом вся эта обычность прекратилась. На маленькую плантацию стали сыпаться люди. Трое мужского пола, из хозяев, в промежутке месяц между друг другом. Вернулся Сын хозяев. Он окончил школу и не хотел учиться дальше. Он собирался помочь родителям стать богаче. Превратиться в настоящих хозяев-капиталистов. Сделать плантацию прибыльней, работающих – эффективнее. Муж хозяйки обрадовался сыну, но не мог позволить себе сильно показывать радость. Хозяйка не обрадовалась, хоть пыталась делать вид, она растерялась, не понимала, как теперь действовать. Она надеялась, что сын не вернется никогда. А он приехал и собирался осчастливить родителей. Хоуп обрадовалась, она ощущала Сына хозяев как давно не виденного родственника. Она подумала, что его взрослость составлена из сплошной вытянутости – ног, рук, спины, носа, желтой челки. Это все было смешное и живое. Сын хозяев увидел ее стандартно, по-мужски, то есть поразился тому, что девочку подменили женщиной. Он учился на Севере, там было не так много работающих. Хоуп казалась ему диковинной. И думал: он хотел смотреть на нее чаще, потому что она диковинная или потому что она действительно ему важна и то, что он видит, – это красота? Сын хозяев жалел, что такая красота пропадает под кожей такого цвета. Сын хозяев жалел, что она работающая, он помнил, что с работающими играть нельзя. Хоуп приносила воду, и Хозяйка помогала мыться мужу или мылась сама, или ей помогала Кристина. Хоуп помогала Сыну хозяев и его сестре в детстве. Она и сейчас лила воду на его снежную длинную ровную спину с рыжими точками.

Сын хозяйки выпрямлялся и смотрел на Хоуп прямо, а она – на него. Так они могли провести две-три минуты. Голубые глаза смотрели в ее смоляные, а ее смоляные – в его. Это все происходящее ощутила Хозяйка, да и многие работающие. Голова Самуэля не здоровалась теперь с Хоуп из-за забора, она просто молчаливо глядела темно-рыжими глазами. Хозяйка чувствовала, что Хоуп одолевает ее, надо было скорее придумать способ избавления. Можно было заменить ее на кого-то, отправить ее в поле. Или продать и купить другую работающую. Хоуп выросла, многое умела и стоила дороже, чем в детстве. Но все это уводило работающую из дома, лишало Хозяйку возможной мести. Она любила простое: можно просто проткнуть работающую вилами, пока она спит на кухонном полу, закончить начатое. Хозяйка не получит за это наказания, скажет правду, что работающая воровала. Но сейчас она решила действовать сложно: ждать, что ее сын сам уничтожит Хоуп или ослабит, Хозяйка тогда продаст ее, а ребенка работающей от сына оставит около дома ухаживать за свиньями.

Но Хоуп решила использовать Сына хозяев для удовольствия. Она подумала, что многие Хозяева используют работающих для удовольствия, а она сделает наоборот. Если получится плод, то она обратится к Маргарет. Самуэля она не хотела использовать, его было жалко. Хоуп пришла к Сыну хозяев ночью, разделась, он покраснел, и эта краснота виднелась на его снежной коже даже в слабом свечном освещении. Сын хозяев смотрел на Хоуп, восхищался, хотел, боялся. Она потянула свой рот к его и потянула свою руку к его низу. Тут Сын хозяев вспомнил, кто он, вспомнил мать, плантацию и шепотом обозвал Хоуп словом, происходящим из цвета ее кожи, точно таким, которое использовала Хозяйка, а он повторял в детстве, повторил и сейчас. Хоуп улыбнулась. Он повторял это слово снова и снова. Заклинанием, шепотом. Хоуп толкнула его. Он упал на пол, задел железку кровати, поцарапал спину.

