Kitabı oku: «Иди и возвращайся», sayfa 3

Я взяла резинку и начала стирать выглядывающую из-за куба морду шастазавра, но Никитин остановил меня:

– Оставь как есть. Дорабатывай вот здесь. – Он указал на правый бок мяча. – И еще вот. – Он ткнул пальцем в другое место. – Свет куда пропал?

Я молча кивнула. Он минуту постоял у меня за спиной и неслышно перешел к следующему ученику.

Вечером мы с близнецами отправились в кино. В «Художественном» шла «Красавица и чудовище». Домой на Виленский вернулись к одиннадцати.

Перекинулась с папой парой слов о том, как прошел день. Душ.

Уже перед сном, втыкая штепсель зарядки в телефон, я увидела эсэмэс, посланное через интернет-сервис. Сначала шло предупреждение, что эсэмэс отправлено через интернет и может оказаться мошенничеством. Дальше в кавычках – короткое сообщение, от которого мое сердце остановилось: «дорогая я здесь удали это сообщение».

Глава 4,
в которой Нина начинает собственное расследование

Я часто думала, что бы с нами было, если бы она не исчезла. Наверное, она по-прежнему ходила бы в свой НИИ и писала диссертацию – она писала ее всегда, сколько себя помню, во всяком случае, родители говорили о диссертации каждый день.

– Мой муж может позволить себе жену, которая занимается наукой, – говорила мама по поводу и без. Этой шутке всегда смеялись.

– Ее интересуют только пробирки! – гремела бабушка, если мамы не было дома. Но при маме она была очень милой. Как и все остальные.

Наверное, она дописала бы и защитила кандидатскую и продолжала исследовать свои штаммы – в белом халате, перчатках и прозрачной маске. Папа спал бы до обеда, потом уходил на работу, а ночами играл в игры на компьютере в их комнате. Я бы продолжала ходить на ушу и плавание. Наверное, мама заставляла бы меня ходить на дополнительные уроки английского, хотя я и в одиннадцать лет прилично на нем говорила.

Еще мама отправила бы меня в школу с углубленным изучением химии и биологии. Она всегда говорила, что хотела бы, чтобы у ее детей, то есть у меня, было понимание причинно-следственных связей и закономерностей этого мира. Но я пошла в физико-математический лицей, потому что туда пошли близнецы – мои единственные друзья.

А вечерами мы собирались бы на ужин, а может, завели бы кошку, или даже собаку, или второго ребенка, хоть мама и говорила всегда, что второго она не вынесет.

«Дорогая» – так она меня называла.

– Дорогая, вымой посуду, – просила она, не отрываясь от учебника, в котором делала заметки.

– Дорогая, приберись в комнате, – говорила она, входя в мою спальню и отбрасывая с дороги носки и игрушки.

– Дорогая, брось заниматься ерундой и почитай, – сердилась она и отнимала у меня планшет.

«Дорогая» был американизм, который прочно ко мне прилепился. «Дорогая» – так меня стали поддразнивать близнецы и папа.

«дорогая я здесь». Написанное точно так, как писала она, – без заглавных букв и знаков препинания. Я всю ночь пролежала с открытыми глазами и заснула, когда за окном посветлело и по Виленскому проехали первые машины.

Утром проснулась от стука в дверь и папиного бодрого:

– Доброе утро!

Папа кормил меня завтраком и несмешно шутил. «удали это сообщение». Глядя на него, на хмурое утро за окном, я решила, что ничего не скажу ему о сообщении. По крайней мере до тех пор, пока сама не узнаю больше.

– Папа, кто сейчас занимается маминой пропажей? – спросила я невпопад, прервав очередную несмешную историю.

Папа дернул рукой, и на пол полетела и вдребезги разбилась кружка. Я ни разу не задавала вопросов о ее поисках. Видела, как он мучился, как ночами ходил из комнаты в комнату, но терпела. Мой вопрос прозвучал, видимо, слишком неожиданно, будто вместе с ним вылетел из посудного шкафа бледный, запыленный мамин призрак.

– Те же, которым мы заявление написали? – пришлось задать наводящий вопрос, потому что папа молча собирал осколки и выбрасывал их в ведро под раковиной.

