Kitabı oku: «Генка и Нинзя», sayfa 4
5. Война
В четверг утром Гена пришел во двор к девчонкам опять чуть раньше десяти. Но в этот раз на качелях сидела Нина, и будто ждала его. Он заметил, что ноги у нее еще сильнее исцарапаны. «Опять по деревьям лазила?» – подумал он.
– Вот, – показал он мышей. – Я сказала родителям, что нашла девочку, которой отдам.
– Правильно. Ладно, пошли, наши уже там, – только и сказала Нин-зя, как будто прошло не пять дней, а час с последней их встречи.
Заброшенный дом выглядел точно так же, как и в прошлый раз. Обычный старый дом. Гена даже удивился, чего он так боялся раньше? Но как только он оказался по ту сторону забора, и солнце стало светить тусклее, он начал вспоминать.
Лиза, Аня и Соня уже ждали во внутреннем садике с разбитым питьевым фонтанчиком из белого камня, но внутрь не заходили. Мыши в клетке в руках у Гены, словно почуяв неладное, стали бегать туда-сюда и попискивать.
– Вот потому я их и ношу в кастрюлечке, – тихо сказала Соня, подойдя ближе. – Хотя все равно она трясется, противно…
Они прошли, как и в прошлый раз, через прихожую, столовую, кухню и спустились в каморку. И, как и в прошлый раз, Гена почувствовал, что мир за пределами дома поблек, выцвел… почти перестал существовать.
Нин-зя зажгла свечи, и тени на ее лице заплясали, делая его пугающе суровым. Она откинула крышку погреба.
«Погреб, – подумалось Гене, – это когда что-то погребают…».
– Ну что, идем. – Сказала Нина тихо. Но если девчонки понижали голос от страха, у Нины был такой тон, которым люди обычно говорят в музеях. Или в храме. – Не споткнись, смотри под ноги.
Мыши, до этого бегали по клетке, а теперь успокоились и даже, как показалось Гене, заснули. Он начал спускаться вслед за Ниной. Она держала свечу сбоку, чуть приподнимая ее, чтобы «Лене» было видно, куда ступать.
В погребе было сыро. В воздухе висело столько влаги, что одежда Гены, казалось, намокла и потяжелела. Это было странно, потому что дом наверху был весь сухой и ломкий, как ноябрьский лист. А вся вода, получается, стекла сюда? Гена понял, помимо всего прочего, почему в прошлый раз слышал шаги Нины и Сони как шлепанье. Его подошвы сейчас издавали такой же звук – на ступеньках стояла вода. Гена стал считать их – и успел дойти до двадцати, как внезапно понял, что подсчетами, анализом и предположениями попросту старается заглушить страх.
Он призвал на помощь все свое самообладание. Он представил, что страх – это маленький ребенок, темный зверек, который цепляется за его кофту, и его самого нужно успокоить. Объяснить, что происходит, либо просто утешить. Взять на себя ответственность за него. Спрятать под кофтой, убаюкать.
Стало чуточку легче.
Нин-зя остановилась, огонек свечи задрожал. Гена заметил, что впереди становилось чуть светлее. Наверное, откуда-то сверху проникал свет, хотя в полу первого этажа он никаких провалов вниз не видел.
– Тут осторожно, – сказала Нина все тем же торжественным голосом. – Впереди доски скользкие. Пол провалился, но некоторые доски торчат над провалом. Тебе нужно пройти по ним до края, вынуть мышей и бросить их вниз – но только когда я скажу, поняла? Только по моей команде.
– Поняла. – Хрипло ответил Гена и медленно стал продвигаться вперед.
– Я посвечу. – Сказала Нина.
Помещение под домом было огромным. Где-то наверху смутно угадывались балки, с которых свисало что-то длинное. Откуда падал свет, Гена так и не понял – он был белесым, будто гнилушечным или даже таким, какой бывает у глубоководных рыб. Только подумав про океанское дно, Гена тут же нашел и подходящее сравнение – да, тут было словно глубоко-глубоко под водой. Или, как он представлял себе глубину – там темно, давит и нечем дышать.
Он осторожно продвигался вперед, от края к центру гигантского зала. Позади себя он слышал голос Нины – и странное дело, он слышал его совсем близко, почти у самого уха, хотя Нина не сдвинулась с места. Он понял это, когда увидел боковым зрением, что свеча осталась у стены.
– Ты скоро увидишь широкую доску, пойди по ней.
Гена подумал – может, Нинка оставила свечу позади, а сама крадется за ним в темноте? Он резко повернулся и увидел ее силуэт у самой стены, где она и осталась стоять. Он услышал тихий смешок.