Сын хозяев решил не отвлекаться и заниматься хозяйством: сделать плантацию более капиталистической, даже более прибыльной и современной, чем у соседних богатых хозяев. Он объяснил матери и отцу свой план: заложить дом, купить машин, обучить им работающих, растить в два раза чаще сахарный лес, купить у соседа земли, расширяться, растить в четыре раза чаще сахарный лес, потом в шесть, потом в восемь, разрастаться. Нанять на все надзирающих. Но не приобретать новых работающих, а обходиться старыми, не вырабатывать их до Сильных средне и Слабых, сократить их часы работы и нагрузку, восстановить Сильных средне в Очень сильных, а Слабых в Сильных средне. Муж хозяйки не выдержал: «Ты еще предложи их освободить!» Сын хозяев снова покраснел: «Не надо их, конечно, освобождать». Хозяйка предложила сыну забыть свои северные мысли и велела начать надзирать за работающими и управлять ими самому. Сын хозяев обиделся: он очень хотел помочь родителям разбогатеть и хотел хоть чуть загладить свою вину за смерть сестры. Но он решил ходить на плантацию, чтобы надзирать и управлять, получалось плохо, некапиталистически, работающие его не слушались, а слушались только Мужа хозяйки, но сильнее всего – саму Хозяйку. Она возмутилась: сын собрался забрать у нее ее главное. Ее свободу. Право владеть, продавать и покупать людей. Единственную свободу, которая ей досталась. Ей подарили ее первого работающего на четвертый день рождения. Муж никогда не покушался на ее главное, потому что не умел владеть как надо: его семья ела за одним столом со всеми тремя работающими, которые у них были.

Хоуп не носила теперь Сыну хозяев воду для умывания, он боялся, притаскивал сам или звал Кристину. Хоуп напомнила себе не впускать в свою голову мысли про Сына хозяев и уж точно не жалеть его и не злиться пока на него. Она чувствовала, что будут еще возможности вырасти, получить удовольствие, изменить свою жизнь и остальных. С каждым утренним просыпанием она ощущала себя сильнее и сильнее. Это было продолжением ее наследования силы Голд. Эта сила проявилась еще тогда, когда Хоуп совсем ребенком договорилась сама с собой не впускать себе в голову заботы Хозяев, когда придумала подглядеть учебу и научилась писать и читать, когда решилась убежать к матери, когда сумела пережить атаку Хозяйки, а потом мороз, когда прожила все это время в белом доме как работающая, но все равно владеющая собой, когда стала писать слова в форме псалмов. Все это – сила Голд, которая ушла не в тело, а внутрь. Хоуп очень хотела рассказать об этом всем матери, чтобы та гордилась и была спокойна. Все, что она знала, – что мать жива, и Голд знала, что Хоуп жива. Голубоглазый надзирающий тогда сам отвез Хоуп обратно в белый дом Хозяйки и пообещал работающей, что, если она снова сбежит к матери, он застрелит обеих.

Вторым на плантацию заехал Лечащий человек с тонкими губами и кожным островом на голове среди серых волос. Он разговаривал с Хозяйкой про климат, влажный и жаркий, про его влияние на кожу. Лечащий человек приехал с другой стороны Юга на сборище лечащих людей в город, который находился недалеко от этой плантации. Хозяйка злилась: надо надзирать за работающими, как они сажают тростник. Муж и сын недонадзирают. А Лечащего человека приходилось поить чаем и тащить с ним беседу. Чай принесла Хоуп. Лечащий человек посмотрел на работающую гораздо дольше, чем смотрят на работающих, часто на них не смотрят совсем, а этот поглядел, и губы его вроде как стали толще. Хозяйка просто спросила, хочет ли он купить свинью: многие доктора переливали от свиней кровь пациентам, как она слышала. Но Лечащий человек сказал, что хочет купить Хоуп. Хозяйка просто спросила почему. Он ответил, что ему рассказали в городе, как эта работающая выжила чудесным образом в детстве. И ему очень интересно почему. Он предложил цену в два раза большую, чем за Хоуп должны были просить в белом мире. Хозяйка обещала посоветоваться с мужем и сыном. Но она не собиралась с ними советоваться – только с собой: с одной стороны, продать Хоуп – значит потерять ее для мести, с другой стороны, продать ее Лечащему человеку, скорее всего, и означает страшную месть. Разговор слышала Кристина, отмывающая остатки тела крысы из-под лестницы. Хоуп не знала, что Кристина ощущала себя ее бабушкой, которая мало может сделать для внучки. Кристина пошла к Маргарет, поговорила с ней. Та поняла, что за Лечащий человек к ним заехал, и стала молиться. Их разговор слышал Самуэль. Следующим утром, пока Маргарет спала, он набрал из тайника в сумку овощей, порошка от простуды, мыла, нож. Голова Самуэля не пожелала доброго утра, а подозвала Хоуп и рассказала, что ее хочет выкупить Лечащий человек, которого проклинают и боятся все работающие Юга, потому что он скупает их проводить над их телами эксперименты, получая таким образом знание для лечения тел хозяек. Как и многие хозяева, он не испытывает жалости, режет работающих женщин и девочек без обезболивающего. Хоуп отказалась бежать с Самуэлем: он остался один у Маргарет, дочь и муж умерли. Хоуп не испугалась, но подумала, что это и есть ее особая судьба и возможность расплатиться за морозные жертвы перед ее народом – поехать вместе с человеком, который истязает работающих, и убить его и тех, кто с ним работает. Хоуп понравилось такое ее наследие, она начала планировать.