– Нет, дело давно передали, перевели в уголовные. – Он подцепил подушечками пальцев мелкие осколки и смыл их под краном, повернулся, посмотрел на меня: – Они ничего не нашли, Нина. Незачем об этом думать.

Я опустила глаза и отпила чай. «удали это сообщение». В колодце нитями снова тянулся мелкий дождь. Я достала телефон и удалила сообщение.

В школе на перемене я нагуглила адрес отделения, где мы с папой были во второй день ее исчезновения. Увидела и фотографии того здания – и сразу вспомнила тягостное ожидание, очередь вдоль стен и папки с делами, не умещавшиеся на полках. У отделения был рейтинг 2,4 из 5 «на основании 16 отзывов». Я пробежала по ним глазами: «Посетил на днях сие заведение», «Не самые вежливые менты в городе», «Безобразие!!! Не дозвониться!!»

Еле отсидев последний урок, я соврала близнецам, что у меня сегодня этюды в художке, и погнала самокат в сторону отделения.

Легко нашла его на одной из соседних улиц, в нескольких минутах от школы. У входа стояла толпа мигрантов, а напротив них – пара патрульных со скучающим видом. На меня никто не обратил внимания, и я вошла внутрь.

Здесь все осталось таким, как я запомнила. Стол, на котором мы с папой писали заявление, стоял на том же месте и прогнулся еще ниже. Я представила, как каждый раз он оседает на миллиметр под тяжестью очередного заявления. Вдоль стен сидели басилозавры, морские скорпионы, мелкие скаты.

– Сверлит и сверлит, днем и ночью, вот я и… – доносились обрывки разговоров.

Я прождала в очереди не меньше двух часов, уткнувшись в блокнот, в котором штрих за штрихом появлялись выкрашенный до половины коридор, дежурный-тилозавр за стеклом, продавленный стол и кусок двери с фамилией участкового.

В его кабинете по-прежнему повсюду лежали папки, и сейчас башни из папок стояли еще и на полу, оставляя тропинки от двери к столу, стулу для посетителей и шкафам. Участковый ничуть не изменился – серый человек с кругами под глазами. Он меня не узнал. Я долго и неуклюже объясняла, чего хочу. И когда наконец он понял, зачем я пришла, сообщил, что помочь ничем не может:

– Девушка, дело переквалифицировали и перевели в другую структуру. Вам следует обращаться по новому месту ведения дела.

– По какому месту?

Участковый внимательно смотрел на меня, будто раздумывая, можно ли мне доверить эту информацию. И, похоже, собирался уже отказать, но тут за дверью раздались шум драки и пронзительные крики. Капитан что-то настучал на клавиатуре, а потом быстро переписал с экрана на листок бумаги, протянул мне и, лавируя между башнями из папок, поспешно вышел из кабинета. На листке была фамилия с инициалами: «Клочков М. П.» – и городской номер телефона.

В коридоре я приткнулась в тихий угол и набрала номер. В трубке услышала длинные гудки. «Мало ли, вышел из кабинета или по сотовому разговаривает», – подумала я и присела у окна, выходящего на улицу. Толпа мигрантов существенно увеличилась, и их по-настоящему охраняли человек десять патрульных. Выглядело все не так безобидно, как два часа назад. Чудовища в очереди беспокойно ерзали и переглядывались.

– Безобразие, – шипели некоторые из них.

Набрала номер еще раз – занято. И еще через пять минут – длинные гудки. Клочков М. П. был, очевидно, очень занятым человеком, кем бы он ни был. Я подумала, что не знаю ни места его работы, ни должности. Достала из-под продавленного стола самокат и вышла на улицу. Там несколько секунд выбиралась из плотной толпы, пока патрульный не преградил мне дорогу рукой. Я подняла голову, откинула капюшон. Рассмотрев меня в желтом свете висящего над нами фонаря, патрульный дал мне пройти, и я покатила домой.