– Это акустика, балда. Звук тут так отражается, что кажется, будто совсем рядом говорят. Не отвлекайся на это, лучше смотри под ноги.
Совет прозвучал вовремя – Гена как раз подошел к краю провала. Перед ним и впрямь была доска. Он потрогал ее ногой, перенес часть веса… вроде держится крепко, даже не скрипнула. Генка сделал несколько шагов вперед и посмотрел вниз. И застыл.
Несмотря на очень скудное освещение, он увидел множество вещей сразу, как будто кто-то специально услужливо подсвечивал их у него в мозгу. Дно провала было заполнено мусором. По каким-то причинам мусор казался живым – может, Гена уловил какое-то движение? Вперемешку с глинистой, склизкой землей там лежали доски, странным образом сохранившиеся в такой влаге обрывки обоев из комнат сверху, металлические прутья, согнутые в цветы, доски, одежда, провода, надорванные башмаки, большие банки, шляпы, колючая проволока, битый кирпич, обертки от конфет, рамы от картин, огрызки яблок, посуда, старый мотор, виниловые пластинки, коробки, штукатурка, цветное стекло – и грязь, грязь, грязь… Что-то из этого опадало ямами, что-то вздымалось волнами, и на самой высокой, почти под краем доски, действительно лежала старая немецкая каска с двумя узнаваемыми «рожками» по бокам. И, как ни странно, не было запаха «мусорки» или отходов, а только чего-то вроде мокрой тряпки, которую забыли на неделю в жестяном ведре. Гене вспомнилось виденное всего раз в книге слово «волглый».
– Дошла до края? – Спросила Нина.
– Да. – Ответил Гена, сглотнув.
– Приготовься.
Генка откинул крючок на дверце клетки, но прижимал ее пока пальцами. Во рту стало горько.
– Маниту! Мы жертвуем тебе и хотим победить в следующей битве! – Крикнула Нин-зя и следом, – бросай!
Гена откинул дверцу и засунул руку в клетку, но мыши, проснувшись, выворачивались, пищали и стоило ему ухватить одну, другая кусала его и он отпускал жертву. Тяжело и часто дыша, чуть не плача от боли и страха, он вытянул руку с клеткой над провалом и стал трясти ею, дергать из стороны в сторону, чтобы мыши вывалились сами. Раздался писк и два беленьких тельца полетели вниз.
Они не просто упали в грязь.
Отбросы поглотили их с чавканьем.
И тогда Гена услышал голос.
– Будет исполнено…
Голос этот отражался от стен и шел как бы из всего провала разом. Не выдержав напряжения, Гена выронил вслед за мышами и клетку и, развернувшись, в два прыжка преодолел нависающую над провалом доску. Подбежал к Нинке и вжался спиной в стену.
Страх его не был больше крошечным ребенком или зверёнышем, которого надо было стеречь. Он вырос, облепил Генку целиком и жадно шарил взглядом вокруг, ища, чем бы еще прокормиться. Пугающим дрожанием света? Дуновением сквозняка на шее, а может, чьим-то дыханием? Любой звук, идущий от провала, будь то шорох сползающего мусора, или поступь подбирающегося монстра, неважно – взращивал страх мальчика все больше и больше.
Нина взяла Гену за руку. Только когда его ладонь обхватили крепкие пальцы девочки, Гена понял, что его самого трясет.
– Ну всё, теперь назад. Тихонько… Всё, он сейчас поест и заснет. В первый раз все ужасно боятся, а потом ничего. Привыкли.
И Нина повела Генку за собой.
Чем дальше они отходили от провала с живыми отбросами, тем меньше Гена боялся. У ступенек лестницы он даже смог осознать, что перестает бояться. «Это оно так защищается… – подумал он. – Чтобы те, кто его увидел, не вернулись сюда его уничтожить».
Выйдя из погреба, Гена даже нашел в себе силы улыбнуться девчонкам. Судя по их немного испуганным лицам, улыбка у него вышла не очень ободряющая.
А снаружи светило солнце.
Генка вдохнул полной грудью
(гнилушки в его легких засветились ярче от кислорода)
и, когда Нина произнесла те же слова про победу, что и в прошлый раз, ощутил подъем и силу.
– Мы сегодня опять победим.
6. Крадущийся в Тенях
В детских играх существует множество неписанных правил, которые неукоснительно соблюдаются. Попали в тебя – значит, «умер». Если нашли из-за взрослых или пришлось выйти из игры, потому что родители зовут – поражением не считается. Если «убили» – ты в стороне, своим не помогаешь.