Третьим на плантацию заехал Учитель. Он теперь носил стекла на глазах, отрастил волосы на подбородке и больше походил на учителя. Он сам доучился в университете, в городе рядом остановился у родственников, как и в прошлый раз. Хозяйка совсем не радовалась его приезду, не стала переодеваться для него в какое-то особенное платье, злилась. Надо надзирать за работающими, сорняки захватили будущий лес, все работающие – Очень сильные, Сильные средне и Слабые – должны были их уничтожать. Муж и сын недонадзирают. А приходилось поить Учителя чаем и тащить с ним беседу. И утешать. Чай принесла Хоуп. Когда он спросил, может ли он увидеть своих прежде учащихся, особенно Дочь, Хозяйка просто ответила, что Дочь укусила собака и та умерла. Старая новость про смерть Дочери хозяев поразила его. Хозяйка утешала его по поводу смерти своей дочери. Учителю стало обидно: он приехал сюда, чтобы найти жену, – пока ждал известий о работе, он подыскивал себе жену. Учитель ценил не приданое, а способность слушать его и восхищаться им. Он помнил, что Дочь хозяев выглядела мило и его преданно слушала. Он был готов сделать ей предложение, если бы она выросла красивая, но она оказалась мертвая. Сын хозяев выжил, но он не был нужен Учителю, на нем не женишься. А Сын хозяев Учителю сильно обрадовался. Как и для сестры раньше, образованный городской хозяин мужского пола, Учитель стал редким и нужным человеком для Сына хозяев. Недодругом или приятелем, но еще лучше, чем те, что были у него в школе, потому что Учитель помнил рай на плантации, когда были живы оба близнеца. Сын хозяев пригласил Учителя остаться, разместил его в своей комнате, сам спал на полу там же. Сестрина была закрыта. Когда родители ушли в поле, Сын хозяев остался и обсуждал с Учителем политику, философию, другие городские дела. Вынес из кладовки ром, сваренный на плантации. Напился, чего не делал со школы. Учитель принес ему ощущение свободы. Они ходили на реку грустить: Сын хозяев показывал ему место, где его сестру укусила собака. И на себе тоже показывал: вот тут, в мягкое на правой руке, между большим пальцем и указательным. Он долго жаловался Учителю на заледенелость матери, неготовность к его прогрессивным идеям по перерождению плантации. Потом они открыли вторую бутылку и дверь сарая. Сын хозяев показал Учителю доски Хоуп, чтобы развлечь его. Не только Самуэль, но и Сын хозяев подглядывал за Хоуп через прогрыз в стене. Сын хозяев рассказывал, как работающая незаконно училась у Учителя писать и слушала поэзию, делая вид, что работает. Учитель снял очки и протрезвел. Перебрал, почитал доски. Бормотал, что она как Филлис. Попросил Сына хозяев познакомить с Хоуп. Тот отвел его к Хоуп, она мыла посуду, а на самом деле занималась тем, что придумывала, как она убьет Лечащего человека и что сделает с собой после. Учитель спросил, есть ли еще такие тексты, как на досках. Хоуп узнала Учителя, поняла, что эти мужчины-хозяева пьяны. Достала из подпола, где лежали продукты и их с Кристиной предметы, несколько тряпочек и показала Учителю. Он держал холодные, замороженные тексты, и его руки дрожали.