Дома между чтением новостей «ВКонтакте», перепиской с френдами и ужином позавчерашним супом набрала Клочкова еще раз десять – все те же длинные гудки. Подумала, что он уже дома – в двухкомнатной квартире где-нибудь в Купчине: старая мебель, обои в цветочек, на газовой плите закипает стальной чайник с застарелым жиром на боках. Сам Клочков представлялся мне грустным мужчиной с морщинами у глаз. Наверное, человек с такой фамилией одинок. Вечерами он приходит домой и пьет чай с печеньем, сидя перед телевизором.

Послонялась по квартире – папа сегодня задержится до полуночи, его команда сдает проект. Прошла пять раз из кухни в прихожую, потом быстро оделась и пошла к близнецам.

Дом близнецов был прямо напротив нашего. Маскароны на нежно-зеленом фасаде смотрели в окно моей комнаты. Закрывая жалюзи на ночь, я подмигивала мужским маскам с вытаращенными глазами и львиными гривами. Мы жили на третьем этаже, а они – на втором. Разговаривая по телефону, мы иногда подходили к окнам, показывали друг другу язык и корчили гримасы.

Перебежала через переулок – мне раздраженно посигналила машина, которой я не заметила, – набрала код в арку. Их колодец освещался только окнами квартир и вообще был запущенным: разбитый асфальт, мусорные баки переполнены. От них, испугавшись меня, метнулась и скрылась в отдушинах пара кошек.

Дверь мне открыла бабушка.

– Нина пришла, – оповестила она о моем прибытии, постучавшись в комнату к внукам.

– Привет, Нина, как дела? – Именно так их отец здоровался со мной, выглядывая из кухни, сколько я себя помнила.

– Хорошо, Андрей Маркович.

В душе шумела вода – их мама любила мыться основательно, пару часов, не меньше. А так как санузел у них был совмещенный, то ее привычка была причиной каждодневных семейных стычек. Но в целом Веприковы были, как говорили близнецы, незамороченными. Они не делали великой трагедии из того, что кто-то занимает ванную на два часа. Занял – значит, так надо, и точка. Я завидовала их простоте и умению все делать и говорить прямо, ничего не скрывая и не притворяясь.

Вот и сейчас они оба даже не повернули голов, когда я вошла в их захламленную комнату, а захламлена она была ужасно: они никогда не могли решить, чья очередь прибраться, поэтому не прибирался никто. Близнецы были увлечены огромным пазлом, который собирали прямо на полу.

Пазл шириной метра полтора изображал медведицу и медвежат, ловящих форель на пороге бурной реки. Одно большое коричневое пятно и два маленьких. Остальное пространство занимал бурный поток: пенящаяся вода, из которой выглядывали камни, – такой рисунок был на коробке, которую они прислонили к кровати Насти. Миллион рассыпанных на полу деталей были абсолютно одинаковыми – бледно-серые или мутно-голубые, величиной с ноготь. Близнецы уже сделали рамку, но все остальное пространство было пустым. Однако посередине на ветхом ковролине высилась небольшая кучка коричневых деталей – то, что в будущем станет медведями.

Ваня и Настя, согнувшись над пазлом, сосредоточенно перебирали кусочки. Я забралась с ногами на Ванину кровать и наблюдала за ними сверху.

– Вот, кажется, сюда, – сказала Настя, вставляя одну детальку.

– Думаешь? Кажется, оттенок не тот, – задумчиво ответил Ваня, рассматривая, что получилось. – Здесь немного голубее, чем вот тут. – Он показал пальцем.

Настя присмотрелась внимательнее, вытащила деталь и с досадой бросила ее в общую кучу:

– Мы никогда его не соберем.

– А давайте за мороженым? – предложила я.

Они, казалось, проигнорировали мои слова, но через минуту Ваня встал и отряхнул с колен приставшие детали:

– Давай.

Мы с Ваней вышли из комнаты и обувались в прихожей. Душ больше не шумел, мама близнецов выглянула из ванной в махровом халате и с тюрбаном на голове:

– Привет, Нина. Как дела?

Вдвоем мы спустились вниз, и уже на Радищева нас догнала Настя. В круглосуточном супермаркете мы купили три пломбира в вафельных стаканчиках и литровую бутылку кваса.