Казаки-разбойники или индейцы-ковбои отличались от остальных игр тем, что в них больше прятались и сражались. И сражались сразу до «смерти». Целью было найти и подстрелить врагов первыми – кто оставался последний в живых, тот и приносил своей команде победу.
Это лето, как узнал Гена раньше от Вити, группа девчонок выигрывала почти «всухую». Один раз случайно попалась Лиза… но в спорной ситуации, ее собака нашла и бегала, лаяла вокруг – выдала. Но обычно девчонки находили пацанов первыми, как бы искусно они не прятались, будто могли видеть сквозь стены.
Про рентгеновское зрение Гена ничего не знал, и до встречи с тем, в погребе, думал, что Лёша его просто не заметил.
Но теперь не был так уж уверен.
Он крался по крыше гаража. Тактика команды Вити, он знал, была в том, чтобы попытаться выманить девчонок на открытое место. То, что команда Нин-зи легко их обнаруживала, мальчишки уже поняли. Значит, надо ловить шанс там, где он хоть чуточку есть – выманить, окружить. Быть более меткими.
Потому Гена сразу понял, почему мелкий Славик бежит по двору с колонкой, почти не прячась. Наверняка где-то рядом сидит в засаде, к примеру, Лёша, готовый нажать на спуск пистолета.
Гена мог бы выскочить прямо перед Славиком. Помедлить, дать ему возможность выстрелить. Но он затаился на крыше, прильнув к гофрированному железу, плотно, насколько было возможно, хоть оно, нагретое солнцем, и жгло кожу.
(слизь на солнце шипела и превращалась в засохшую корку, треснутый панцирь)
Лук и стрелу Гена держал наготове.
«Чего я жду? – Спросил он сам себя. – Если спрыгнуть вниз.. пошуметь… но нет, Нинка не поверит в то, что меня так легко нашли…»
У него заболела голова от разных мыслей, он прикрыл глаза.
Можно ли подстроить так, чтобы как будто случайно он выдаст себя? Как в случае с собакой? Поверит ли Нин-зя? Но он сам не хотел проигрывать. Он хотел – найти – поймать – убить – победить.
«А зачем? – спрашивала другая его часть, – я уже узнал всё, что надо было, могу прямо хоть сейчас встать и уйти! Но… тогда будет несчитово…»
Отвлек его тихий, злой выкрик:
– Пусти!
Генка открыл глаза. Славка стоял посреди двора, около колонки, опустив голову. Пистолет его валялся на земле. А рядом стояла Нинка и опутывала руки Славика веревкой. И никакого Лёши не было, никто не стрелял из-за угла. Получается, Слава был один?
– Молчи. Говорить будешь, когда я спрошу, – сказала Нина грозно и подтолкнула мальчишку в спину. – И тогда ты мне всё расскажешь.
Гена спрыгнул вниз. Он хотел сказать Нине, чтобы она отпустила Славу, что он сдается и это они с Витей придумали всю эту затею со шпионом, а мелкий ни при чём. Нин-зя, увидев его, прищурилась:
– А ты чего не стреляла?
Изумленный таким поворотом Гена («Меня не раскрыли!») промямлил что-то, мол, только что подошел.
– Вперед! – Нинка толкнула Славика в спину чуть сильнее. Он обернулся, глянул было на Гену, но быстро отвел глаза. Он тоже ничего не понимал.
Втроем они двинулись через дворы. В самом последнем, где гурьбой теснились старые деревянные сараи, Нина откинула доску в стене одного из них, болтавшуюся на гвозде и первым запустила Славку. Потом кивнула Гене.
– Полезай.
В сарае было почти пусто – кто бы ни хранил тут что, оно давно попортилось или сгнило. Хозяева, наверное, давно уже умерли, а эти покосившиеся «избушки» все стоят. Стены сарая были из досок, одна из них была обклеена пожелтевшими газетами; щели между досками когда-то проложили мешковиной, но и она почти полностью сгнила, и сейчас только отдельные почерневшие нити торчали во все стороны, как ножки дохлых насекомых.
Пол сарая был земляным. В полутьме Гена увидел, что посередине вкопан столб. К нему-то Нина и подвела Славика, а потом прикрутила веревку к столбу, чтоб не убежал. Затем девочка зажгла свечу, стоящую на ящике в углу.
Гена постепенно начал понимать.
Нинка обошла вокруг столба, разглядывая врага.
– Ну и где ваш штаб? – спросила она резко.
Славик выпучил на нее глаза:
– Ты чё! Совсем что ли?