Во время ужина Сын хозяев мучился похмельем и икал, а Учитель совсем протрезвел. После еды он предложил Хозяйке продать ему Хоуп и назвал неплохую цену. Сын хозяев удивился. Хозяйка ответила, что сожалеет, но уже обещала продать ее другому Хозяину. Учитель пытался выяснить за сколько и повышал стоимость Хоуп, но Хозяйка повторяла, что товар уже продан. Сын хозяев злился на мать. А она подумала, что вот и решилось и что надо написать Лечащему человеку в город, позвать его, чтобы он приехал с деньгами и забрал работающую.

Солнце еще собиралось всходить, Сын хозяев разбудил Хоуп, велел взять все ее предметы и идти за ним: у нее появился новый Хозяин. Хоуп была готова к этому, но надеялась попрощаться с Маргарет, Кристиной, Самуэлем, попросить передать Голд важные слова, которые когда-нибудь добрались бы до нее. За забором на дороге стояла повозка, Самуэль привязывал к ней доски. Хоуп обрадовалась ему, еще узнала свои текстовые доски с белыми и черными буквами, удивилась им, но решила не отвлекаться. В повозке сидел ее Новый хозяин. Работающая нашептала Самуэлю три предложения для матери и попросила его подарить ей нож, лезвие которого пряталось в рукоятку и возвращалось обратно. Самуэль плакал и отдал ей нож. Сын хозяев не плакал, но почему-то помог ей подняться в повозку и дотронулся до ее руки, будто она была женщина-хозяйка, а не работающая. Лошади крутили ушами и хвостами в темноте. Новый хозяин ударил по их спинам хлыстом. Поехали. Хоуп опознала окончание плантации бывших Хозяев, плантацию соседа – богатого капиталиста, реку, мост, перед которым свернули направо, на ту дорогу, по которой несколько лет назад без возврата уехал Джон. Хоуп сжимала открытый нож пальцами. Можно было ударить и сбросить тело в реку. Но работающая все не решалась. Злилась, что ей не хватает жестокости Хозяев. На Нового хозяина не смотрела, чтобы не начать жалеть его. Чуть посветлело. Решилась взглянуть, чтобы понимать, куда бить. Хоуп повернула влево голову и увидела Учителя.

Хозяйка ничего не могла. Сын предъявил ей много банкнот за Хоуп (за доски с текстами там тоже было, но Сын хозяев не стал уточнять). И подписанную им и Учителем бумагу. Тут заканчивались Хозяйкина власть и свобода. Ее пол был всего лишь женский, и совершеннолетний сын мог без ее ведома продать ее работающую. Хозяйка попросила сына уехать обратно в город, в любой город, в который он захочет, и обещала дать ему денег. Сын хозяев отказался и остался на плантации.

Главный город Хоуп нравился, но она почти его не видела: проспала его улицы, когда въезжали. Хоуп видела предыдущие города, они были каменные и многолюдные, но меньшие по размеру. Чем северней они двигались с Новым хозяином, тем меньше на улицах и в гостиницах она видела работающих. Хоуп понимала, что Новый хозяин не до конца знает, как обращаться с ней. Он расхваливал ее тексты на досках и на тряпках. Но селил ее в специальных комнатах в гостиницах с другими работающими. Велел ей стирать и гладить его белье, чистить обувь.

В Главном городе Новый хозяин поселил ее в своем доме, узком, высоком, воткнутом в общую стену других домов, в одной комнате с еще двумя работающими – мужем и женой, немолодыми, но еще Сильными средне, как определила Хоуп. Раньше домашние работающие жили в комнате как в собственной, они плохо приняли Хоуп. К тому же тут она вроде бы не работала. Теперь стирала, гладила белье, чистила обувь работающая Алиса. Она же убиралась и ходила за продуктами. Ее муж, работающий Роб, готовил еду и надзирал за хозяйственными деньгами. Свою одежду Хоуп стирала и гладила сама. Новый хозяин купил ей три платья: домашнее, прогулочное и совсем дорогое и красивое. Две пары обуви. Два комплекта белья. Две шляпы. Новый хозяин постоянно находил Хоуп занятия, непохожие на ее предыдущие. Поначалу они встречались у него в библиотеке, где Хоуп надиктовывала ему тексты со своих досок, Новый хозяин по-ученически записывал. Потом он пропадал, и Хоуп старалась помогать Алисе в работе по узкому дому, та отдавала ей самые грязные куски работы. Хоуп не была против. Ела она с работающими на кухне, и они обычно молчали при ней.