С ними присели на низкую ограду палисадника на Басковом. Настя весело болтала о школьных знакомых. Ваня смеялся – его очень легко рассмешить. Я достала телефон, чтобы посмотреть время, и увидела еще одно сообщение, отправленное через интернет. Прочла. Стараясь не показать вида, удалила. В тот момент я уже не сомневалась, что она жива и хочет, чтобы я помогла ей.

«Сообщение отправлено через интернет. Возможно, это мошенничество. „в том же месте завтра время равно дню покупки свиней“».

Глава 5,
в которой Нина идет на встречу с мамой во время покупки свиней

– Четырнадцатого июня, – сказала мама, обводя на календаре дату, – и только если будешь хорошо себя вести. Поняла?

– Поняла.

– И никаких отговорок. Все занятия по ушу и показательные выступления. Если не выполняешь свою часть сделки, папе можешь не жаловаться, я его предупредила. Поняла?

– Поняла.

Она сначала обвела в календаре красным фломастером весь квадратик с датой, потом, покопавшись в беспорядке на моем письменном столе, нашла синий фломастер и обвела им цифру «14». Календарь висел прямо над моей кроватью.

Мне восемь лет, и я умоляю родителей купить собаку. Мама категорически против. Папе все равно, но выгуливать он ее не будет. Я соглашаюсь на кошку – кошку выгуливать не надо, и грязи от нее меньше. Но у мамы на кошек аллергия. Тогда я прошу крысу или черепашку. Но крысы пахнут, а для черепашки нужен аквариум, и кто, спрашивается, будет его чистить?

После недель торгов и споров родители соглашаются на морскую свинку. Но и ее я, оказывается, не заслужила. Дело в том, что я с парой друзей из секции («Какие они тебе после этого друзья?» – вопрошает мама) пропустила занятие по ушу. Вместо него мы ходили есть мороженое на игровую площадку моего бывшего детского сада. Там нас нашел мастер – площадку было видно из окна раздевалки. Потом он случайно столкнулся с мамой на улице и все ей рассказал. Покупка свинки не просто отложилась на неопределенный срок, но и вообще грозила сорваться. Чтобы искупить вину и заслужить свинку, мне пришлось пройти через сто назидательных внушений и сто раз пообещать, что я буду ходить на все занятия и участвовать в показательных выступлениях.

– Показательные одиннадцатого. Почему нельзя купить свинку в тот же день? – ныла я.

– У меня конференция, – отрезала мама.

– А двенадцатого?

– И двенадцатого тоже. И вообще, если некоторых прогульщиков что-то не устраивает, они могут обойтись без свинки.

– Все устраивает!

Разговор состоялся за месяц до назначенной даты, и каждый вечер я зачеркивала цифру в календаре.

Четырнадцатого июня после работы мама зашла за мной, и мы отправились в зоомагазин на Некрасова.

Полуподвальчик был ярко освещен потолочными лампами и лампами обогрева террариумов. В окнах шагали ноги прохожих. Одни на других стояли аквариумы с рыбками. Некоторые – с совсем простенькими, за пятьдесят рублей, но плавали и важного вида рыбы величиной с мою ладонь, презрительно смотревшие на нас сквозь толстое стекло аквариума. Были здесь и змеи, и попугайчики, верещавшие в дальнем углу. Прямо на полу стояли корма и кошачьи туалеты. Тем не менее в этом изобилии чувствовался порядок, а ловкая продавщица, весело оглядев меня, ответила на мамин вопрос:

– Идемте, свинки у нас у кассы. Вообще-то осталась только одна, но тебе понравится, – сказала она на ходу, обращаясь ко мне через плечо.

В самом деле, в клетке, выложенной сеном, шуршала самая лучшая на свете морская свинка: рыжая, с белыми носом и шеей. Мне показалось, что, увидев меня, она подмигнула.

– Нравится? – спросила мама.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова от счастья.

Вместе со свинкой нам вручили большую напольную клетку, две упаковки сена, поильник и несколько упаковок с кормом, включая вяленую морковь, к которой, как вычитала мама, свинки питают особую слабость.

– За своей Розитой будешь убирать сама, – строго сказала мама тем же вечером, увидев горы сена вокруг клетки, которые свинка успела разбросать.