У Гены пересохло во рту. А Нин-зя, будто и не слышала Славку, продолжала резким, шипящим тоном:
– Говори, и тогда избежишь последствий. Где штаб? – Вдруг она внезапно повернулась к Генке и обычным голосом произнесла: – Вообще слово «штаб» мне не нравится. Не бывает штаба у ковбоев.
– Форт, – не веря в то, что говорит это, подсказал Гена.
– Точно! Где форт, говори, жалкий бледнолицый!
– Да ты с ума сошла совсем, какой форт? – Заорал Славик, которого как прорвало. Видно, он тоже думал, что их с Генкой разоблачат и побьют. Так-то тоже было неприятно и страшно, но меньше. По крайней мере, это все еще игра. – Это у немцев штаб, дура!
Славик был абсолютно прав.
Кроме индейцев, ковбоев, казаков и разбойников были еще «наши» и «немцы». И отличались они тем, что там действительно был штаб.
Генка играл в «войнушку» с дворовыми друзьями раньше, пока его семья не переехала. И отлично помнил правила.
Обе команды выбирали каждый раз новое место, желательно, скрытое от посторонних глаз. И назначали его штабом. В штабе обязательно надо было хранить «секретные бумаги», и обычно их изображали газеты, сложенные квадратом и перевязанные бечевкой. Целью игры было не столько найти и пристрелить врага, сколько взять его в плен с целью допроса. Вот тогда-то и спрашивали «Где штаб?». Пленники гордо молчали, хоть их и унижали всякими способами. Дразнили, швырялись землей на одежду, иногда плевали в лицо. «Немцы», чувствуя свою обязанность быть трусливыми, просто потому, что были «немцами» и врагами, сдавались именно на этом этапе. Некоторые даже раньше, если могли получить от родителей особо сильный нагоняй за испачканную одежду.
А вот «наши», русские, терпели до конца. Потому что советский солдат никогда не выдаст, где штаб.
И когда арсенал обзывательств был исчерпан, начинались пытки. Генка сам видел, как одному мальчишке «немцы» три раза делали «крапиву», причем довольно сильно – это когда на запястье жертвы смыкают пальцы и крутят в разные стороны, чтобы защемить кожу и потянуть.
Сам Генка пару раз попадал под «крапиву», но терпел. Было больно, но он был советским солдатом.
Теперь, глядя, как Нин-зя ломает правила, он чувствовал себя в сто раз хуже, чем во время «крапивы».
Самое ужасное в том, что звать на помощь было бесполезно, сараи находились далеко от жилых домов. Да и смысл… Кинуться на Нинку и повалить ее? Тогда рассыплется вся его история, и задание будет провалено.
Гена ни за что не признался бы, даже себе самому, что часть его испытывала радость при виде связанного врага. Но другая его часть требовала сделать хоть что-нибудь. Хотя бы призвать Нинку вспомнить правила.
– Вообще, штаб и правда только у… – начал он, но Нин-зя его прервала взмахом руки. Наклонилась к Славику и сурово сказала:
– Бледнолицый, у тебя есть только один шанс спасти свою жизнь. Скажи мне, где ваш форт, и я подарю тебе быструю смерть.
Славка замотал головой и покосился на Генку. Но тот молчал и кривился, как от зубной боли.
– Поверь мне, ты захочешь быстрой смерти, – продолжила Нинка и стала опять размеренно ходить вокруг столба. – Я могу приказать своим воинам привязать тебя к лошадям и они разорвут тебя на части заживо. Я могу вырезать кожаный шнурок, намочить его и обвязать вокруг твоей шеи… а потом бросить тебя на палящем солнце со связанными руками и ногами. А шнурок будет медленно высыхать и душить тебя… тоже медленно. Или…
Нин-зя потрогала рогатку, висящую у нее на поясе. А потом, неожиданно шагнув к Генке, вырвала у него из рук свой старый лук и стрелу.
Наложила ее на тетиву, натянула лук и прицелилась Славику ровнехонько в глаз.
Стрела не была острой в том смысле, что у нее не было наконечника. Конец ее был закруглен, чтобы при попадании с расстояния десяти-пятнадцати шагов, при слабом натяге, она разве что ощутимо стукала противника. С пяти шагов, Генка знал это по тому, какие отметины оставил на Лёше, било больнее, оставались маленькие круглые синяки.
Нин-зя стояла так близко к Славке, что «острие» стрелы почти касалось его глаза. Мальчик застыл, всхлипнув.
Генка тоже застыл, не в силах поверить в происходящее.