– Я буду помогать, – сказал папа, прикручивавший расшатавшуюся полочку в книжном стеллаже.

– Ребенок должен нести ответственность за своего питомца, – напомнила мама, бросая на него сердитый взгляд.

– Ребенку всего восемь, – возразил папа, пробуя полочку на крепость.

– Потом обсудим. – И мама вышла из моей комнаты. Она считала, что детей с раннего возраста надо приучать к ответственности. Розита издала вслед ей переливчатую трель, похожую на звонок телефона.

И теперь, шесть лет спустя, мне снова пришлось идти в зоомагазин. В школе я соврала, что у меня болит живот, чтобы уйти с двух последних уроков и успеть к 14:06.

Когда я закрыла за собой дверь зоомагазина, звякнул колокольчик. Внутри все было меньше, чем я помнила. В прошлый раз магазин показался мне целым экзотическим миром: разноцветные рыбки, причудливые водоросли, жабы и змеи у озёрец, выложенных камушками. Сейчас же я заметила, что вода в аквариумах мутновата, пол мог бы быть почище. Жаб и змей больше не продавали. На месте террариумов стояли разнокалиберные аквариумы с ценниками. Внутри них лежали пластиковые коряги, водоросли, наборы камней и ракушек, тоже облепленные ценниками.

– Две коробки кошачьего, – раздался голос из глубины магазина, похоже, продавщица говорила по телефону. А потом громче: – Две коробки! Меня что, плохо слышно? Две коробки кошачьего и две для собак. Расчет безналичный. Да, нужна счет-фактура. – И после небольшой паузы, раздраженно: – Нет, адрес не изменился! Я у вас десять лет заказываю, а вы всё спрашиваете! До свидания! Что за бестолочи, – произнес голос, и телефонная трубка грохнулась о поверхность стола.

Я посмотрела на часы: 14:00. В магазине не было никого, кроме меня и невидимого продавца. Я подошла к кассе, но продавщица двигала ящики в подсобной комнате и меня не слышала. Свинок тоже не было, зато на их прежнем месте стояла точно такая же клетка, в которой в колесе, прикрепленном к стенке, бегали три песчанки. Увидев меня, они спрыгнули с колеса, подбежали поближе и заинтересованно вытянулись на задних лапах, ласково смотрели и подергивали носами.

– Вы что-то хотели?

Я подняла голову. Передо мной стояла та же женщина, только в прошлый раз ее волосы были огненнорыжего цвета, а сейчас – каштановые, с модно окрашенными прядками. Скорее всего, хозяйка магазина, догадалась я.

– Вообще-то нет, просто жду автобуса, а на улице холодно, – соврала я и удивилась, как легко мне в голову пришла идея с остановкой.

– Тогда я в подсобку пересчитывать товар, – сказала она, – если что-то заинтересует – зовите.

– Хорошо.

Она взяла со стола потрепанную тетрадь и исчезла.

Я прошлась до двери и обратно. Посмотрела время: 14:05. Прошлась еще раз, чувствуя, как немеют ноги и по телу разливается холод. Живот тут же отозвался болью, все острее и острее, по нарастающей, пока в глазах по краям, как на экране телевизора, не начали расцветать черные цветы. В зазоре между двумя аквариумами стояла табуретка. Я присела на нее, чтобы не упасть от оглушительных ударов сердца, перевела дыхание.

14:06.

14:07.

Живот и сердце немного успокоились, и я подошла к окну. За стеклом по оживленной улице Некрасова шли потоки машин. В супермаркет напротив входили и выходили люди. Никого похожего на нее.

Вернулась и села на стул.

14:10.

14:15.

Я закрыла глаза и медленно досчитала до ста.

14:17.

К Розите я потеряла интерес примерно через неделю, когда выяснилось, что она не любит сидеть на руках, не любит мыться и не отзывается на имя. Не слишком-то умное животное. Убираться в клетке вовремя я забывала.

– Во сколько твои мультики начинаются, ты не забываешь! – гремела мама, подметая щеткой сено вокруг клетки. Розита издавала нежные трели, когда она заходила в детскую, но маму это только сердило. – Распелась тут! – говорила она Розите.